Юлия Остапенко «Жажда снящих»

Курсе на четвертом, на волне увлечения психологией, записался я на некий полуподпольный (времена были советсткие) семинар по практической «лженауке», как бы сейчас сказали — «тренинг». Вела его девушка — аспирантка психфака. Я полагал себя достаточно подкованным, умел включать «стороннего наблюдателя»... но девушка обыгрывала меня без видимых усилий, непринужденно вертела моими чувствами как хотела, вгоняла в краску, в ярость — по собственному желанию — и я ничего, ну ничего не мог с этим (с собой) поделать. Это было жутко обидно... и полезно... наверное. И никак не получалось определиться со своим отношением — что передо мной: дикая мудрость или роскошный цинизм? Тогда я еще не понимал, что это, в общем-то, одно и то же...

И вот сижу я, дочитав «Жажду», весь из себя такой подкованный, мудрый и циничный, и понимаю, что меня вновь обыграли. Что это был не крик души, не музыка сфер, а обычный набор слов, строчки черных значков на белом фоне. Но я снова ничего не могу с собой поделать, хотя не испытываю ни стыда, ни ярости, а только глухую зеленую тоску — обратную сторону жажды. Жажды чуда, которого не дано наснить.

Рассказ написан в 25 лет. Не может человек в таком возрасте всё вот так понимать! Не может он собственную тоску так вот выплескивать! Нет, наверняка имела место спокойная, здраво-рассудочная работа над текстом. Работа профессионального психолога, «Вспомним Таню мертвой». И плюс талант писателя. Ч-черт!

Наверное, попадание отчасти случайно. Просто есть профессиональный опыт, который так или иначе отражается в написанном. Наверное, здесь лишь типовой сюжет «Гадкого Утенка», переложенный в фантастический антураж. Наверное, автор имел в виду финалом перечеркнуть предыдущий контент, ну типа человечность все равно побеждает, ага. Потому что в 25 лет вопрос из известного всей стране стихотворения А.Аронова «Иметь или не иметь» должен казаться ложной дихотомией: «Конечно же, иметь!» — а не проекцией другого вопроса, схожего по конструкции: «Быть или не быть?» А вот нифига! От муторного длящегося страха мудрый цинизм не-имения — это, может быть, единственное спасение. «Ужас дыбою рвет жилы и до рвоты виски вертит. Я живу не своей жизнью. И боюсь не своей смерти...»

Но как же хочется иметь! Увы, мы не верим в чудеса. Верили бы — легко бы могли, например, пройти сквозь стену. А что тут сложного, если стена нам только снится? Не обязательно даже снить, можно вершить в стиле сэра Макса...

Увы. Оркестр гремит басами, трубач выдувает медь. От страха перед часами избавится не суметь. Рыба в стеклянном шаре смущает.

До безумия люблю социальную фантастику о том, как можно перепрограммировать судьбы людей, о тех, кто способен это сделать, причем максимально жестко, при этом пытаясь остаться людьми. Обыкновенными людьми со своими слабостями, горестями и радостями, а не небожителями со взглядом горящим...

Рецензия была написана на сборник «Жажда снящих», поэтому не только на заглавную повесть, но и на несколько рассказов.

Если представить карту, на которой вместо стран отмечены чувства и эмоции, то рассказы из сборника Юлии Остапенко свободно на ней разместятся.

В жаркой, безводной пустыне место для повести, название которой вынесено в заглавие – «Жажда снящих». Нет, это не опечатка: не «спящих», а именно «снящих». Спящие – это те, кто спит и видит сны. В роли спящего бывал каждый из нас. Порой даже видел вещие сны, не принимая их всерьез или же пугая друзей и родственников. Не задумываясь: а может быть, это отголосок странного дара? Дара снить. Снить видимость, создавая тот мир, который называется реальным. Сначала есть сон – и только потом все остальное.

Дар этот мог бы обернуться властью над миром или уютным личным счастьем. Мог бы – если бы всех снящих не отслеживали и не вербовали. С момента вербовки они обязаны снить только то, что им приказано. Мир слишком хрупкая вещь, чтобы позволять безнаказанно перекраивать его, и потому дар нужно жестко контролировать.

Человеку сниться то, чего он боится. А значит, необходимо лишить снящего страха. Наверное, это хорошо – больше никогда не бояться. Не бояться смерти, боли, высоты, огня, бродячих собак и маньяков. Вот только вычеркнув страх, жизнь лишается некоторых своих красок, одного из измерений.

А еще снится то, чего очень сильно желаешь. А это уже посерьезнее страха: что останется, если вычеркнуть все желания? Научиться хотеть только то, что хочет вышестоящий, заказывающий наснить тот или другой кусочек реальности.

