Леонид Юзефович «Зимняя дорога»

В капле якутской авантюры 1922-23 годов, описанной в этой книге Леонидом Юзефовичем, несколько искаженно, но отчетливо отразился весь океан русской гражданской войны — идеологическая импотенция белых, воровство в тылу, оторванность от масс, обоюдная зашкаливающая жестокость вкупе с неожиданным милосердием к врагам, бессмысленный героизм.

Ткань повествования необычайно плотная, иногда буквально вязнешь в обилии событий, фактов, характеристик, имен, лиц, все необычайно тесно взаимосвязано друг с другом, так что лишнего, случайного, ненужного здесь просто нет — Юзефович крайне кропотливо и въедливо восстанавливает прошлое, атмосферу, логику — история воскресает буквально у нас на глазах, лица на фотографиях обретают плоть и кровь, строчки из учебников наполняются жизнью и голосами.

Несмотря на описание множества уникальных событий, от которых кровь стынет в жилах, а волосы становятся дыбом, страшно низкие температуры и экстремальные ситуации, очевидно, что автора в первую очередь интересуют не последние страницы Гражданской войны, а люди. Книга вроде как про Пепеляева и Строда, но подзаголовок лукавит — здесь полно разнообразнейших персонажей, судьба и жизнь которых интересует автора не меньше титульных героев, здесь нет незначительных, эпизодических героев — важны и значимы все, будь то безымянные охотников-эвенки или пишбарышни из Якутска.

Несмотря на возможно не самый удобный для чтения, ломаный и несколько сумбурный слог Юзефовича с постоянными экскурсами в прошлое и будущее героев и страны, лирическими отступлениями, мелодраматическими совпадениями, а также рассказами о жизни самого автора, книга весьма стоящая и заслуживает самого пристального внимания.

Перед нами великолепная книга и результат кропотливой и сложной работы автора — Леонида Юзефовича. Несмотря на отсутствие широкого интереса, тема Белого Движения и его роли в историческом прошлом и , безусловно, будущем России остается максимально актуальной. Нам еще обязательно предстоит продолжить Ледяной Поход и пройти по пути декоммунизации. «Зимняя Дорога» хоть и изобилует историческими справками , но читается максимально легко, поэтому доступна любому читателю. Произведение очень многогранно : здесь не только описание самого похода генерала Пепеляева , противоборствующей стороны в лице красных командиров Байкалова и Строда , их схватки на морозах Якутии , но и раскрытие мотивов , целей, поступков, эмоций и последствий принятых решений. А также интереснейшие моменты быта коренных народов Сибири, суровых красот севера. Особенно важно, что нить повествования показывает судьбы героев и спустя десятилетия, и это прекрасно раскрывает всю суть советского режима.

«Зимняя Дорога» заслуженно получила самые престижные русские премии на данный момент. Отбросьте любые сомнения — читайте!

Документальное произведение о совершенно незнакомом мне эпизоде Гражданской войны. Одном из последних в ее истории. Идеалист-генерал и не меньший идеалист-анархист встретились посреди морозной заснеженной якутской тайги. Читаешь и удивляешься, как эти люди не просто выживали якутской зимой, с минимумом продовольствия, но и вели боевые действия и осуществляли многокилометровые переходы по тайге. Судьба генерала была предопределена еще до начала похода – плен, 13 лет заключения, года на воле – и расстрел по время Большого террора 1937г. Ирония судьбы и вождя народов была в том, что и многие его противники закончили свою жизнь аналогично, тот же Строд. За что боролись, как говорится.

Одна из главных книг 2015 года, ставшая лауреатом «Национального бестселлера» и «Большой книги».

Книга рассказывает о малоизвестном эпизоде Гражданской войны в России – героическом походе Сибирской добровольческой дружины из Владивостока в Якутию в 1922-1923 годах. Книга основана на архивных источниках, но написана в форме документального романа. Главные герои – две неординарные исторические фигуры: белый генерал, правдоискатель и поэт Анатолий Пепеляев и красный командир, анархист, будущий писатель Иван Строд. В центре книги их трагическое противостояние среди якутских снегов, история жизни, любви и смерти.

