Майкл Муркок «Византия сражается»

У издательства «Азбука» есть серия «The Big Book». «Византия сражается» М. Муркока издана, конечно, не «Азбукой», но этот лэйбл, как по мне, подходит первому роману цикла «Полковник Пьят» – такое книга произвела впечатление.

Почему эта книга большая? Ну, конечно, ввиду формата)) А если серьезно, то потому что влито в нее многое. Только сначала тщательно процежено, вытоплено, а потом уже влито – густо, концентрированно, по-взрослому. Большую книгу отличает от прочих то, что можно долго аргументированно спорить на предмет того, о чем же она. О детстве и юности главного героя? О гражданской войне в России и ее звучании в отдельно взятой Украине? О судьбах разнородных людей на фоне исторических событий и общественных потрясений? О человеческой низости и величии человека? Об искре прогрессорской научной мысли и кандалах узколобости? О том, что в столкновении идеологий и устремлений, кипении человеческих страстей не бывает правых и виноватых, в отличие от жертв? О человечности в человеке? О столкновении миров: духовного славянского, соборно-российского, и западного, разменявшего духовность на прагматизм? О поиске Византии, вере в ее возрождение?

Именно последние две мысли являются для романа ключевыми. Как призма, через которую преломляются события, герои, их мысли и переживания. Для меня персонажи – абсолютно как живые (даже второ- и третьестепенные). Настолько трепетно автор подошел к делу. По большому счету, у романа нет автора – есть рассказчик. И рассказчик этот – не Муркок и даже не Маским Пятницкий, от лица которого ведется повествование. Рассказчик здесь – Муркок-Пятницкий, живой, тонко чувствующий гуманист, любящий не столько патриархальную Россию, сколько идею России как пристани подлинной духовности, воспринятой от Христа.

При этом, как ни парадоксально, роман напрочь лишен религиозности, присущего ей пафоса и назидательности. А всё потому, что произведение – по сути, откровенное, доверительное и личное изложение переживаний-воспоминаний постаревшего Пятницкого, рассказывающего о своих детстве и юности языком взрослого размышляющего человека, умудренного жизнью, неравнодушного и пристрастного в своих суждениях. Это последнее у кого-то может вызвать отторжение: «всё было не так!», «хорошие эти, а не те!». Хотя книга, в том числе о том, что хороших нет, и все хороши по-своему. Именно пристрастность невероятно оживляет Пятницкого, и книгу воспринимаешь как мемуары, если и кажущиеся охудожествленными, то исключительно в силу литературно-писательского таланта Муркока.

Фон. Читая, восхищался автором! Сколько же надо было перелопатить разной литературы и как надо было вжиться в эпоху и полюбить воплощаемую идею! Читая, ловил себя на ощущении: нет, иностранец так написать о пред- и революционной России не мог! Киев, Одесса, Петербург, их население, знаковые места, нравы выписаны так, что не возникает сомнений – работал влюбленный в идею (в т.ч. идею о России-Византии) человек, который был / есть очевидцем событий. Это, на мой взгляд, не просто писательский талант. Тут, кажется, больше.

Так что же? А то, что большие книги не пишутся маленькими писателями. И для меня «Византия сражается» – это сначала открытие Муркока с новой, совершенно неожиданной стороны, а потом уже всё остальное. Сколь бы ни были эпохальными и признанными прочие циклы писателя, но цикл, отрываемый данной книгой, есть ощущение, чуть ли не opus magnum автора, его признание, его откровение, очень личное переживание на тему. Личный протест автора против того мира (со всей его идеологией), к которому он с рождения принадлежит. Это признание в любви к России (как воплощению славянизма), поиск самим Муркоком Византии, той самой Империи Духа, песнью которой, полагаю, и является цикл. Очень хотелось бы услышать эту песнь целиком. И для меня эта книга – прежде всего, разговор с самим Муркоком, человеком больших сердца, ума, таланта и глубины. Будто бы знакомство с «настоящим» Муркоком, проницательным аналитиком, щедро сыплющим в романе меткие наблюдения в разрезе исторических событий, острые и удивляющие охватом и проникновенностью суждения и оценки; но в то же время расточающим кажущиеся абсолютно неподдельными личные эмоции и переживания.

Можно по-разному относиться к достоверности описываемых в романе событий, искать неточности и несоответствия. Подобным можно прозаниматься всю жизнь и по любым поводам. Но прежде чем обвинять автора в возможных «искажениях» исторического материала, пожалуй, стоит задуматься вот над чем: а, например, кто из современников может поручиться, что достоверно и доподлинно осведомлен о том, что же в действительности происходит прямо сейчас? А уж затем, «разобравшись», оценивать истинность описания громадного котла событий столетней давности.

То же касается и «спорных» – с морально-этических позиций – моментов произведения. Употребление героем кокаина, неприязнь к евреям, отношение к сексу, «оправдание» (кавычки, разумеется, не случайны) всего этого – не более чем проверка на степень ханжества и зрелости читателя, широту и открытость его сознания, его человеколюбие, наконец. Последний пассаж может показаться неуместным (кому покажется – тому пусть кажется), но для меня это так. Если кто-то считает, что в жизни место лишь «правильному», роман, точно, не для такого человека. ///По секрету: книга ни к чему не призывает и ничего не пропагандирует; всё «агитирующее к “плохому”» в ней – лишь отражение комплексов, страхов и предубеждений самого читателя. А вот это уже поле для работы///

Если роман и провокативен, то более всего именно отношением чужеземца, англичанина к событиям в России начала 20 века и к идее России в принципе. И в этом контексте произведение крайне злободневное – такая мощная контра против современной западной риторики.

Но роман не о политике. Он о людских судьбах в смутную пору, о тоске по вечному во времена столкновения миров. О поиске Византии – как символа Империи Духа. Конечно, как и во всякой большой книге каждый найдет тут что-то свое. Или не найдет. Мне же было крайне интересно слушать незаурядного рассказчика.

