Майк Гелприн «Миротворец 45-го калибра»

Волшебный фонарь Майка Гелприна

В наш суматошный век, когда календари не поспевают за событиями, рассказ – это оптимальная форма для знакомства читателей с автором. Но почему-то издатели недолюбливают рассказ. Тем более ценно, когда они обращают внимание на талантливых писателей, работающих с этой емкой, и поэтому сложной формой.

Сборник «Миротворец сорок пятого калибра» — результат многолетнего труда. Каждый рассказ – кусочек чужой жизни, которую мы, читатели, проживаем вместе с автором. Словно в Волшебном фонаре мелькают образы, пейзажи и люди, которых создало удивительное воображение доброго сказочника — Майка Гелприна.

Почему Волшебный Фонарь, а не кинопроектор? Да потому что бумажная книга вот-вот станет архаичностью в эпоху электронных носителей. И для меня эта архаичность так же прелестна, как Волшебный Фонарь.

Картинка первая. Рассказ «Смерть на шестерых». Готическая гравюра в черно-белых тонах. Дюреровская скупость изображения и внимание к мелким деталям создают объёмную и завораживающую картину: солдаты и Смерть. Смерть средневековая, в черном капюшоне, с глухим, бесцветным голосом вызывает озноб и мурашки по коже. И испуганные, матерящиеся люди так естественны в своем страхе. Эта естественность – отличительная черта всех рассказов Гелприна. Смерть, которая играет в карты и даже помогает солдатам. Рассказ оставляет горький, пороховой привкус на губах, и... надежду. Ведь если Смерть всегда рядом – только руку протяни, значит, все же с ней можно договориться.

А Волшебный Фонарь уже показывает нам следующую картинку. Рассказ «Свеча горела». Один из лучших рассказов Майка. Смерть литературы. «Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом». Здесь не жгут книги, как у Брэдбери, здесь хуже: они просто никому не нужны. И единственным «человеком», которому нужна литература, оказывается робот. Нерациональный, сентиментальный робот в рациональном, жёстком мире людей. Мы знакомы с этим не понаслышке. Мы почти поверили, что литература умерла. Но автор дает нам надежду: детей, которым робот успел передать любовь к литературе.

Проблема решена не морализаторски, не в лоб, без занудных рассуждений о судьбах литературы и спорах в прокуренных кухнях, а исподволь.

Во всех своих произведениях Майк никогда не тыкает читателя, как щенка, носом в мораль, давая возможность самому обдумать и понять, что хорошо, а что плохо.

«Канатоходец» — мой самый любимый рассказ. Бродячий цирк. Роскошная раблезианская и европейская карнавальность: яркая, арлекинная, сочная, нарочито аляповатая, как того требует жанр. И на фоне этих по-цыгански красочных декораций разворачивается глубокая драма.

Не зря автор неоднократно подчёркивает в тексте цыганскую тему: песни и особое цыганское чутье. Как и у цыган, в этом рассказе смех и боль, любовь и смерть идут рука об руку. И снова образ Смерти, но на этот раз не в черно-белой готике. Смерть не классическая, а карнавальная, которая приходит на представление бродячего цирка. Лично для меня такой образ Смерти гораздо более страшен своей человеческой ипостасью.

И также подкупает человечностью образ Беппо – старого шимпанзе, который ради своей любви к хозяину готов на то, на что не готовы многие люди: преодолеть свой страх.

Сборник поражает обилием сюжетов, объёмностью образов, силой эмоций и моральными дилеммами, которые есть в почти каждом рассказе.

Это и жертвенность шимпанзе из «Канатоходца», и героя из «Интуита», который решает умереть ради победы над другой цивилизацией.

И живой пистолет, в который вселился дух из рассказа «Миротворец сорок пятого калибра». И безумный хасид, готовый даже изменить многовековые заповеди, лишь бы вернуть свою семью из рассказа «Однажды в Беер-Шеве». И моральные проблемы роботов, к которым автор часто обращается, потому что на их фоне видны все достоинства и недостатки нас, людей.

«Устаревшая модель, одна штука» учит нас не забывать о тех, кого мы любили в детстве. Роботы из рассказа «Там на юго-востоке» ищут уцелевших людей в разрушенном мире.

Даже языковый барьер – не помеха любви в «Человеко-глухарском».

Картинки и персонажи из криминального мира удостоены особого, пристального внимания автора. Зеки в рассказах Гелприна «Сидеть рожденный» и «Первоапрельская шутка» обычно гораздо порядочнее неотсидевшей публики. Что неудивительно в стране, в которой, по словам Солженицына, «одна половина уже отсидела, а вторая готовится сесть».

Так много образов показал мне этот Волшебный фонарь! Но у всех этих рассказов есть одна черта: удивительная писательская искренность, которая всегда подкупает меня в произведениях Майка. И оголенный нерв. Такое невозможно подделать. Этого нельзя добиться отточенной техникой. Искренность, к сожалению, со временем исчезает из произведений многих известных авторов. И я очень благодарна Майку за то, что в нашей жизни, состоящей из китайских подделок под настоящее, ещё остался писатель, который по-настоящему проживает жизнь своих персонажей.

Поэтому я не вижу ни одного рассказа, которому можно поставить ниже восьми баллов.

«Канатоходец», «Свеча горела», «Однажды в Беер-Шеве» — это, конечно, 10.

«Устаревшая модель», «Смерть на шестерых», «Последний вампир» — 9.

Остальным – 8 баллов.

Оценка сборнику — 10.

Майк Гелприн. Миротворец 45-го калибра. Мои отзывы на произведения сборника с их оценками по 10-балльной шкале и краткой финальной объяснительной запиской

Смерть на шестерых – 7

Лично для меня этот рассказ немножко потерял в качестве (оцениваю по триаде Стругацких «Чудо – Тайна – Достоверность») из-за того, что я не узнал в нём русскую карточную игру «двадцать одно» (знаменитое «очко»). Я сам в неё резался в рабочем посёлке моего детства. Фабула неоднократно изданной «Смерти на шестерых» строится на том, что один из героев проигрывает Смерти. На самом-то деле выигрывает, хоть и жульничает (да и Смерть жульничает). Но я не об этом. Я о том, что у играющих в рассказе очко получается складыванием значений туза и короля. А ведь король в советской игре «двадцать одно» обычно считался за 4 очка, а не за 10. (11 + 4 = 15, а не 21). Это в американском «блэкджеке» с полной стандартной колодой в 54 листа «картинки» (валет, дама и король) «весят» по десять очков. Мне кажется, что, учитывая время действия (Великая Отечественная), естественнее выглядело бы, если б герои играли обычной «русской» колодой в 36 карт, в обычное русское очко. Автор, когда-то профессионально игравший в азартные игры, любезно разъяснил мне, что игра со Смертью вполне могла проходить по описанным им правилам, но, к сожалению, это произошло уже после того, как я рассказ прочёл и первое впечатление о нём составил.

