Ивонн Хауэлл «Апокалиптический реализм: Научная фантастика Аркадия и Бориса Стругацких»
Братья Аркадий и Борис Стругацкие были самыми популярными российскими писателями-фантастами с момента их первой публикации в 1959 году. Неизменная большая популярность их произведений в течение трех десятилетий в условиях меняющихся политических и литературных реалий тем более интересна, если принять во внимание, что их первичной читательской аудиторией была российская научно-техническая интеллигенция — та часть общества, чьи ценности и установки сыграли важную роль в преобразовании Советского Союза. Это живое и оригинальное исследование творческой эволюции Стругацких как представителей целого поколения российских ученых является своевременным и уникальным.
2021 г.
Издания на иностранных языках:
1994 г.
Отзывы читателей
Рейтинг отзыва
[ 11 ]
Изенгрим, 4 сентября 2023 г.
Довольно неровная книга, в которой Ивонн Хауэлл, преподающая в университете Ричмонда русскую/советскую литературу во всех ее проявлениях, пытается втолкнуть в книги Стругацких всевозможные затхлые литературоведческие тропы, с нехорошей жадностью высматривая любые, даже самые слабые признаки апокалипсиса везде где они есть (а также там, где их нет).
Ощущение, что книга состоит из двух несмешивающихся частей. В одной — довольно интересный разбор трилогии Максима Каммерера. (Особенно впечатлил разбор «Жука в муравейнике», который я никогда понять не мог и что там вообще происходит.) В другой, местами просто нечитабельной, — просто упражнение в литературоведении: как будто автору для поступления в какой-то тайный профессиональный орден надо было пройти испытание и доказать, что она может написать псевдоосмысленный текст на птичьем языке по любому рэндомному писателю. Полагаю, испытание зачлось и Хауэлл получила свои печеньки. И хотя попытки хоть тушкой хоть чучелом впихнуть нацизм в «Улитку на склоне» раздражают, но чего нельзя отнять — автор сумела доказать сильную (а то и основную) апокалиптическую составляющую книг Стругацких.
Как я уже сказал, Хауэлл не понаслышке знакома с русской литературой, а также русским языком, но постоянно сталкиваешься с какими-то стремными моментам, после которых хочется ударить себя рукой по лицу. Например, она упорно называет КОМКОН комитетом, хотя это натурально комиссия — ричмондский профессор то ли не видит разницы, то ли имеет дело с плохим переводом, то ли подгоняет факты под свои убеждения, потому как тогда можно толсто намекать, что это тот самый комитет, ну вы поняли. А намекать она любит.
Если в книге упомянут котлован — то конечно же, в кустах сидит Платонов. Если кто-то умер при Сталине — стало быть, в лагере, по-другому в те времена не умирали. И опять-таки, русский даже слово la guerre не может произнести без того, чтоб автор тут же не увидела совпадение со словом лагерь. Павлов был бы в восторге...
Хауэлл по ее книге саму впору анализировать — «особенности восприятия России американским интеллигентом конца двадцатого века». Скажем, ни разу слова российский/русский/советский не стоят с положительным определением — все больше сломаный, искаженный, унылый. Любые советские пейзажи безапелляционно сравниваются и уподобляются катастрофе и апокалипсису. Кроме того, кажется, что автор ко многим советским терминам привносит какие-то собственные аллюзии, которых вполне возможно у читателей Стругацких не было, да и у самих Стругацких тож.
Не буду врать, что книга плохая и совсем ненужная. Местами она довольно интересная, она занятно структурирована, некоторые главы поражают своей четкостью и убедительностью, и хотя иногда кажется будто автор пишет что-то совсем выдуманное, она обычно неплохо аргументирует. Но когда начинаются общие рассуждения, и изо всех щелей лезут ссылки на Николая Федорова, на какие-то древние гностические притчи, и обязательно надо упомянуть ни к селу, ни к городу Белого и Соловьева, и явно хочут образованность свою показать, смысл куда-то улетучивается, темп пропадает и ты изумленно думаешь — однако! не просочиться бы в канализацию.