Наконец, очень порадовало качество издания. Поклон издательству, всем причастным к выходу книги и, конечно, переводчику. Читал и получал удовольствие от языка изложения. Кажется, как и автор, переводчик подошел к работе не только с большим тщанием, но и с личным чувством. Всем – от автора до команды издателя – моя искренняя, пусть не лишенная экзальтированности, благодарность!

С чем сравнить эту неординарную книгу, которая несомненно вызывает широкий спектр ощущений от скуки и недоумения до восхищения и отвращения? Этот великий «русский» роман, написанный англичанином? Сам автор указывает нам как минимум на Паустовского и Набокова, которых он видимо глубоко изучал. Ко мне по мере прочтения приходили совсем другие ассоцииациии. Это и «Черный погон» Шенгели, «Флегетон» Валентинова, «Ибикус» Толстого и «Окаянные дни» Бунина.

Почему роман «русский»? Потому что Муркок описывает одну из самых трагических эпох в России — революцию и гражданскую войну. Во-вторых, это роман взросления, написаный в стиле мемуаров, которыми так богата русская литература. Ну, а в-третьих, герой считает себя истинным русским и всю книгу пылыет махровым великорусским шовинистом

Герой очень юн, он ровесник века. Роман охватывает его жизнь с 14 до 19 лет. Первая половина (через которую не всякий прорвется, потому что тягучее действие разворачивается очень медленно) повествует о совращении небесталанного, амбициозного подростка. Приехав в Одессу восторженный наивный Макс, впервые уехавший от матери постигает взрослую жизнь и «набирается опыта».

Жизнь юного Максима Пятницкого — это аллегория на 20 век. Первая мировая война развратила юный век, погрузила его в пучину грязи, уродства и извращений. Сформировала неокрепшую душу и свела его с ума.

Это становится очевидно к середине книги, когда выясняется, что Максим Пятницкий или Пьят — классический ненадежный рассказчик.

После этого действие становится бурным, и по настоящему жутким. Пьят, как и век, стремительно слетает с катушек, уже не осознавая, что он делает. Хаос в его жизни отзеркаливается хаосом в стране. Происходит октябрьский переворот, а за ним следует кровавая гражданская война в Украине, в которой гибнут практически все его близкие и друзья (идеалы и привязанности нормальной жизни). И только шизофреник Пьят способен выжить в ненормальных условиях.

Сюжет очень часто прерывается шизофреническим зацикленным бредом Пьята. В котором, как ни странно, проблескивают порой поистине умные мысли и даже почти пророчества. Книга была написана в 1981 году, и какие-то вещи стали сбываться сейчас.

И напоследок, хочется отметить еще два момента, о которых редко кто говорит. Лично я слышала это только от профессионального историка и писателя Андрея Валентинова. Первое, это кокаин, как движущая сила революции и гражданской войны. Второе, это то, что причины катастрофы были не столько классовые, сколько цивилизационные. Муркок сравнивает российскую империю с вырождаюшейся Византией, и большевиков с темным кровавым Карфагеном. Византия не сражается, она терпит насмешки Карфагена, который «насилует ее до мозолей между ног».

Несомненно, это книга не для всех. Умная и глубокая криптоистория, полна аллюзий и отсылок, не уверена, что я все заметила и поняла. Очень неприятное местами чтение, совершенно нетолерантное, жестокое, многослойное. Если вы из тех, чьи чувства легко оскорбить, то лучше ее даже и не открывать.

Блестящий (и отлично переведенный, надо заметить) роман английского фантаста. Самый, наверное, прорусский роман в западной литературе вообще. Муркок максимально близко подошел к раскрытию таинственной русской души. Автор хорошо знаком не только с реалиями русской истории начала ХХ века, но и с местами событий — и Одесса и Киев, и Петроград — узнаваемы, словно смотришь на пожелтевшие дореволюционные открытки. И да, Муркок, видимо, внимательно читал «Повесть о начале жизни» Паустовского.

*Марафон отзывов о литературе, связанной с Гражданской войной и Русской революцией продолжается*

«И мы родились не в тот век, В холодной державе, не на том полушарии...» (современный классик)

«Если русские что и умеют, так это разваливать империи!» (его антагонист)

Да, вновь не смог не начать или хотя бы не упомянуть моего любимого поэта-исполнителя века 21 в рецензии (первая цитата) *до сих пор не отойду от его недавнего мощного концерта*. Тем более такую строчку, одну из моих любимых и запавших мне в душу и память, плюс изрядно подходящую для того, чтобы поговорить о содержании романа Майлка Муркока «Византия сражается» (которая, наверное, все же «терпит», исходя из споров по поводу перевода в вышедшем издании и собственных мыслей после прочтения).

По традиции, образовавшейся не так давно, начну чуточку издалека, если никто, естественно, не против *да, кстати, об определенном кол-ве политоты должен предупредить вновь*. Читая «Византию...», вспоминал фильм с Райаном Гослингом «Фанатик». Об американском еврее-нацисте. Думаю, кто-нибудь его смотрел. Только вот в отличие от главного (анти)героя произведения Муркока, полковника Пьята, киногерой произведения Генри Бина, Дэнни Балинт, понимает, КТО он на самом деле. И в стремлении уйти от своей сути, балансируя на краю между крайностями, он все-таки делает иной выбор. Опять же в противовес Пятницкому и моему другу, который по взглядам и речам очень близок основному персонажу «The Believer'а». Правда, не знаю, как у него по национальности. По словам, все трое — истинно арийцы-ромляне. Как на деле — бог весть.