Популярность этого романа, на мой взгляд, обусловлена разногласиями в нашем современном обществе в вопросе революции 1917-го. Автор же, отвечая на вопрос о месседже романа, говорит что в «Зимней дороге» о вторичности политического по сравнению с человеческим. Трагичность Гражданской войны, когда прекрасные люди, которые в другое время могли быть друзьями, оказываются по разные стороны баррикад. Это главная ценность книги. Несмотря на сокрушающую жестокость, людоедство и ощущение полной обреченности, эта книга о том что могло бы быть, но никогда не будет.

документальный роман о страшных событиях Гражданской войны в Сибири. Якутское восстание, поход генерала Анатолия Пепеляева и его противостояние с красным командиром-анархистом Иваном Стродом.

Кошмарные подробности осады Сасыл-Сысы, когда в течение трех недель отряд красноармейцев под командованием Строда сдерживал превосходящие силы врага. В пятидесятиградусный мороз, на открытой местности, под ураганным огнем. Они возводили укрепления из оленьего навоза и замерзших трупов, питались мясом убитых лошадей и топили для питья грязный окровавленный снег. Такие сильные образы сложно найти даже во многих художественных произведениях.

Несмотря на ожесточенность боев, стороны проявляли чудеса героизма, благородства и человечности. Раненых солдат противника лечили и отпускали. Ни Пепеляев, ни Строд не опозорили себя военными преступлениями и ненужной жестокостью.

Судьбы бывших врагов после войны сложились на удивление похоже. Оба они испытывали друг к другу величайшее уважение. Пепеляев, как выходец из семьи потомственных военных, не мог не пойти на воинскую службу. Но армия его тяготила, он был человеком миролюбивым, спокойным, семейным. Писал стихи. Строд же был человеком войны, он видел себя только в борьбе, а мирная жизнь стала для него тюрьмой. Как и многие герои он столкнулся с завистью тылового начальства, копанием в своем анархистском прошлом и постепенное забвение. Не помогло и увлечение литературой. Его роман «В якутской тайге» был очень популярен в СССР, но и карьера писателя также не задалась и не принесла удовлетворения.

Белый генерал Анатолий Пепеляев и красный командир Иван Строд были расстреляны в конце тридцатых. Один, как классовый враг, другой, по ложным сфабрикованным обвинениям, как «шпион и предатель».

http://kobold-wizard.livejournal.com/771897.html

Четыре года назад я прочитал исследование Юзефовича, посвященное барону Роману Федоровичу Унгерну фон Штернбергу. Опус магнум писателя, создававшийся почти 40 лет, со времени его службы в Забайкалье, произвел очень сильное впечатление. Особенности российской литературы таковы, что наибольшему осмыслению подвергалась европейская часть страны. В данном случае автор выступил в одном ряду с Владимиром Арсеньевым, Алексеем Ивановым и другими писателями, скрепляющими наши земли в единое культурное пространство. Конечно, это неблагодарное дело, но требуется его продолжать дабы сограждане не раскатились на эльфов, люмпенов и гламурных кис, которым друг другу и сказать нечего.

В этот раз внимание Юзефовича перешло выше — к Якутии начала 20х. Промежуток между Якутском и Охотским морем стал местом действия для одного из последних эпизодов Гражданской войны — военного вторжения бывшего генерала Пепеляева с несколькими сотнями добровольцев с целью поднятия восстания среди местного населения. В этом походе участвовали разные люди, кого-то вела жажда наживы, кого-то — месть, а кого-то — наивные идеи переустройства мира. Юзефович пытается обосновать, что генерал Пепеляев относился именно к последним. «Я полагал, — признавался Пепеляев, — что сам народ из глубины своей выдвинет те силы, которые создадут действительно народную власть».

