Александр Грин «Марат»

Тот самый знаменитый 2гриновский стиль» присутствовал уже в тех самых 2революционных» произведениях.

а мы только «Алые паруса» знаем.

На самом деле описания людей, ландшафта, интерьера, состояния друга-рассказчика — все написано необыкновенным «гриновским языком».

Вот запомнилось такое описание:

Старинные кресла, обитые коричневым штофом, хвастливо упирались вычурными, изогнутыми ручками в круглые сиденья, как спесивые купцы, довольные и глупые. Пузатый ореховый комод стоял в раздумье. Письменный стол опустился на четвереньки, выпятив широкую , плоскую спину, уставленную фарфором и бронзой.

Здесь и детальное описание мебели, и эпитеты, и создание особой атмосферы.

Стоит ли говорить, что я не припомню таких удачных, конкретных и эмоциональных описаний интерьера у многих современных авторов.Как-то пренебрегают, разве что когда это необходимо для сюжета — описывается порьера, гобелен и стена, увешанная холодным оружием (Под знаком мантикоры)

В «Джанге» этого нет. Да и у Лукьяненко все это кратенько и бегло описывается.

Навскидку могу описание Лабиринта вспомнить у Силверберга. И Старджон «Руки Бьянки» — там описание атмосферы и всего окружения несло отпечаток этакой зловещей мрачной предопределенности.

Подробно описывается ожидание главного героя, в отличие от переживаний Яна. Зато интересно замечание о том, что год назад Ян «был как дитя». Категорически против террора.

Спешу заметить, что «невинные не пострадали» — ведь «Он» был один.Как я поняла, у себя дома или на работе. Думаю писатель имел ввиду то, что написал — он был один.

Необычно еще и то, что автор описывает не само событие, не последствия и не внутренне состояние «бомбиста», а будничную «предысторию», подготовку.

К терроризму можно относиться по-разному. Вот читая о «зарубе» с заговорщиками из «Луна жестко стелет», автор вынуждает нас «голосовать «за» активное противодействие даже путем насилия и террора. Типа «ведь это правительство плохое, а наши «герои-уголовники» — хорошие.

Если почитать другие рассказы из сборника ранних «революционных» рассказов А.Грина, закрадывается сомнение, а так ли «упоительны были в Россиии вечера», и для кого именно?

Еще фраза, из следующего рассказа «Кирпич и музыка»

...И в этом ругательстве вылилась вся злоба его, Евстигнея, против светлых, чистых комнат, музыки, красивых женщин и вообще — всего, чего у него никогда не было, нет и не будет.

Его Превосходительство Террор.... год написания — 1907: всю Россию будоражит декабрь 1905, плюс поражение в войне.... Революция без насилия — ничто, и это «ничто» романтизируется: революционная, «подпольная» лирика и надвинутая по самые брови «шапка-невидимка» (тайные дискуссии, конспирация, бомбы в пакетике, вместо чернослива, идеи, явки, пороли, шпики, охранка, тюрьма, каторга, эшафот, самопожертвование во имя...)

и в то же время люди, и ни что им человеческое не чуждо, вот только «социальный» вопрос их испортил и маленький офицерик вдруг превращается в «маленького Марата», в «Тамерлана в миниатюре», который всё-таки даёт свой последний кровавый (и по-нашенски столь же бессмысленный и безобразный) бой.

и ему страшно....

Каких-то тридцать лет назад, перечитывая этот рассказ, я восхищался романтикой революции и благородством товарища Марата, не кинувшего бомбу в детей. Теперь так и вспоминается анекдот: «А ведь мог и шашкой рубануть!» Лишь теперь понимаю, что в рассказе воспеваются будни террористов. «Когда на следующий день вылетели сотни оконных стёкол», был не только совершён акт революционного мщения, но и убийство ни в чём неповинных людей, волею обстоятельств оказавшихся рядом. А ребёнок, которого террорист пожалел, вырастет и, умножая зло, будет мстить за убитого отца.

Интересно было бы посмотреть, как изменилось после 1917 года отношение самого автора к рассказам, исполненным революционной романтики. Отчасти об этом можно догадаться, перечитывая «Автобиографическую повесть», отчасти -- видя, как старательно уходит писатель от большевистской действительности в Гель-Гью и Зурбаган. Но как ни раскаивайся, а рассказ существует, гениально написанный и несущий в самом себе отраву. Что написано пером, не вырубишь поздним раскаянием.

Быть может Акунин использовал в «Стацком советнике» -про боевиков -стиль ранних рассказов Грина, сделанные в стиле реализма. Даже псевдоним главгероя так и намекает чтоб в это поверить –Грин.

Непонятна позиция тех боевиков... Живут практически в раю-что ещще надо?Крови?

Чудесное описание природы, вечернего катания на лодке. На фоне этого разговор о терроризме кажется чудовищной дрянью, — хотя вряд ли автор добивался этого эффекта.

Грин — революционер. После «Алых парусов» открылся совсем по-новому.