А теперь вернемся к нашим баранам. Перед нами первый томик мемуаров неудачного трикстера и авантюриста, считающего себя самым русским и истинноверным христианином правильной ветви учения Христа из когда-либо живших, а также обманутым и оскорбленным злокозненными происками Сионского и Исламского миров, цивилизованным антисемитом и гениальным, не воплотившим свои инновационные идеи в жизнь под своим именем. Или одним из псевдонимов... О, да, этот товарищ *«тамбовский волк тебе товарищ»* еще и патриотичный славянофильский монархист и поклонник черносотенцев. Думаю, у большинства уже сложилось определенное мнение о данном персонаже после этих двух нагроможденных предложений-описаний-перечислений? Ну-с, обрадую — это еще не все. Ненавистник всего семитского и представителей иудаизма по вере и крови, Максим Артурович, чему *думаю, спойлером не будет — там это чуть ли не с первых страниц* подтверждений на страницах «Византии...» вагон и маленькая тележка, и сам будет из самой библейской национальности. И, на склоне лет, считающий себя не реализованным, да еще обманутым чуть ли не всем скатывающемся в упадок и новую смуту миром, полковник пишет о своей жизни. Оказывается, очень интересной и насыщенной — встретить, даже вести беседы за первые лет двадцать своего субъективного бытия со Сталиным, Махно, Петлюрой и другими известными личностями — не каждый живой, да и выдуманный герой сможет. И за этот короткий срок побывать в Киеве, Одессе, Петербурге и вновь на Украине, пройти через южные и северные богемы революционеров и поэтов, а также их синтеза, среди высших эшелонов украинской суверенной государственности, большевиков, григорьевцев, махновцев и интервентов, перепробовать алкогольные, кокаиновые и сексуальные утехи... В общем, мало кто может таким похвастать.

И за приключениями Максима Пятницкого наблюдать на фоне развивающегося хаоса революционных формационных сдвигов крайне интересно. Его слог *точнее, слог Муркока и переводчика Сорочана* не отталкивает, его запутанные духовно-религиозные selfmade догматы вперемешку с русским шовинизмом и имперскостью заставляют пытаться их распутать и понять, где его правда, а где начавшаяся старческая деменция. Последнее относится и к его *не Муркока* в чем-то диковинной, в чем-то типичной интерпретации и трактовки российской истории (в особенности 1917 года) самого рядового антисоветского великопатриота (которые, как показывает и Пьят, как всегда лишь временами и противоречиво, любят «возродившего великодержаность» Сталина). А так как события эти пропущены через призму его личных убеждений, обид, самообмана, отрицания, кокаинового бреда и обычного маразма преклонных лет, то не стоит забывать *думаю, никто и не забывал*, что Пьят — unreliable narrator, а его мемуары — литературный mockumentary.

По тексту раскидано множество понравившихся тонких и ярких, лаконичных и остроумных изречений. Не все из них я запомнил в точности, но вот некоторые: «с большевиками могло быть покончено, если бы не тот выстрел в Сараево». «Я принял цивилизацию, как дар и никогда не задумывался об этом. Теперь мой нравственный долг — принять варварство. И я не намерен задумываться и об этом». Последняя мысль, произнесенная Ермиловым, григорьевским сотником, в диалоге с Пьятом, в качестве части своих измышлений о скатывании России и всего мира в ходе Великой и Гражданской войн в новое Средневековье, а то и еще ниже, одна из самых интересных и глубоких частей всего романа. Некоторая параллель циклам модернизации-архаизации Ахиезера.

Перед подведением общего итога и прочих мелочей, хочу, вспоминая другой роман о русских и их революциях, но уже писателя русского, кое-что добавить. Как и в случае с «Бесами» Ф.М. Достоевского, где мне более приглянулся незатейливый, но тем и привлекательный Иван Шатов, чем интересный и противоречивый Николай Ставрогин, так и с «Византией сражается». Больше приглянулся и пришелся по нраву мне не эклектичный шовинист и «кайфолов» Пятницкий, а капитан Браун. Британец, которого черт знает каким боком занесло под Киев, к матушке главного героя и к нему самому. Маленький и одинокий на самом деле человек, грустный и уж точно себя не нашедший во время перемен в холодной украинской России.

Завершая, заключаю следующее. «Византия сражается» (ну терпит же, терпит!) — увлекательная, необычная и интересная книга Майкла Муркока, основной части творчества которого я не знал, не читал и вряд ли когда-то специально стану изучать. Прочитал только цикл «На краю времени» (или как-то так) — пришелся по вкусу, но средненько по сравнению с данной работой. Буду и дальше ждать новых приключений по миру зарождающегося фашизма с нацизмом и масштабным антисемитизмом необычного в своей типичности, порой несуразного, а по-моему убеждению посредственного изобретателя Максима Артуровича (который, видимо, пусть и банально, родился не в том веке и не в той стране) в следующих псевдодокументальных биографиях товарища Муркока *а Византия все терпит, терпит и терпит, временами сражаясь...*.

...»«Россия – место гиблое. Всю её разграбят и растащат до нитки. Нужно торопиться рвануть и свой кусок»» (Красный Граф, «Похождения Невзорова, или Ибикус (С)»)

Мемуары Максима Пятницкого (он же Colonel Pyat) стали, наверное, событием в эмигрантской жизни. Беззвестный Сын Отечества, чьи следы исчезли в горнилах его буйного ровесника — XX века, оставил очень живые и яркие воспоминания о похождениях своей юности. Он был свидетелем закатных дней Империи и кровавой зари Советской России, судьба бросала юношу из одного кипящего котла в другое, пока не привела под тихо падающий снег на палубе английского корабля, уходящего в Константинополь, 25 декабря 1919 года.

Мы знаем угрюмого старика, хозяина лавки ношеной одежды. Но кто же он на самом деле, каков его жизненный путь? Мемуары рисуют нам сначала изобретательного юношу, мечтающего о славе и великих изобретениях, пропитанного надеждами и веяниями оптимистичного XIX века, который страшно скончался в муках в августе 1914, и бледного юношу, пытающегося выжить в жерновах Гражданской войны. Конечно, это образ, искажённый памятью старика, но из-под внешнего лоска проглядывает и настоящее лицо юного Пьята — в общем-то, малоприятного молодца, эгоистичного, подловатого, высокомерного, с лёгкой примесью мошенничества в характере. Он считает себя инженерным гением, который защитил в Питерском Политехе особый диплом — но из текста видно, что все студенты и преподаватели на самом деле смеялись над его пафосным самомнением. Он из мести доложил о дурных проступках своего лучшего друга его покровителю — и искренне считает, что тот сам виноват в этом. От него рождается ребёнок у одной служанки — но он даже не интересуется его судьбой, всего пару раз упомянув о нём на страницах рукописи. Мировоззрение Пьята — жуткий ком противоречий, в котором легко узнать мятущуюся русскую душу: он отрицает свой антисемитизм,и тут же говорит о чудовищных кознях евреев и Сиона; говорит о вере в Бога и свете православия, превознося тут же технократию и научную мысль; утверждает, что никогда не был наркоманом — и ищет любой способ добыть свой любимый кокаин. Таких примеров несть числа. Но мы оставим на совести старика утверждения о том, что у 14-15-го парня невзначай крали гениальные инженерные и изобретательские идеи, что он в этом возрасте едва не опередил Сикорского в авиастроении (разбившись, правда, при первом полёте) — пусть уж почтенная публика сама разбирается, кем считать полковника — героем или подлецом...