Принципиальным отличием «Зимней дороги» от жизнеописания Унгерна как текста стало наличие второй партии — линии анархиста Ивана Строда, одного из красных героев Гражданской войны, остановившего пепеляевцев. Про таких, как он, другой неоднозначный герой тех лет Нестор Каландаришвили сказал: «Возможно в боях тело будет изранено, и эти раны напомнят о себе в облачную погоду или при смене времени года, но те же раны напомнят нам и о красивейших, светлейших наших днях. Они возвысят нас от тех, кто увяз в трясине жизни». Эти слова на самом деле дорогого стоят, потому что Юзефович не создает бронзовую фигуру воина Революции, а показывает, как в человек пронес свои принципы через грязь, кровь и голод. Во многом автор основывается на книгах самого красного командира, и здесь можно было бы ухмыльнуться, что сам себя не похвалишь, никто не похвалит, но ведь сам Пепеляев на своем суде скажет о доблести «гражданина Строда».

Вот только слова Каландаришвили оказались пророческими, с окончанием революционной поры и волки, и волкодавы становились неуместны. Уже сама пепеляевская авантюра была запоздалым эхом Белого движения. За 20 лет прошедших с начала Октябрьской революции история перемолола и белых, и красных. Мир изменялся, и из благостных идей начала века развились «системы». К слову, в третьем деле Пепеляева, открытом в 1937 году, уже не пытались притянуть за уши Белое движение. Вместо них соорудили шпионско-троцкистский заговор в интересах Японии, включающий членов РОВС и агентов НКВД во главе с Генрихом Ягодой.

К сожалению, я не имею исторической жилки, позволяющей запоминать факты, связанные с движением отрядов, или кучу имен и связей между должностными лицами. Наверно, как и большинство, я запоминаю в основном что-то анекдотичное или шокирующее. В этом плане «Зимняя дорога» — достаточно сухая книга. В ней нет ни апологетической влюбленности в «Россию, которую мы потеряли», которой полнятся тонны постсоветской литературы, но нет и лозунгов, коих полно в советской. В основном, Юзефович обрабатывает несколько дневниковых источников, выстраивая последовательность событий и пытаясь определить их подоплеку. Но кое-что, будоражащее мое больное воображение, я в тексте нашел. Это отношения с мертвыми. Таких эпизодов в тексте всего три, и они связаны не столько с Гражданской войной, сколько с Якутией.

«Дело в том, – объяснял Строд еще одну причину царившего здесь уныния, – что красноармейцы, убитые на реке Ноторе и за Алданом, больше тридцати человек, были свезены в Петропавловское и сложены в пустом амбаре. Дверь амбара не запиралась. Бойцы, имея много свободного времени, навещали мертвых товарищей и целыми часами толпились у амбара. Когда из Амги приходила почта, некоторые брали письма убитых и шли к амбару. Отыскав адресата, они вскрывали письмо и читали его вслух при гробовом молчании присутствующих. Слышны были только редкие вздохи да возгласы: “Э-эх, Митя! Как ждал, миляга, письма из дому! Вот письмо пришло, а его не стало в живых”. Если присутствовали участники тех боев, они подробно рассказывали, при каких обстоятельствах погиб тот или иной товарищ».

