Дмитрий Быков «Оправдание»

Первый роман Быкова являет собой образец лаконизма и идейной концентрации, являясь в этом смысле как бы антиподом последующим творениям Д.Л. Быков определенно человек фонтанирующий, «человек Возрождения» , если угодно и идейная перенасыщенность, стремление максимально ярко высказаться на разные темы влечет порой перегрузку его идейных романов. «Оправдание» именно что идейный роман, авторское суждение на тему завороженности большим стилем, величием канувшей Империи. «Проверкой на вшивость» назвал статью о романе Немзер, имея в виду двусмысленность авторской позиции, но по мне авторская позиция именно и является однозначной, достаточно сопоставить участь Рогова с разгадкой мнимой интриги появления в тридцатые исчезнувших. Последний из персонажей, которого «взяли», совершил внятый этически жест, без всяких двусмсыленностей. Другое дело, что роман очень хитро скроен и главы-ретроспективы с участием как бы «перековавшихся» хороши сами по себе, вкусно написаны вполне в духе альтернативной истрии.

Достаточно странно, что четко и рационально высказавшись по существу о гнилостном характере опьяненности имперскими традициями, Быков в последнее время именно что и занимается высказыванием на все лады о эстических и эстетических преимуществах советского проекта. «Оправдание» представляет собой художественное высказывание скорее именно о человеческой ущербности проекта в сталинский период, совершенное в нестандартной форме, ярко и вкусно изложенное.

Отличная, чистая художественная проза с минимальным элементом фантастики, и в то же время — «ужастик», нагоняющий сюрреальный ужас не хуже Кинга. И главное — такая незатейливая, простая и так трудно прививающаяся у нас мысль: «Искать оправдание злу — безумие и гибель».

«Оправдание» Дмитрия Быкова рассказывает нам историю внука жертвы сталинских репрессий, который осознаёт, что люди не могли погибать и мучиться просто так, а значит, должно быть оправдание этому, некая высшая цель и смысл. Рогов, главный герой романа отправляется на поиски деда, ожидая отыскать посёлок Чистое, место, в котором по его мнению должны жить «настоящие люди», которых отсеял фильтр сталинских зверств. О том, что ждёт его в конце пути, читатель узнает лишь в финале истории.

Текст романа очень насыщенный — Быков избрал стиль обращения к читателю, и оттого каждая сцена, каждая мысль, каждый шаг читателя на пути к разгадке тайны наполнены смыслом. В книге мало событий — в основном, герои думают о чём-то, вспоминают старые дни, а если и разговаривают, то, опять же, обсуждая главную тему, поднятую в книге. Между тем, автор стройно излагает мысли, стиль повествования не кажется тяжеловесным, в отличие от содержания. Стоит отметить, что мне не нравится определение «Оправдания» как «романа о репрессиях» — тема, поднятая автором, намного шире, сталинские времена нужны автору лишь в качестве конъюнктурной привязки к обсуждаемым всеми событиям.

Чем ближе действие подходит к финалу, чем больше оправданий находит герой, тем ощутимее приближающаяся концовка. Через находки Рогова Быков показывает нам разнообразные, убедительные варианты оправдания жестокости и человеческих мучений. Каждый образ играет на эту конструкцию. Шаг за шагом возводится в сознании главного героя вавилонская башня оправданий, и тем неотвратимее становится её падение — иначе и быть не может. Почти лишённая действия внешнего, книга представляет из себя монолит, которым можно проламывать черепа идеологическим противникам.

У книги есть и недостатки, причём некоторые из них произрастают из её достоинств. «Мэсседж» повествования, закравшийся в каждый угол истории, начинает утомлять — его в тексте даже слишком много. Недостаточно сильный, на мой взгляд, финал — рушение возведённой конструкции не впечатляет так, как должно. И всё-таки художественные достоинства текста перевешивают. Прочитать «Оправдание» я рекомендую. Это сильная и интересная книга.

Холод — это наша есть жизнь

Он пьет свой кофе — лучший, чем тогда,

и ест рогалик, примостившись в кресле,

столь вкусный, что и мертвые «о да!»

воскликнули бы, если бы воскресли.

Бродский «Одному Тирану»

Из всей О-трилогии дольше всего оставалась нечитаной первая часть: «Орфографию» прочла восхитившись изящной литературной игрой, больше двух лет назад, сразу следом «Остромова» в которого влюбилась насмерть, назначила своей Книгой года 2018 после еще раз перечитала. А до первой книги только вот добралась.

