Майкл Муркок «Иерусалим правит»

Максим Арутрович Пятницкий, он же Colonel Pyat продолжает своё триумфальное шествие по межвоенному универсуму, погружая своё полусумасшедшее Я в охваченную безумием эпоху, эру крушения «Долгого XIX века» и временного, но триумфального шествия «больших нарративов». Из года в бог между его пальцев проходят все культурные инновации и деформации эпохи, начиная с декадентной имперской России и заканчивая пропитанными расизмом глубинками Америки. Кривое зеркало самоназванного полковника даже более ярко и зримо швыряет нас в сумасшедшее время смешения эпох и кровавого рождения нового мира. Что же нас ждать от следующей главы?

Этот роман принадлежит позднему наследию Муркока, когда он стал менее бесшабашен, чем ранее, оставив в стороне и потмодернистские изыски эпохи «Gloriana», в которой рождена и первая книга о Пьяте — «Byzantium Endures», да и вторая часть тоже из её лона. «Jerusalem Commands» — из другого времени, когда автор стал выдавать длинные, велеречивые, но оптимистичные тексты, даже приключения Элрика в эти годы отливали жизнелюбием и борьбой с суровым Роком. Но серия о Пьяте продолжается, пусть и в другом исполнении, в другой тональности — но в тех же дискурсивных рамках, что и раньше. Как и прочее, третий роман более водянист и велеречив, воспоминания Пьята будто бы подёрнулись дымкой... Дымкой?

Межвоенный период — становление и расцвет Голливуда, «Фабрики Грёз», и где же, как не на ней, место великому фантазёру и невольному мошеннику, такому, как юный Максим Пятницкий? Голливуд, как и он сам, создаёт иную реальность, похожую на подлинную, но лишь отражающую её. Старик Пьят как бы предоставляет нам симулякр симулякра, он рассказывает о великих ролях, и великих изобретениях своего постфактумного Я, которого он сам же творит в своём воображении. Его по прежнему охватывает самодовольное сумасшествие, но уже чувствующее себя куда как уверенно — ещё бы, его вечное притворство даже перед самим собой наконец-то находит себе приемлимые рамки. Вот почему то, что мы читаем здесь о Голливуде, настолько очаровывает — это погружение в эпоху немного кино, когда всем правило не Слово, а Зримость, когда произведение искусства получало контакт со зрителем не посредством прямо или косвенно выраженных звуков, а через экспрессию, динамизм, телодвижение. До определённого момента эта атмосфера преследовала и нас, будто кадры кинохроники из старых, старых времён, каких уже не будет — больно уж схожа экспрессия Пьята с эмоциальным визионерством Великого Немого.

Впрочем, Магриб, который мы видим взором нашего героя, уже слишком бледен и, простите за каламбур, пуст, не только на события, но и на содержание. По сути, Муркок здесь продолжает опираться на уже сказанное в предыдущих книгах, риторика перестаёт блистать своим противоречивым безумием, она либо подобна уже наплетённым ранее словесам, либо слишком последовательна, будто автор, тоже уже пребывающий на пороге старости, вкладывает в своего героя собственные мысли. К сожалению, текст утратил свою выразительность, и, плюс ко всему (вернее — минус ко всему, но так не говорят), через него мы видим очень и очень немногое. Магриб пустынен — пустынна и эта книга, в ней слишком мало тех мелочей, которые так завлекали в предыдущих главах его рассказа, и делали мир живым. Будто воспоминания его действительно подёрнулись дымкой воспоминаний о сладких полосах наркотиков, объятиях ныне недоступных женщин и богатых покровителях, верящих в его пафосную болтологию. Но... где же тот мир, в котором странствовал ранее Пьят?

В итоге можно сказать, что этот роман сложно назвать полноценной историей в череде приключений полковника Пьята — не хватает последовательности — но, безусловно, это достойный образец прозы позднего Муркока, пусть даже его и нельзя причислить к его самым выразительным творениям.

Роман все больше и больше напоминает цикл о Джерри Корнелиусе. Этому способствует и мать Джерри и сами похождения героя который по целям постепенно деградирует. И погружается на новых местах то в воспоминания, то в секс.

Наверно жестких фанатов автора порадует появление еще одной представительницы Фон Беков.

А мне не хватило беззаботности и белогвардейщины из первого романа. Ибо даже в Голливуде описаны абсолютно не знакомые и не интересные мне личности.