Ада Линкс «Игра в Грессоне. Еще один роман о Шерлоке Холмсе»

От этой книги начинает чувствоваться самый сокровенный, изобретенный самим для себя, вкус к жизни — то, ради чего каждый день держишь свое творческие зрение зорким и цепким, то, отчего в случайных фразах прохожих тебе слышится музыка одному тебе известной пьесы. Присутствие такой книги рядом — неопровержимое доказательство того, что где-то рядом с тобой живут люди, в силах и мужестве которых было сосредоточить все смутные, заветные и эфемерные мысли — о переплетении снов с реальностью, о возможности проникнуть в заветный мир, в который так веришь — присутствие такой книги успокаивает, придает сил, возвращает на путь истинный (причем «истинный», все равно, только для тебя самого); для кого-то может быть, даже большее — свои переживания смешиваются с чувствами лирических героев, эта стройно вложенная в душу драматургия начинает еще сильней действовать — и я понимаю потенциал такой затеи... Для кого-то в этой книге будет толчок и сила, но, кажется, не для меня. Прочитав ее я успокоилась, как успокаиваются после долгожданной встречи со старым другом, которого и видел-то всего пару раз в жизни где-нибудь на нейтральной территории посреди земли, и больше выдумывал про него всякое, держал в памяти как некий знак, веху своей веры — немного разочаровалась, оттого, что этот друг и впрямь хранитель частицы важного, но отнюдь не целиком всего, далекий теплый друг, но не любовь всей жизни, для которой благоприятствовало долгое ожидание. Так случается очень часто, и в этом случае я чувствую мягкое тепло и благодарность за пережитые мгновения вечности, когда учащенно билось сердце, за восторг от кинематографичности и зоркости взгляда, поймавшего самую тонкую зыбь воспоминаний, из которой получилась очень ладная вуаль, проводник между миром своих снов и снов текста.

Меня смутило еще то, что текст — целиком монограмма, до нереальности выдержанный ровный стиль одного человека, распостраняющийся даже на диалоги и рассказы от лица других людей. Я понимаю, что в той литературной среде все могли легко подстроится под стилистику каждого, и для каждого, мыслящего об обычной жизни витьевато-возвышенными фразами, мечта — найти человека, звучащего в той же тональности, но в этом случае иногда все-таки не хватало ощущения, что в тексте есть кто-то еще, кроме главного героя, хотя на это были намеки в описании действующих лиц — в отступлениях Другой очень часто совершал действия не в унисон, и это уравновешивало одиночество, но стоило ему заговорить, как все сомнения со странным удивлением рассеивались — а был ли Другой, если этот даже не меняет темпоритма и не делится живым юмором в ответ?

Но, с другой стороны, остальные смущения относительно текста можно легко умиротворить, если достаточно четко (а по крайней мере так же, как и автор), представить себе традиции романов времен Шерлока Холмса, литературу, которая вызывает у обыденного сознания сейчас огромное недоумение множеством мелких деталей — а то, что я представляю себе про ту эпоху, мало вяжется с состоянием текста, и уж тем более это представление мало оправдывает то, как традиции викторианской эпохи вдруг оказываются где-то среди настоящего времени; мне кажется, это шутка, и излишняя серьезность — дурной тон в нашем времени, соблюдайте этикет — улыбайтесь же, господа, улыбайтесь! а они не улыбаются, а остаются все так же чопорно-серьезны, с вежливой полуулыбкой и аккуратным спокойствием глаз. что действительно хочется поставить им в укор — это неприлично! хоть иногда лукавый взгляд, чтобы в эту монотонную серьезность было легче верить