Как хорошо, что Редакция Елены Шубиной затеяла цикл «Читаем с редактором», который позволяет в формате zoom-конференции встретиться с человеком, чья работа с текстом важна не менее авторской и благодаря которому мы получаем книгу в ее окончательном варианте ограненного камня, но имени его читатели обычно не знают — с редактором. И как хорошо, что темой очередной встречи станет «Оправдание» (на всякий случай, если интересуетесь, до четвертого марта еще есть возможность попасть).

Отчего не прочла тогда первого романа трилогии — не помню. Верно подумала, что после «Остромова» так хорошо уже все равно не будет, осень две тысячи восемнадцатого была моим временем Дмитрия Быкова, читала и слушала от него все: лекции, выпуски программы «Один», стихи, пьесы, критические статьи, прозу. При таком массированном погружении однажды наступает момент, когда нужно переключиться на другое.

И то сказать, «О-трилогия» не трикнижие в строгом смысле. Романы, составляющие ее, не объединены общим сюжетом или героями. Разве что в «Остромове» скользит по краю упоминание о Грине, одном из центральных персонажей «Орфографии», и время, место, отчасти среда совпадают. Что до «Оправдания» — оно вовсе не вписывается в концепцию трилогии: события начинаются в тридцать восьмом, через двенадцать лет после «остромовских», очень скоро перетекая в перестроечные годы — время внуков.

Вот, собственно, внук репрессированного биолога Скалдина и станет героем книги. Но давайте по порядку. В тридцать восьмом, в разгар волны репрессий, среди прочих учеников биолога Михайлова, был арестован доцент Иван Антонович Скалдин, который проявил на следствии невероятное упорство, так и не подписав показаний. Скорее всего потому что лишился под пытками рассудка. Семье после сообщили, что скончался от сердечной недостаточности.

Время было такое, что добиваться правды не рискнул бы и самый безрассудно смелый человек. Марина, вдова биолога, хотела выжить и вырастить дочку Катюшу. Кто ее осудил бы? И вырастила, перебиваясь скудными секретарскими заработками, только вот к старости стала чудить. Все ей казалось, что ее тело пристанище для других людей, которых любое прикосновение тревожит, причиняя им боль.

С чего бы? Ну, так, всякий по-своему с ума сходит. Хотя, был в их жизни один телефонный звонок, в сорок восьмом, уже после войны, мужчина попросил Катю позвать к телефону маму, назвав девочку Снегуркой, а так ее, беленькую, звал только отец. Сама девочка не могла этого помнить, но мама не раз рассказывала ей. И она поняла, что папа не погиб, что он жив, ну может быть, на секретном задании. Завершая разговор, собеседник просил передать, что будет ждать Марину вечером возле Почтамта.

Встречи не случилось, мать зря прождала два часа на ступенях и после сказала: ошиблись номером или это просто было чьей-то жестокой шуткой. Но обе они, и мама, и дочь, знали — то был отец. А история стала семейной легендой. Обретшей второе дыхание, когда сын Кати вырос, стал историком и начал коллекционировать случаи, подобные этому. Которые, как выяснилось, бывали. Большей частью такие же телефонные звонки от тех, кто числился среди мертвых, и одна очная встреча, когда вид человека из прошлого так напугал свидетеля, что тот сбежал, не сумел заставить себя подойти.

Наш юноша, через поколение ушибленный ужасом внезапного калечащего вторжения в жизнь, ищет объяснения. В виктимной психологии есть понятие поиска смысла. То есть, жертва насилия должна уяснить для себя: это случилось, потому что я пошла в это место, в такое время, в такой одежде, сказала эти слова, когда нужно было промолчать или сказать другие. Абсурдно лишь на первый взгляд. На самом деле, бессмысленность произошедшего с тобой хуже диких обвинений в том, что своим поведением спровоцировал насилие.

А поиск, в свою очередь, приводит его к созданию конспирологической теории, согласно которой смысл у сталинского террора таки был. Больше того, именно его жестокость позволила стране победить во Второй Мировой. Не буду объяснять, какими кривыми путями Рогов пришел к этому выводу. Суть в том, что придя, всюду начал видеть подтверждение правоты.

Одно из главных достоинств Быкова-прозаика в том, что его романы всегда беллетристика. И я не оговорилась, достоинство. Согласно максиме о том, что все жанры хороши, кроме скучного, он умеет завернуть самую горькую пилюлю осознания в нарядную обертку авантюрного, конспирологического, криминального чтива.