Что касается «Чуда» и «Тайны», то они в «Смерти на шестерых» присутствуют в полной мере. Братья Стругацкие довольны.

Свеча горела – 9

Рассказ, ласкающий душу филолога и сердце книголюба. Гелприн сумел создать непошлую и оригинальную литературную иллюстрацию печального процесса ухода в небытие бумажной книги (да и книги вообще). Примерно в середине вещи я стал догадываться, чем всё закончится, но догадался не обо всём. Написано трепетно и пронзительно. Рэй Брэдбери вытирает слезу. Я не иронизирую.

Миротворец 45-го калибра – 7

Добротный рассказ, да они у Гелприна всегда такие. К сожалению, я ровно дышу к индейцам, ковбоям, кольтам и борьбе добра со злом в эстетике вестерна. А всё из-за того, наверное, что в шестидесятые, в том самом рабочем посёлке моего детства, о котором я вспоминал выше, ближе всего к безбашенным ковбоям были вечно пьяные сельские трактористы, не стоящие на ногах вне кабины гусеничного трактора, но вытворяющие чудеса вольтижировки за его рычагами. Автор в моём прискорбном равнодушии не виноват: Гелприн – молодец, уверенно работает с любым материалом. О`Генри и Майну Риду понравилось бы.

Вот интересно, почему именно этот рассказ дал название книге? Пожелание издательства или автора? Подошло бы для этого название другого рассказа из сборника? Мне кажется, «Чёртовы куклы» тоже могли бы подойти…

Там, на юго-востоке – 6

Милые постапокалиптические роботы. Роботы, потерявшие смысл существования без служения человеку, пропадающие без людей. Рассказ – этакая карамелька в машинном масле. Айзек Азимов улыбается.

Каждый цивилизованный человек — 7

Снова постапокалипсис, снова роботы. Очередной конец света встречают в основном механизмы с искусственным интеллектом той или иной степени мощности. Сказал бы – «бездушные» механизмы, но они не такие. Ведь в рассказе есть и люди – дети, двое уцелевших мальчишек. Самоотверженные железяки помогают им выжить и, возможно, даже возродить человечество. Одного из героев зовут Кир. Но Кира Булычёва я вспомнил не поэтому, а из-за ироничного, светлого, грустного оптимизма, пронизывающего рассказ.

Сидеть рождённый – 7

У меня так писателей не хватит… Но кто сразу пришёл на ум, так это – Уильям Тенн со своим замечательным классическим рассказом «Срок авансом». Правда, Майк Гелприн, искусно смешивая российские бандитские реалии с тюремной псевдоромантикой, идею предварительной отсидки использует как бы походя, между прочим. Срок авансом – это не главное. Главное – что всю мерзопакостную блатоту в рассказе побеждает чистая любовь.

Придурок – 6

Опять (или снова) Дикий Запад. В рассказе есть ранчо, салуны, лошади, бандиты, шерифы. А ещё есть – «придурок, не умеющий стрелять, скакать, плавать, играть в азартные игры, пить виски и волочиться за юбками… Зато с дурным глазом…». А ещё (немножко, совсем чуть-чуть) есть – Генри Каттнер…

Под землёй и над ней – 8

Прискорбно, что прячущиеся под землёй и те, кто пытаются их уничтожить, не могут хотя бы попробовать договориться. Что поделаешь, примеров абсолютного непонимания и смертельной вражды вокруг нас сегодня хватает. Персонажи повести очень живые, очень достоверные. Инфицированные дети подземелья, прозванные «Заразами», обречённые, но борющиеся... Их взрослые наставники, не щадящие себя... Честные храбрые парни и чистые любящие девушки, наверху, среди «Карантинов»... Написано так, что сердце сжимается. Автор заставляет читателя сопереживать своим героям, мучиться, любить и умирать вместе с ними.

Вячеслав Рыбаков и его ранние антивоенные вещи, вот что мне вспомнилось в первую очередь, ну и – «Посёлок» Кира Булычёва, конечно.

Путь Босяка – 7

Зомби меня волнуют ещё меньше, чем ковбои. Поэтому выше, чем 7 баллов, оценить эту вещь не могу, хотя в основе своей она кардинально отличается от традиционного литературного (или киношного) показа инвазии живых мертвецов. Люди в рассказе не заражаются от заполонивших Землю топтунов, летунов и утопленников, не превращаются от их укусов в зомби. Мертвяки Гелприна людей просто-напросто убивают. Откуда же берутся всё новые и новые орды нежити? Авторское объяснение генезиса тотального нашествия умертвий безусловно оригинально и эксклюзивно, как и придуманный главным героем способ борьбы с вторжением. Всю прочую атрибутику, включая род занятий героя («почтарь», осуществляющий связь между разобщёнными укрепзонами, в которых укрывается выжившее население) я уже где-то встречал.

Интуит – 6

Что-то с этим рассказом не так… Его финал оставил меня в некотором недоумении. С той частью, из которой следует, что провидец-герой готов отдать свою жизнь ради возможной победы над агрессивной внеземной цивилизацией, всё ясно. Но к чему там ещё не рождённый ребёнок Стивен Полторацки, ожидающий зачатия из донорских клеток, оставленных героями в генетическом банке, «будущий» Стивен Полторацки со счётом в банке коммерческом? Это плод грядущей любви героев, любви, которая ещё не началась?

Первоапрельская шутка — 7

С логикой в рассказе не всё гладко. Интересующиеся могут посмотреть отзывы на эту вещь на сайте «Лаборатория фантастики». Мне их дублировать не хочется. Автор наметил любопытную интригу, создал героев, придумал обстоятельства, обозначил фантастическое допущение. Всё вышеперечисленное добротно и профессионально совместил. Читателю остаётся погрузиться в этот мрачный фантастический детектив и получить жуткое удовольствие. А если следовать намеченному мною курсу ссылаться на авторов и произведения, всплывающие в памяти при прочтении конкретных вещей сборника Гелприна, то необъяснимые субъективно-интуитивные ассоциации, понуждают меня упомянуть здесь Евгения Филенко с его романом «Отсвет мрака».

