Андрей Тургенев «Спать и верить. Блокадный роман»

Лютый треш, надерганный клочками из воспоминаний блокадников. Постмодернизм, как он есть, набор самых отстойных блокадных мифов. Описывается Ленинград-41, первая зима, но как бы не совсем из нашей истории, так как управляет городом не Жданов, а Киров, причем почему-то Марат. Враждует со Сталиным, душой болеет за город и много, очень много ест и пьет. Богатырь — не мы! Под два метра ростом! Охотник, бабник, коммунист. У него (и других достойных товарищей) гарем из комсомолок, ездит на пяти паккардах, чтоб террористы не догадались, вот так. Еще Киров любит лыжи,охоту, балерин. Матерый человечище, эдакая, понимаете глыба...

В сюжете используется прием т.н. «пунктира», когда даются краткие ключевые эпизоды из жизни отдельных людей, что в сумме отражает общую картину мира. Не сказать, чтобы очень ново и оригинально, но тут вопрос — какие эпизоды про кого выбирать. Здесь, значит, такой ряд героев: Марат Киров, подполковник НКВД Максим (с ним в комплекте идут другие чекисты Ульяна Арбузова, ее муж, генерал Рацевич и пр.), девица Варя и ее соседи по коммуналке (маьчик Ким, его отец — врач Рыжиков, учительница Генриэтта Давыдовна, старуха Патрикеевна и пр.)

Про Кирова уже все сказал, а с подполковником все плохо. Он тайный антисоветчик, ненавидит Ленинград,

И то и другое не удалось. Еще он влюбился в Варю, глаза ней такие и вообще, поэтому помогает ей и ее соседям, подкармливает. А вконце —

Варя тоже героиня специфическая. Она где-то там на машинке печатает и выполняет задания райкома, обходит квартиры. Голодает, конечно же. И тем острее звучит эротическая тема в ее исполнении. Она влюблена в соседа Арьку (Арвиля Рыжкова) и постоянно что-то ТАКОЕ вспоминает и думает. И соски у ней твердеют и сны ей снятся, и жалеет она, что не успели, и поляны некие вспоминает. Не сильно, нечасто — но регулярно что-то такое клубничное сквозит в тексте рядом с ней. Ни голод ни холод этому делу не препятствуют.

С соседями по коммуналке все по разному, кто-то гибнет, кого-то расстреливают, а самый нормальный живой персонаж — старуха Патрикеевна, антисоветчица, спекулянтка, мародерка и единственный человек, который регулярно помогает другим. Типа она сама за себя, но вечно совершает благо.

Чекисты все как один бесславные ублюдки: маньяки, сволочи, извращенцы. Пьют коньяк, обжираются икрой, пытают, шьют дела из ничего, ни одного реального шпиона не поймали, но расстреливают пачками. Генерал Рацевич по манерам натуральный босяк и зоологически енавидит интеллигенцию. Его зам Арбузов — онанист, любит глядеть как его жена Ульяна отрывается с другими, а та вообще без тормозов, подследственным стриптиз показывает. Маньячка натураьная во всех отношениях.

Про Сталина и Берию писать даже не хочу — плохие люди, очень плохие, им своя власть дороже Леннграда и всей страны, как-то так.

В общем, написано много разного, и почти все — шок-контент. Что и неудивительно, это же Блокада! Хорошо показано постепенное нарастание и нагнетание. Как сокращали пайки, как отключили воду, как пропало отопление. Чем дальше — тем страшнее и это ни разу не сказка. Автор собрал все самые жуткие мифы, особенно много вышло про людоедов, регулярно упоминается на разные лады (хотя это еще только первая зима). Идея сдать город немцам тоже звучит, хотя и вяло. Гробница Тамерлана как причину начала войны не забыта. Патологическое обжорство Кирова и его сподвижников на фоне всеобщего голода я уже упомнал — это еще один сквозной мотив. В общем, кино и немцы... Хотя немцев, на самом деле тут нет. Да летают и бомбят, но так вблизи ни одного фрица, типа шпиона или диверсанта тут нет. Они где-то за горизонтом в другом измерении, самолет упал сбитый и обгорелый, вот и все.

