Дж. М. Кутзее «Жизнь и время Михаэла К.»

Эта история о человеке, выпавшем из времени, затерявшемся меж высохших страниц истории, о том, чья жизнь прошла в стороне от всего, параллельным курсом, теряющейся, бледной, едва заметной линией. В ЮАР времён апартеида, в жестокую, страшную эпоху, когда за иную человеческую жизнь не дали бы и пары рандов, а время неслось стремительно и неумолимо как готовая в любой момент ударить сжатая пружина, начинается путь Михаэла К. к счастью. На затерянной в вельде ферме, освободившись от последней привязанности, соединявшей его с человечеством, герой уходит в дрейф, падает в океан тишины. Другие люди не пугают его, но чужды и непонятны, постtпенно Михаэл теряет слово «другие», ощущая себя не человеком но существом иного порядка. В этом нет гордости или величия, только сознание собственной инаковости. Он больше червь или крот, нежели человек, его свобода — свобода от жалости. В иные времена он слыл бы бодхисатвой, приблизившимся к краю мира, пробуждённым. Чем-то подобным он представляется доктору, который верит в постижение героем смыслов мироздания. Для большинства же Михаэл просто безобидный псих, тихий душевнобольной, но он не так прост, хотя и доктор тоже неправ. Слишком много пустых незаначащих слов, бессильных, да и в принципе не способных ответить, кто же такой этот Михаэл К. Человек, приблизившийся к постижению, но не мира, а себя и своего места в мире? И действительно ли это меньше, чем буддистское просветление? А может, это и вовсе то же самое? Слова здесь не помогут, ведь ответы нужно услышать, и ключ к этому — тишина.

Это какие-то издержки то ли уроков и олимпиад по литературе, то ли личных склонностей — мне бывает сложно, практически невозможно воспринимать что-то «как есть», в отрыве от предыдущего литературного опыта. Так и во время чтения «Михаэля» мне постоянно вспоминался «Избранник» Манна. Когда дошло до размышлений доктора о том, чем он там питался в прериях, уж не манной небесной ли, я буквально чуть не рассмеялась (в «Избраннике» будущий папа именно что питался манной, literally). Вообще забавно, как один и тот же сюжет о существе слегка не от мира сего может преломляться в зависимости от исторического контекста. Родись Михаэль лет на пятьсот раньше в Западной Европе — и его уже вполне могли бы причислить к лику святых за отшельничество и терпение, а если бы не повезло, то и за мученическую смерть. В любом случае, он мог бы не остаться незамеченным. Но в ЮАР времен апартеида, когда всем не было дела не то что до него, а до тысяч и сотен тысяч других граждан, у него не было другого варианта судьбы, кроме как скитаться где-то в безвестности, не оставляя следа почти ни в чьих душах. До Идиота ФМ ему все же слишком далеко, хотя, я бы сказала, они стоят на одной линии, пересекающейся с линией всего остального человечества под прямым углом.

Странно и мило, что судьба никому не нужного отшельника, молчуна, существа не от мира сего, так задела хоть кого-то — я имею в виду врача в лагере. Размышления врача придают истории совсем другие, чуть более тревожные тона — потому что, в отличие от Михаэля, он-то как раз и рефлексирует. «I alone cas see you as neither a soft case for a soft camp not a hard case for a hard camp but a human soul above and beneath classification, a soul blessedly untouched by doctrine, untouched by history, a soul stirring its wings within this stiff sarcophagus, murmuring behind that clonish mask». С другой стороны, они в большей степени делают честь самому врачу, чем предмету размышлений. Это как раз тот случай, когда красота в глазах смотрящего, а равно как святость, глубина, невинность и прочие анти-глобалистские добродетели.

