Виктор Мартинович «Мова»

«Мова» — это в первую очередь антиутопия. Причем не подростковая и наивная, а мрачная, серьезная и реалистичная. В недалеком будущем Западная Европа умирает, как и предсказывают наши политики. Под напором мигрантов белые европейцы выродились и пребывают в полной нищете и деградации, пытаясь походить на своих новых господ. Вместо старых религий люди молятся на бренды в современных храмах-маркетах.

Совсем по-другому обстоят дела в Союзном государстве России и Китая, которое отделено от остального мира новой великой стеной. Здесь жизнь сытая и размеренная, по телевидению бесконечно транслируют отупляющие передачи, легализованы проституция и наркотики, даже тяжелые. Но по улицам городов все равно рыскают агенты Госнаркоконтроля. Только на сей раз ищут они не кокаин и героин, которые можно без проблем купить в аптеке, а новый психотропный наркотик, бумажки с текстом, которые действуют только на белорусов или «тутэйшых», как они сами называют себя.

Центром новой цивилизации стал Китай. Москва, Минск и прочие города превратились в провинциальные райцентры. Бывшая Беларусь стала Северо-Западными территориями, огромной приграничной зоной. В центре Минска, на Немиге, возвышается миллионный, многоуровневый чайна-таун, которым управляют триады из Гонконга и Шанхая. Именно Китайская мафия и руководит оборотом мовы, которая является то ли опасным наркотиком, то ли путем к спасению нации.

Отличный роман, интересный, захватывающий, разноплановый. В нем переплелись судьбы нескольких героев — диллера, торчка, бандитов и бойцов сопротивления. Автор умело играет с подачей, языком и литературными приемами. По общей стилистике больше всего напомнил мне работы Гибсона и Дика, хотя киберпанка, как такового здесь нет. Разве что чуть-чуть и в самом конце. Еще, конечно же, напрашиваются аналогии с великим романом Рэя Бредберри «451 градус по Фаренгейту».

Читая первые страницы этой книги, я было решил: то, что надо, «мой» роман! Ещё бы, ведь герой «Мовы» находится в сильнейшей эмоционально-наркотической зависимости от языка, от слова, от текста, а я и сам давно такой. Но, проглотив несколько десятков страниц, я понял, что всё не так просто. Во-первых, «торчит» персонаж не от замечательной стилистики и гармонии вообще языка, а исключительно и конкретно от чистой беларуской мовы. И не надо считать моё написание прилагательного «беларуской» ошибкой, я его произвожу здесь не от старой «Белоруссии», а от нынешней «Беларуси». Во-вторых, основных героев, рассказывающих о происходящем, в книге на самом деле – двое: Барыга и Джанки. Правда, излагают они свои мысли настолько сходным образом, в такой одинаковой манере, что я с разгону не сразу сообразил, что чередующиеся главки («Барыга» – «Джанки» – «Барыга» – «Джанки» и т.д.) написаны от лица разных персонажей. В-третьих, фрагменты посторонних произведений, вставленные в книгу и являющиеся неким аналогом наркотической субстанции, приведены в русскоязычном варианте романа именно на беларуской мове. С одной стороны, это хорошо: такие абзацы чётко выделяются на фоне всего остального контента, с другой – плохо: мне, не знающему языка Якуба Коласа и Язэпа Лесика, трудно по достоинству оценить всю кайфовую прелесть строчек колдовского «кода, по которому структурировано бессознательное». Хотя… Наверное, уступая своему бессознательному, я иногда, на давних фантастических фестивалях, просил покойного Николая Чадовича «поговорить на мове». И Коля что-то говорил, а я с упоением слушал певучую и грубоватую (в моём примитивном понимании) белорусскую речь. Кстати, в первые минуты употребления «Мовы» Виктора Мартиновича мне на ум почему-то пришёл украинский поэт и прозаик Сергей Жадан. Что-то есть похожее в нарочитой евроинтернациональной стилистике и напористой западной технике письма этих авторов... И Жадан не заставил себя ждать – его «Березень у циганських районах», переведённый на мову, имплантирован Мартиновичем в роман и превращён там в мощнейший «несубстанциальный психотроп».