Что получается в итоге ИМХО? Постмодернисткий роман на тему Блокады, органично продолжающий весь «петербургский текст» руссакой лиературы, начиная от Пушкина и продолжая Мережковским. Город-призрак, гиблый город, инфернальное пространство и т.д. В видениях подполковника Максима, особенно ближе к концу, когда он начал принимать больше литра в день, есть и улицы, и дворцы, и каналы, и стихии — людей только нет. Люди тут умирают, возвращая город к истокам. Холод, голод, темнота, трупы на улицах, трупы в квартирах... Эффект призрачности усиливается упомянутой пунктирностью эпизодов. Люди появляются, исчезают, многие линии остались подвешенными, ключевые по традиционной логике сцены —

— описаны мельком и вскользь. Автор слегка эксперментрует с языком: йад, цыфра... Все это, вместе с мифическим воскресшим великаном Кировым создает эффект остраннения. не стоит воспринимать ЭТО как документально-историческую прозу. НЕ блокадный ни разу роман, скорее старшный сон по мотивам, на что и намекает заглавие. А явная антисоветчина тут явно не настоящая, ножницами из журналов вырезанная, просто средство усугубления эффекта. Эффект спекулятивный, потому и книга сильно популярной не стала. Хотя написана литературно, местами очень хорошо. Но вряд ли кто-то будет ЭТО перечитывать.

Очень не люблю недочитывать книги. Настолько, что за последние 6 лет в списки недочитанных попали всего два произведения. Что ж, видимо пришло время обновить и пополнить и эту категорию читаемых книг — взятый в библиотеке роман Андрея Тургенева «Спать и верить. Блокадный роман» после прочтения 1/3 объёма (123 с. из 384) отправляется на скамейку удалённых.

Совершенно не понравился литературный язык автора, выбранный для этого романа. Этакий залихватски-площадной, простецки-уличный, пацанский и даже отчасти приблатнённый. Конечно, это не голимая феня и не сплошное цыкание слюнями сквозь прореху в зубах, однако зачастую разговор и внутренний монолог героев романа происходит как раз в таком стиле. Ну, а то, что персонажи романа в октябре-ноябре 1941 года произносят слова «Уважуха» и прочие, принадлежащие явно уже третьему тысячелетию, вообще не лезет ни в какие ворота. Думаю, что автор сделал это намеренно, просто чтобы современный молодой читатель понимал говоримое, но ещё и «присоединялся» к героям-персонажам, однако по моим меркам такая литературная вольность уже сродни писательскому хулиганству .

Совершенно не понравился сам авторский подход к раскрытию темы. На авантитуле книги, сразу после названия романа, на странице 5 курсивом написано, что «при работе над книгой использованы свидетельства...» и далее следует список из 65 фамилий, часть которых широко известны и глубоко уважаемы (ну, вот имя О. Берггольц или В. Шефнера, Д. Лихачёва...) не только мне и мной, но наверное многим и большинством современников. И я, прочитав в библиотеке это предуведомление, с внутренним потиранием рук думал, что встречу в романе такие эпизоды и факты, которые углубят и пополнят мои знания и мои чувства об этом периоде Великой Отечественной войны. Но автор, видимо просто надёргав такого рода свидетельства и факты, превратил их в художественное полотно плохо пахнущей книги. А запашок и впрямь исходит дурной — попахивает очернением и глумлением, что ли...

Вот в свои более молодые годы учился я в Академии МВД, филиал которой находился в Питере. И одна из наших преподавательниц, кандидат юридических наук, полковник внутренней службы, профессор Маркова Мария Георгиевна как раз и была из блокадниц, из тех, кто был в Питере в блокадные месяцы и годы. И кое-что нам, слушателям Академии, при случае рассказывала. И если день сдачи экзамена или зачёта приходился на дни памяти прорыва блокады, то она просто говорила: «Ребята, я вас очень прошу в эти дни не пользоваться шпаргалками, не огорчайте меня, пожалуйста», — и офицеры старались бережно относиться к такой просьбе.

К чему я это? Ну, вот автор просто взял в основу событийной линии какие-то отдельные факты (случаи людоедства, или то, что были съедены все кошки и собаки, взял факты, касающиеся поведения следователей НКВД во время допросов и прочее), но потом из этих фактов сотворил не книгу памяти, а этакое псевдо-историческое варево (и потому у него и Киров жив, и прочие псевдо-нюансики есть) да ещё и с элементами порнографии и прочей грязи.

Так что лучше я про блокадные времена прочитаю что-то более документальное, хроникальное и основательное. А автор романа тов. (нет, наверное всё-таки это г-н) А. Тургенев (В.Н. Курицин — российский филолог, литературный критик, журналист, писатель, академик Российской академии современной литературы) пусть втирает кому-то другому.

Вот так и делается псевдо-история. И какой-нибудь молодой читатель сгоряча может себе вообразить, что настоящая правда о блокаде содержится как раз в этой книге...

Не могу сказать, что роман плох, ничуть не бывало. Но дело безнадёжно портит ракурс, избранный автором. Который словно не о людях говорит, а о букашках-таракашках. Этакое профессионально-равнодушное созерцание муравейника: вот веточку потащили, вот повара дохлого, а вот — ляньте, ляньте! — энкаведешный чин изъясняется на олбанском.