Мартин Эмис «Лондонские поля»

«Лондонские поля» — одна из моих распродажных находок. Такое бывает, на полке с уценкой ты находишь сокровище. Но еще не знаешь об этом, просто берешь книгу, которая больше всего привлекла тебя среди невероятного хлама, за неимением лучшего, чтобы не уйти с пустыми руками, да и цена – копейки – риск минимален. А потом понимаешь, что готов отдать за эту книжку не только ее первоначальную стоимость, но и подкинуть еще сверху пару сотен, составляющих несколько твоих обедов. Такие книги мне всегда особенно дороги.

Как и в случае с Эмисом-старшим (знакомство с которым произошло при похожих обстоятельствах), мне попался совсем не «знаковый» роман. «Лондонские поля» слаб сюжетно, вернее так – сюжет это не его сильная сторона. В завязке нам забрасывают, как выразился сам Эмис, «крючок» – показывают сцену, в которой героиня встречается со своим убийцей, чья личность до самого конца останется «как бы» неизвестной. И восемь сотен страниц автор неспешно движется к развязке, нагло полагая, что читатель заглотил приманку и никуда уже не денется. От формально заявленного детектива тут нет и следа, сюжет петляет и извивается, книга пишется снова — «как бы» — по реальным событиям, разыгрываемым специально для книги… Такого гремучего постмодернизма на своем читательском веку я еще не встречал.

У созвучного по имени (но совершенно далекого литературно) Брета Эллиса в «Лунном парке» писатель притворялся главным героем романа, нагоняя туману на свою личность, играя с фактами и событиями, в конце неожиданно рвал с реальностью, моделируя альтернативный литературный мир. Вместо исходного романа-исповеди получилась драматизированная фикция, умело маскирующая, несомненно, многие личные откровения, что не меняет ее сути – хитрая выдумка, циничный обман. В «Лондонских полях» ложь заходит еще дальше. Хочу заявить официально – Мартин Эмис манипулятор и мошенник. Как и его главный женский персонаж – Николь Сикс – Эмис играет с самой реальностью.

«Лондонские поля» представляются заметками неудачливого писателя Сэма Янга, умирающего от некой ужасной болезни в Лондоне 1999 года (роман вышел за десять лет до этого — в 1989). Оба этих факта – перекладывание «ответственности» на своего персонажа и перенос действия в будущее позволяют настоящему автору отстраниться от внешних факторов реальности и заняться ее (реальности) изучением опосредованно, как и подобает всякому честному постмодернисту. Сэм прибывает в Англию, селится в квартире популярного беллетриста Марка Эспри, которого он в тайне ненавидит, и берется писать «кусачий триллирочек с оригинальным заделом». Для Янга это последняя возможность прославиться и он идет ва-банк, решая писать роман по не выдуманным событиям. А главное событие – предстоящее убийство молодой женщины.

Предполагаемый убийца известен – это Кит Талант, мелкий преступник-кидала, завсегдатай пабов. Круг интересов – выпивка, женщины всех возрастов и любой комплекции и, несомненно — дартс, единственное созидательное занятие Кита, хоть как-то сдерживающее его деструктивную природу. Низменные желания, будоражащие его «мозг рептилии», делают Кита идеальным кандидатом для задуманного преступления, но кандидатом крайне ненадежным.

По этой причине на скамье запасных сидит номер два из списка вероятных убийц – Гай Клинч. Это натуральный антипод Кита, он образован, богат, имеет утонченные манеры и место в обществе. У Гая, казалось бы, есть все, но вместе с тем нет ничего – «он весь как распахнутое окно», из тех «славных парней», тряпка, не интересный ни женщинам, ни мужчинам, кроме как из-за денег и положения. Трагичный и одновременно комичный персонаж, живущий в собственном иллюзорном мире, слепо играющий отведенную ему роль.

И наконец – Николь Сикс. Вот она, истинная прима этого спектакля, настоящая героиня сюжета, за движениями которой следишь, затаив дыхание, повелительница Слова, укротительница Плоти и владычица Похоти. Когда-то Николь на самом деле была актрисой, но ни одну роль нельзя сыграть так же хорошо, как роль самого себя. И теперь Николь играет свою жизнь, обманывая не с экрана телевизора или со сцены, а разыгрывая спектакль прямо на глазах ошарашенной ее красотой публики. Не Сэм Янг, а Николь Сикс пишет эту историю. Писатель лишь инструмент в ее ловких руках, письменная принадлежность. Играя чувствами Кита и Гая, Николь «пишет» свое убийство. Мы видим Николь глазами сразу трех персонажей – это развратная Николь-Сука Кита, скромная Николь-Невинная-Леди Гая и хитроумная Николь-Актриса Сэма, но истинной ее сути не знает никто. Красивый, запоминающийся персонаж в огромной череде литературных femme fatale.