Мне представляется сосуд, когда-то полный воды. Воду вылили, и только мельчайшие капли влаги остались на стенках. Можно слизывать их, прикасаться иссохшими губами – но нельзя утолить ими жажду снящих. Самую мучительную жажду, потому что помнится – каково быть другим.

Мария, героиня повести, нашла способ пользоваться чужими сосудами, чужой водой. Только даст ли это ей то, к чему она так стремилась?

Где-то на севере, среди причудливых ледяных глыб и застывших озер, будут мечтать о лете, как мечтает героиня рассказа «Цветы в ее волосах». Скорее всего, лето для нее никогда не наступит, черная оспа редко щадит свои жертвы. Остается только прикоснуться к чужой жизни, в которой все было так ярко, что осталось в сказаниях и легендах. Старый Лотар еще раз расскажет умирающей девочке историю об Алане и Селене, и, если нужно – повторит вновь. Девочка согреется чужим летом, чужой любовью – точнее, ее простеньким суррогатом, ведь правда, как обычно, неприглядна. Думаю, даже если бы Лотар знал всю подоплеку, он бы и тогда не разрушил красивую сказку.

Среди бескрайнего поля за высокими скалами расскажут о свободе. «Стигматы». Исходные условия просты: есть ведьма Нерина, два тысячелетия живущая на самом краю мира. Замок превратился в развалины, слуги умерли, да и сама Нерина утратила былую свежесть. И есть Рэндал, пленник, для которого ведьма воссоздала из тлена сверкающие залы, преданных слуг – не кукол бездушных, а практически неотличимых от живых людей. Придумала себя: красавицу с белыми, как иней волосами. Ирония судьбы: мужчина заперт женщиной в золотую клетку.

Так заманчива свобода, где-то там, за сизыми высокими горами. Ворота крепости не заперты, только все побеги заканчиваются одинаково: на ладонях пленника открываются стигматы. Прежде чем Рэндал истечет кровью, гарпии принесут его обратно в замок. Ведьма просчитала точно: она связала заклятие с чувством свободы – то, к чему рвется пленник, его и убьет.

Только что такое – свобода? Рэндал поймет, и за это придется заплатить.

В сожженных солнцем полях вспомнят о ненависти, как постоянно помнит о ней герой рассказа «Пепел». Представьте, что вы знатны и богаты. Что у вас есть старший брат, который был наставником в делах ратных и любовных. Что вы женаты на красавице, и любите ее всем сердцем. Точнее – был брат, и вы любили жену. Потому что застали Изольду и Данкана на своем супружеском ложе, и жена бросила вам: «Выйди вон». А брат собрал войско и повел против вас. Что вы должны чувствовать, глядя на пылающую башню, в которой – быть может! – укрылись любовники? Ненависть – ничего другого не остается. Ненависть, вскормленная чтением «Мизерианиуса», трактатом о пытках. Вот только в истории Двейта, преданного женой и братом, не так все просто. У него – свой ад. Ад человека, который должен, но не может ненавидеть.

В уютной зеленой долине поселится верность, рассказ о ней – «Собака моего врага». Жил-был враг. И была и у него жена – любимая, недаром выкрал ее из поселка. Только не спросил согласия, не подумал: а будет ли она любить его? Была собака – верная сука, не знавшая другой власти, кроме хозяйской.

Жил-был враг, пока не пришел тот, кто выслеживал и гнал его много лет. Убил, сам же был ранен и вынужден остаться в доме своего врага с его женой и его собакой. С собакой, которая ненавидит, рвется с цепи, стирая себе кожу в кровь – не успела спасти хозяина, так хотя бы загрызть чужака. С женой, выхаживающей убийцу, и ставшей верной ему как собака… но разве можно так сказать о той, что однажды предала? Вот такая разная бывает верность.

Люди и боги. Вечная дилемма, а что если и боги тоже люди? Очень талантливый и романтичный ответ на предыдущий вопрос.

Что будет, если человечество поставит вещие сны на поток? Вот такой простой вопрос задает Остапенко читателям. Историю она рассказывает от лица одной из снящих — женщины, которая на заказ делает реальность, видя вещие сны. У нее самой куча проблем, и судьба ее драматична.

Этот рассказ, как и многие у этого автора полон драматизма, он жесток и циничен. Вроде бы ничего нового не описывается, но оторваться невозможно. Виной всему атмосфера и слог. Даже матерное словцо, которое срывается с уст героини книги, не выглядит здесь чужеродным. Хотя я категорически против нецензурщины в литературе. Здесь все по делу, и все к месту.

Интересно и оригинально, а ещё безнадёжно и жестоко.

Уметь контролировать свои сны — желание почти что каждого человека.

Я не говорю о их осуществлении. Кто об этом не мечтал?