Чёртовы куклы – 8

Создаётся впечатление, что создатели фильма «Время» (2011) с Джастином Тимберлейком без стеснения всё позаимствовали из «Чёртовых кукол» (2007) Майка Гелприна: и так называемые «карты жизни», и обеспечиваемые ими жизненные ресурсы, и имплантрированные контрольные индикаторы, и саму идею жизни лишь в пределах оплаченного лимита. Но, если напрячься, можно вспомнить что-то подобное и у литературных предшественников Гелприна. Например, в рассказе Роберта Шекли «Кое-что задаром» или в рассказе Г.Л.Олди «Цена денег». Очень давно придумано и никем не оспаривается крылатое двусловие «Время – деньги». Автор уверенно использует выросшее из этой фразы фантастическое допущение «Время жизни – за деньги», разворачивая картину большой любви и верной дружбы отчаявшихся героев в отчаянных обстоятельствах. И у него отлично получается.

Одна шестьсот двадцать седьмая процента – 8

Майк Гелприн в своих интервью признаётся, что в своё время был профессиональным карточным игроком, а свои первые рассказы (он называет их «игроцкими») написал по заказу покерного журнала. Часть вещей, составляющих сборник «Миротворец 45-го калибра», как бы «замешаны» на карточных играх. Вот и завязка этого рассказа – мастерское описание проигрыша одного из персонажей (рецидивиста Ерша) в «секу». Криминальные коллеги «обувают» Ерша на двадцать штук зелёных и подписывают на мокрое дело. Но завязка – всего лишь первый слой. Далее мы узнаём о личных проблемах «ангехрановца» Олега Саныча (второй слой) и о системе «Ангехран», дистанционно диагностирующей опасные для окружающих состояния её клиентов – бандитов и прочих маргиналов (третий слой). «Ангехран» помогает сотруднику-паранормалу «вживаться» в обстановку контролируемого района, а точнее – в личности подопечных клиентов и с помощью мотиваторов поведения корректировать возможные вероятности событий (четвёртый слой). Но это ещё не всё, не буду всё пересказывать, имеются в рассказе (как обычно у Гелприна) и другие слои. Лучшие традиции Филипа Дика соблюдены.

Ангел-хранитель — 6

Шахматы – игра таинственная, я к ней отношусь с почтением. Поэтому охотно верю, что шахматная доска может стать мистическим зеркалом в черно-белую клетку, в котором отражаются жизнь и смерть. Именно с помощью шахмат и своего волюнтаризма автор связал судьбы героев.

Человеко-глухарский – 7

В этом рассказе шахматы стали средством коммуникации между представителями двух цивилизаций. Две милые красотки-учёные с планеты Сван из системы беты Лебедя, которых спасают пилоты земного грузовоза «Антей» (конечно, их тоже двое, и они – мужчины в самом соку), разговаривают и слышат только в ультразвуковом диапазоне. Всё остальное у «глухарок» в полном порядке. Об этом автор позаботился. Как и о том, чтобы у читателя всё было в порядке с впечатлениями и хорошим настроением. Я вот, например, уловил забавные интонации O`Генри. Не часто, кстати, у Гелприна встречаются такие весёлые, добрые вещи…

Однажды в Беэр-Шеве – 9

Я не очень-то разбираюсь в массе специфических подробностей и терминов, из которых сделан этот рассказ. Но абсолютно все эти детали работают у Гелприна на результат. Чрезвычайно сильная вещь.

Устаревшая модель, одна штука – 7

Ещё один рассказ о добром роботе-гувернёре с человеческой душой. Эх, откуда бы нам их набрать, из чего собрать, таких воспитателей…

Последний вампир – 7

Хороший, крепкий, грустный анекдот.

Поговорить ни о чём – 7

Да, я встречал аналоги случившегося в этом рассказе катализационно-цивилизационного воздействия на неразумных аборигенов у фантастических классиков, например, у Айзека Азимова. Но Гелприн пишет свою историю палеоконтакта, наполняя её своими фирменными фишками, делает её гуманной и человечной. Именно человечной, хотя живых людей в рассказе нет…

Кругосчет – 7

Я не очень понял, как летоисчисление, принятое у аборигенов одной из планет способствовало тому, что они уходили из жизни в заранее назначенное им время. Зато понял, что введение календаря от земного космонавта Григорьева (кстати, наш календарь тоже называется григорианским) здорово помогло её обитателям, слишком серьёзно подгоняющим свои мифологические представления под жизненную реальность, избавиться от неотвратимо-запланированных событий..

Ромб – 10

Канатоходец – 10

Два блестящих, виртуозно сделанных рассказа, завершающие сборник. Два прекрасных рассказа, при прочтении которых имена классиков в моей памяти не всплывали. Может быть, этому мешали мои сентиментальные слёзы? Браво, Майк!

Одно мелкое редакторское замечание

Автор почему-то любит употреблять слово «вовнутрь» (см., например, с. 228, 238, 243 и др.). Я б рекомендовал хотя бы иногда заменять его обычным наречием «внутрь». Всё-таки «вовнутрь» считается просторечным, разговорным вариантом.

Объяснительная записка

Очень надеюсь, что Майк Гелприн не обидится на меня за то, что я пересыпал свои краткие впечатления от его рассказов и повестей, составивших сборник «Миротворец 45-го калибра», фамилиями других писателей. Ни в коей мере я не намекаю на какие-либо заимствования. Гелприн – сложившийся автор, мастер короткой формы, много и активно в ней работающий, к тому же чрезвычайно строго относящийся к собственному творчеству. Некоторая перекличка рассказов Гелприна с вещами старших собратьев по перу, кое-где субъективно отмеченная мною, говорит лишь о том, что чересчур много ваш покорный слуга фантастики перечёл. А имена классиков я вспоминал для того, чтобы, используя их авторитетную литературную ауру, хотя бы приблизительно передать атмосферу и вкус замечательных произведений Майка Гелприна.

Сборник можно условно разбить на несколько тематических блоков.