И он джокер нашей литературы, хотя иного сорта, чем другой знаменитый трикстер Пелевин. Водить читателя за нос, прежде подбрасывая безупречное объяснение, выстраивая четкую картину мира, а после внезапно, щелчком, руша карточный домик очередной иллюзии — Дмитрий Быков отменный мастер. И все-таки главное в быковской прозе не игровой момент, не развлечение ради развлечения, как все чаще у Пелевина, но четкая и безупречно нравственная авторская позиция. К которой в финале приходим.

Впевые взялся за прозу Быкова. В ней угадываются черты его великолепных стихов – и в самом деле. Вещь очень странная, своеобразная. Она пахнет страхом, в первую очередь, каким-то страхом и безысходностью. Создаётся ощущение, что в России всегда жили и живут одни юродивые. В 90-е годы молодой человек отправлятся в сибирскую глубинку искать своего деда, вроде как не расстрелянного в 1938. Весь роман пронизан красивыми витиеватыми описаниями и мельчайшими деталями. Сюжет нелинейный, всплывают отрезки разных эпох и времён. Странные, печальные разговоры, странные люди. Это сложно описать. Это просто Быков, в данном случае – альтернативный историк. Его стиль прекрасен. Страх в этом романе – чудовищен. Это красота ужаса, та самая. Это стоит того.

Шедевр — это когда книга одновременно и глубока и блестяща (а блестит-то поверхность, не забывайте!), когда все в ней сжато, а монологический (временами прямо на грани дискурса) стиль только затягивает все глубже и глубже. Вот здесь это и присутствует. Читайте и перечитывайте.

Обманка, таящаяся в тексте — одна из лучших, какие встречал. Потому что истина, к-рую она под собою скрывает, необходима для жизни. А не просто для того, чтобы получить удовольствие от текста (если подыскивать для сравнения не лучшие обманки, то это «Спектр» С.Лукьяненко, если лучшие — то «Золото бунта» А.Иванова).

Первое прочитанное произведение Дмитрия Быкова (не считая стихов в журналах).

Затронуло. Некоторые части читаются безотрывно.

Богато и ярко заполнено словами.

Эмоционально окрашено.

Немного напоминает Пелевина.

Несколько интересных рассуждений о природе оправдания.

Напрашиваются параллели : описанные ситуации в двух селах Чистое и реальная бессмысленность традиционной жизни.

Любопытно описание туристического лагеря с элементами садомахохизма.

Яркие наглядные описания.

Решил читать романы автора дальше. На очереди — «Орфография».

Оценка — девять.

Автор берет едва ли не самую болезненную для современной российской истории тему — историю сталинского периода, — и с присущим ему изяществом заворачивает вокруг поговорки «кто все поймет, тот все простит», в общем-то, выворачивая формулу наизнанку. Оправдания ведь не ищут там, где нет вины — но упрямая, фанатичная потребность вроде бы довольно вялого и невыразительного героя найти рациональные обоснования, необходимость, высокий смысл репрессий заставляет подозревать, что он не только пытается утвердить и оправдать, но и сакрализовать саму идею. Цепочка подмен понятий, психологических игр с самим собой — и вот из нескольких фактов создается реконструкция Оправдания. Логическая и эмоциональная последовательность так хорошо построена, что до самого конца — довольно неожиданного, — подозреваешь в авторе единомыслие с героем. Концовка все расставляет по местам.

Крайне рекомендуется читать начинающим оправдателям всего и вся. Матерым, боюсь, не поможет...

Альтернативный взгляд на события сталинских репрессий. От этого не менее страшные события. Жертвы чекистов возвращаются через много лет к своим родным, а потом снова исчезают. Навсегда. Много писать смысла не вижу. Прекрасный роман.

В художественных работах такого уровня оцениваются не сюжет или правдоподобность персонажей (не МТА, чай, писал), а изменения, приносимые в контекст самим фактом существования текста.

И в таком ракурсе видно, что «Оправдание» — текст не революционный, но корреляционный. В нем нет ни единого нового персонажа, ни свежего сюжетного хода, ни новой идеи, ни новой морали. Это плохо? Вовсе нет. Задачи не было такой.

А вот что есть — перекрестки, созданные «Оправданием» между дотоле как бы самостоятельными текстами, согласование и сопряжение. Даже, возможно, уяснение и четкость парадигмы, в которой сыгран текст. И значит, странные «похожести», гулкое эхо в, казалось бы, только еще становящуюся литературную традицию — не случайны.

