Вук Задунайский «Сказание о сестре Софии и падении Константинополя»

Очередная повесть сборника не обманула ожиданий, как и предыдущие истории. Получилось так, как иногда бывает в реальной жизни – ожидание события оказалось интереснее самого события. С нетерпением ждал момента нападения врагов, схватки с ними. Нет, финальная часть текста просто замечательна, я имею в виду описание настроений и поступков главных героев повести до момента осады города. Мне казалось, что основной акцент будет сделан на самом штурме, на подробном и натуралистическом описаниибойни и связанных с этим мистических событий. Но не менеесильновзяла за душу та часть, где показанотворящееся в Константинополе до битвы.

Великолепие храма, физическое и духовное, описано мастерски, можно сказать, что поработал новый зодчий. Нравоучения и банальные истины совершенно незаметны, не вызывают отторжения. Автор сделал одним из главных героев произведения душу древнего собора, средоточие всей тысячелетней христианской мудрости и совести. Читая диалоги, в которых участвует София, я вспоминал «Розу мира» Андреева, его рассуждения о христианстве.

Как же интересно узнавать новые, совершенно невероятные подробности того, что когда-то открыл в учебниках и исторических романах! И как грустно и больно читать, зная, чем всё должно закончиться. Но, тем не менее, до конца не веришь в предначертанную развязку…

Очень хорошо и к месту сказано в произведении об одном важном событии, случившемся после взятия турками Константинополя. Султан понимает, что овладев столицей Византии, он уничтожил вселенский центр православия. Чтоб создать хотя бы видимость былого величия города, Мехмед создает новую патриархию. И никакое это не нисхождение к подданным-христианам и, тем более, не веротерпимость! Это открытая демонстрация подчинённости креста полумесяцу, пусть и в одном месте. Причём, зависимость эта не исчезла там и по сей день. Так что неоспоримость политики современного Константинопольского патриархата вызывает большие сомнения.

В свое время Володихин носился с идеей так называемой сакральной фантастики. И активно продвигал произведения Елены Хаецкой в качестве примера использования сакральности в фантастических произведениях. Но при всем уважении к «Мечу и радуге», «Бертрану из Лангедока» и «Даме Тулузе», произведения Хаецкой (и самого Володихина) событием в литературе не стали.

И вот наконец появилась чаемая сакральная фантастика. :super: Причем такого качества, что возможно, «Сказание о сестре Софии и падении Константинополя» станет Событием в отечественной фантастике. Именно так, с большой буквы. Ибо сакральное в этом произведении не просто вплетено в сюжет, оно является двигателем этого самого сюжета. Чего стоят одни только реминисценции с перекличкой храмов! Автор предыдущего отзыва начинает спорить с Вуком Задунайским и его «сестрой Софией», не замечая, какая это РАСКОШНАЯ идея — душа храма ведет собственную интригу и определяет развитие сюжета. Притом делает это с большим изяществом. А что касается крови и возможности спасти людей путем сдачи города — в Библии сказано, что зло в этом мире неизбежно, но горе тому, кто сделался ппроводником зла в мир (помнится, гуманист Иисус Христос рекомендовал из гуманности сразу же утопить такого человека с мельничными жерновами на шее пока он не успел загубить свою душу). Так что «Если злу и суждено войти, то пусть НЕ МЫ откроем ему дверь». Впрочем, не христианину это трудно понять...

По отношению к «Сказанию о сестре Софии» и ее автору у меня возникло одно нехристианское чувство: белая зависть. Мне так никогда не написать. :pray:

Так получилось, что именно Вук представил мне Византию. До «Сказания» я просто не интересовалась темой в достаточной степени, чтобы что-то прочесть, а зря: тема важная, и поинтересоваться стоит. Прежде всего из-за богатства замечательных исторических личностей и уроков, преподаваемых ими, да и всей этой историей вообще. Я имею в виду не только и даже не столько те уроки, о которых пишет Вук в своей повести конца Царьграда. Вот что это такое: то, что название говорит. Хроника последних дней Константинополя, второго Рима, города-мира. Почему это должно быть нам интересно? — Потому, что это государство — духовный предтеча России, учитель, даже воспитатель. Один из. Это накладывает определённый отпечаток на восприятие византийской истории. Она во многом воспринимается нами как своя.

