Эрнест Хемингуэй «Праздник, который всегда с тобой»

«Праздник» меня заинтересовал задолго до того, как познакомился с творчеством Хемингуэя тем, что оказался в списке топовых книг на все времена Максима Кабира (вместе с «По ком звонит колокол»). Макс, конечно же, больше всего известный произведениями в жанре хоррор и эссе реалиста немного дисгармонировало с другими жанровыми писателями. Вообще «Праздник» среди русскоязычных читателей очень популярная вещь и кажется я узнал почему – молодой Папа признаётся там в любви к русским классикам литературы вроде Толстого, Чехова, Достоевского. Кроме читателей заинтересованных в ранней автобиографии самого Хемингуэя, в ней сложен (на моё усмотрение мерзкий) портрет друга и современника – Фитцжеральда; именно в описанный период Фитц создавал «Великого Гетсби». Для себя из всего написанного вынес только красивый и предельно точный репортаж с боксёрской тренировки, а вот «Колоколом» теперь восхищаюсь :)

Праздник, который всегда с тобой, — это не про Париж и жизнь в нем. Как бы ни был прекрасен этот город, но жизнь автора не состояла на 100% из жизни в нем. «Праздник, который всегда с тобой» — это про принадлежность к касте писателей. А Париж здесь к тому, что именно в Париже эта принадлежность ощущалась острее всего. Атмосфера способствовала. Но «Париж», как следует из последней главы, вполне можно хранить и внутри.

Праздничное настроение для человека не зависит от количества денег. Оно зависит от возможности играть роль, которую он для себя избрал. Для Хемингуэя важно было быть писателем. При этом, как бы странно это не звучало, можно даже ничего и не писать. Можно вести себя как писатель, общаться с другими писателями, заниматься разными посторонними вещами, из которых складывается богемная жизнь. Праздник будешь ощущать от того, что не выходишь из роли. Быть может здесь и есть разгадка кончины автора? Он решил покончить с собой потому, что не смог больше быть в любимой роли? Жизнь перестала быть праздником и стала чем-то противоположным, а на новую роль у писателя не нашлось душевных сил, т.к. очень много ресурсов было отдано на старую?

В аннотации (не местной) мне обещали повесть про бедную , но интересную жизнь известного писателя. Я уже привык, что фраза западной знаменитости о скромной жизни может обозначать довольно разный достаток. E.g. «скромная» жизнь Стива Джобса включала в себя отдельный дом с подогревом пола, автомобиль в подарок от отца на какой-то день рождения, оплату колледжа и возможность путешествовать туристом по миру. Памятуя про Джобса решил я почитать, что есть «скромная жизнь» для Хемингуэя. Да, тут действительно все несколько скромнее. С одной стороны денег на нормальное отопление вроде бы нет. Тепла писателю в те годы определенно было мало. Уют для него прежде всего ассоциируется с натопленным помещением, а главная делать любого дома — это наличие или отсутствие печки. А с другой автор как-то умудряется путешествовать по Европе, играть на скачках и питаться в кафе-ресторанах. Впрочем, для человека, который «привык к мичиганским уборным во дворе» небогатая жизнь в Париже кажется вполне сносной. Да и вообще: «того, кто работает и получает удовлетворение от работы, нужда не огорчает», но «когда в Париже живешь впроголодь, есть хочется особенно сильно».

О чем книга? О том, как нужно писать. И о том, из чего состоит жизнь увлеченного писателя. Читать это можно даже если вы не фанат творчества Эрнеста Хемингуэя.

P.S.

«Я считал, что любовь к картинам или литературным произведениям друзей мало чем отличается от любви к семье и, следовательно, критиковать их невежливо». Фраза, которую захотелось утащить на память.

«Однажды, несколько лет спустя, я встретил на бульваре Сен-Жермен Джойса... [...]. — Что вы скажете об Уолше*? — спросил он. — О мёртвых или хорошо или ничего.»

Хемингуэй «Праздник, который всегда с тобой».

В этой странной книге обнаружить следы праздника оказалось не просто. Прогуляемся для начала по городу вместе с Автором. «Когда ты отказался от журналистики и пишешь то, что никто в Америке не хочет покупать, и поэтому должен пропускать еду и объяснять дома, что пообедал с кем-то в городе, тогда лучше всего отправиться в Люксембургский сад, где не увидишь и не унюхаешь ничего съестного от площади Обсерватории до улицы Вожирар. Можно зайти в Люксембургский музей, и все картины становятся выразительнее, ярче, прекраснее, когда смотришь их натощак, с пустым брюхом. Голодным я научился понимать Сезанна гораздо лучше и видеть, как он строит свои пейзажи. И порой задумывался: не был ли он тоже голоден, когда писал...». Ну, тут трудно спорить, и в самом тексте и между строк чувствуется праздничное настроение Автора, для которого конечно же нет ничего важнее, чем сезанновский гештальт (вход в музей, видимо, почти ничего не стоил тогда), а соврать жене проще простого, они ведь так хорошо понимают друг друга. Вот пример диалога.

