Генри Миллер «Сексус»

Что-то происходит с людьми, прочитавшими Достоевского. В них рождается какая-то тяга к общению с обиженными женщинами, имеющими оправданием своей потаскушности денежный вопрос; они непременно обретают талант анализирования людей, видения их жизней, вплоть до смерти, и смерть — как одну из важных страстей всех людей; они продаются игре, как продался ей сам изначальный гений; и они продали в ней себя, оставив своё имя в декорациях непрерывного танца аналитических разговоров.

«Затем я перешел к различным эпизодам моей телеграфной жизни. Я рассказывал о проходимцах, с которыми имел дело, о патологических лгунах, об извращенцах, о контуженных дебилах, набитых в меблирашки, об отвратительных ханжах из обществ благотворительности, о болезнях нищеты, о шлюхах, лезущих к вам, чтобы пристроиться в конторе, о разбитых горшках, об эпилептиках, о малолетних преступника, о сиротах, об экс-каторжниках, о сексуальных маньяках.»

Очень удобно, когда ты работаешь в своей то «Космодемоникал», то «Хуесосикал» Кампэни в отделе кадров. Очень удобно, когда твой друг-психоаналитик позволил тебе вести аналогичную его практику, а ты берешь с него же деньги, называя его невротиком. Очень удобно жить сплошными займами в долг и прикидываться другом важных персон или католического клира (версия для ирландцев), чтобы тебя вдруг начали ценить. И, что-то мне подсказывает, очень неудобно в результате сливать долги на одноразовых девушек, когда у тебя есть жена и дочь. И невыносимо неудобно назваться экс-президентов, совсем уж завравшись пьяным в баре.

«Я ведь оглушенный. Все знаю о других, а о себе совсем мало»

Зато писатель проникся Достоевским и потому вдруг взлюбил русских. Но почему-то ему сильно хочется то ли быть евреем, то ли чтобы его возлюбленная оказалась еврейкой. Обиженные девушки высшего класса должны быть не просто избранными, а из избранного народа. Писатель мало говорит о себе — он рассказчик окружающих его характеров. В основном это люди вне работы, иногда те же самые, но живущие неофициальной жизнью. Поэтому о жене будет мало, пока она не станет уходить на периферию во время бракоразводного процесса. Генри Миллер полюбит Мару, которая потом станет Моной. И только для Моны он станет не Генри, а Вэлом. Она работала в дансинге и отдавалась другим мужчинам, так что в «Сексусе» три четверти текста — сплошняком описания различных половых актов. Очень ненапряжных, страстных, без лишней воды, технически выразительных. И все они мимо Мары, ведь Мара — девушка из романа Достоевского, святая шлюха. Но без Бога святости и красоты она достигает в глазах возлюбленного только очернением всех тех женщин, с которыми встречается рассказчик. Каждая из них им натянута.

«Не бывает интеллектуальных шлюх. Проституция — знак слабого интеллекта»

И хотелось бы этому поверить, пока не понимаешь, насколько всё это абсурдно. И, может быть, и жена его не купилась даже на самые первые ласки, куда уж там докатиться до секса втроем. Желание на страницах «Сексуса» обретает плоть в словах. Слов вообще много. Автор хочет быть интеллектуальным, хочет быть наравне с женщинами, которые ловят интеллектуальных мужчин, не замечая, что оружие их — внешность. И автор только внешне умен, но у него на всякий случай есть козырь — Достоевский. И два Джокера — буддизм и гороскопы. Козырь он любит, а вот Шутнички в кармане кидают шутки с претензией на глубинный взор. Буддизм придает философичности, а знаки зодиака заменяют настоящий психоанализ. Да и куда там до его, если Овны отличаются напористостью в сексе, а Скорпионы орудуют загнутым членом. Девушек Генри при этом по знакам решил не различать — они все прекрасны волосяным покровом между ног, тугостью вагины и умением сосать. Все, кроме Мары, которая, подобно Шахерезаде, и сама кормит Вэла спермой с чужих членов в виде собственных фантазий о первых и последних ее мужчинах, о семье бедных родственников, кто-то из которых еще и может внезапно умереть. В эти истории поверит только еще один выдумщик — лжец, одержимый голодом похоти. Так они и нашли друг друга и завели историю настоящей любви, в которой одни только сказки, и каждая — о сексе различной степени жесткости с подробными описаниями, насколько жестки половые органы, соприкасающиеся друг с другом и выделяющие различные жидкости.