Строго говоря, роман не фантастический. В «Казусе Кукоцкого» и то фантастики больше — как минимум на целого ясновидящего врача. Похоже? Похоже; вот спокойные в чистой совести советские люди, доверяющие своей правоте не меньше, чем христианин на римской арене — Благой Вести. Вот хрупкие прекрасные женщины, с которых буран событий безжалостно обдирает душу, оставляя их в нашем времени — заживо разлагающихся дементивных старух. Вот ограбленные чуть ли не «в час зачатья» дети, так и не уясняющие, по чему(кому?) же они всю жизнь тоскуют. Глухое недоумение репрессий, изматывающая работа войны, опустошенность вернувшихся. Эпоха, чоуш.

Однако, эпоха — не главный герой текста. И вот тут начинается самое интересное. Главный нерв — парадокс постсоветского умника, в чем-то рифмованный с парадоксом блатняка. Остановлюсь на последнем поподробнее. Парадокс блатняка — это постоянное противоречие между глухой, какой-то пренатальной тоской по чистой самоотверженной любви и циничным отвержением самого ее существования. Отсюда и вечный образ матери (как разрешенной аберрации); и многочисленные истории о женской подлости; и жуткое стремление всякого носителя этой культуры, столкнувшись со случаем реально-самоотверженной любви, пытаться ее уничтожить хоть и убившись об нее самому — либо докажу себе, что это опять обман, либо умру счастливым, всё в выигрыше…

Постсоветский умник со своими эмоциями справляется. Но в абсолютно аналогичный капкан попадает на телеологическом уровне. Вся, начиная с Венички и не кончая Тимом Скоренко, наша умная литература — это коллизия отчаянного поиска смысла одновременно с холодным анализом и развенчанием любых уже существующих осмысленных моделей мира. Интеллигентское «он врёт, он не знает, как надо!» звучит с той же интонацией, что и профанное «все бабы бляди!».

Текст Быкова шляется по смыслам, как шансонет — по лебедям; безнадежно, но не умея остановиться. Великий вопрос телеологии — «ЗАЧЕМ?» задан целой эпохе, и автор отбрасывает вероятные ответы один за другим. А потом так же отбрасывает и невероятные. Не встанет в дверях Гумилев с пробитым лбом, не выйдут из темноты чекисты Дзержинского, замученные принявшими их облик марсианами — но не выдавшие тайны Мавзолея. Ни Фоменко, ни Радзинский; ни бог, ни царь и ни герой — любой версии «Оправдание» равнодушно кидает в лицо «шлюха»… И попытка понять — остается немолчной, гормональной, нутряной жаждой. Неинтересно как, за что и почему, утомило кто виноват и что делать — но зачем, зачем?...

И вот эта борьба потребности и убеждения в ее неисполнимости — структурирует императивы текста; постсоветика принципиально не может иметь хэппи-энда (как фэнтези не может его НЕ иметь) — Из Малой Глуши, на самом-то деле, никто не выходит, какие бы слухи не ходили, и что бы вы не видели собственными глазами. Лично мне было интересно, как обыграет автор третье Чистое (кстати, решение показалось несколько натужным), но версии о том, что Рогов найдет какой-то вменяемый ответ — не было. Сам жанр утверждает, что вменяемых ответов — не бывает.

Что никак не мешает ему их мучительно искать.

Ну, какая эпоха, такой и Грааль.

Езжай же, Дмитрий Львович, и да хранит тебя Пречистая Дева

Первая проба пера в жанре прозы у Дмитрия Быкова произошла в 2001 году. Молодой 33-летний журналист и поэт написал жуткий альтернативно-исторический роман про оправдание сталинских репрессий.

Кто бы мог подумать, что спустя 16 лет эта книга будет как-никогда актуальной. Восстановление памятника «вождю» и общественные дискуссии, обеляющие его светлый образ от скверны 90-х, ставят роман на первую полку.

Нынешний молодой человек, историк по фамилии Рогов разыскивает деда, репрессированного в 1938-м и якобы воскресшего ненадолго в 1948-м; случаев таких таинственных было несколько: в том числе при странных обстоятельствах объявляется в Москве и давно расстрелянный писатель Бабель. Сопоставив несколько загадочных деталей, молодой человек выезжает на изыскания в Сибирь, где и начинается настоящая жуть.