Больше всего рассказов относится к теме роботов, которым автор склонен придавать человеческие черты. Роботы пытаются привить своим воспитанникам интерес к классической литературе как оплоту духовности («Свеча горела»), учат преданности и взаимной ответственности («Устаревшая модель, одна штука»), предпринимают опасное путешествия для поиска людей в мире постапокалипсиса («Там, на юго-востоке»), воссоздают и воспитывают детей человеческих, передавая им сохранившиеся кусочки знаний и прививая навыки выживания («Каждый цивилизованный человек»), становятся создателями новых цивилизаций, уступая статус богов мертвым людям («Поговорить ни о чем»).

Автор не рассматривает варианты возникновения самостоятельных машинных цивилизаций в безлюдных мирах. Его роботы ориентированы на сохранение и защиту человечества в любых условиях, будь то разрушение цивилизаций или личности. Роботы, действуя на пределах своих программ, до последнего пытаются исправлять то, что творят люди. Это своего рода страховка человечества, гарантия его сохранения. Идеи рассказов этой группы можно счесть спорными, но роботы получились очень симпатичными, им сопереживаешь, за них волнуешься, и они не воспринимаются как машины. Они почти люди, просто другие, в них сконцентрированы фрагменты лучшего в нас.

Вторая большая тема сборника: военная. Мы видим рутинный героизм солдат Великой Отечественной, которые со Смертью не о жизни торгуются, а о возможности выполнить боевую задачу («Смерть на шестерых»). Это производит впечатление даже на видавшую виды Смерть. Самопожертвование во имя победы — одна сторона войны. Другая же: абсурдная жестокость, когда солдаты, сами того не ведая, становятся истребителями детей, превращая их во врагов («Под землей и над ней»), когда сломленный утратой семьи человек привозит в свой дом человекоподобных кукол и заставляет себя верить, что его любимые рядом («Однажды в Беэр-Шеве»), когда людей превращают в симбионтов, способных сражаться еще лучше и эффективнее, но не способных жить обычной человеческой жизнью («Ромб»). Во всем этом для людей в целом или народа конкретных стран нет никакого смысла. Это нужно только для войны тем, кто в ней заинтересован.

Пожалуй, произведения о войне являются самыми сильными в сборнике, особенно рассказ «Однажды в Беэр-Шеве», в котором собственно войны нет. Есть человек и его погибшая семья. Он отказывается верить, создает замену утраченному, чудовищную, на первый взгляд, замену. Но жить-то надо. И религиозное сообщество (в данном случае просто люди, которым не безразлично горе соседа) поддерживает попытку психического протезирования героя, соглашается разделить его самообман. Ложь во спасение идет в разрез со строгим религиозным каноном, но помогает герою сделать шаг в сторону от безумия.

Следующая значительная тема: социальная. Автор рассматривает варианты будущего (или альтернативной реальности), где воровской закон возведен в статус закона официального («Сидеть рожденный»), универсальным платежным средством становится время жизни, а не деньги («Чертовы куклы»), профилактика преступности ведется с использованием тотального аппаратного контроля и манипуляций сознанием («Одна шестьсот двадцать седьмая процента»). Произведения этого блока очень разные.

В пером рассказе показан мир упорядоченной преступности, которая заняла место закона. При этом автор воздерживается от модной ныне идеализации воровской субкультуры. На примере героев мы видим, что в основе законов преступного мира пренебрежение достоинством людей. Основанный на праве сильного мир активно вытесняет мир правопорядка, сектор которого сужен до минимума. Но все-таки он сохраняется, поскольку соблюдение законов преступных сообществ тоже требуется обеспечивать. И не все люди готовы принять криминальную субкультуру, не смотря на специфическую систему школьного образования. Встречаются молодые люди, у которых чувство собственного достоинства к моменту выпуска еще не подавлено. Группа эта совсем небольшая, но все-таки она есть. Не сидеть рождается человек, другие цели в нем заложены.

Второе произведение социального блока — чисто приключенческое. Герои-смертники, действуя отважно и сообща, противостоят могущественной Организации и побеждают. Цена победы высока, но две куклы вырываются из капкана. Правда, социальный элемент в этой истории всего лишь фон для раскрытия характеров. Он прописан достаточно схематично, выжившие герои в финале просто дистанцируются от агрессивных факторов социума, то есть принимают заданные правила игры. Для социальной фантастики это не очень хорошо, но увлекательность и эмоциональность повествования компенсирует слабость идеи. Повесть захватывает внимание сразу и не отпускает до финальной строки.

Третий рассказ — о роли «человеческого фактора» в любом деле. Герой мог и не найти способ предотвращения конкретного преступления. Он не был обязан выходить за очерченные инструкцией границы поиска и, весьма вероятно, не имел права использовать себя в качестве отвлекающего инструмента. Эмоции взяли верх над логикой профессионала.

Произведения социальной направленности показались мне самыми увлекательными. Как социальная фантастика они довольно слабые. Но приключенческая составляющая и персонажи хороши. Александр Дюма рассматривал историю как гвоздь для подвешивания своих романов. Майк Гелприн для своих рассказов сделал таким гвоздем социальный фантдоп. Почему бы и нет? Нормально висят.

Космическая фантастика тоже представлена блоком из трех рассказов («Интуит», «Человеко-глухарский», «Кругосчет»). В первом рассказе показана необратимость космоса в судьбе человека. Космонавт покидает Землю один раз и окончательно, возвращаться ему по сути уже некуда. Второй рассказ — забавная история взаимного соблазнения и любви, а также оригинального подхода к преодолению языкового барьера. Третья вещь философская: о влиянии детерминизма на развитие социальных структур. Вещи очень разные, но в каждой на первом плане интересный персонаж. Он — главный. Остальные элементы рассказа обеспечивают раскрытие психологического конфликта героя.

Вестерны «Миротворец 45-го калибра» и «Придурок» построены на противостоянии характеров: простоватый недалекий герой оказывается вполне себе цельной личностью с собственным взглядом на жизнь. Интересно, что именно один из этих рассказов дал название сборнику. Сравнение книги с пистолетом, в который вселился дух индейца, довольно необычно. С другой стороны, в книге тоже присутствует чуждый читателю дух, влияющий на развитие личности. Книгу, как и оружие, можно отбросить, если дух этот оказывается чрезмерно навязчивым. Рано или поздно мы откладываем книги, из которых выросли.