— Думаю, надо поехать, — сказала жена. — Мы давно не ездили. Возьмём с собой еду и вино. Я сделаю вкусные сандвичи.

— Поедем на поезде — так дешевле. Но если думаешь, что не стоит, давай не поедем. Сегодня сколько угодно найдётся хороших занятий. Чудесный день.

— Думаю, надо поехать.

— А не хочешь как-нибудь по другому его провести?

— Нет, — надменно сказала она.

В комментариях это не нуждается. А ещё есть в книге эпизод, когда переливание из пустого в порожнее длится шесть страниц (!). Идёт обсуждение с женой новой моды причёсок, начинающееся с утверждения Автора, что он никогда не будет стричься и закачивающееся фразой: «В парикмахерской, которую я посещал, мастер отнёсся к новой моде с большим интересом...».** Если эти разговоры с женой самые интересные, то что же было выброшено?

И всё-таки с женой Автор обошёлся по божески. Но то, что он написал о Фицджеральде, уж точно не вызывает праздничных ассоциаций. Их совместная поездка в Лион была для Хемингуэя серьёзным испытанием выдержки, и Скотт предстаёт здесь перед читателем в весьма неприглядном, если не сказать скотском, облике. Опубликовав эти воспоминания, Хемингуэй оказал Скотту поистине медвежью услугу, как минимум, это бестактность.

И опять-таки, учитывая, что всё лучше познаётся в сравнении, я должен сказать, что со Скоттом (возможно, под влиянием «Великого Гэтсби») Хемингуэй обошёлся ещё по божески. Но уж то, что он написал про издателя журнала «Трансатлантик ревью» Форда Мэдокса Хьюффера, с Парижем-праздником не совмещается никак, да и вообще не лезет ни в какие ворота. Вот это место: «У меня была необъяснимая физическая антипатия к Форду — и не только потому, что у него плохо пахло изо рта: с этим я справлялся, стараясь каждый раз занять наветренную сторону. От него исходил другой отчётливый запах, не имевший ничего общего с запахом изо рта; из-за него для меня было почти невозможно находиться с Фордом в помещении. Этот запах усиливался, когда Форд врал, и был он сладковато-едким. Возможно, Форд испускал этот запах, когда уставал. Встречаться с ним я старался по возможности на открытом воздухе...». Это даже бестактностью трудно назвать, и не имеет значения, что опубликовано это было после смерти описываемого человека.

Так был ли праздник-то, спросит читатель, переврав известный классический вопрос? Был, но в книге о нём упоминается буквально мимоходом — это сам Париж, его улицы и особенно набережные и, что ещё менее заметно, парижские художники. В живописи Хемингуэй разбирался, исключая, конечно, живопись японских парижан. Достаточно того, что он называет Жюля Паскина очень хорошим художником. Поэтому, читая «Праздник...», надо, как минимум, запастись хорошим альбомом с видами Парижа и репродукциями картин из его музеев (например, книгой Жана-Мари Перуза де Монкло «Париж» из серии «Великие Города Мира») и посмотреть хотя бы Паскина, который в интернете представлен едва ли не полностью. Надо постараться увидеть хоть что-нибудь из того, что видел Хемингуэй. Пожалуй, при таком сопровождении недоумение, вызываемое у читателя большей частью этой книги... хотел написать ослабнет, но разве не наоборот? Разве не покажется кому-то ещё более удивительным, что в этих прекрасных декорациях и на такой знаменитой сцене Автор говорит о мёртвых пусть много, но зачем же так плохо? При этом, очевидно, ни в малейшей степени не ощущая себя лицемером.

И последнее. Мысль о том, что в этой книге Автор делится с читателем секретами писательского мастерства (см. аннотацию) мне в голову приходила, но вскоре ушла, т. к. секреты эти оказались выше моего понимания. Вот один такой секрет: «После работы мне необходимо было читать, чтобы отвлечься от мыслей о рассказе, над которым я работал. Если продолжишь думать о нём, упустишь то, о чём писал, и не от чего будет оттолкнуться завтра.» Думай, не думай — как возможно упустить уже записанное?! Тайна сия велика есть.

*) Эрнест Уолш (1895 — 1926), поэт.