Какой мы видим Россию его глазами? Это та самая страна, которую рисовали нам Алексей Толстой, Константин Паустовский, Борис Пастернак и многие, многие другие. Цветущая и яркая страна до 1916-17 годов, уютный Киев, красочная и богатая Одесса, насупленный, суровый Питер... И страшный мир преисподни, который разверзся после, напоминающий фантасмагорию Босха, а не реальный мир. Многое, конечно, забылось, кое-что было искажено в памяти Пьята, который покинул эту страну в 20 лет, но картина, нарисованная им — очень живая, и в тоже время слегка гиперболизированная.

Таков и язык Пьята — сочный, красочный, но постоянно срывающийся то в истерики, наполненные псевдофилософскими и религиозными изысканиями, то в злую в злую иронию, переходящую в неприкрытый саркастический тон. Пьят — плоть от плоти своей земли, своей страны, оторванный от корней, запутавшийся в своих идеалах и в самой жизни. Его держит на плаву лишь образ Византии — той самой духовной православной державой, не согнувшейся под ударами Сиона и Ка'абы, вечно бьющейся с поверженным, но недобитым семитским Карфагеном. И он, юноша Максим Пятницкий, стоящий на палубе английского корабля, готов выйти сражаться в Большой мир. За свою Византию.

.....................................................................

Да, верхнюю часть этой рецензии я написал так, как будто Пьят был живым человеком, а я рассуждаю о реальных посмертных мемуарах. И всё потому, что в процессе чтения я всё время закрывал книгу, и смотрел на фамилию автора. И это — тот самый Майкл Муркок, который писал об императоре Мэлнибоне, принце с серебряной рукой, слуге Рунного Посоха и Истребителе Человечества? Но это он, он самый — хитрый старый анархист, мощным движением запустивший своё литературное исследование маховика нацизма в Европе. Можно только удивляться такой тщательной работе — ведь создать саму речь настолько естественно противоречивого человека ох как непросто, непросто показать через него такую сложную страну, такое сложное время. Но опять же — если бы не мелкие недочёты, которых русский человек бы просто не допустил, вполне можно поверить, что эту книгу писал наш человек. И хорошо писал! Редко когда в творчестве Муркока можно встретить такой реалистично-атмосферный текст, настолько, что эту Россию можно едва ли не пощупать руками.

В общем, интересный эксперимент, череда которых у Муркока пошла после «Глорианы», которая у меня ещё впереди. И, должен сказать, эксперимент весьма и весьма удачный.

«На зеленом сукне казино, что Российской Империей называлось вчера еще..» Эти слова могли бы стать эпиграфом для данной книги.

Это мое первое знакомство с данным автором. И надо сказать для знакомства я выбрал не однозначную книгу. Не однозначную во многом. Для начала тяжело определиться с жанром данного произведения. Исторический роман? Реализм? Мне кажется более всего подошло было определение, мистификация. В виде мемуаров. А впрочем автор этого абсолютно не скрывает, и даже предупреждает об этом.

Но, на чем он основывался? Это ещё одна не однозначность книги. Иностранец, автор фантастики/фэнтази, пишет о реальной стране, и о реальных событиях. О Муркоке я знаю только из биографии на ФантЛабе. Откуда же у него познания о России? При чем хорошие, ближе к отличным? Да, существуют и благоглупости, и ляпы, но в количествах гораздо меньших, чем можно было бы ожидать от не специалиста по России и славянству.

Порой неоднозначны и описания городов и природы. Во-первых они великолепны, и написаны с явным знанием дела (опять таки, откуда??). Правда, порой цепляешься, если не за ляп, то за прокол (плоские крыши Петербурга). Но, за переданную атмосферу российских имперских городов, вкус их и запах, за различное биение жизни городов, можно легко простить несуразности.

Неоднозначна и передача переживаний персонажей. Ну тут уж что получилось, что нет. А вот атмосфера, сперва предвкушения гибели империи, а потом и самой гибели, выписана отлично. Дух морального, политического, религиозного разложения общества описан во всей красе. Увы, встречаются однозначные штампы, присущие взглядам иностранцев.

Неоднозначен и язык книги. Но, автор с самого начала предупреждает, что это идет от «автора мемуаров» (мне это понравилось. Предало определенную достоверность, и живость). Порой встречаются яркие, парадоксальные фразы и предложения. При чем присущие именно русскому языку. Достаточно в книге и иронии и сарказма. Горькой иронии. Ухмылки, порой злобной, и вот-вот и можно будет расслышать сардонический смех. Но, это не подача автора, не лично от него исходящая горькая ирония и сарказм. Это от лица ГГ. И ГГ имеет на это право.

Так же неоднозначен ГГ книги. Его политические, религиозные, моральные, национальные взгляды, скажем так, могут поставить в тупик. Он не всегда последователен даже в них. Он порой сам себя опровергает. Сам себе противоречит. И сами по себе они..., минимум спорны. Но, тут уж каждый решает для себя сам. И это огромный плюс автору и книге. Нам дана возможность поспорить, принять или отвергнуть, поверить или выблевать из себя воззрения ГГ. Да и решить плохой или хороший человек ГГ, и как он поступает, каждый решит сам. Чем и хорош столь неоднозначный ГГ.

Честно говоря, хочется и дальше продолжить про неоднозначность прочитанного. Но, за чем? Читайте сами. Вам понравится. Или нет. Вы прочитаете с удовольствием, или будете плеваться на каждую страницу. Книга не однозначная, но однозначно заслуживает ту или иную реакцию.