Есть в сборнике также рассказ о зомбоапокалипсисе («Путь Босяка»), весьма оригинально увязывающий появление зомби с религиозными мемами, детектив («Первоапрельская шутка»), ребенок-инвалид с паранормальными способностями («Ангел-Хранитель»), древний вампир («Последний вампир») и несчастная цирковая обезьяна («Канатоходец»). В этой россыпи самый яркий — рассказ о вапмире, который неожиданно оказывается не банальным кровопийцей, а оператором человеческих эмоций, составляющих основу его бесконечной жизни, и античным божеством к тому же.

Книга впечатляет разнообразием тем, сюжетов, характеров, оригинальными находками и эмоциональностью. При этом рассказы дополняют друг друга, раскрывают важные для автора вопросы с разных сторон, с разных углов прицела. Каждая вещь сборника охватывает несколько важных проблем, поэтому тематическая систематизация рассказов условна. Она лишь позволяет упорядочить калейдоскоп мыслей и эмоций, возникающих по ходу чтения.

Человеческие характеры — сильная сторона большинства произведений. Герои очень хороши: они запоминаются и часто удивляют, их интересно повертеть и разглядеть с разных сторон, благо возможностей таких неоднозначные моменты в сюжетах и мирах предоставляют достаточно. Слабая сторона — в непродуманности социальных конструкций и логических связок сюжета. Динамичное увлекающее действие и переживания героев превалируют над логикой фантастической составляющей. Не миры творит миротворец, а человеческие характеры. Фон многих рассказов скоро забудется, герои — нет. Они как пули 45-го калибра — надежный литературный боезапас.

Хороший многоплановый сборник, умный и эмоциональный, о разном и об одном: о людях, которые во все времена и во всех мирах пытаются оставаться людьми.

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ — от автора, ценителя жизни, и потому часто смотрящего на нее с позиции смерти, мастера по наполнению жизнью героев, будь то кольт, робот, смерть, шимпанзе, зек, ну и конечно – обычный человек.

ЗАЧЕМ МЫ СОКРАЩАЕМ ЖИЗНЬ ДРУГ ДРУГУ?

Названием сборника автор выделил “Миротворца 45 калибра”, герой которого кольт Миротворец любил человечью жизнь сокращать. Может кольт — случайный попутчик Дакоты Смита, а может авторская подсказка: в каждом из нас сидит воин. И время от времени требует выйти на тропу.

Что разделило мир на Верх и Низ (“Под землей и над ней”)? Я переживал и за верхних и за нижних. И думал – неужели дело только в начальниках? Что достали нас своей глупостью, жадностью, беспощадностью, равнодушием. Уже потом, когда высохли слезы, вспомнил про тропу воина. Глупые и беспощадные умудряются сталкивать нас лбами. Значит, умеют нажать на нужные наши точки, и мы уже на тропе войны. Почему мы так управляемы, так легко находимы эти точки?

Ну а мир в “Чертовых куклах”? Самый страшный, что мы позволили создать. Не похоже, что использовали дух воина в нас. Испугали миражом: слишком много нас развелось, скоро будет негде жить, нечем дышать и нечего есть. И мы позволили окончательно посадить всех на поводок – смертельный поводок регулирования жизни.

И “Чертовы куклы” и “Под землей и над ней” – повести из 2007-го и написаны не для конкурсов. Автор бил в колокол. И я не пришел к единому ответу на выделенный вопрос. Но осталось: что-то такое в нас есть, что позволяет кому-то за нас главные вопросы решать. Что делает нас же расхлебывающими все.

Автор пошел дальше в этом направлении. В 2008 – “Там, на юго-востоке”. Мы доигрались. Идут по дороге роботы и ищут хоть кого-то из нас. И еще вариант постАпокалипсиса: опять роботы, но теперь пытаются спасти хотя бы пару детишек (“Каждый цивилизованный человек”).

Похоже, будущее не радует автора. Развитие науки и техники, изобретения и открытия – ни к чему хорошему не ведут. Сам автор считает своим лучшим произведением “Свеча горела” (2011). Стало некогда читать книги, вымерли пишущие. А как же духовность? Что ее теперь будет питать? И лишь никому не нужный учитель литературы да робот-гувернер озабочены этими вопросами. Благодаря им свеча горит и передается в руки детей. Это манифест: тревога, набат и надежда – свеча еще горит. В сегодняшнем тотальном увлечении компьютерными играми автор видит грядущую опасность. Один из редких случаев моего несогласия с автором. Считаю ситуацию с духовностью глубже и не сводящейся только к литературе или крену в науко-технику, игры.

И ЧТО В БУДУЩЕМ? Изобрели мотиватор, привлекли к работе ясновидящих – в результате преступность пошла вниз (“Одна шестьсот двадцать седьмая процента”). Хорошо же?! Но ясновидящий с мотиватором и пультом – не регулировщик на дороге. Здесь не просто выбор безопасного варианта будущего, но и формирование этого будущего. Безопасное будущее маловероятно. Почему-то. И нужен мотиватор, меняющий поведение людей, чтобы невероятность превратить в реальность. Получили мотиватор – манипулятор.

Открыли пси-связь (“Ромб”), и военные тут как тут. Стали из людей делать боевые звенья. Я вообще симбиотов не люблю и боюсь. И еще раз в этом утвердился. Стереть из памяти семью, родину, друзей?! Поменять личную индивидуальность на коллективную?! — Бр-р-р.

Изобретение ментоскопа (“Первоапрельская шутка”) вроде бы только на пользу: преступность снизилась, скрыть преступление стало невозможно. Но люди ведь ушлые создания. Особенно женщины. Всегда придумают, как из общественной пользы личный интерес сцедить, заодно чувствам выход дать. Замочить и спрятаться. Или подставить. И что ментоскоп? – женских ручек-то и не заметил.

НЕ ВСЕ ТАК БЕЗНАДЕЖНО. Во-первых, не всякое будущее мрачное. В “Интуите” землян, если и ждет неприятность, то извне. В ”Человеко-глухарском” – идиллия и благодать. Славные роботы даже помогли инопланетной жизни в цивилизацию развиться (“Поговорить ни о чем”).