Пунктирно о сюжете и коллизиях. Время действия я вычислил путём несложных арифметических подсчётов. В романе упоминаются разные календари, но по григорианскому – 2043 год. Близкое будущее. Союзное государство России и Китая отделено от Евросоюза Великой Китайской стеной. Место действия – Минск, обычный город Северо-Западных земель Союзного государства. От Минска недалеко и до Варшавы. А из Варшавы наркодилер Барыга, его зовут Сергей, возит стафф – свёрнутые бумажки с текстами на мове (свёртки). В Союзном государстве мова строжайше запрещена, ни одного печатного издания на мове в стране не осталось, за соблюдением запрета следит огромный, суровый и влиятельный Госнаркоконтроль, карающий трафикеров смертной казнью. Антиутопия. Почти «451 градус по Фаренгейту». Бездуховность. Культ потребления. Поклонение шмоткам. Полнейшая бездуховность. Заурядные философские откровения героев. Китайские жилые муравейники прямо на минских исторических постройках (что-то похожее на облепленный лачугами «Гольден-Гейт» Гибсона в его «Виртуальном свете»). Всеобщая бездуховность. Любви нет. Семьи нет. Офисная тина. Рекламный цинизм. Тотальная бездуховность. Китайские триады. Провинционализм. «Тутэйшность». Беларуский национализм. Сопротивление. Мова – это единственный нематериальный наркотик, который воздействует на тутэйших. Мова для них – это этика. Мова – это возрождение. Мова – это исконное понимание того, что есть добро, а что есть зло, зашифрованное в словах. Сергей пытается в чудом провезённых через таможню сонетах Шекспира (в переводе на мову Владимира Дубовки) найти нужные слова, в частности ещё одно, кроме «любоу» и «каханне», забытое слово, обозначающее чувство, связывающее мужчину и женщину, «которое вмещает всю нежность связи между тобой и твоим любимым». Это слово позарез, жизненно необходимо загадочной Элоизе, возглавляющей Сопротивление...

Динамично, порой непредсказуемо, порой трагично. Местами, конечно, вторично. Читайте. Во всяком случае, в процессе освоения «Мовы» я немедленно заказал доступную сейчас в «Лабиринте» первую книгу Мартиновича «Паранойя» (2010), в Беларуси запрещённую. А заодно открыл для себя неожиданного белорусского художника Язэпа Дроздовича (1888-1954), картина «Космополис» которого использована в оформлении обложки «Мовы» (2014), изданной в переводе на русский язык Лидии Михеевой в Вильнюсе без указания тиража и прочих привычных выходных данных.

Достаточно очевидна перекличка книги Мартиновича с самым известным романом Рея Брэдбери: Государство запрещает чтение определённого рода литературы. Поиском и уничтожением запрещённых текстов занимается организация, которая, казалось бы, не должна иметь к тому отношения (пожарная служба / наркоконтроль). Главный герой книги, находящийся в гуще событий (пожарный / барыга-контрабандист), постепенно осознаёт происходящее. Толчком к этому становится его встреча с необычной, непохожей на других, женщиной. В итоге он сближается с людьми, которые, действуя в подполье, противостоят карающим органам государства.

Действие в романе развивается достаточно быстро и своеобразными зигзагами – словно на петляющей реке. Вроде бы только вгляделся в открывающийся ландшафт на берегу, и тут же поворот, и открывается совсем другой вид. Вначале перед нами постепенно но неуклонно сходящиеся истории барыги Сергея, торгующего сильнодействующим наркотиком – мовой, и так и не названного по имени джанки, подсевшего на этот наркотик. Затем повествование захлёстывает совсем другая тема – противостояние тех обитателей Западного края, которые борются за сохранение исторической памяти и культурного кода своего народа, и властных структур, ставящих перед собой прямо противоположные цели.

Самые важные, самые пронзительные строки в этой книге написаны не Виктором Мартиновичем. Полагаю — это не просчёт и не недоработка автора. Так им это и задумывалось. Они написаны Цёткай — под этим именем действует и одна из героинь романа. Собственно для того, чтобы эти написанные в 1914 году строки из статьи-призыва «Шануйце роднае слова!» прозвучали по-новому, и был написан этот роман. Без особых, впрочем, надежд и ожиданий на то, что от этого будет какой-то эффект – концовка романа достаточно внятно на это указывает. Увы, бороться с апатией и безразличием общества – на поверку ещё более сложная задача, чем противостоять силовым структурам могущественного государства, в чём убеждаются и герои книги Виктора Мартиновича.

(Чуть подробнее — в АК: https://fantlab.ru/blogarticle34600)