Деревня блаженных глухонемых, коммуна садомазохистов — Рогов сначала принимает их за остатки сибирского «Чистого», затерянной базы подготовки идеальных солдат, состоящей из репрессированных, но не сдавших и не оклеветавших себя на допросах. Об этой теории ему поведал старичок-лесовичок — сосед по даче, якобы узнавший про это из геологических экспедиций. И блаженных и садистов он оправдывает, находит для них объяснение и оправдание. В конце концов он понимает что ошибся — это не останки Чистого, но оправдания эти и есть ключ.

По формальным признакам очень западный, на самом деле быковский роман — о ностальгии по советской Империи. О кризисе молодого человека 90-х годов, который рад бы, да не может вычеркнуть из памяти свое детство: 28 панфиловцев, лыжники в вязаных шапочках на обложках «Юности», громадные радиоприемники, у которых должна же была быть цель и предназначение. Бывший советский мальчик, быковский герой переживает, что в три дня сплыла куда-то целая Империя с ее военными тайнами и с ее секретною силою.

Сам автор иронизирует — многие считают этот роман моим лучшим, потому что он самый короткий.

Доля правды в этой незамысловатой штуке есть.

Потому что читатель найдет тут все, за что Быкова стоит любить и ценить как писателя

Лихо закрученный, хотя обманчиво медленно развивающийся сюжет.

Потрясающе выразительные («как живые») персонажи.

Даже более выразительные, чем персонажи, места действия. Не столько пейзажи, сколько топосы. И тишайшая подмосковная дача времен «расцвета застоя», и ошалевшая от безденежья глубинка 90-х, и совершенно уже одичалые углы, все настолько выразительно, что веришь, будто сам там побывал.

Эмоциональность повествования. По большей части доминирует эмоция светлой тоски (ностальгия по чудесному времени Детства), но есть место и злой насмешке, и неподдельному ужасу.

Рогов, молодой человек, чье детство пришлось на пресловутый «расцвет застоя», а юность на «эпоху крутых перемен», пускается в расследование истории собственной семьи, заодно нащупав, как ему кажется, очень важную для истории всей страны ниточку, уходящую в страшные годы Большого Террора.

Те читатели, кто сетуют на то, что в книге якобы «мало что происходит» просто обмануты плавно текущим, почти лиричным языком повествования. Если я начну перечислять все события, что случились с Роговым, с его предками и их современниками, то пересказ может расползтись до формата А4 мелким шрифтом.

К недостаткам же можно отнести излишнюю публицистичность повествования. Дело совершенно не во взглядах, которые проповедует Быков. Взгляды эти кстати, довольно эклектичны, Быков одинаково часто бывает поперек души что «либералам-западникам», что «советским консерваторам», и только патриотам современного этапа развития он поперек ВСЕГДА. Я с ним иногда согласен, иногда нет, речь совершенно не о том. Просто донеся до читателя свое послание, Быков решает его еще и разъяснить. А потом подумав, что читатель может быть что-то не усвоил, разжевать и положить в рот. А потом, на случай если мало — повторить процедуру. Литература может быть политизированной, но литература и колонка в журнале — разные жанры.

Тем не менее, небольшой объем романа еще не позволил Быкову разгуляться с проповедью своих путано-эклектичных взглядов.

Зато в «Оправдании» есть ставшие со временем фишкой писателя игры со стилями повествования, плавные, не режущие глаз переходы из жанра в жанр, стилизации под литературу какой-либо эпохи. Под одной обложкой и в рамках одного сюжета есть место и сказке, и боевику, и без малого хоррору и другим направлениям современной массовой (и не очень) прозы. Причем вся эта стилевая солянка не носит характера искусственной интеллектуальной игры, постмодернизма в постмодернизме, которые я, кстати, не люблю. Да, перед нами произведение, в котором нет ничего кроме Литературы, даже страстность и эмоциональность его совершенно книжные. Но при этом они неподдельные. Быков фанатик печатного слова, Литература для него все объясняет, все оправдывает и все замещает.

Когда я только приобщился к художественному творчеству Быкова (его magnum opus «ЖД») он мне показался публицистом, почти фельетонистом, который за каким-то решил написать роман, а написал по привычке колонку. К «ЖД» я своего отношения не сменил.

Но к «Оправданию» это не относится. Читавшие книгу, вы помните

Нет, Быков, конечно, Писатель, просто в наши дни чтобы писательство окупалось , надо быть медийной, раскрученной фигурой. Вот он и старается, а на самом деле он человек Слова, а вовсе не «телеведущий который решил тиснуть романчик».