Во-вторых, есть палочки-выручалочки – герои. Их – на любой вкус. Они или выруливают ситуацию или дают надежду. И само собой, каждому приходится решать проблему выбора. В первую очередь я бы выделил Смерть – ту, что на шестерых. Не палач. Не приспешница разных мастей убивцев и душегубов. А кто она? Не знаю, как было в начале времен, но за эти годы она насмотрелась всякого и не скрывает уже, что ей не все равно, что происходит, что ты делаешь и как. Сочувствует тебе, помогает, чем может, устало несет свой крест. Самое яркое впечатление из всех героев. С такой Смертью я начинаю думать, что и впрямь могу влиять на ход событий, на судьбу…

К Смерти автор не равнодушен. Под разными углами на нее смотрит. Совсем другая Смерть приходит в цирк (“Канатоходец”) отдохнуть пару часов, самой выбрать жертву. И старый Беппо, больной, злой, много раз битый шимпанзе пытается ее обмануть, спасая друга. Подставляется сам. Потому что в конце жизни ему повезло – нашел друга, встретились два одиночества. И случается история, от которой ком в горле. И еще долго грустно и светло на душе.

И даже если герой мне не понятен, как мальчик-даун в “Ангеле-хранителе”, он все равно нацелен на добро, спасает две жизни. И этим занимается большинство героев, потому как кто-то должен. И когда в нужном месте не оказывается людей, выручают роботы, еще одни любимые персонажи автора.

НЕ СМОТРИ, ЧТО ЖЕЛЕЗКА. Еще один робот-гувернер (“Устаревшая модель, одна штука”), и опять мальчик и девочка. Что-то есть в этих железках, что делает их верными, а зачастую единственными друзьями. Из тех, что не предадут, всегда рядом, подставят плечо. Тема детей явно беспокоит автора. Они часто мешают нам, взрослым, требуют слишком много внимания, терпения, любви. И находят у роботов, бездушных, кажется, железяк. Даже любовь.

И совершенно замечательные роботы в “Поговорить ни о чем” — для меня. Но для автора они обычные, то есть не просто сделанные людьми, а получившие от них каким-то образом нечто большее, чем программы Защитника и Распределителя. Что создает в них трогательные потребности, в том числе — поговорить со своими мертвыми наставниками. Пару минут. Ни о чем. Но обо всем. Это, оказывается, очень важно. Только ли для них?

Для меня особенно важно, что роботы наделены еще одним редким среди людей качеством – несут всю свою жизнь благодарность к тем, кто вкладывал в них душу. Самих же роботов больше всего беспокоит ненужность людям. Я, наверное, робот. Меня это тоже сильно беспокоит.

Трогательно, до пронзительности, проявляется в роботах ВЕРА. Очень важное понятие для автора. Так или иначе присутствует в каждом рассказе. Мнение большинства: что в роботов вложили, так они себя и ведут. Вот только – что вложили? Не покидает ощущение, что вложили и часть своей души, и она отзывается, проявляется по-человечески. За глуповатым, с дырявой памятью роботом Томом пошли остальные роботы. По сути – в никуда. Но так сильна вера в Томе – все пошли на этот неведомый юго-восток. Думаю, не случаен именно Том – няня-гувернер. Вера в светлое будущее детей – главная в каждом из нас.

И НАКОНЕЦ, МЫ … Впечатался в память почти потерявший рассудок еврей (“Однажды в Беэр-Шеве”). Потрясение, когда я понял, кто его семья. Зачем же мы убиваем друг друга?

Очень рад знакомству с Маратом из “Человеко-глухарского”. Лидер по натуре, яркая цельная личность. Так уместно звучит его “согласен”, развеивающее даже намек на конфликт, окрашивающее диалоги легкой иронией и юмором. Позитив, находчивость, оптимизм. На таких все и держится. Я б с ним и в космос полетел.

Еще одна авторская особенность: зеки у него часто проявляют лучшие человеческие качества. Вот и Валет (“Чертовы куклы”) таков. Он точно не марионетка, потому что привычный ему мир блатных устроен очень жестко. И он умеет в нем выживать. Знает, что делать в любой ситуации. При необходимости – повести за собой.

И лагерник Алесь Бабич (“Смерть на шестерых”) — не только разбитной и бесшабашный — он сохранил невыжженной душу. И там расцвела нежность. Пока Смерть ждала. Еще один яркий герой.

ЗАГЛЯНУТЬ В ПАМЯТЬ. Это мне особенно нравилось – посидеть с героями, повспоминать: атмосферу, эмоции, самому побродить по памяти, заглянуть в пыльные ее уголки, приблизиться к детству, а то и войти в него. Со звуками колес повозки, ночными шорохами, возгласами цирковых. Под музыку колоритных еврейских слов, экзотичных с Дикого Запада. Порыться в забытых книжных полках: Хемингуэй, Маркес, Пастернак…

ВОТ ТАКОЙ СБОРНИК. Рассказы за 2007-2014 гг. Меньшая часть. Но взгляды автора на жизнь (и смерть!) передавшие. Жизненные ценности отразившие. Боль и пожелания нам транслировавшие. От прямого манифеста до намеков.

Пять десяток и три девятки на 22 рассказа (треть!) – столько в сборнике рассказов уровня победителей конкурсов Фантлаба, Колфана… На мой взгляд.

Еще бы. Прекрасный язык, живые и столь разные герои, оригинальные и понятные идеи. Картинка действия всегда четкая, объемная, со звуками и запахами, эмоциями и смыслом. Остальное – штрихами, тенями, в которых иногда таятся нестыковки. Порой автору не до них. Иной раз специально, чтобы все внимание – на сцену.

И все эти девятки, десятки бьют по нашей броне и пробивают ее. Пусть не все, не у всех. От кого мы закрываемся? – вопрос, оставшийся во мне.

Несколько рассказов удостоил пятерками и шестерками. Но это не мешает мне оценить сборник по максимуму.

За восемь лет этого суматошного века Майк Гелприн опубликовал чуть ли не сотню разных фантастических рассказов (а написал ещё больше), так что выбирать было из чего. Половина из двадцати двух произведений сборника уже публиковалась неоднократно, новых рассказов два-три, так что это некий «отчёт» о проделанной работе. И выстроен он профессионально — ведь от композиции (последовательности) тоже зависит восприятие читательское.

