Владимир Набоков «Комментарий к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин»»

Вообще говоря, это нелегкое чтение. Набоков выступает здесь как минимум в трех ипостасях: ученый-филолог-переводчик (не литературовед), русскоязычный читатель «Евгения Онегина» и ревнивый собрат Пушкина по цеху. Есть, пожалуй, и четвертая ипостась: историка-биографа. Она особенно проявляется в том, как скрупулезно Набоков восстанавливает историю жизни знаменитого предка Пушкина – Абрама Ганнибала. Так вот, все эти «ипостаси» очень своеобразно, можно сказать, «по-набоковски» переплетаются в тексте Комментария.

Следует иметь в виду, что данный Комментарий рассчитан, в первую очередь, все-таки на нерусского читателя, и при том не рядового, а весьма увлеченного русской словесностью. Набоков очень часто приводит издевательские примеры того, как искажали текст Пушкина (а, следовательно, и всю картину «русской жизни») прежние переводчики «Евгения Онегина». На основании неудачных (что вполне возможно) переводов развивается мысль о том, что единственно правильный подход в таком деле – это именно тот самый «буквальный перевод», предложенный Набоковым. В то время как более справедливо, на мой взгляд, было бы сказать, что это один из возможных вариантов перевода, имеющий, конечно, свои неоспоримые достоинства. С точки зрения же обычного читателя вполне приемлемым (не обязательно — единственным) может быть и традиционный перевод с сохранением стихотворного размера, насколько это возможно в английском языке. Как пример можно привести перевод Джеймса Фалена (James Falen), который появился позже набоковского Комментария. В подстрочных заметках к основному тексту Комментария Набоков мимоходом характеризует русских классиков Салтыкова-Щедрина и Достоевского одного как третьестепенного, другого — кажется, как истеричного и скучного, писателя. Подобные замечания по-разному, должно быть, воспринимаются русским и иноязычным читателем. Есть и более забавные высказывания. Так, Набоков называет кириллицу варварским алфавитом, и выражает надежду, что в будущем, она будет заменена латиницей и такие словосочетания как «в душе» будут писаться «v-dushe». Дефис здесь предусмотрен потому, что предлоги, состоящие из одной согласной буквы, Набоков предлагает, видимо, тоже упразднить. Всё это скорее из области курьезов. На мой взгляд, в таких деталях проявляется глубинное противоречие Набокова как личности. Он, будучи русским по культуре, всю жизнь старался быть кем-то иным (американцем). Это уже другая тема. Но я хочу сказать, что Комментарий к «Евгению Онегину» — это еще и «комментарий», в некотором роде, к самому Набокову.

Что касается содержательной части Комментария, то, безусловно, в ней много интересного. Например, существует вопрос (довольно праздный, конечно), о том, сколько было лет Татьяне при первой её встрече с Онегиным. Я выяснил для себя (из приводимого письма Пушкина П. Вяземскому), что семнадцать. Набоков не ограничивает себя никакими рамками и следует своим собственным курсом. Больше внимания он уделяет деталям разного рода, чем привычной по литературоведческим работам интерпретации текста. Точнее говоря, подобной интерпретации он старательно избегает, попутно осмеивая некоторых советских комментаторов «ЕО». В отдельных эпизодах жизнь Пушкина воспроизводится с невероятными подробностями. Из текста, к примеру, можно узнать сколько именно раз Пушкин был болен венерическими заболеваниями, кто и когда был его любовницей, каковы были правила проведения дуэлей в то время, какие деревья росли в саду у Лариных (здесь Набоков пускается в дебри ботанической классификации!). Хотя и нельзя сказать что на этих, в том числе и «пикантных», деталях акцентируется какое-то особое внимание. Вообще, анализу подвергается не столько Онегин, сколько сам Пушкин. Много приведено строк из переписки, различных свидетельств крупных и мелких событий и т.д. Стиль изложения при этом местами то сухой, то полемичный. И иногда возникает впечатление, что за деревьями не видно леса. С другой стороны замысел автора достаточно ясен – воссоздать насколько возможно полную картину жизни, имеющую хоть какое-то касательство к «ЕО» (а это, прежде всего, жизнь его автора), повлиять таким способом на восприятие читателя, а уж он сам пусть делает выводы. Разбирая каждую строфу «ЕО» с точки зрения стихосложения, Набоков может искренне и похвалить Пушкина за удачные строки (часто он использует слово «восхитительный» — восхитительная аллитерация и т.п.), и вынести порицание за слабые, с его точки зрения. Очень интересно наблюдать, как один поэт судит другого поэта, и не какого-то, а «самого Пушкина». Впрочем, в этом выборе он, как мне кажется, всегда безошибочен. Вот по отношению к другим поэтам пушкинской поры и его предшественникам Набоков гораздо более строг, так же как беспощаден он, в след за Пушкиным, к Ленскому — поэту.

В приложении, которое называется «Заметки о просодии», Набоков вкратце сравнивает русскую, французскую и английскую системы стихосложения. Это, по сути, отдельная и очень интересная работа. Косвенно Набоков в ней еще раз оправдывает свою точку зрения на поэтический перевод «EO». Читателю данной работы, да и всего Комментария неплохо бы было владеть английским и французским языками (это даже настоятельно рекомендуется для полноценного восприятия набоковского текста). Не помешают также немецкий и итальянский. Вообще, довольно много внимания Набоков уделил влиянию на Пушкина поэзии Байрона. А «ЕО» был переведен на английский язык более сорока раз. Такое вот взаимное влияние двух великих культур.

По прочтении Комментария остается впечатление чего-то очень значительного. Не стал бы рекомендовать данный опус всем и каждому. Но, несомненно, эта работа Набокова уникальна как по своему объему и глубине освещения некоторых вопросов, касающихся Пушкина и его главного произведения, так и по своеобразию авторской позиции.