(P.S. Книга 1981 года. Издана только сейчас (а не в 90-ые). Издана когда отношения двух неназванных государств столь неоднозначны. Случайность)

«Византия сражается» — это неожиданное открытие, быстро переходящее в восторг. У мастера героического фэнтези всегда было другое лицо — автора и вдохновителя «новой волны», постмодерниста на Краю Времени, дерзкого, не боящегося эротики и очень изобретательного. Оно просматривалось в трилогии про фон Бека и хорошо было видно в «Танцорах на Краю Времени», но большую часть Муркока-экспериментатора не переводили. Впрочем, в его фэнтези красоты и странности можно найти не меньше, пусть стилистически оно гораздо проще.

Муркок пишет про еврея-антисемита и кокаиниста во времена революции и Первой Мировой войны. Классика недостоверного рассказчика, хвастуна и лгуна, внутри восстания, выполненная одновременно смешно — и драматически мощно. Это настолько неожиданно, что просто руками разводишь. Приключения Пьята вызывают смесь насмешки и какого-то трогательного, почти нежного соучастия, а дополнительных нюансов добавляет то, что его типаж внезапно стал актуальным. Особенно доставляет дополнение. Процитирую В. Владимирского http://old.krupaspb.ru/piterbook/recenzii.html?nn=1848 :

«Полковник Пятницкий — герой не то чтобы отрицательный, но и не слишком приятный. Он преклоняется перед казаками, жандармами и «настоящей аристократией», презирает гуманитарную интеллигенцию и людей богемы, ненавидит большевиков, анархистов, мещан, иностранцев, мужланов и особенно евреев — хотя его собственная этническая принадлежность довольно туманна. Точнее, ясна как божий день, если читать внимательно, и это объясняет многое, почти все. Еще пять лет назад такой персонаж (радикальный консерватор, православный ортодокс, борец с бездуховностью, «понаехавшими» и жидомассонским заговором, наркоман-кокаинист, сентиментально воспевающий Русь-матушку, царя-батюшку и казацкое братство) казался фигурой гротесковой, полупародийной, карикатурным средоточием газетных клише и штампов. Сегодня это вполне узнаваемый и достаточно распространенный типаж: листая страницы романа, сложно поверить, что книга написана в Лондоне и впервые вышла в свет в 1981 году.»

Книга от любимого автора начала 90-х, с громким названием, противоречивыми и осторожными отзывами показалась мне, по крайней мере, любопытной. Перед написанием этого отзыва я долго пытался причесать свои мысли, но как я их не приглаживал, они всё равно топорщились как антенны на крыше высотки.

Итак, перед нами первая часть мемуаров вымышленного героя Максима Артуровича Пятницкого, известного также под именем Полковник Пьят. Он родился 4 января 1900 года. Умный парнишка, вундеркинд инженерной мысли, ровесник века, был обречён на нелёгкую судьбу. Первая часть цикла охватывает период с 1914 по 1920 год. Детские воспоминания Максима пропущены через призму и мироощущения уже пожилого человека и потому там будет совсем немного детских эмоций и переживаний, больше ностальгии по времени, местам, людям. С постоянными поправками, рассуждениями и анализом умудрённого жизнью Полковника. Уже в 14 лет, парнишка вкусил прелести секса, попробовал наркотики, но так же успел достичь определённых успехов в учёбе. Пока необычность мальчика ограничивается лишь его живым умом и окружением, в которое и он попадает, плывя по течению.

Первое, чем цепляет книга, так это очень сочными описаниями дореволюционного светлого Киева и Одессы, чуть позже хмурого Петербурга. Надо сказать, что зарисовки городов выполнены очень чёткими штрихами, рисунок выведен до мельчайших подробностей, что, конечно же, помогает читателю окунуться в тот мир с головой, услышать шум улиц, почувствовать их запахи.

Описание персонажей тоже на уровне. Буквально в нескольких словах, Автор, даёт яркие и ёмкие характеристики даже мимолётным знакомым, в очередной раз, заставляя забыть о том, что это, на самом деле, вымышленные автобиографические заметки. Ощущение реальности и правдоподобности происходящего, у мемуаров, очень высокое. Будете не раз одёргивать себя, напоминая, что часть героев и событий, это всего лишь фантазия Муркока.

Условно, я бы разделил книгу на две части: до революции 17-го года и после. Если в первой идёт более стройное повествование, то во второй, видимо под стать времени и событиям, оно обретает сумбурный характер.

Во всех воспоминаниях, наряду с текущими событиями рассказчик часто проводит параллели с историей великих цивилизаций древнего мира, которые скорее несут метафоричный характер. Сумятицы в мыслях добавляют частые скачки в рассуждениях к годам более поздним. Это конечно, с одной стороны, соответствует духу мемуаров, делая их более достоверными и живыми, с другой, к этому надо привыкнуть.

Мы ещё раз вернёмся в Киев и Одессу с Максимом, но уже чуть повзрослевшим и застанем там, совсем другую картину и, читателем, конечно, будет владеть другое настроение, это неизбежно…

Я сознательно не хочу давать оценку политическим, националистическим и моральным взглядам Максима Пятницкого, оставлю это на ваш суд. Потому как, наверное, эта возможная дискуссия с Автором является одной из ключевых фишек романа. Вы можете соглашаться с ними, можете спорить, осуждать, искать неточности в описаниях, но вряд ли все эти мысли озвученные в книге можно назвать поверхностными, глупыми, не имеющими под собой реальных настроений того времени. Опасения по поводу изобилия штампов, которые, бывают, присущи западным авторам в описании исторических события нашей страны, тоже, на мой взгляд, не оправданы. Если они и есть, то не режут глаз.

Не ждите от мемуаров сердечности или трогательности, этого здесь нет и в помине. Так же, мне недоставало в романе психологизма, хотелось больше надрыва, как можно больше полярных эмоций, но, к сожалению, упор в книге сделан немного на другие аспекты. Мне очень понравилась глава, где главный герой защищает диплом в политехническом институте, жаль, что этот накал страстей потом спал и уже не набрал, на мой взгляд, нужных оборотов.