Начинается/заканчивается сборник некими «притчами». Уже в «Смерти на шестерых» автор даёт понять, что книга стандартной не будет – ведь в этой истории диверсионную группу времён ВОВ посещает сама Смерть… И в итоге пертурбаций психологических решает помочь партизанам – ну просто фантастика! Немного о деталях, в большинстве рассказов Гелприн внимателен к ним, в шахматах, покере и блатной фене он разбирается замечательно. Но иногда детали «прилажены с зазором», вот вес пулемёта ДП автор указывает более-менее верно, но «шмайсер» пресловутый – это явно MP 40, да и термина «кинология» не знали в СССР, только «служебное собаководство»…

Отчасти «мистических» рассказов в сборнике ещё три-четыре. Свой неукротимый дух «вселяет» в кольт (в знак благодарности) вождь Ревущий Бык в вестерне «”Миротворец” 45-го калибра». Столкновение психологий индейца и янки играет здесь роль более важную. «Законом называют набор правил для глупцов» — есть в этой сентенции сермяжная правда.

Ковбои, шерифы, стрельба и смерть фигурируют и в рассказе «Придурок», а также «экстрасенс», говоря современным языком. (Кстати о языке, «выпасают стадо» на пару секунд сбило ритм чтения.) Вот покер для автора – игра «родная», это чувствуется. В конце рассказа читателя поджидает небольшой «концептуальный переворот»… Неким «чудесным» образом спасает из смертоносных ситуаций героев — в отлично выстроенном рассказе «Ангел-хранитель» — урод-инвалид, и тут сопереживание читательское очень вероятно.

В нескольких произведениях существенная роль отведена роботам. Даже если, как в рассказе «Свеча горела», речь совсем не о них, а о людях будущего, в котором «литературу отменили». «Литература – это не только о чём написано, это ещё и как написано». Рассказ написан «хорошо», робот ДРГ-439К оценил бы…

«Там на юго-востоке» — только о роботах, правда «психология» их, конечно, человеческая. Неплохо написан «еврейский» рассказ о роботах (точнее о еврейских судьбах) «Однажды в Беэр-Шеве», ещё лучше – «Устаревшая модель, одна штука». Добрее робота Пита всё же оказываются люди, хотя бы некоторые. В рассказе «Поговорить ни о чем» роботы Расп и Деф становятся (после катастрофы и гибели людей) основателями иной цивилизации на другой планете. А рассказ всё равно о чувствах-желаниях человеческих – удачно обрисованных.

Другие рассказы о будущем можно, наверное, отнести к НФ (а можно и не относить). Пост-апокалиптическая история «Каждый цивилизованный человек», несмотря ни на что, оптимистична. Написанный «с чувством» рассказ/повесть «Под землёй и над ней» о жизни в «зоне», заражённой вирусом Бугрова-Циммера, трагичнее… Зато он показывает, что в чувствах человеческих Гелприн «немножко понимает». Кошмарные картины «пост-апа» — декорации рассказа «Путь Босяка», автор тут пользуется некоторыми штампами, но вполне уверенно. Это такой «Почтальон» по русско-американски, с окончанием неожиданным.

Среди рассказов о «некоем будущем» есть криминальные. «Сидеть рождённый» — «Срок авансом» на блатной фене. Как формальный эксперимент с языком – совсем неплохо. Но удачнее детективная «Первоапрельская шутка»: в мире всегда будут преступники, несмотря на всевозможные «ментоскопы/биоресиверы»: шерше ля фам…

Преступная «Организация» играет немалую роль в мире будущего, изображённом в самом большом произведении сборника, в повести «Чертовы куклы». Но повесть не о «делишках» по хищению жизненных ресурсов, это рассказ о людях непростой судьбы, осознанно идущих на смерть ради жизни других. Есть счастье в жизни – хотя и не каждому. Не дают покоя автору проблемы преступности, история «Одна шестьсот двадцать седьмая процента» это подтверждает. И вновь главное тут – проблема выбора. Некий институт «Ангехран» из всех вариантов будущего «окольцованных» индикаторами агрессивности преступников даёт возможность осуществиться самому безопасному, да только, чтобы это получалось, надо иногда самому «научнику» идти на смертный бой…

Включены в сборник рассказы «космические»: «Интуит» — рассказ серьёзный, героям надо принять решение, и это совсем не легко. «Человеко-глухарский» — рассказ другой, занятный. Два земных мужика спасают двух симпатичных инозвёздных «глухарок» с матриархальной планеты, что в итоге – конечно же, любовь!

О любви, земной и внеземной, ещё пара рассказов. «Последний вампир» — воспоминания древнего «вурдалака», оказывающегося на самом деле… совсем иным, ударная концовка у рассказа! Столкновение земной и «сказочной цивилизации гномов» далёкой планеты в 2347 году от Р.Х. рисуется яркими мазками в рассказе «Кругосчет». А любовь-то едина, толкает она и там на ломку традиций… Рассказ научно-фантастический и ненаучно-мистический, и от этого он только лучше/экзотичнее.

Разные у Гелприна рассказы, «Ромб» — приключения боевого квартета, объединенного пси-связью, «Канатоходец» — притча на тему «любовь побеждает смерть». Объединяет рассказы (аннотация на этот раз почти не врёт) вот что: их героям надо делать некий выбор, и в критических ситуациях люди у Гелприна остаются людьми (в самом лучшем смысле этого слова).

Даже в наши времена тотальной демократии осмелюсь рекомендовать книгу к прочтению как прекрасный пример использования российским гражданином (проживающим в США) марксистского закона перехода количества в качество.

Увидев название этого прекрасного сборника, в моей голове сразу возник старый добрый кольт, легендарный револьвер Дикого Запада. И сам рассказ, чье название увенчало всю книгу, просто пропитан этим духом. И это здорово. Уверен, что воспоминания о Клинте Иствуде и прочих запоминающихся и колоритных актеров, игравших в вестернах до сих пор живы в сердцах тех людей, которые некогда смотрели эти кинофильмы еще на VHS. Ну да ладно, речь здесь не о вестернах, оружии, а о сборнике рассказов. Скажу сразу, что с творчеством данного автора встречался еще до оформленного сборника и часто его произведения бросали меня в думы. Тот же рассказ «Свеча горела» просто заставляет задуматься о будущем нашего мира, о будущем самой литературы. Так как моя специальность связана с оной, то для меня такой рассказ — ужастик. И я надеюсь, что автор тут не пророчествовал, а лишь показал только возможный вариант развития нашего социума. Что же касается других рассказов, так же не мало меня порадовавших во время чтения, то я скажу кратко и просто: я рад, что у нас есть такие писатели. Свежий и новый взгляд — то, что сейчас нужно, просто необходимо.

