Мо Янь «Красный гаолян»

Это масштабное произведение далось мне тяжеловато, читал его в общей сложности месяца два, делая продолжительные перерывы между погружениями. Благо, структура текста позволяет.

После событий «Устал рождаться и умирать» «Гаолян» погружает нас вглубь истории Дунбейского Гаоми. Однако если первый эпос написан на собственном жизненном материале автора и потому так ценен как свидетельство времени, то второй написан скорее на семейных преданиях и крестьянской молве.

«Красный Гаолян», имхо, представляет собой эдакую грёзу о времени, когда «деревья были большими»: Гаоми был краем лихих разбойников и сосредоточием житейских страстей.

История жизни деда и отца рассказчика начинается в ослабленном Китае накануне японского нашествия и продолжается уже в период оккупации. На истерзанных землях свирепствуют японцы, марионеточному режиму Маньчжоу Го противостоят гоминьдановцы, коммунисты, автономные банды народных мстителей. При этом китайские фракции ещё и постоянно грызутся друг с другом за сферы влияния и оружие.

Кровь льётся рекой, жизнь не стоит ни гроша, степенный имперский Китай пребывает в глубоком шоке от происходящего. И на этом фоне разворачиваются истории любви и ненависти, всепоглощающей страсти, измен, коварных засад, предательств, глупых и героических поступков.

Многочисленные экскурсы не дают скучать и постоянно подкидывают новых сочных деталей. Семейство Кардашьян по сравнению с семьёй рассказчика — унылые домоседы. В сердцах сильных и гордых кипят бурные страсти, любовь обжигает, доводит до отчаянья, смерть собирает щедрый урожай. Декорацией всей этой кровавой вакханалии и самостоятельным героем выступает красный гаолян (сорго, если кто не знает).

В этом омуте страстей легко потеряться, но я как-то выплыл. Оценил это самобытное и ни на что не похожее произведение. Конечно, по нему нельзя изучать историю Китая, зато можно лучше понять жителей Гаоми. Если вдуматься, не так уж мы с ними и далеки друг от друга…

Резюмируя, прочитать стоит, но будьте осторожны, не утоните.

P.S. Давным-давно смотрел экранизацию, но от оригинала она бесконечно далека, хоть и не лишена колорита.

Жестокий китайский феминизм

«Бабушка изо всех сил старалась освободиться от раздиравшего нутро возбуждения. Она смутно увидела перед собой новую и незнакомую широкую дорогу, а в канавах вдоль дороги скопилось прозрачное, как воздух, гаоляновое вино. По обе стороны, как и раньше, колосился скромный, но мудрый красный гаолян, в итоге реальный гаолян и гаолян из видений бабушки слились воедино, и уже не понятно было, где действительность, а где иллюзия. Бабушка испытывала одновременно ощущение зыбкости и стабильности, чёткости и расплывчатости, и погружалась в него всё глубже.»

Пусть вас не введет в заблуждение слово «бабушка», речь идет о пятнадцатилетней девушке, выданной родителями за прокаженного сына владельца винокурни, но я опережаю события, пока довольно того, что девочка юна и хороша собой, а бабушкой она приходится человеку, который родится много позже описываемых событий. Герой-рассказчик «Красного гаоляна» внук Дай Фэнлянь, которая огладывает гаоляновое поле. Она только что, прямо здесь, в нескольких ли от своего спящего мертвецким сном пьяного отца, стала женщиной, и не в объятиях жуткого мужа, нет. первым и единственным возлюбленным красавицы был молодой стройный и сильный носильщик Юй (винокур Юй, бандит Юй, командир Юй, заключенный Юй — но я снова опережаю события).

У книги необычная судьба и невероятно долгий для реалий современности путь к русскоязычному читателю. Написанный в 1986, роман был экранизирован уже через год; одноименный фильм стал первым современным китайским, получившим мировое признание, но только теперь, спустя тридцать два года и через шесть лет после того, как автор был удостоен Нобелевской премии, роман вышел на русском в блистательном переводе Натальи Николаевны Власовой. Отчего так? Ну, вот, такая карма (у книг, так же, как и у людей, свой путь к сердцам читателей или к забвению), во многом повторившая судьбу автора: бурный всплеск интереса, шок, охлаждение, обвинения в грехах, диаметрально противоположных, признание.

Мо Янь фигура в современном литературном мире едва ли не самая одиозная, при том, что никаких шокирующих поступков шестидесятитрехлетний писатель не совершает, спокойно пишет свои книги и преподает. Мо Янь — псевдоним, ставший именем собственным, означает «не говори», а самое простое объяснение в том, что об этом предупреждали мальчика родители, ему было одиннадцать лет, когда началась Культурная революция и не говорить за пределами семьи ничего лишнего стало залогом выживания. Но это поверхностное объяснение, мне представляется, что корни глубже, а смысл объемнее. Мо Янь говорит о вещах, которые большинство живущих не готовы услышать: отчасти потому что они табуированны, частью оттого, что лежат вне сферы интересов обывателя; говорит языком великого романиста, но в манере весьма необычной — кровь-кишки-доброта.

