Хулио Кортасар «Лента Мебиуса»

...Эстетики этого рассказа — многие принять, все же, так никогда и не решаться. Но те, кто все же рискнет оказаться за пределами собственного, устоявшегося миропонимания, вполне ощутят, что рассказ объективен, и что в нем так же мало произвольного вымысла, как и искусственно-декоративной окантовки. Прием, типичный для всех «алгебраистов» и сторонников теории «глобализированного» гипертекста: чтобы сжать неограниченное пространство контекстуального допущения, Кортасар возводит его в куб. Куб — это единое первичное ядро, которое позволяет сформировать в одном рассказе всю сложность временных и социальных категорий, размещенных в границах достаточно негабаритного по размеру текста. Зная о том, что женщина — это целая вселенная, Кортасар изучает ее совсем в других параметрах: в экстремальных обстоятельствах, в сложном переплетении двух судеб: Жанет и Робера, в возрастном прерывистом алгоритме, в неосознанном еще, подсознательном стремлении друг к другу двух молодых людей.

»...Будь ей доступна мысль, ее сознанию, наверное, представилась бы гусеница, совершающая путь по свернутому в воздухе листу, проползающая сначала по одной его стороне, потом по другой, и снова — бесчувственно, бесконечно — лента Мебиуса...», утверждает Кортасар. Эти символы, поставленные в один ряд: куб, гусеница, лента Мебиуса, гиперболизированная мораль, как внутренняя, так и внешняя — оказались необыкновенно уместны в рассказе такого типа, где можно было их удачно совместить с любовной реалистической магией.

В целом, рассказ интересный, восприниматься может по-разному, вызывает много трактовок, и в нем есть немало уже совершенно реальных переходов от обычных приемов психоанализа — к абсолютно другой по своей изначальной природе методологии фантастических допущений.

Многие писатели и не только фантасты пытались изобразить «жизнь после смерти» своих героев, не понимая, что Смерть это некоторое предельное Другое, совершенно не похожее на жизнь. Невозможно узнать, что именно в жизни автора: возможно, впечатления психоделического опыта, либо просто проявление его огромного дарования помогло ему так описать загробные скитания души.