Оценки самим рассказам я бы поставил максимальные, но тогда многие подумают, что либо это предвзятое отношение, либо незнание. Посему, для меня лидером среди сборника, как ни странно, является «Свеча горела». Ему 10 баллов. За ним идут рассказы, которые заслужили не меньшую оценку, то есть 9 баллов: это «Миротворец 45 калибра» (ну люблю я Дикий Запад, и все, что с ним связано), «Чертовы куклы», «Ангел Хранитель» и «Каждый цивилизованный человек». Остальные же произведения получают счастливое число 7. Думаю, это не низкая, а достойная оценка. Стоит пожелать, напоследок, автору удачи и творческого успеха. Будем надеяться, что Майк Гелприн будет трудиться не покладая рук на ниве писателей и вразумлять современное общество своими произведениями.

Я люблю рассказы, даже больше, чем повести. Может быть оттого, что рассказ – это словно сливки на молоке: только самое вкусное. Иногда рассказ написать даже сложнее, чем более большое по объему произведение и не всем это удается, поэтому я с некоторой осторожностью начала читать сборник нового для себя автора: Майка Гелприна и… нисколько не пожалела.

Начну с того, что каждый его рассказ затягивал атмосферой тайны и недосказанности, увлекал за собой, давал обещание удивить и ни разу не подвел. Начиная читать любой из рассказов сборника, оторваться я уже не могла. Наверное, их особое очарование именно в том, что автору, словно он опытный детективщик, а не фантаст, удавалось держать интригу до конца, неизменно удивляя на последних страницах. По хорошему удивляя, даже восхищая ловким поворотом событий, выходом из ситуаций, у которых, казалось бы, нет решения. «По насыщенности интриги особенно можно выделить такие рассказы, как…» — начала было писать я, но, бегло просмотрев оглавление и освежив рассказы в памяти, поняла, что мне просто пришлось бы переписать весь список сюда. В каких-то рассказах тайна, увлекающая за собой, выражена более ярко, в каких-то слабее, но присутствует всегда.

То, что меня еще подкупило в рассказах Гелперина, это то, что в них автор исподволь рассуждает об общечеловеческих ценностях, что не может оставить равнодушным. Останемся ли мы людьми перед лицом неминуемой смерти («Смерть на шестерых»), что одержит верх над человеческой душой: ее темная или светлая сторона («Миротворец 45-го калибра»), что делает человека – человеком, только лишь определенные физические параметры, или люди – это нечто большее («Придурок», «Под землей и над ней»), и какими же качествами надо обладать, что бы не перестать быть человеком, оставаться им, несмотря ни на что («Последний вампир», «Чертовы куклы», Каждый цивилизованный человек»). Это еще далеко не все вопросы, которые поднял и постарался на них ответить автор.

Я смогла выделить несколько тем, на которые можно условно разделить рассказы. Это рассказы, которые рисуют так называемый постапокалиптический мир: «Там, на юго-востоке», «Каждый цивилизованный человек», «Под землей и над ней», «Путь Босяка». Рассказы о роботах (сразу навеяли мне воспоминания о Айзике Азимове и его знаменитых трех законах робототехники): «Свеча горела», «Каждый цивилизованный человек», «Однажды в Беэр-Шеве», «Устаревшая модель, одна штука», «Поговорить ни о чем». И рассказы, рисующие миры возможного будущего, которое ожидает человечество (в отличие от постапокалиптических рассказов, катастрофы не произошло): «Интуит», «Первоапрельская шутка», «Чертовы куклы», «Одна шестьсот двадцать седьмая процента», «Ромб», «Сидеть рожденный». Рассказы о иных цивилизациях: «Человеко-глухарский», «Поговорить ни о чем», «Кругосчет». Рассказы, обманчиво простые, действие которых разворачивается в привычной обстановке нашего мира, о котором, казалось бы, читателю должно быть известно все: «Смерть на шестерых», «Миротворец 45-го калибра», «Придурок», «Ангел-хранитель», «Последний вампир», «Канатоходец». Но и в этих рассказах автор находит, чем удивить своего читателя. Конечно, строго разделить по темам рассказы нельзя, в некоторых из них присутствуют две или даже три, и в этом, я считаю, особое мастерство писателя.

Правда, и у меня возникло несколько вопросов к автору. Я, как человек, далекий от карточных игр, конечно, возможно, отличу вальта от короля, но на этом мои познания и заканчиваются. Автор же, видимо, большой знаток карточных игр, очень часто в своих рассказах вводит сцены с ними. И тут я понимаю, что ничего не понимаю. Глаза бездумно скользят по строчкам, и рассказ начинает терять свое очарование, так что я или пропускаю такие сцены, или просто пробегаю их глазами. Можно было бы допустить такой прием в одном рассказе, но, увы, их было несколько. Надеюсь, автор не будет в обиде на мое замечание, но понять о чем идет речь несведущему человеку практически невозможно.

Другой вопрос по поводу рассказа «Чертовы куклы». Он был написан до того или после, как вышел фильм «Время» и если после, то, наверное, надо было дать ссылку на него? Или нет? В авторском праве я не сильна.

И, мои оценки рассказов, по десятибалльной шкале. Сразу скажу, трудно мне было их выставлять, потому что каждый рассказ по-своему очарователен, ниже семи баллов я не смогла поставить ни одному. И остальные оценки – это всего лишь мое субъективное мнение, отражение моих вкусов и пристрастий. У другого читателя они могут быть противоположны моим.

Смерть на шестерых — 7

Свеча горела -8

Миротворец 45 калибра -8

Там, на юго-востоке -9

Каждый цивилизованный человек- 10

Сидеть рождённый — 9

Придурок — 9

Под землёй и над ней — 8

Путь Босяка — 8

Интуит — 7

Первоапрельская шутка — 9

Чёртовы куклы — 10

Одна шестьсот двадцать седьмая процента — 9

Ангел-хранитель -7

Человеко-глухарский — 9

Однажды в Беэр-Шеве — 7

Устаревшая модель, одна штука — 9

Последний вампир — 8

Поговорить ни о чём -10

Кругосчёт- 10

Ромб — 9

Канатоходец — 7

Хочется сказать большое спасибо автору за его рассказы, которые доставили мне так много счастливых минут. Его рассказы – умная фантастика, фантастика для думающих, чувствующих читателей.