«Полугодом раньше Кропачев оказался в Таттинском улусе. В «Автономной Якутии» он, помимо стихов, печатал корреспонденции на разные темы, а в Ытык-Кёюле близ Татты жил известный «исследователь якутской старины», художник Иван Попов. <...> Он родился в Татте, в семье сельского священника, окончил духовную семинарию, был иконописцем, учился живописи в Петербурге. Вернувшись на родину, по чьему-то заказу подрабатывал тем, что собирал этнографические коллекции для музеев в Гамбурге и в Мюнхене, и соединил интерес к местным древностям со столичным предреволюционным мистицизмом. По словам его родственника, Попов «любил рассказы о покойниках и привидениях и сам приводил сотни таинственных случаев из личной жизни». Он «любил уединяться в мрачных местах в осенние лунные ночи, любил вращаться около трупов, любил наблюдать моменты наступления смерти и умирающих людей, любил посещать психических больных». Под стать этим увлечениям была и тематика его работ: Попов «писал старинные якутские кладбища, шаманские жертвенные деревья, черепа людей и животных, куски сырого мяса, живых рыб на рожне, зарисовывал покойников, украшал гробы». При всем том какие-то советские деятели, ведавшие в Якутске культурой, с хлестаковской легкостью поручили ему «выработать общий стиль якутского искусства» и официальным документом удостоверили его статус «свободного художника». Вероятно, именно за это повстанцы собирались его расстрелять, но почему-то пощадили. Родному брату Попова повезло меньше, он был убит вместе с женой-учительницей за отказ сотрудничать с повстанческим штабом в Татте.

Попов пригласил Кропачева в дом и начал показывать ему свои рисунки, поясняя: «Вот якутская орнаментика и различная резьба… Вот могила знаменитой дюпсинской злой шаманки, умершей триста лет назад и положенной вниз лицом, чтобы не встала».

Туземные суеверия не волновали юного комиссара, но с одним из элементов якутского геометрического орнамента он позже столкнулся при невеселых обстоятельствах. Эту деталь традиционной резьбы по дереву и металлу Кропачев видел не на седле и не на кубке для кумыса, а на мертвом красноармейце, убитом в стычке с артемьевцами, а потом лежавшем в амбаре вместе с другими, пока Строд не распорядился их похоронить. На руке у него, между кистью и локтем, ножом вырезан был большой ромб».

«Лежа на лавке, Строд распорядился покинуть остальные четыре юрты и всему отряду перейти в ту, где находился он сам. На оборону деревни сил не хватало, решено было укрепиться в отдельно стоящей усадьбе Карманова. Из других дворов притащили дрова, сено для подстилок и, главное, бруски замороженного конского и коровьего навоза – балбахи (балбах по-якутски «навоз»). Якуты копят их в течение года, а весной используют как удобрение, но повстанцы догадались применить балбахи для строительства оборонительных сооружений. Укрепления из мерзлого навоза Строд впервые увидел год назад при штурме Табаги и знал достоинства этого материала.

Балбаха представляет собой плиту длиной приблизительно семьдесят сантиметров, шириной и толщиной – пятнадцать-двадцать. Пепеляев говорил, что пуля не пробивает две положенные рядом балбахи. По наблюдениям Строда, как раз два таких бруска пуля и пробивает, третий раскалывает, четвертый остается неуязвимым. Разбить четыре слоя балбах можно лишь сосредоточенным пулеметным огнем.

<...>

Одновременно сосредоточенным огнем всех захваченных в Амге тяжелых пулеметов начали разрушать «окопы» Строда. Били прежде всего по пулеметным гнездам, заодно разбивая соседние участки. В стене из балбах образовались разрывы. К вечеру третьего дня Жолнин доложил Строду, что, если завтра белые продолжат такой же огонь, ширина брешей сделает дальнейшую оборону невозможной.

«Нужно было как-то восстанавливать укрытия, – пишет Строд. – Но чем? Никакого материала у нас нет. Спрашиваю у Жолнина: “Сколько во дворе убитых?” – “Наших человек пятьдесят. А с белыми больше ста будет”. Выручили мертвые... Всю ночь исправляли красноармейцы разрушенные окопы. Подтаскивали замерзшие обледенелые трупы, примеряли, переворачивали, укладывали рядами, заменяли один труп другим: “Этот длинный, не подходит. Тащи покороче. Вон того бери – кажется, Федоров”. Небольшие дыры в стенах окопов затыкали конскими головами. К утру новые окопы были готовы. Напрасно белые открывали сильный пулеметный огонь – мертвые тела тверды как камень, их можно разбить только из орудий».