Мне как любителю одновременно Кутзее и Достоевского очень нравится наблюдать, как Кутзее берет что-то у ФМ и преломляет это по-своему, пересказывает на свой лад так, что и не узнать сперва. Достоевский создал своего Иисуса в лице аж двух персонажей — князя и Алеши Карамазова. Кутзее создает своего Иисуса в лице Михаэля, если можно провести такую параллель — при этом идет не напрямую от Библии, а скорее от ФМ, который шел от Библии. Со всеми скидками на регион, время, реалистичность и сухость. Можно взять любую историю ФМ и посмотреть, как Кутзее перепишет ее: вместо ярких эмоциональных взрывов, постоянного напряжения и лихорадочности останется ощущение бумаги, ровного рассуждения и рационализации, вместо духовных откровений и порывов — полумысли не совсем разумного существа. Не менее ценные при этом, но именно на уровне рассуждений, наблюдений, логики, а не чистой эмоции.

Мне очень нравится вот этот пассаж и идея из мыслей Михаэля: «When my mother was dying in hospital, he thought, when she knew her end was coming, it was not me she looked to but someone who stood behind me: her mother or the ghost of her mother. To me she was a woman but to herself she was still a child calling to her mother to hold her hand and help her. And her own mother, in the secret life we do not see, was a child too. I come from a line of children without end. He tried to imagine a figure standing alone at the head of the line, a woman in a shapeless grey dress who came from no mother; but when he had to think of the silence in which she lived, the silence of time before the beginning, his mind baulked». По сути, это оправдание существование всех религий: испуганные дети хотят, чтобы существовал ну хоть кто-то взрослый, кто о них позаботится, придет и спасет, и вообще «следит за порядком». Классический образ Богоматери, заступницы и утешительницы. И страшная темнота, которую может выдержать только существо божественной сущности, но не человек.

Впрочем, Михаэль выдерживает эту страшную темноту полного одиночества без малейшего напряжения — но он и не несет ни за кого ответственности, даже за себя самого. Если в романе и есть что-то фантастическое, то это как он умудрился не умереть, год живя на улице на «подножном корму» — когда куда более здоровые и благополучные во всех отношениях люди умирают по сущим пустякам. Весь текст Михаэля, за исключением начала, попыток выбраться из Кейптауна в компании еще живой матери, — очень эмоционально спокойный, не вызывающий ни малейшего трепета. Странно, казалось бы, именно на середину романа и приходятся наиболее суровые, жесткие вещи из тех, что с ним происходили — бродяжничество, голод, лагерь для интернированных. Но на самом деле, вне связи, взаимоотношений и обязательств перед другими людьми читатель видит только одно — внутреннюю тишину, наполняющую героя. Эту тишину нарушала только его мать, в силу объективных и неизбежных причин, но больше Михаэль не позволяет делать этого никому — и так и остается в тишине.

Я испытываю нежные чувства к каждому появлению фигуры автора в собственных произведениях. У Набокова, например, получается обычно очень трогательно. И у Кутзее тоже вышло мило и трогательно, отсыпь мне немного твоей тишины, дорогой герой, и герой с радостью показывает, как именно это делается.

Ну вот я, практически без перерыва, после Варваров взялся за эту книгу Кутзее.

Книга практически о том же, что и Варвары, только в последних была никому неизвестная Империя, а здесь Южная Африка, времен Апартеида.

Сразу хочу уточнить, этот роман мне понравился больше. Мне его читать было интересней; ужасы Апартеида и история «юродивого» Михаэла затянули меня, что от книги не мог оторваться.

Сюжет прост, как и в Варварах:

Михаэл вместе с больной матерью, не дождавшись разрешения на выезд из города, решает покинуть Кейптаун, где идут военные действия. Собрав свои нехитрые пожитки, они отправляются в Принс-Альберт, на ферму, где родилась его мать. По дороге мать умирает и Михаэл остается один. И вот этому одиночеству, горю и человеческому ступору на войне и посвящен роман, в котором дается буквально описание по дням жизнь Микаэля, который с рождения был парнем недалеким, да и еще с заячьей губой, поэтому к нему и относятся все как к дурачку.

Ничего, к своему стыду, не читал про времена Апартеида и имел довольно смутное представление о них. Писать банальные вещи, что война страшна не хочется, но всё-таки у Кутзее просто блестяще получилось изобразить ужас современной войны: насилие, лагеря, смерть...