**) Эта парикмахерская находится в Шрунсе, в Австрии, куда бедная американская семья регулярно ездит кататься на лыжах. А летом они отдыхают преимущественно в Испании.

Ощущение от австрийского лыжного отдыха гораздо больше похоже на праздничное. По сравнению с ним ощущение Автором Парижа, как праздника, можно понять только, как иронию. Это, по моему, подтверждает эпизод, когда за окном кафе дважды мелькает зловещая фигура Алистера Кроули. Кого только нет в этом центре цивилизации! Тот ещё праздничек!

Я абсолютно не люблю читать биографии и автобиографии. Это не мой жанр. Я просто не верю этим книгам. Если мне надо узнать об заинтересовавшем меня авторе, я просто поищу статьи, где изложены факты без всяких комментариев. Я никогда не хотела побывать в Париже, где властвует Эйфелева башня. А Франция Дюма, Дрюона, Понсон дю Террайля давно канули в лету и наверняка были не так хороши, как описаны в романах.

И тем не менее, мне захотелось не только побывать, но и жить в Париже, в котором ходил по улицам Хемингуэй. Надеяться встретить его возле почты, в кафе, на ипподроме или на выставке современных художников. Этот Париж не блестящ, не шумен, не Париж для французов, а именно город для тех, кто любит жизнь несмотря и вопреки.

Больше всего меня поражает, как автор буквально несколькими мазками настоящего художника рассказывает о случайно встреченных или давно знакомых людях. Причём, вы сами вправе составить своё мнение о каждом, но автор никого и никогда не осуждает и не оправдывает, он просто рассказывает. Как-то с праздником лично у меня не задалось в этой книге, если только праздник это не то, что автор все время ждал, когда работал, любил, гулял, встречался с людьми, играл, пил, голодал... Я не знаю, как автору это удалось, американцев считают несдержанными, навязывающими своё мнение, уверенными в своей правоте и на другой чаше весов Хемингуэй. Интеллигентнейший, тактичный, начитанный, прекрасно разбирающийся в живописи, очень добрый человек. Жизнь его била, а он её любил. И жаль, что у них все таки не сложилось.

Истории рассказанные Хэмингуэем во время его жизни в Париже в 20-х годах прошлого века примечательны своей чистотой и простотой. Хэм не стремится загрузить читателя сложными метафорами или сильными эпитетами. Он просто рассказывает от что видел, что бывало и как все повернулось. Самый подходящий термин для определения жанровой принадлежности — дневник. Не очень сильно структурированный по датам, не имеющий какой-либо сюжетной части дневник.

Зачем это читать?

Для ознакомления с эпохой? Фи, какая пошлость. Хемингуэй на протяжении дневника рассказывает о том как ему нравится гулять по Парижским улочкам. Или как хорошо ему пишется именно в этом кафе. Или как умиротворяет прогулка по парку и наблюдение за рыбаками. Нет, я не хочу использовать оборот «дядюшка Хэм берет читателя за руку и ведет по Парижу» — это тоже пошло. Потому что я сильно сомневаюсь что Хэм ставил себе такую цель. Повторюсь — это дневник.

Зачем это читать на самом деле? Для того что бы лучше понять автора. То как он рассказывает о знакомых писателях, то как он рассказывает о проведенных каникулах — это очень здорово. Хотя бы за тем что бы вспомнить какого это жить свободным. В месте, которое тебе нравится, проводить каникулы там где тебе нравится. Пить вино не чтобы «напиваться» а для того что просто выпить вина. Хэм солидарен с мнением что это разные вещи.

Отдельный бонус — Фитцжеральд. Я обязательно перечитаю «Гэтсби». Хэмингуэй очень хорошо рассказал об этом авторе. Да, скорее всего все знают о его житейских проблемах, и мне должно быть очень стыдно — я не знал ничего из того что поведал мне Хэм. И у меня ощущение что «Гэтсби» (да и остальные работы Фитцжеральда) будут восприняты мной по новому. Только за это чувство предвкушения стоит сказать Хэму спасибо.

А вот что меня смутило — желание вложить в книгу больше чем хотел автор. Потомки Хэма посчитали что будет хорошей затеей добавить туда отдельным блоком отвергнутые Хэмом рассказы. Я люблю «режиссерские версии», но при условии что делать их будет сам автор-творец. А не его потомки, даже из бескорыстных целей. Возможно их стоило пустить отдельным сборником «Неизданного» в каком-нибудь ПСС, но в этот дневнике добавленные рассказы выбиваются из общей колеи и воспринимаются чужеродно.

Дядя Хэм скуп на слова, но никогда не скупится на мысли.