Елена Данько «Деревянные актёры»

Одна из любимых книг моего детства.

В библиотеках моего города в то время был довольно спартанский и репрессивный подход к юным читателям. В фонд не пускали. На стол, преграждающий доступ к стеллажам, ставили несколько деревянных ящиков с унылыми тематическим подборками, которые не обновлялись годами. Попытки обратиться к библиотекарю на основе выловленной в каталоге заветной книжицы игнорировались или пресекались, а кое-где каталоги вообще были упрятаны от греха подальше в недоступных для простого смертного «служебных» помещениях. Так что огромный пласт детской литературы прошел «мимо», приходится наверстывать сейчас. Конечно, что-то находилось в магазинах, дарилось и присылалось добрыми знакомыми со всех концов страны, покупалось во время поездок. Что-то удавалось взять почитать. У моей подруги было две полки чудесных книг, потрепанных и зачитанных до дыр еще ее мамой и ее подружками. «Дорога уходит в даль» А. Бруштейн, «Пеппи» и «Карлсон», «Мэри Поппинс», «Капитан Коко и зеленое стеклышко» Л. Кузьмина, «Алые погоны» Б. Изюмского и «На краю Ойкумены» И. Ефремова…

И были там «Деревянные актеры»… Вот не знаю, но как-то так получилось, что история скитаний двух итальянских мальчишек-кукольников по дорогам Европы, чудесно рассказанная Еленой Данько, навсегда поселилась в каком-то уголке моего сердца. С первой же страницы мой нос ловил вонь рыбьих потрохов на венецианском рынке, где мыкался Джузеппе, затем пальцы ощущали остроту ножа и грубую поверхность необработанной деревяшки, во рту был вкус медовых лепешек, которые достались несчастному Паскуале. Как я сочувствовала главному герою во время его злоключений в Германии, ах, мейстер Вальтер, вы были так добры к итальянским бродяжкам и так расчетливы…

Я с удовольствием перечитывала старую книжку неделю назад, отмечая, естественно, неслабый революционный пафос, раздумывая, как бы современные «эксперты» оценили бы «описания страданий» и антиклерикальные пассажи:

«Он надел себе на руку горбоносого кардинала в пурпурной мантии, обшитой кружевом, заставил его сложить ручки и загнусавил:

– Покайтесь, грешники! Отдайте свое добро церкви, будьте нищими и голодными! За это вы попадёте в царство небесное. А я буду есть и пить, во дворце роскошном жить, буду я ходить в шелках, вас оставлю в дураках! Тру-ля-ля, тру-ля-ля, небо – вам, а мне – земля!»

Одна из самых запоминающихся глав повести – «Они все забрали». Герои путешествуют по Франции, которой правит Людовик XVI и попадают в деревню, где царит Голод, потому что сборщики недоимок забрали у людей все подчистую:

«На земляном полу хижины тлели угли. Страшное существо в грязных лохмотьях металось над ними, затаптывая огонь. Из опрокинутого котелка на угли шипя выливалась вода.

– Гляди, гляди, ты котелок опрокинула! – снова крикнул мэтр.

Женщина в лохмотьях схватила котелок костлявой рукой и прижала его к груди, словно защищая от нас. Из-под свалявшихся косм дико сверкали её глаза.

– Не отбирай… не отбирай… – бормотала она. – Это моей дочурке… не отбирай, ты всё равно не будешь есть… это только мясо дохлой лошади… Ааа! – вдруг завыла она по-звериному, увидев, что метр переступил порог землянки. Она упала на пол, прикрыла грудью котелок и растопырила руки, готовая вцепиться в того, кто подойдёт.

– Не отдам! – хрипела она. – Изверги! Всё отобрали, всё! Мы один мох едим… Неделю огня не разводили… Я не отдам.

– Не бойся, матушка, мы ничего не отберём, – ласково сказал мэтр, – мы тебя накормим. Жозеф, Паскуале, тащите сюда наши сумки!

Женщина замерла на полу, всё ещё прикрывая котелок. Она недоуменно смотрела, как Розали вынимает из сумки хлеб, сыр, яйца, а мэтр Миньяр вываливает из мешка лук. Розали протянула ей дрожащей рукой кусок хлеба с сыром. Она жадно схватила его и, озираясь, отползла в угол.

– Мари!

Из кучи лохмотьев в углу выкарабкалась девочка лет пяти – маленький скелет, обтянутый жёлтой кожей. Её большая голова качалась на слабой шейке, глаза были мутные. Она стала есть хлеб из рук матери, сопя и давясь от жадности, стоя на четвереньках, как собачонка. Мать глотала слюну».

Елена Данько написала повесть в 1939 г., и, прочитав этот эпизод сейчас, мне показалось, что это отголоски событий куда более близких – голода 1932-1933 гг. в СССР. И, наверное, предчувствие страшной судьбы.