PS если говорить о том, что ближайшее мне это напомнило: Иэн Бэнкс «Песнь камня», только в нём действия больше...

Это произведение написанное Дж.Кутзее я не назвал бы романом,скорее это небольшая повесть.Повесть о человеке родившемся с анатомическим дефектом на лице (верхняя губа не срослась), он живет с матерью,они бедны,вокруг происходят какие то политические катаклизмы,мать заболевает,он везет её на самодельной тележке в больницу куда то очень далеко.Повесть меня просто покорила какой то своей чистотой, правдой. Вроде все просто,нет никаких особых интеллектуальных изысков,но цепляет сильно. Видимо в этом весь Кутзее,Букера просто так не дают ( дважды лауреат).Также Нобелевский лауреат.Это первое произведение Кутзее ,которое я прочел.Вроде остальные его вещи тоже достаточно грустные.Безусловно автор владеет пером и своим мастерством на высшем уровне.Так писать,в современном мире,я полагаю могут лишь единицы.Замечательное произведение.Если вы не хотите зачерстветь душой ,такие книги надо читать.И думать.

Прежде чем начать разговор о книге, я хочу предупредить, что для меня это девятый роман Кутзее. Я большой поклонник его творчества и очень предвзято и эмоционально реагирую. Обычно говорю: «Он лучший писатель современности». Конечно, есть у Кутзее неудачные вещи («Сумеречная земля» и «Мистер Фо», на мой взгляд), но «Михаэл К» к ним не относится. За этот ранний (1983 год) роман Кутзее получил свою первую Букеровскую премию.

Сюжет повествует о эдаком дурачке Михаэле К., который родился с заячей губой, в общество вписывался кое-как, всю жизнь работал садовником и жил с матерью в Кейптауне. Но вот в городе начались беспорядки, связанные с апартеидом, и Михаэл с матерью отправился на ферму, где она выросла...

Читать, как всегда, больно. Все романы у Кутзее небольшие, но читать трудно, как перебираться сквозь болото, вязкие топи.

Главный герой Михаэл живет вымученно: он стремится к покою, но всем вокруг постоянно что-то от него нужно. Его бросает из места в места по тропам войны и разрухи, и он стоически переносит все, обладая каким-то глубинным знанием, что он должен пройти это. Читаешь об удивительном Михаэле и думаешь, как нам всем не хватает спокойствия в жизни, понимания ее неспешных ходов, душевной тишины без лишних метаний. Михаэл, благодаря тому, что он целостный человек, переносит все, что ему выпало.

«Он точно камешек, который лежал себе тихо с сотворения мира, а сейчас его вдруг подняли и перебрасывают из рук в руки. Маленький твердый камешек, он вряд ли замечает, что творится вокруг, так он замкнут в себе и в своей внутренней жизни. Он прошел через приют, через лагеря и лазареты, и еще бог знает через что он прошел, и ничто не оставило на нем следа. Даже мясорубка войны. Существо, не рожденное смертной матерью и само не способное дать никому жизнь.»

Всю жизнь Михаэл стремится возделывать землю, создать что-то из ничего, но обстоятельства разрушают его маленький мир. Трудно созидательному (богоподобному) человеку выжить в мире разрушения, войны и борьбы. Но возможно.

В этом Кутзее, конечно, глубокий гуманист, несмотря на весь его кажущийся мизантропическим тон. Каждый человек ценен.

Последние несколько страниц я читала, захлебываясь словами, с головокружением. Очень сильное произведение.

«Значит, это и есть мудрость, к которой он пришел всей своей жизнью, — что для всего на свете есть время?»

Я бы посоветовала всем, но знаю, что Кутзее, в принципе, писатель специфический.

Как метко заметили в предыдущей рецензии: «Это книга принадлежит литературе класса «или да, или нет». Мне — нет.»

Увы, мне тоже – нет. И у меня такое ощущение, что это вовсе не потому, что книга плоха. Возможно, это я – не дорос до этой книги. Осталось ощущение того, что это великое произведение прошло мимо меня. Чтение не то чтобы не захватило – оно прошло сбоку. А всех мыслей было: ведь когда-то подобные книги мне нравились…

И еще одно странное чувство после прочтения: не понравилось, но лет через несколько я ее, пожалуй, перечту.