В книге совсем нет места юмору, сатире или сарказму, по крайней мере в буквальном смысле этих понятий. Настройтесь на непростое, заставляющие думать повествование.

Я допустил большую ошибку попытавшись прочитать «Византию» с наскока, взять её нахрапом... Нет, этот роман так читать нельзя, тут необходим неспешный и обстоятельный подход, по одной главе, по одному значительному эпизоду за раз, если читать быстрее, начинаешь захлёбываться в этом потоке и уставать от книги... Что, наверное, со мной и произошло.

Наверное, подобную автобиографию могли бы написать Керуак или Уильям Беррроуз, родись они на стыке предпоследнего века существования Царской России с последним где-нибудь на просторах необъятной империи.

Разноцветное текстовое полотно в духе литературного мейнстрима второй половины прошлого века, растянутое между тремя городами — Киевом, Одессой и Петроградом — расчерченное причудливым маршрутом перемещений главного героя. Перед глазами мелькают знакомые места и герои, реальные исторические фигуры перемежаются не менее реалистичными литературными персонажами, факты и выдумка сплетаются воедино так тесно, что, с небольшим допущением о целенаправленной цензуре архивов и общей круговерти и кутерьме тех лет, роман, и правда, выглядит полноценной исторической прозой.

Несмотря на изложенные в предисловии к «автобиографии» предостережения относительно личности рассказчика и его убеждений, смутный момент превращения романа воспитания в роман плутовской осознается не сразу. Метаморфоза наивного идеалистичного юноши со свойственной его возрасту поспешностью и категоричностью суждений, усугубленных некоторой оторванности от реальной жизни, неизбежной узости кругозора и мифологизированием истории (по мировоззрению он как брат-близнец многим своим современникам — тому же Говарду Лавкрафту, за исключением несокрушимой убежденности в своей полной гениальности) в проныру и мошенника, обманывающего не только других, но и себя, не стесняющегося в средствам и самооправданиях. Постепенно осознаешь, что рассказчик с тобой не совсем откровенен, а иногда и просто обманывает, редактируя задним числом нелицеприятные эпизоды или даже полностью их вымарывая.

В результате, подобное сочетание реальных фактов с их недостоверной интерпретацией дает дополнительный иронический слой: употребляет наркотики, но не считает себя наркоманом, замечает чужие предательство и трусость, но не видит своих, даже постоянное, крайне смехотворное, выпячивание вроде бы как гордого казацкого происхождения в сочетание с ярым антисемитизмом в противовес систематическому отнесению самого Пьята окружающими к евреям, похоже, с точки зрения писателя не более, чем еще один эпизод самообмана.

Постепенно мир окружающий героя точно также как он сам деградирует и разрушается. Стиль изложения сменяется на отрывочные воспоминания, зачастую почти фантасмогоричные, и повторяющийся рефреном уход от реальности к общим рассуждениям о противостоянии Рима, Карфагена, Византии, являющихся в данном случае чисто умозрительными категориями. Пьят убежден, что Российская Империя является наследником Византии, противостоящей бездуховному варварскому нашествию — то есть «Византия (все еще) сражается».

Многогранный постоянно меняющийся герой, с которым мы проживаем один из самых драматичных моментов нашей истории, поразительное для иностранца владение материалом и отсутствие «клюквы», галерея знакомых с детства исторических личностей и эпизодов взглядом крайне противоречивого (а местами просто малосимпатичного) литературного персонажа, очень точно имитирующая стиль дневниковых записей афористичная манера рассуждений, плюс удивительная способность Муркока как гениального визионера вдохнуть в это жизнь и увлечь вслед за собой... но, к сожалению, в моем случае вряд ли больше одного раза. Я с огромным удовольствием прочитаю продолжение «мемуаров», а вот перечитать скорее соберусь книги упомянутых в «автобиографии» поэтов и писателей — все-таки они на этом «поле битвы», быть может, уже по родству и праву очевидцев, как-то ближе, глубже и талантливее смотрятся.

Давным-давно, купив «для общего развития» книжку Муркока из суперпопулярной тогда серии «Fantasy», не смог её осилить (причём, хоть убей, не помню названия книги и про что в ней было написано), после чего зарёкся читать «классика фэнтези». Нынче — после настоятельных рекомендаций — взялся за Муркока не без некоторого предубеждения, однако книга и в самом деле мощная. Автор владеет словом, автор владеет композицией, автор владеет большим регистром литературных средств и приёмов. Единственное, чего по прочтении романа я так и не понял, — а зачем британец Муркок, большой специалист в фантастике и фэнтези, взялся вдруг за столь странную, не свойственную для себя тему, за столь нетипичный для себя жанр и за столь странного героя? Так как «Византия сражается» — никакой не отдельный роман, а просто первая часть большого романа, то и обрывается сей опус на полуслове и понять авторский месседж решительно невозможно. Одно могу сказать — несмотря не совершенно чуждый материал и, скорее всего, совсем не интересовавшие его страны и народы, автор ухитрился каким-то непонятным для меня образом кое-что понять в русских и украинцах, а также в российских евреях, да и вообще в Российской империи на излёте её существования. Одна фраза просто сразила наповал (цитирую по памяти, неточно, но по сути верно): «Кучка петербургских дегенератов предвоенной поры задала тон всему двадцатому веку». Хоть слова эти и вложены в уста ГГ, совершенно ненормального человека, но, по мне, сказано очень точно, и, видимо, мысль это совершенно авторская. Только на место нерусского слова «дегенераты» лучше бы подошло русское «выродки». Ведь таки да — историю 20 века творили почти одни выродки — в прямом смысле слова — т.е.люди, которые «выродились» из своих народов, стран, сословий. Сумасшедшие монархи, свихнувшиеся генералы, ополоумевшие ефрейторы, юристы-недоучки и сбрендившие семинаристы. Кого ни возьми из «вершителей судеб стран и народов», всякий чем-то ненормален. И в этом смысле фигура ГГ весьма символична — он что-то типа неудавшегося вершителя судеб — очень хотевшего таковым стать, но — как говорит старая русская пословица — суетлив воробей, а пива не сварит.