«И какой-нибудь сандвич сделайте из сочной писятины с соусом.»

При этом входит подобное чтиво вполне гладко и комфортно несмотря на загруженность половыми актами и бессмысленными разговорами в кафе, барах и кабарэ, можно было бы сказать «совместимо по знаку зодиака». Эстетически некрасиво, но интеллектуально — неплохо, как раз на уровне людей, которые возомнили себя умниками, потратив чуть больше денег, чем могли заработать, или прочитав на одну непонятую книжонку классика больше своей компании, делящей одни и те же бутылки и одних и тех же женщин, но ты круче, потому что взял их на одну больше. А иначе чего так обижаться на то, как коллега с работы распознал деваху из того же дансинга, который и ты посещал. Генри Миллер счетчик секса написал, и если женщина могла повториться, то секс с ней — не мог. Все должны были сыграть одну роль один раз и запечатлеть ее навсегда. Либо, как Мара, стать актрисой. Хитро, интересно временами...

«Ведь на самом деле ты не такой уж интеллектуал, каким себя считаешь. Твоя слабость — самодовольство, ты просто гордишься своим умом. Но если ты на него положишься, тебе конец»

...но, как и у Достоевского приводит к непременным смертям. Конечно же — в фантазиях под танцы женщин, вертящих бедрами. Плата за уныние, которое латают похотью или любыми удовольствиями мiра. А виноватыми-то оказывается унылость жены и работы, которые должны были бы составлять смысл. Но самодостаточность — не история, о которой расскажешь, а так хотелось стать писателем. Единственная черта самости человека, который мог бы возникнуть, не рассеявшись по сексуальным похождениям своих страстей. И кто-то вдруг решил, что имея фантазию, он станет человеком искусства, потому что его заберет вдохновение. Но нет, Генри Миллер трет о том, что работа мешает его творчеству, потому что она противоположна ему. И долг перед семьей — то должное, которое и не должно, потому что, не выполняй он этот долг, его жена и ребенок прекрасно выжили бы и без него. Ему невыносимо хочется стать собой, он себя не знает и думает, что человек искусства слова только потому, что понял, как выражаться метафорически верно. Но описывать-то ты собираешься вовсе не правду, а трагедию сексуального досуга.

«Чтобы нормально жить в нынешних условиях, интеллектуальные способности совсем не нужны. Мы так все хорошо устроили, что все нам приносят на тарелочке. Единственное, что нужно уметь, — это делать какую-нибудь маленькую штучку достаточно хорошо; вы объединены в союз, вы делаете какую-то работенку и, кода приходит время, получаете пенсию. А будь у вас эстетические наклонности, вы не сможете выдерживать этот бессмысленный режим из года в год. Искусство делает вас беспокойным, неудовлетворенным человеком. Наша индустриальная система не может себе позволить такое — и вот вам предлагают успокоительные, мягкие заменители, чтобы вы забыли о том, что вы человеческое существо».

Вэл и Мара выдуманы. А книга эта — скорей обрывки сумасшедших страстей сидящего в каморке «Хуесосикал Кампэни», которая вообще-то телеграфная компания, бездельничающего от недостатка работы даже тогда, когда весь его отдел сократили чуть ли не до него одного. Не по-настоящему, а так хотелось бы поверить... Страсти-то подлинные, да смысла в них — никакого, как и в мыслях о зодиаке и мудрости восточного уныния. Автор описал множество потрясающе подлинных характеров — отвратительных, злобных, пошлых, навязчивых, самодовольных и надменных. Каждый человек плох до тошноты, и это потрясающе правдиво написано. А рядом написана целая теория лжи, которая обязана идти под руку с правдой, иначе бы не смогла существовать. И вдобавок само описание тошнот вперемешку с менструальными выделениями.

«Взрослый пишет, чтобы очиститься от яда, накопившегося в нем за годы неправедной жизни. Он пытается вернуть свою чистоту, а добивается лишь того, что прививает миру вирус разочарованности»