Э-э-э... Спойлер счас будет... Но так как сам рассказ — на 2-3 страницы, то — ничего страшного.

Сейчас я попытаюсь объяснить, почему я так люблю этот рассказ.

У священных книг есть свойство, за которое их ценят даже те, у кого их святость доверия не вызывает: всеохватность. На скромном текстовом пространстве умещается и человек со всеми его радостями, горестями и чаяниями, и устройство вещей, и громогласно-тихая поступь богов. Можно поспорить, что картина всегда неполна, что никаким писаниям не под силу вместить жизнь во всей ее полноте. Но ведь и чертеж машины не дает нам представления о шероховатости ее корпуса, о блеске металла на полуденном солнце, о тоне и ритме ее песен — а все-таки в черно-белых схемах заложено достаточно знаний, чтобы машина из умозрительной заготовки стала частью реальности и предстала перед нашими глазами.

Так и в «Богах Пеганы» содержится ровно столько мудрости, сколько нужно, чтобы с чистого листа набросать небольшую вселенную. Если бы судьба призвала меня стать основателем новой религии, я бы предал имя Дансени забвению и высек бы его слова на двунадесяти двенадцати каменных плитах — и кто знает, не стало бы тогда в мире больше добра, не растворилось бы без остатка зло в простом и разумном порядке вещей. Ибо боги и пророки Пеганы не учат безгрешности, не ворошат, подобно опавшим листьям, хитросплетений нравственности: призывают они лишь к примирению с тем, что нас окружает и составляет. В мире нашлось место и жизни, и смерти, и взрывам веселья, и минутам покоя — и, быть может, «это очень мудро со стороны богов», как сказал бы Лимпанг-Танг, бог радости и сладкоголосых музыкантов. Но правил, по которым играют они в свои игры, нам не понять. Остается лишь принимать мир таким, какой он есть — и помнить, что в сердце его…

Красота. Не бледная чахоточная особа, которой восторгался Уайльд; не пухлая земная человекородица, которую живописал Рубенс; не гибрид из силикона и плоти, что смотрит на нас с глянцевой обложки. Нет, эта первородная красота открывается лишь тому, «с кем во время одиноких ночных прогулок говорят боги, склоняясь с расцвеченного звездами неба, тому, кто слышит их божественные голоса над полоской зари или видит над морем их лики». Это красота бога, что гладит кошку, и бога, что успокаивает пса; красота человека, бессильного в схватке с мирозданием и сильного в своем бессилии; красота конца времен — неизбежного, непостижимого и не окончательного...

Проза лорда Дансени — не самый безопасный из наркотиков, но ведь дозу рискуешь получить в любую минуту — достаточно летней ночью оказаться в поле и услышать голос ночной птицы; выглянуть январским вечером в окно и увидеть танец снежных бесов; замереть на скалистом берегу, вглядываясь в круговорот безумных волн. То, о чем писал Дансени, всегда рядом — это мы далеко...

Более всего «Боги Пеганы» схожи с первыми главами «Сильмариллиона», и даже не с окончательным компендиумом преданий Первой Эпохи, а самой ранней его редакцией, созданной всего через десятилетие после Дансени, – «Книгой Утраченных Сказаний» (1916-20).

Различия также очевидны: мир Толкина, хоть и «вторичный» (то есть плод воображения), неразрывно связан с нашим, будучи его неизмеримо глубоким прошлым. Мир Дансени совершенно автономен: на острова Срединного моря (не «Средиземного», как в русском переводе!) наши корабли не прибудут; и пустынная страна «Afrik», где на черных скалах сидит вечно мучимый жаждой бог Амбул, – не наша Африка.

Дансени создал мифологию в полном значении этого слова: не просто набор текстов о богах, людях и мирах, но систему, которая подчиняется определенным законам и остается внутренне целостной, несмотря на противоречия. Рассказы «Пеганы» могут расходиться друг с другом – особенно когда речь идет о грядущем конце миров. Это создает замечательный эффект достоверности: «Пегана» становится не авторским текстом, а собранием разнородных (то есть объективно существующих!) преданий.

Вскоре Дансени доведет этот подход до предела в повести «Путешествие Короля» из сборника «Время и боги» (1906): каждый из пророков неведомых земель излагает свою версию космогонии и свои предначертания будущего, – но единственно верным предсказанием оказывается изреченное Смертью; ибо КОНЕЦ ожидает всех. (Ближайший аналог этой повести в фантастике ХХ века – многосложные беседы королей, мудрецов и конструкторов в лемовской «Кибериаде»; интересно, читал ли поляк ирландца?)

Творец, который спит и не вмешивается в жизнь созданной им вселенной; боги, чьими трудами явились на свет земля и люди, – боги, чье бытие продлится лишь до тех пор, пока не пробудится МАНА-ЙУД-СУШАИ; люди, подражающие богам и способные даже занять их место, пока те, в свою очередь, не проснутся... Модель, на которую опирался Дансени, очевидна: это гностические учения, которые уже почти две тысячи лет пронизывают культуру.