https://kobold-wizard.livejournal.com/830641.html

Я тот, кто рожден в безлунной ночи

Закален в драконьей крови

Я тот, кто вскормлен молоком волчиц

Я не знаю братской любви

Я тот, кто свой потерял Авалон,

Кто ищет Иерусалим

Я тот, кого вечный ждет Танелорн

Я тот, кого славит Рим

(Н. Некрасова «Вечный воитель»)

Где? Где это все в твоем романе, дядя Майкл? Больше десяти лет ты двигал бумажные фигурки перед волшебным фонарем, показывая на экране тени чудовищ и гибнущих цивилизаций. Это было чертовски талантливо, и ты со своими сказками для пубертатных мальчиков стал одним из моих любимых авторов. Вечный воитель, Край времени, скачки Освальда Бастейбла надолго засели в памяти, чтобы спустя десять лет меня накрыло новой волной в творчестве Муркока. Сперва была «Глориана» — барочный кукольный спектакль, где вместо бумажных контуров задвигались объемные фигуры. Постмервинпиковский мир распустился тропическим цветком. Альбион был похож на Мелнибонэ, но атмосфера стала куда реалистичнее. А следом пришел Пьят.

Пьят — это литература совсем другого рода, чем те же «Хроники Корума». Муркок сажает нас рядом со стариком и заставляет вслушиваться в его захлебывающиеся воспоминания. Фейерверки фантастики уступают место помутившемуся сознанию. Что было и чего не было выбирать нам, живущим на том самом сеттинге, откуда вышел полковник Пьят, снюхавший себе все мозги. Поэтому мы уже не зрители, а косвенные соучастники описываемых событий. Роман вышел 1981ом, и спустя почти 40 лет Украина вновь бурлит. Вновь гайдамаки, вновь в Киеве будут собираться величайшие российские гении, вновь воскрешения галицийского говора.

Интереснейший опыт — чтение о русской истории от западного беллетриста. Ведь это не взгляд историка, а миф, собранный по доступным там источникам. Например, описания Петербурга в 1916ом году в романе заставляют задаться вопросом, почему с революциями так затянули. Кошки в столице уже съедены, повсюду бродят толпы ампутированных ветеранов, разбегаются толпы беспризорников, а в аристократических домах судачат о Распутине и благостном скором мире с Германией.

Отдельной темой выступает кокаин. Главный герой откровенно говорит, что употреблял его с ранней молодости. Я слышал о марафете, балтийском чае и о наркомании в среде богемы. Муркок же дает картинку, в которой на кокаине сидит добрая половина персонажей. Конечно, это повод для споров, но препаратное подкрепление фанатичной преданности идее революции — очень удобная версия. Особенно для полковника Пьята, постоянно напирающего на свое антисоветское кредо.

Главный герой — весьма неприятный тип. Помимо потребления кокаина, за ним замечены бисексуальные наклонности и бубонный шовинизм. Раз за разом со страниц льются антисемитские тирады. Тем смешнее, когда вспоминаешь, что подобным образом говорит и ведет себя 16-летний мальчишка. В определенный момент у меня появилось подозрение о его психопатии. Часть красочных событий не объясняются правдоподобно. Фундаментальные достижения вундеркинда не могут быть подтверждены ни кем и ни чем, потому что проклятые евреи или уничтожили их, или украли. Наконец временами рассказы сливаются в откровенный зацикливающийся бред, в котором проявляется кризис идентичности из-за неуверенности в национальности, потери материнского тепла (в том числе и из-за потери Родины) и безотцовщины, в которой ему не удается доказать собственную состоятельность.

Такой главный герой это уже не обычный муркоковский Вечный воитель. Да и привычных символов за ним не замечено. Остается только поверить, что анархист Муркок так впечатлился Махно, что решил написать приключенческий роман об Украине. А затем развернул взгляд ублюдка Пьята на весь меняющийся мир. Этот герой не меняет действительность, но оценивает ее, пропуская через себя.

Итого: Первый прочитанный реалистичный роман Муркока. Определенно удалась самовлюбленная скороговорка главного героя. От привычного муркоковского театра здесь практически ничего не осталось.

Надеюсь, что на русском выйдут и остальные три тома.

Странно как-то всё это. Повествование от лица психически нездорового человека. Вопрос только в том, задумывал ли так автор, или вышло непроизвольно. Имея в виду масштаб личности Муркока, предположу первое. К тому же, там в тексте были указания. Защита «специального» диплома, например. Куча не скрываемых противоречий в рассказе героя, прямо намекающих на его эмоциональную и психическую неадекватность. Предельно упрощённый язык главного героя. Многочисленные «я», дробящие текст на маловразумительные школьные мини-изложения. Что, никто не заметил странностей в поведении героя? Никакой это не трикстер. Это тот же Распутин, только слегка утрированный и... эээ... самораспиаренный, что ли. Могу даже предположить, зачем автору понадобился такой рассказчик. Просто чтобы не придирались к клюкве (а она есть, разумеется) и прочему нонсенсу. Что вы, дескать, хотите от этого шизанутого павлина с кучей претензий на.

Вот просто читал и делал кучу заметок. Разбирая эти заметки, понимал, что большинство из них относятся не к нелепостям иноземного «русоведа», а к предельным странностям героя.

В общем, неоднозначный текст. По первой книге не совсем понятно, какую цель преследовал Муркок, приступая к столь масштабному труду. Наверное, стоит после некоторой паузы прочесть продолжение.

Достаточно специфическая книга воспоминаний старого эмигранта о днях его молодости, которые пришлись на Октябрьскую революцию и гражданскую войну. С учетом того, что сам герой позиционируется автором как враль, показывающий себя в выигрышном свете, и с учетом того, что автор пишет о России по западным книгам, история выходит довольно забавная, с кучей ляпов и нестыковок.