Неизвестно, как отреагировали пепеляевцы на появление этих инфернальных стен, но и Вишневский, и Грачев предпочли забыть, что дружинники день за днем расстреливали своих же мертвецов. Безумие войны миновало, а оставшимся в Харбине вдовам лучше было не знать, что сталось с их мужьями.

<...>

«В одном месте на баррикадах два мертвеца, красный пулеметчик и пепеляевский дружинник, почти прикасались головами друг к другу, протягивали один другому руки, словно решили примириться и заключить союз. Дальше лежит командир взвода Москаленко. Глаза у него широко раскрыты, на губах замерзла кровавая пена. Левая рука протянута вдоль туловища, а правая полусогнута, он держит ее на уровне лба, как бы защищая глаза от солнца. В двух-трех шагах от Москаленко вижу Иннокентия Адамского. Глубокие морщины прорезали его лоб, голубые глаза прищурены, потеряли прежний стальной оттенок и остроту. Лицо серьезное, озабоченное, на нем застыл отпечаток железной воли и решимости. Даже пуля, пронзившая сердце старого партизана, не сняла это выражение мужества и отваги... У “шошиста” Карачарова затылок вырван разрывной пулей, пустой череп зияет страшной, черной, сплошной дырой. Руки скрещены, прижаты к груди. Волосы слиплись и замерзли кровавым комом, а лицо свело в гримасу, точно от сильной зубной боли. Унтер-офицер, получив смертельную рану в висок, упал лицом в снег, отчего оно расплылось, стало большим и неестественно широким, а нос сплюснулся и вдавился вовнутрь, и только небольшой продольный бугорок напоминал о нем. Убитого унтера притащили вчера ночью бойцы, таскавшие снег, и положили на окопы.

У пулемета Кольта лежит огромное неуклюжее тело пепеляевского фельдфебеля. Руки вытянуты вперед, ветер шевелит, перебирает длинные, спутанные космы его волос. Издали кажется, фельдфебель спит, но вот сейчас проснется и пошлет проклятия тому, кто оторвал его от семьи, заставил бежать в Маньчжурию, а потом привел из Харбина в Сасыл-Сысы и сделал щитом для красных и мишенью для своих. Больше ста человеческих трупов и до десятка лошадиных туш вперемешку с балбахами ужасным кровавым кругом замыкали хотон и юрту».

Наверно, неуместно бесцеремонно топтаться на памяти людской, но ведь силы этих образов вполне достаточно, чтобы написать фантастический текст. Ни к чему не весть откуда вылезшие красные вампиры Валентинова, когда сами дневники очевидцев дарят почву для хоррора на основании местных поверий. Крепостные стены из дерьма и гомонящих и стонущих трупов, в центре которых стоит какой-нибудь мертвословец...

Итого: Повторюсь, что книга безусловно суховата. Здесь куда меньше экзотики, чем в жизнеописании Унгерна. Две этих книги как огонь жертвенника и ледяная пустыня. Но ужаса пустыни достаточно, чтобы проникнуться уважением к прошедшим через нее людям.

Сам живу в Якутии и потому было особенно интересно читать хорошо написанную, увлекательную книгу по событиям, прошедших в знакомых местах. Автору удалось остаться объективным, ограничится минимумом личных оценок, хотя они есть и книгу не портят. В отличие от другой книги Юзефовича на тему гражданской войны на востоке России («Самодержец пустыни») повествование идет параллельно о двух главных персонажах, что стало изюминкой книги, дало возможность читателю посмотреть на события с обеих сторон. Понравилось, что автор хоть и не вдаваясь в утомительные отвлечения, дает через запоминающиеся картины и детали ценную информацию об исторических фактах, культуре, этнографии, деятелях Якутии, Сибири и Дальнего Востока начала 20 века, харбинской белой эмиграции, в целом, духе эпохи России в гражданскую войну и до 30-х годов. Всем, интересующимся историей страны, к прочтению обязательно.