Элизабет Страут «Оливия Киттеридж»

Ей не нравилось быть одной. Еще больше ей не нравилось быть с людьми.

Кто бы мог подумать, что книга так понравится. Обычно не соглашаюсь с мнением большинства читателей, да популяризованные книги не вызывают доверия, но в случае с «Оливией Киттеридж» мое мнение изменилось. Не думала, что такие истории людей, так заинтересуют. Это на самом деле очень важно, ведь не люблю, подобного рода литературу, почему-то не удается проникнуться социальными проблемами. Но, как уже говорила, здесь совершенно другой случай.

Начну с того, что мне дико приятна Оливия Киттеридж. Это персонаж настолько похож на меня, что даже слегка стыдно в этом признаваться. Она грубая, но в ней заложена куда больше, чем видят другие. Ее присутствие в жизни людей просто как гром среди ясного неба. Оливия потрясающая. Да, очень сложно выразить свое мнение, ведь мало кто может понять. Даже мимолетное ее появление на сцене, оставляет после себя приятное впечатление, но это лично мне)

Тринадцать отдельных историй. В каждой истории мы видим Оливию, хоть и не всегда в главной роли. Маленький город. Все друг друга знают. Киттериджи тоже довольно популярны. Муж Оливии приятный малый, в отличие от жены. Оливия учительница математики в местной школе. Ее боятся, но в тоже время уважают. Отношения к ее персоне весьма нестабильное. Но меня просто поражает эта женщина! Особенно она запомнилась в рассказе «Голод». Она практически и не была в нем, но она сделала достаточно, для того, что бы подстегнуть девочку повторить попытку лечения! Она настоящая! Вот ее главное достоинство! Плевать на окружающих! Оливия делает то, что ей хочется и только то, что считает нужным!

Да, мне сложно оценить книгу целиком. Ведь каждая история – это отдельно взятая жизнь каждого члена города. Мы видели Оливию со стороны ее мужа – Генри. Эх, сказать по правде, он мне не понравился, даже не совсем это чувство вызывает, скорее мне он мне абсолютно безразличен. Мы видим взаимоотношения Оливии с сыном, который тоже не вызвал особой симпатии. Они тяжелые, но Оливия любит сына.

Но ведь она его любила! Ей хотелось бы сказать об этом Сюзанне. Ей хотелось бы сказать: «Послушайте, доктор Сью, у меня внутри, очень глубоко, есть что-то такое, что порой разбухает, как голова спрута, и выплескивает в меня черноту. Я не хотела быть такой, но, клянусь, я всегда любила и люблю моего сына».

В целом – мне понравилось. Было достаточно интересно читать, да и Оливия мне нравится. Живая, любящая мать, хоть и скрывающая свои настоящие чувства глубоко в себе.

Оливия с трудом могла усидеть на месте. Вместо кома в горле она теперь ощущала ком как бы во всем теле, неизбывную боль, которая, казалось, не дает пролиться такому количеству слез, что могли бы заполнить залив, который виден из их фасадного окна. Ее воображение было до краев заполнено воспоминаниями о Кристофере: вот он, совсем еще малыш, тянется потрогать герань на подоконнике, а она шлепает его по руке. Но ведь она его любила! Господи боже, она его любила. Во втором классе он чуть себя не поджег, пытаясь сжечь контрольную по правописанию в лесу за домом. Но он ведь знал — она его любит. Люди ведь всегда точно знают, кто их любит и как сильно, — Оливия убеждена в этом. Почему же он не разрешает родителям хотя бы повидаться с ним? Что они такого сделали?

Это одно из тех произведений, которые просто необходимо вдумчиво прочесть. Хорошая вещь про возраст, старение, переосмысление. С литературной точки зрения — отличный ход с переплетением сюжетных линий.

«Эта осень меня погрузила в серебряный дым.

Эта осень во мне закружила багровые листья…»

(с) Николае Лабиш (Румыния, 1935-1956)

Вот такое ощущение было от этой книги. Не роман, нет, а отдельные багровые — пламенеющие, светящиеся последней красой или кровоточащие — листья, подхваченные порывом холодного ветра. Тринадцать рассказов не складываются в роман или повесть — это, скорее, венок рассказов (по аналогии с «венком сонетов»), которые перезваниваются меж собой где темой, где персонажами.

Красота и печаль умирания. Острое нежелание расставаться с жизнью, любовью, надеждами, дорогими людьми. Драма непонимания, нежелания быть человечнее с ближними. Трагедия опоздания навсегда.

Тронута тем, что эту прекрасную книгу читают совсем молодые люди, — и тем, что «Оливия Киттеридж» находит у них отклик. Может быть, американская писательница Элизабет Страут успевает мягко, вполголоса дать им совет, за четыре века до дня сегодняшнего воплощённого испанским поэтом (да, одним из моих любимых):

«…Спеши изведать наслажденье в силе,

Сокрытой в коже, в локоне, в устах,

Пока букет твоих гвоздик и лилий

Не только сам бесславно не зачах,

Но годы и тебя не обратили

В золу и в землю, в пепел, дым и прах».

(с) Луис де Гонгора-и-Арготе (Испания, 1561-1627) «Пока руно волос твоих течёт…» (перевод С. Гончаренко)

А для меня моментом узнавания, понимания, совпадения стал совсем незначительный эпизод из новеллы «Зимний концерт»: немолодые супруги Джейн и Боб едут в машине сквозь вечернюю мглу, и Джейн любуется на праздничную иллюминацию, на светящиеся окна домов:

«—…Все эти жизни, — продолжает она, — все эти истории, которых мы никогда не узнаем!»

Всегда меня это волновало. Всегда. Тысячи людей, и у каждого своя жизнь, свои радости и страхи, свои открытия и разочарования… Не узнаем никогда. И надо быть внимательнее хотя бы к тем, о ком, как нам кажется, мы знаем всё: к тем, кто рядом с нами. Они зависят от нас. Они ждут нашего внимания и нашей любви. Не забывайте о них.

Антибонус: Смена палитры

Я почему-то никогда не «вижу» персонажей читаемых книг, пейзажей и интерьеров, где происходит действие: они остаются для меня словами — теми, которые придумал автор. Зато почти каждая книга имеет для меня свой цвет, свою неповторимую гамму. И книга «Оливия Киттеридж» с первых же рассказов обрела в моём воображении свой колорит: мягкие, размытые почти до белёсости утреннего тумана мятно-зелёный, выцветший ситцево-голубой, благородный и холодный жемчужно-серый… На свою голову решила посмотреть в сети, как выглядят неоднократно упоминаемые на страницах книги форзиция и восковница.

Лучше бы я этого не делала. Цветовой удар был настолько силён, что хотелось зажмуриться. Вымечтанная мною сдержанная палитра разлетелась вдребезги. Жаль. Ну, как говорится, «во многия знания много печали…»