Не могу ее рекомендовать для прочтения. Поклонникам автора будет безусловно интересно. Широкой читательской массе — не знаю

Муркок странный автор. Это третий его роман, который я прочитала. Все три — очень разные. Но при этом на мой вкус все три одинаково ужасны в плане буквально всего: сюжета, персонажей, психологии (точнее, ее полного отсутствия), стилистики и пр. На это нужен большой талант: как правило, авторы, которые пишут плохо, пишут одинаково плохо, а Муркок еще — плохо и заковыристо. Или мне так «везло» с подбором текстов, уж не знаю.

«Византия сражается» — это такая развесистая клюква для продвинутых. Действие происходит на Украине и в Петербурге во время Гражданской войны. Герой, самоуверенный недоросль, ценности и поведение которого вполне соответствуют фонвизинскому персонажу, сначала постигает прелести предреволюционной Одессы, куда его отправили родственники чисто потусоваться. Прелести Одессы заключаются в основном в проститутках, наркотиках и сомнительных делишках. Далее те же родственники отправляют его учиться в Петербург, и там, кажется, он окончательно съезжает с катушек. Петербург этому способствует, конечно, но не до такой же степени. Впрочем, не знаю, преследовал ли автор цель создать такое впечатление от выпускного экзамена героя, где его комплекс наполеона расцветает буйным цветом, а у читателя создается впечатление, что вот сейчас профессура передаст его под белы рученьки санитарам — но читается именно так. Далее герой возвращается на Украину и тусит там с Петлюрой и Махно (я сейчас не шучу).

Мне искренне интересно, автор зачем выбрал именно эту тему и именно этот исторический период? Я, конечно, понимаю, что образ Russian bear в ushanka и с balalaika, который только и делает, что пьет vodka (как и герой и его спутники, они все хлещут водку, как Бонд мартини, видимо, автор водку не пробовал) неизменно кажется привлекательным европейцу, такая варварская экзотика. К тому же это такой сложный период в истории нашей родины, что не особо кто его знает из иностранцев, так что смеяться над текстом если и будут, то только русские (и украинцы, конечно, они, навреное, громче всех). И вроде бы все крупные события и топонимы сходятся, и Махно был, и город-Киев существует, и то, что автор попятил у Паустовского, тоже не подлежит сомнению. Но стоит вчитаться внимательнее — и опять у нас на станции «Мир» пьяный русский космонавт в ушанке и по имени Лев Андропов. Ровно то же впечатление очень грубой подделки на базе очень ограниченных сведений об истории России. Спрашивается, хочется написать грубую поделку на историческом материале — ну и бери британский, чего ж? Не то чтобы мне прямо обидно за родину, родине все нипочем, но ведь халтура ужасная получилась. Фальшивка от первого до последнего слова, от мелких деталей до общего ощущения. Почему, скажите, одну из героинь зовут Марья Ворворовна (это типа отчество), боюсь спросить, как же звали ее папу. А другую почему-то Маруся Кирилловна. Автору никто не сказал, видимо, что отчество употребляется только с полной формой имени, особенно в официальном дискурсе в начале 20 века, когда люди значительно больше следовали социальным нормам в данной сфере. Или что в разговоре никто не называет общих друзей по имени-отчеству-фамилии одновременно каждый раз. И это только мелочь, связанная с именами. Вообще верный признак неумелого иностранного автора, который пытается называть героев по-русски и вроде бы правильно — то, что он использует либо исключительно расхожие фамилии типа Петров, либо фамилии знаменитых людей, отсюда и растет наш герой Хрущев, который ничем не лучше мафиози по фамилии Чехов. Ну риали, гайз, хочется сказать, вот давайте мы напишем тоже клюкву про Британию и там главного злодея будут звать Диккенс или Чемберлен.

С другой стороны, «клюквистость» романа — лишь один, и не самый большой из его недостатков. С чисто литературной точки зрения все значительно хуже, и опять же встает вопрос, зачем автор это написал. Какую историю он хотел рассказать и почему начал там, где начал, и закончил там, где закончил? Это не роман-воспитание, потому что герой как был необразованным недорослем, так и остался. Несмотря на то, что герой оказывается волей-неволей втянут в исторические события, нельзя сказать, чтобы это придавало роману само по себе какой-то внятный сюжет, в котором есть начало и конец — просто аморфный кусок.

Далее, по мере развития истории (и, видимо, по мере того, как у героя все сильнее съезжает кукушечка), все больше страниц текста оказываются посвящены внутреннему монологу героя на тему «жиды погубили Россию» и прочий болезненный бред, в котором наверчено буквально все, что автор слышал о России в частности и мировой культуре в целом, включая Карфаген (как без него). Если оценивать это в отдельности — можно сказать, что изображение двинутого престарелого русского, у которого давно соседи облучают через стенку, кто-то кому-то тайком продал Россию, а всю правду народу не говорят — в общем, такой стандартный типаж человека, упущенного карательной психиатрией только по своей безобидности — удался отлично. Но несколько странно выбирать такого персонажа на роль главного героя, учитывая, что никаким его сообщениям и оценкам нельзя доверять.

Корявый во всех отношениях текст дополняет столь же корявый перевод. Хотя, возможно, перевод и нормальный, но этот Муркок хотел, чтобы у него прекрасная англичанка, которая всю дорогу восхищает героя, говорила как Хагрид или Элиза Дулиттл? В общем, чтение этой книги научит читателя терпению, а больше ничему не научит, и открывать ее стоит, только если вы настроены вот прямо сейчас начать искупать грехи предыдущих перерождений, причиняя себе как можно больше страданий.

Хорошо, что не стал в своё время читать эту серию в оригинале — текст сложноватый, а результат не так чтобы радует; читать не скучно, и рассказчик увлекательно и зачастую с применением чёрного юмора проваливается в своём рассказе из мемуаров в современность, но в Mother London это сделано гораздо круче уже. Автор демонстрирует, что безумие Пьята из «Квартета» вполне логично укладывается в безумие истории XX века, ну ок, но всё-таки наблюдать мерзавца неприятно. В наличии мрачный альбинос, хаос и энтропия, упоминаний порядка и равновесия не заметил. Без клюквы вообще. Перевод довольно хороший, и примечания информативные и по делу, но от сноски про капитана Ахава