«Сказание...» великолепно чередой образов, так хорошо выписанных на столь небольшом количестве страниц: последний цесарь Константин; его друг Франциск — нашёлся на весь католический Запад ровно один благородный человек, аки тот Лот в Содоме; предатели Катаволинос и Урбан; кондотьер Джустиниани; нечестивый султан Мехмед; София и её собратья; сама история, сам город, его люди; и last but not least падающая из близкого будущего тень демона-воеводы, карающий отблеск драконьего шлема. Повесть подкупает богатством деталей, служащих не просто красоте или демонстрации авторской эрудиции, а осмыслению истории. Именно это осмысление является основной задачей автора. Текст вышел плотный, глубокий, почти как древняя хроника, завершённый и цельный, — а кроме того, «Сказание...» очень интересно читать, когда в него вчитаешься после первой пары страниц. Оторваться трудно. Кто трусливо «ниасилил» стиль Вука, многое потерял; вообще уметь читать плотные тексты — признак классически образованного человека. В старину пергамент был дорог, не то что нынче бумага, да и бумага была недёшева в те времена, и писать приходилось как можно более образно, насыщенно, информативно. «Сказание...», конечно, не стародавний текст, он менее насыщен, и всё же это в большой мере стилизация. «Я ниасилил Вука» — свидетельство того, что ты не знаешь дороманную классику, да и романную тоже не очень.

Есть ли у меня претензии к «Сказанию...»? Только одна. Такой стилизационный элемент, как инверсия порядка слов в предложении, подходит не везде, где Вук его применяет. Эта инверсия создаёт эффект старины, возвышенности и пафоса. Она, как правило, неуместна там, где передаётся восприятие героев, для которых происходящее — не старина, а сегодняшний день, как для Димитрия и Софии. Впрочем, и это замечание касается только первых нескольких страниц, а потом не то уже всё уместно, не то втягиваешься. «Сказание...» самостоятельно, как отдельная летопись в череде летописей, и так же является частью большего целого — цикла «Балканика». Который, надеюсь, по завершении издадут не только в сборниках НДП, но и отдельным томом. Он того стоит.

__________

«Все люди одинаково молились Богу, надеясь получить от него облегчение своих страданий и усугубление страданий ближнего.»

__________

Именно так. Люди действительно частенько молятся об этом, а в старину это вообще было скорее правилом, чем исключением. Мусульмане и до сих пор наивно возносят эдакие молитвы: дай-де нам, Боже, в руки собственность неверных, повергни их под нашу пяту! Они этого даже не скрывают. Не знает об этом лишь тот, кто не хочет знать. В «Сказании...» турки похожи на орков из «Властелина Колец», и это вполне соответствует исторической реальности, бытовавшей на тот конкретный момент; а впрочем, и позднейшей. Тем не менее — или как раз поэтому — город Мехмеду надо было сдать. Он был безнадёжно потерян, и цесарю следовало заняться спасением подданных от смерти, насилия, грабежа и рабства, а гордость и жертвенный героизм оставить разве что для себя и своих приближённых. Переходить в ислам, конечно, нельзя было, но сдать ключи от гибнущей столицы — да.

