Илья Эренбург «Витрион»

Трудно оценивать это сегодня. Написано в дерганом экспрессионистском стиле, с экономией сказуемых. Повесть любопытна как развитие романтической темы искусственного человека, перекликающееся с рядом других текстов той эпохи («RUR Чапека, «Метрополис» Ланга, псевдоантропоморфные машины Пикабиа, Эрнста и Дюшана). Развитие состоит в том, что, во-первых, машина, созданная художником-конструктивистом (героем повести) внешне неантропомофна, но обнаруживает человеческие или биологические — точнее, сексуальные — побуждения (что сближает ее с проектами дадаистов и сюрреалистов), а во-вторых, эти побуждения показывают, что машина эта — мужчина (романтические автоматы чаще были женщинами, как в «Песочном человеке» Гофмана или в его, вернее ее, потомке — Лжемарии из «Метрополиса»). То есть Эренбург как бы скрестил разные романтические и постромантические нарративы: об искусственном человеке, о злой машине, о человеке, потерявшем свою тень. Все это происходит в воспаленном сознании художника — тоже в полном согласии с романтической традицией.

1920-е: сумасшедшие, странные, голодные, с вызовом летящие в будущее. Трубы дымят, над трубами заря, молодой Илья Эренбург ставит литературные эксперименты, а герой его рассказа, художник-конструктор Белов, создает Витрион — такую вещь, которую можно построить, «блюдя законы притяжения, чтобы одна и вне земли вертелась, новое тело среди тел». Акт творения божественен, и результат превосходит всякие ожидания. «Углы, шар, колеса, жесть и чепуха». Это все о Витрионе. И не только о нем...