В романе рассказывается о судьбе несчастного черного человека, живущего в ЮАР времен апартеида. Через главного героя автор показывает нам ЮАР времен конца эпохи апартеида. Не дай нам бог жить в эпоху перемен!

Не бросить ли мне мучить себя? Третья книга Кутзее — и третья одновременно книга совершенной пустоты. Герой, который не стоит рассказа, потому что ничего из себя не представляет, отсутствие глубины в книге из-за поверхностности и полости самого героя. Нищий, жалкий, страдающий аутизмом, ничем не интересующийся, ни к чему не стремящийся, глупый, скучный — такие герои нужны? Может, они чему-то учат? Может, что-то показывают? Когда в «Удушье» Паланика герои в конце начинают строить нечто из камней — это даёт надежду («...это может быть всё, что угодно»), здесь же аналогичный, в общем и целом, персонаж никакой надежды не даёт. Ну, персонаж, ни и хрен с ним, как-то так. Есть лучшие вещи о войне (Ремарк), лучшие вещи об аномальных людях (Андахази), лучшие вещи о моральном уродстве (тот же Паланик), лучшие вещи о глубине человеческих отношений (ну, скажем, Макьюэн, которого я тоже не люблю). Кутзее — пустота.

Пишу свой отзыв спустя два месяца после прочтения книги, так что какие то нюансы книги стерлись из памяти. Но не в нюансах дело, главное в этом романе, как мне показалось, — атмосфера, общий фон, антураж, ситуация междувременья, «серая зона» как говорят сегодня. Это атмосфера нарастающей неопределенности, причем неопределенности как то организованной («да – это бред, но бред последовательный», как говорил Гамлет). Атмосфера все же не гамлетовская, а кафкианская, связь «Жизни и времени…» с «Процессом» отмечена практически всеми читателями, мне же в голову пришли ассоциации с кафкианским «Голодарем». Действительно, Михаэл демонстрирует какую то почти ангельскую жизнь, он часто остается без еды, но голод не тяготит его. Молчание, уединение, звездное небо над головой, забота об урожае – вот чем наполнена жизнь Михаэла. Такое хайдеггеровское пастушество, бережное хранение бытия, молчаливое трудничество.

Что еще мне показалось важным в романе – это тема нормальности/ненормальности, общепринятого и особенного, большинства и меньшинства. С одной стороны Михаэл выпадает из круга «нормальных»: у него есть физический дефект в виде заячьей губы, у него нет хорошего образования, работы, какого то жизненного плана, он «цветной» в стране апартеида. С другой стороны, Михаэл невозмутим – его не затронуло всеобщее сумасшествие гражданской войны. Люди делят имущество, насилуют и убивают, грабят беспомощных. По всей стране выставлены блокпосты; владельцы имений, спасаясь бегством, бросили свои дома; преступники начинают объединяться в банды – и все это своего рода «нормальная» жизнь: «С волками жить – по волчьи выть», как говорит народная мудрость. Но жизнь Михаэла, вопреки его времени, не становится волчьей, и в этом он представляется мне более человечным человеком. Время от времени я вспоминаю глупости, которые совершил из желания быть таким как все, желания казаться лучше. И виню себя за это, есть какое то убожество в так называемой коммуникабельности.

Надо сказать, что совершенно ничего не знаю о гражданской войне в ЮАР и вообще, разрушение системы апартеида представлял себе как героическое одиночное заключение Нельсона Манделы, перед подвигом которого отступили господа в пробковых шлемах, добровольно отдав ему власть. Мои наивность и идеализм, конечно, не дотягивают до Михаэлевских, но тоже вполне себе. И грустно, и смешно.