Это шокирует, вызывает к жизни мощные разнонаправленные энергетические завихрения, которые клубятся вокруг романа; притяжение и отторжение; желание не слышать больше ни слова и страсть узнать, что было дальше; гадливая жалость и восхищение — эмоциональный и ментальный клубок несопоставимых вещей. И если вы думаете, что «ругать Нобеля» — это чисто российская сетевая забава, то в случае Мо Яня вы глубоко ошибаетесь, став лауреатом награды он подвергся такому количеству нападок и обвинений со стороны таких важных персон и в таком диапазоне, что диву даешься, и не знаешь, кого слушать. В недостаточно четкой социальной позиции, в лояльности к кровавому режиму, в непростительном легкомыслии при разговоре о трагических вещах, в излишней откровенности, в том, что личная дружба с членом Нобелевского комитета помогла получить премию — наконец. Сам писатель выбрал в отношении нападок наиболее конструктивную позицию — писать, «вы найдете все, что мне нужно сказать, в моих работах. Слова уносятся ветром, написанное вечно».

Итак, «Красный гаолян», семейная сага в современной классификации, но в советское время бытовало более емкое определение «судьба семьи в судьбе страны», охватывает временной промежуток с 1923 по 1976, хотя большая часть событий приходится на двадцатые-тридцатые, юность и начальная пора зрелости бабушек и дедушек героя-рассказчика. Мо Янь. к слову, является основоположником уникального литературного стиля галлюцинаторного реализма, соединяющего предания, историю и современность. Довольно точное, хотя и минимальное представление о нем можно получить уже из эпиграфа: красиво, необычно, многословно, чувственно, в высшей степени антропоморфично. От себя добавлю еще — предельно жестоко.

Живописание всех органических проявлений и состояний у Мо Яня наводят на мысли о патологии (в этом его тоже часто обвиняют ученые мужи и жены). Герои беспрестанно испражняются, испускают газы, блюют, кашляют, отхаркивая мокроту, мочатся, давят вшей и гной из воспалившихся ран, кровоточат, объедаются, упиваются допьяну, страдают от похмелья, от голода. жажды, мучаются несварением, переносят с место на место трупы. Со всем сопутствующим спектром обонятельных ощущений, которые автор передает с чувственной осязаемостью; зловоние льется на читателя со страниц романа, смешиваясь с терпко-сладким ароматом гаолянового вина, а самое удивительное, что именно он остается послевкусием книги. Ты дочитала и отложила, и вся кровь, грязь. слизь, гной, дерьмо — все ушло в землю, напитавшую красный гаолян, из которого приготовили вино — пей его, похмелья не будет.

Не без опаски приступал к ранней книге любимого автора. Написана так давно, что авторские достоинства могли быть неочевидны. Плюс смотрел премированный средних достоинств фильм Имоу « по книге», в котором от романа десятая ( и не самая фактурная часть) и фильм несопоставим с достоинствами книги. Ранний роман Мо Яня уже дает очевидный талант и образность автора, головокружительность смены событий и тасование автором разновременных и разномасштабных драм. Точно по Шкловскому, одними словами пишет про сифилис и про звезды. Использует прием отстранения, с одной стороны, а когда надо, напротив, рассказчик выходит на первый план и рефлексирует о поколении небывалых мерзавцев и одновременно смелых удальцов, устроивших гекатомбу в китайской провинции в тридцатые-сороковые годы. Сюжетно и организационно это как если бы Алесь Адамович сжал бы сюжетную фактуру Тихого Дона до 500 страниц и гражданская война совмещена была бы с участием карателей-оккупантов со зверствами уровня «Я из огненной деревни». У Мо Яна плотность зверств, резни и кровопролития с тщательным описанием освежевания или группового изнасилования носит чуть ли не сорокинский характер, но с тем отличием, что фактура основана на китайских реалиях прошлого. Чтобы читать было можно, Мо Янь в рамках временных перемещений, разбавляет совсем натуралистическую фактуру сценками лирики, воспевает тот же гаолян, вкрапляет интонации и плутовского романа. Манерой изложения история войны со стаей собак, возглавляемых вполне себе антропоморфными вожаками сопоставима со сценой расстрела похоронной процессии. Изложение всей этой резни, однако дана в манере, не предполагающей рефлексию на тему возможности стихов после Освенцима. Уж таковы тяготы китайского народа, что как в другой книге, по которой снят более удачный фильм, «Жить» является определяющей стратегией, в рамках которой вечное движение много времени и места скорби и не оставляют. тяжелая эмоционально книга, читал которую, однако ( в отличие и от Адамовича и даже от Шолохова) с удовольствием от авторского мастерства организации материала, оригинальной оптики и жонглирования образами, персонажами, деталями в неповторимом темпе. Величайший, на мой вкус, писатель из ныне живущих.

Близкие сильно ругаются, да быстро мирятся... Что-то сильно в двадцатом и даже двадцать первом веке близкие ругались.