В конце книги переводчик долго рассуждает о структуре романа и его персонажах, говоря о «кресте», на вершинах которого распяты все четверо. Христианская атрибутика присуща роману, но не исчерпывает всех возможных прочтений, что отмечает и сам переводчик. Главные герои имеют некие общечеловеческие качества, присущи определенной эпохе. Гай – романтичный XIX век, с его томными вздохами, переглядываниями украдкой, случайными касаниями под столом. Кит – век XX, капиталистический, пролетарский ад в отдельной личности, человек своей неспокойной эпохи, столь же не виновный ни в чем, как и Гай. Николь – существо другого сорта, она первая вестница XXI века, лицемерного, непредсказуемого, обещающего дать все, но чуть погодя, откладывая этот момент навечно. Символично, что наш с вами век олицетворяет женщина (идея про этот славный феминный век и сейчас довольно популярна). Отстраненная третья сила Сэм Янг – умирающий Бог, а успешный прожигатель жизни Марк Эспри (как оказывается, отлично знакомый Николь) – ну чем не образ самого Дьявола. Во многом Эмис близок к Диккенсу, говорящие имена, проблемы «маленького человека», что снова не упустил отметить переводчик, и, чтобы совсем не перегружать различными переосмыслениями этот и без того слишком постмодернистский поток сознания, о литературных истоках «Лондонских полей» советую прочесть у более сведущих источников.

Довольно шаткую сюжетную конструкцию сложно оценить во время чтения, она становится видна уже после, оценить узор сплетенной паутины можно только в конце. По ходу чтения остается наслаждаться языком и стилем. Уж в стиле Эмису не занимать, в этом плане роман истинное пиршество. Куски текста хочется заучить наизусть, некоторые пассажи распечатать и повесить над столом. Каждый персонаж обладает своим стилем и Эмис заставляет текст красиво перетекает из одного языкового пласта в другой. Плести узоры из слов – великое искусство, ныне весьма редкое. Мартин Эмис владеет им, восполняя сюжетные недостатки стилистическим разнообразием и неожиданными экспериментами.

Помимо основной псевдо-детективной линии роман содержит несколько второстепенных нитей. Моменты из жизни Гая, связанные с его гибнущим браком и непростым отцовством, добавляют юмора, весьма едкого и глумливого. Сын Гая – Мармадюк – гротескное представление страхов мужчин перед своим ребенком, взрощенных на фрейдистских идеях о младенческой сексуальности, наделенный разрушительной силой урагана в замкнутом помещении. К концу романа описания злодеяний Мармадюка становятся однообразными, но комизма положения Гая это не отнимает. Быт Кита добавляет уже социальную сатиру на жизнь межклассовой прослойки, слишком бедной для среднего класса, но обладающими такими удобствами, которых лишены нищие, как, скажем, собачья конура, почему-то названная квартирой для семьи из трех человек, в недовольство, кстати, также присутствующего там пса. Дочь Кита – Ким, в отличие от своего монстра-ровесника Мармадюка отличается тихим характером и доставляет крайне мало хлопот «деловому» отцу. Стоит отметить, что оба младенца имеют свой вес в романе, особенно малышка Ким, к которой питает самые нежные чувства Самсон Янг, и влияют на сюжет, являясь полноправными персонажами. Коротенькая встреча Николь и Мармадюка с их «игрой в щипки», почему-то надолго западает в память. Но Мармадюк фигура вообще одиозная. Как, впрочем, и Николь.

Фоном всему действу служит неспокойная ситуация в мире, так называемый Кризис, с угрозой мировой войны и ядерного удара. Янг не говорит о нем практически ничего, иллюстрируя тезис Эмиса о том, что «писатель не влияет на общество», но Кризис все равно прорывается в повествование, добавляя роману мрачный апокалиптический оттенок. «Все мы умираем» – говорит Сэм Николь. И этот факт словно добавляет происходящему значимости, раскрепощает, позволяет ставить все, ведь нечего терять.

Главная шутка романа скрыта в самом его начале, в инициалах автора вступления. Эти две буквы можно трактовать различными способами, в послесловии приводятся четыре возможные версии «реальностей», составленные одним из западных критиков. В свете событий развязки, даже и не понятно, над кем на самом деле пошутили, такая вот занятная шутка. Тот самый обман кого-то из «авторов», обман в обмане, и еще раз в обмане, замкнутый сам на себе.

В третий раз упоминаю статью переводчика (на самом деле – в четвертый, но никто уже не читает – какая разница?), в самом ее начале он говорит о совпадениях, связанных с Эмисом, о том, как его жизнь переплеталась с творчеством британского писателя. Это вдвойне необычно, так как в «Лесовике» Кингсли Эмиса другой переводчик описывает примерно такие же совпадения и пересечения. Вот она живая литература, не имеющая границ, неотделимая от реальности и творящая реальность собственную. Что если книга не заканчивается, когда мы закрываем ее? Тотальный постмодернизм одним словом.