Причуды и прихоти собственного восприятия

Именно причуды и прихоти, потому что, казалось бы, где африканер Джон Максвелл Кутзее и Южная Африка, и где русский поэт и писатель Борис Пастернак и Россия? Даже континенты разные, не говоря уже о земных полушариях, природных зонах, истории стран и народов и всём прочем. Однако именно Борис Пастернак, а точнее доктор Живаго, Юрий Андреевич Живаго, персонаж и главный герой одноимённого нобелевского романа Пастернака, пришли в голову при чтении «Жизни и времени Михаэла К.».

И в самом деле, поводов для такой на первый взгляд странной, но вполне закономерной аллюзии множество. И там и там речь идёт о периоде гражданской войны; и в одном романе, и в другом главные герои являются довольно похожими по некоторым психологическим характеристикам специфическими личностями, хотя и принадлежащими к разным социальным слоям и группам. И в том и в другом романе главные герои всячески избегают и самой войны, и любого собственного участия в ней, и даже собственного выбора — кому сочувствовать и за кого переживать в этих войнах — они тоже избегают, старательно и тщательно. Наконец, оба романа стали теми самыми триггерами для Нобелевского комитета, которые сработали в отношении Пастернака (в 1958 году) и для Кутзее (в 2003 году) — правда в случае Кутзее нобелевку он получил в совокупности за свои романы, но ведь именно «Жизнь и время Михаэля К.» получил Букера в 1983 году и значит всемирную оценку.

Маленький простой мирный человек. Который знает и, в общем-то, любит своё мирное садоводческое дело. Но которому с бездушностью механизма не дают ни заниматься возделыванием садов и парков, ни просто жить так, как ему хочется. А непрерывно гонят по просторам южноафриканского вельда, помещают в лагеря, принуждают к каким-то работам и непрерывно стараются согнуть, но лучше, если сломать его маленькую мирную простую душу…

Это книга принадлежит литературе класса «или да, или нет». Мне — нет. Мастер, безусловно, чувствуется, и в таких случаях я ставлю 5, но на этот раз будет 7. Причина заключается в том, что книга врезается в память и не позволяет себя забыть. Жизнь Михаэля К. местами переживается и вспоминается как собственная, а короткие и несложные предложения передают ощущения простого, среднего человека — тебя самого. Сама история оставила меня равнодушным, и местами Михаэл К. был даже противен своими растительными ощущениями, однако спустя несколько дней книга все еще продолжает оставаться в голове и всплывает к месте и не только. Возможно, я просто не могу пережить эту книгу головой, но в душе она оставляет след.

Очень и очень странная книга, тягучая, с массой подробностей, вроде бы должна скуку навевать, а я почему-то оторваться не могла от судьбы Микаэла, бредущего по пути одиночества, не желающего ничего общего иметь с людьми обрекающими на эти муки друг друга и обречёнными их терпеть. Он видит свой долг только в уходе за немощной матерью, он не страдает от своего уродства, он не хочет подчиняться, но это не бунт на коленях. Он уходит, потому что не может жить среди жестокости и несправедливости и находит недолгую гармонию в выращивании овощей и уходе за ними. Овощи питаются соками земли и он тоже хочет жить так же. Не получается — значит и не надо!

Повествование почти бесстрастное, но мы видим за ним автора, странного, но честного и искреннего человека. Кутзее — редкое явление в современной литературе. Надо читать ещё!

Неоднозначные роман. Схематичный, с тяжеловесным сюжетом, но в то же время довольно легко читается. От прозы Кутзее остается впечатление вязкости, несмотря на отсутствие громоздких конструкций, описаний и сложных метафор. Потому что написано предельно серьезно, без малейшей улыбки и иронии. С важно, по-карамазовски сдвинутыми бровями, пафосом отрицания. И еще — с полной погруженностью в политический климат ЮАР 80-х годов. Не удивлюсь, если Кутзее видел своего героя представителем негроидной расы, хотя в тексте это можно понять только по полунамекам.

Возникли ассоциации — как ни парадоксально — с «Бойцовским клубом» Чака Паланика. Сходство? В обоих книгах четко показано стремление человека к свободе через освобождение от пут цивилизации. Расхождения? У Паланика главный герой — это свободный человек-охотник, а у Кутзее — собиратель и земледелец. И какая разная свобода получилась у того и другого!