София против сдачи города; мне её деятельность вообще не по нраву. В «Сказании...» есть такая редкая по нынешним временам вещь, как высота. Я имею в виду ту самую вертикаль земля-Небо, сверхценность, которую некоторые так не любят. Это не гуманистическая повесть, а ведь гуманизм по нынешним временам — дефолт. Мне в целом понятен подход Вука — социология создаёт определённую перспективу, в которой вертикаль есть одна из колонн, держащих общество — однако София доводит принцип вертикали до жертвы обильной невинной кровью. Можно возразить, что героизм воинов Константинополя искупил грехи прошлого и подал пример всему христианскому миру, но загводзка в том, что на жителях Константинополя не лежало никакой обязанности что-то там искупать и этот пример подавать. За свои грехи человек должен отвечать сам, только сам; Россия была ещё вплотную занята татарами, ей новые примеры были не нужны, своих хватало, Сербия и так видела, что такое турки, а европейский Запад был гнусным кодлом фактических вероотступников, и до возрождения там истинного христианства с сопутствующими ему высокими душевными качествами надо было ждать следующего века. Один-единственный истинный рыцарь на всю западную Европу — это прямо-таки библейское описание крайнего морального и духовного падения; а ведь тут не библейская притча. Это исторический факт. Так и было. У православных, от русских и сербов до греков и византийцев, не было и не могло быть морального долга работать щитом этого Запада от монголов и мусульман. Не надо лепить высший долг из трагедии, обусловленной чисто географически.

София жертвует людьми ради своей вертикали. Она хочет крови. Тут у нас категорическое расхождение, а вот второе: чем слепо следовать предначертанному, можно определить своё будущее самостоятельно. Если бы Константинополь не пал в те дни, кто знает, может, и не исполнилось бы пророчество о конце света, для которого должна быть хранима чудесная Омофора? Такое будущее — ещё одна штука, не нужная никому и даром. Как ни крутись, а получается, что восставшие против подобной вертикали гуманисты и коммунисты были в своём праве. Они ведь потому и восстали, что не хотели кормить человеческой плотью фантомных чудовищ и ползти на коленях и с «Аллилуйя!» к ужасающему концу света. За родину умирать — да, за свою веру — конечно, за людей — ещё как. Но не пустого принципа ради, не по велению своей же игры ума.

«Сказание...» впечатляюще описывает, как богатство и роскошь сгубили блистательную империю. Не первую ведь сгубили и не последнюю. Почему людей губят такие хорошие вещи, как богатство и роскошь? На этом месте следует вписать краткий экскурс о Падении и первородном грехе, но делать этого я не стану — об этом и без экскурсов знает каждый образованный человек. В «Сказании...» мне отдельно нравится авторская мифология, вписывающаяся в христианство, но не отсылающая к нему открыто. Такая отсылка неминуемо подняла бы вопросы теодицеи, на которые невозможно дать удовлетворительный ответ — чтобы и волки (мораль и совесть) были сыты, и овцы (божественный авторитет) целы. Неминуемо либо сьедят овцу, либо подохнет от голода волк — а без этих волков, знаете ли, хреново, того гляди останешься с одним истинным рыцарем на континент. Это одно из качеств падшей Вселенной: неразрешимый конфликт.

в «Сказании...» встречается такая типично сверхценническая идея: за всё надо платить, каждый получает своё, рано или поздно все за всё расплачиваются сполна, а не они, так потомки. По моим наблюдениям, это действительно так, но с поправкой: платят те, кто верит в этот принцип. Кто не верит, не платит. Хитрая загвоздка в том, что невозможно просто взять и сказать себе «отныне я не верю в этот принцип и не буду ни за что платить». Фома Катаволинос и другие — предатели, коллаборационисты — тоже не хотели расплатиться, но они выросли в культуре, где этот принцип существовал, впитали его помимо собственной воли с молоком матери. И расплатились жестоко, хотя рассчитывали только на плюшки. А, скажем, монголы, которые были много хуже и турок, и орков, но в этот принцип не верили, не расплатились. Вот что я имею в виду, говоря, что системы внеморальны, в том числе и система нашего мироустройства.

Читала и поймала себя на мысли «А город-то у турок надо бы забрать.» Но это совсем другой разговор.

«Сказание о сестре Софии» — замечательная вещь и стоит особняком даже в этом сборнике. Пока, на мой взгляд, самая пронзительная и глубокая работа у Вука Задунайского по балканской тематике.