Что до полемики, которую на страницах «Оправдания» ведет автор (правда больше с самим собой, чем со своими действительными оппонентами), то здесь вот какая штука.

Когда молодой еще (ну что такое 33 года!?) Быков выпустил «Оправдание» на рубеже веков, казалось, что он зря копается в прошлом, которое прошло. А у нас сейчас «ларьки, братки, рэйвы, журнал «Птюч», война в Чечне, первые ростки Рунета» (дальше любой, заставший 2000 год в сознательном возрасте может дополнить по вкусу). Нечего трясти прошлое, пилить опилки, травить старые раны. Ну зачем писать и читать что-то про Большой Террор и дачную романтику 70-х?

А сейчас — книга актуальнее, чем в дни написания. Провернулось же, Колесо Истории...

Книга на самом деле, не о Терроре и не о советской эпохе, хотя напитана ее духом и написана ее языком.

Что-то уяснить или понять про СССР из нее невозможно, разве только, что за десятилетие до обнуления великой державы, в дачных поселках детям из благополучных семей жилось неплохо.

«Оправдание» о страшном, разрушительном, мертвящем феномене всеобщей ностальгии, тоски по никогда не бывшей Золотой Эпохе, каковая тянется уже тридцать лет, то есть лишь вдвое меньше, чем сама Великая Эпоха.

И то, что Быков сам этой ностальгии подвержен (никуда он ее «Оправданием» не выписал , не выговорил из себя), делает диагноз еще страшнее.

Похоже, в «Оправдании» каждый видит то, что ему хочется увидеть. Для меня это книга о современном мифотворчестве. Дмитрий Быков сам величайший мастер этого дела. Он и создаёт уникальные мифы, и тут же открыто издевается над ними, и сам немного в это верит. А кто сказал, что хорошо придуманный и многократно пересказанный миф не сможет стать реальностью?

По происхождению современные мифы делятся на две категории — рождённые в СМИ и властных структурах и рождённые в массах. Главным образом, в массах интеллигенции. В этой категории особенно популярны мифы с упоминанием спецслужб. Тут мы готовы поверить в любой бред. Тут оживает весь сложный комплекс чувств — и неприязнь, и страх, и лёгкий мазохизм, и вера в чужое всемогущество, и попытки объяснить свою слабость. Тут можно и жизнь положить, разыскивая подтверждение очередной глупости. Можно и положить, если эта жизнь никому не нужна. Вот не возникает почему-то сочувствие к Рогову, хотя получился образ великолепно, как живой. Чтобы прожить жизнь так нелепо, требуется исключительное старание. Сам Рогов этого не понимает, и теперь уже не поймёт.

Гегель якобы сказал, что история повторяется дважды, первый раз как трагедия, второй раз как фарс. «Оправдание» — это всё-таки трагедия. Через 12 лет вышли «Сигналы». Если «Оправдание» я читал с интересом, то «Сигналы» с восхищением. Идеальное решение. Проблемы современного мифотворчества можно решать только как фарс. Иначе это действительно может обернуться трагедией.

Роман, в котором с каждой новой главой открываются следующие плоскости реальности... или безумия.

Попытка найти смысл в репрессиях тридцатых годов, высший смысл, который оправдал бы весь ужас происходящего:

Что характерно, в странную, нелепую казалось бы теорию сразу верит человек, сразу находит ей подтверждения! Ты и сам начинаешь думать, что ведь могло быть! ведь тогда, значит, всё это не зря было!

Но правда в том, что нет никакого оправдания, нет и быть не может. И с этим придётся жить.

Написано гениально; ужасно, больно, страшно — но гениально.

Для меня это самый лучший роман Д. Быкова. Прозрачная идея, красивая реализация (хотя, парадоксальным образом, оправдание террора, действительно, получилось убедительнее, чем развенчание попыток понять/простить).

В последовавших вещах Быков («Эвакуатор», наверное, исключение), к сожалению, стремительно впадает в чудовищное многословие, забалтывая хорошие идеи.

«Избыточность – мой самый тяжкий грех», – рисуясь, признается автор в своем стихотворении. А гордиться тут особо нечем... В общем, первый блин оказался вполне ничего — тонкий, с дырочками; потом автор решил печь суперблины, наливая в сковородку того же теста, но едва ли не доверху. Жертвами мегаломании, как водится, становятся преданные читатели.