Интерес к язычеству, столь свойственный культуре рубежа XIX-XX веков, не минул и Дансени. Но писатель не приводит древних богов в наш мир – в отличие от многих коллег, зачарованных образом великого Пана, и в отличие от Лавкрафта, начинавшего с прямых подражаний Дансени. Не привносит он и «нашу» (европейскую, христианскую) этику в мир вымышленный – в отличие от Джорджа Макдональда и, в меньшей степени, Уильяма Морриса. Дансени выстраивает собственный мир на основаниях, не вполне привычных для читателей того времени: каждый элемент хорошо знаком, но целое – удивляет. Мир – откровенно не-христианский, но при этом описанный языком «библии короля Иакова» – классического перевода, вошедшего в плоть и кровь английского языка.

Вероятно, здесь сказалось влияние колониальной прозы, не в последнюю очередь Киплинга, также широко пользовавшегося «библейским английским». «Колонизаторы» открыли чудесные страны, живущие по своим законам и во власти своих богов, – Дансени убрал точку отсчета (наш мир, Европу); так возник самодостаточный и странный мир. Мир, управляемый не этикой, а эстетикой: у Дансени совершенно отсутствует моральная оценка событий, они важны лишь как «прекрасные» или «ужасные», – а красота может быть и в ужасе.

Борхес писал о Дансени: «Его рассказы о сверхъестественном отвергают как аллегорические толкования, так и научные объяснения. Их нельзя свести ни к Эзопу, ни к Г.Дж.Уэллсу. Еще меньше они нуждаются в многозначительных толкованиях болтунов-психоаналитиков. Они просто волшебны». Аргентинец, по сути, говорит о фэнтези, которая отлична и от басен, и от научной фантастики. То, что рассказы Дансени не имеют отношения к НФ, очевидно; автор «Пеганы» (как и автор «Властелина Колец») подчеркивал, что не пишет и аллегории. Но все же Дансени пришлось подчиниться законам сотворенного им мира: законам, от которых он бежал в страну неуемной фантазии.

Не надо предъявлять к роману требований, по которым судим о произведениях, привычно относимых к жанру фэнтези. «Дочь короля эльфов» — это фэнтези совершенно иного порядка. По «внешним», наиболее быстро улавливаемым компонентам (характер действия, полнота описаний персонажей, предметно-бытовая прорисовка мира) произведение, пожалуй, не впечатлит. Но берет-то оно совсем не этим, а чем-то нутряным, «настоящим». Творение Дансени волшебное «по-настоящему». В романе выражен дух волшебства. Пожалуй, это характерно для всего творчества автора. Читая, оказываешься в плавном, уютном течении красивых и поэтичных описаний природы, метких и тонких зарисовок и мыслей о явлениях человеческой жизни и жизни вообще. Но и это — не главное, хотя дорогого стоит.

Автор создает сильные аллегории, которые поначалу не кажутся таковыми, воспринимаясь как элемент предлагаемого окружения, часть мира истории; затем же образы вдруг начинают звучать и ощущаться иначе, приобретая, с одной стороны, глубину, с другой – явные очертания упомянутого литературно-художественного средства. И вот тогда произведение начинает играть в полную силу!

Дансени – автор талантливый и тонкий. Он мастерски использует смысловые намеки и полутона, причем делает это нарочито на контрасте с яркими и однозначными по смыслу образами и описаниями, из-за которых и складывается ощущение некоторой архаичности повествования. Лишь дочитав, понимаешь, что всё оправдано, и если б было по-другому, то уже не так по-особенному мелодично…

Дансени – человек наблюдательный и мудрый. Легкими, почти незаметными намеками и полутонами он поддевает читателя и ведет по истории, поучая, но так исподволь, что этого почти не улавливаешь. Автор погружает в ощущение ностальгии по волшебному (и по прошлому, по детству), и ощущение это очень объемное, сильное, затрагивающее за живое. Благодарен автору за столь глубокую подачу образов. «Дочь короля эльфов» дышит искренностью и чарующей атмосферой сказочного, уже потерянного или еще пока утрачиваемого.

Данный роман – произведение взрослое. Это не значит, что нельзя читать детям, нет. Произведение взрослое по идеям и мыслям, вложенным в него. В простоте повествования кроется серьезность. Роман многослойный. А этого я изначально от «Дочери короля эльфов» не ожидал. Слышал, что предтеча и чуть ли не первооснова для фэнтези как жанра, источник вдохновения для целой плеяды авторов, но вот многослойности не ждал. Позволил себе забыть, что автор – лорд Дансени.

«Дочь короля эльфов», безусловно, обладает вдохновляющим эффектом. Многие образы истории проработаны так ощущенчески глубоко, что, действительно, могут считаться в качестве источника, из которого – сколько бы ни черпали – не убудет. Этот роман – заключенная в прозу поэзия, проникнутая ностальгической тональностью, произведение многослойное и сильное.

Безумец тот, кто сомневается в реальности снов… Следовало бы сомневаться в подлинности просыпания.

Миллионы жизней против одной, тысячи эпох против сотни лет, россыпь миров против четырех стен, долгий, как судьба, караван, нагруженный жемчужинами воображения, шелком историй, нефритом чудес и янтарем поэзии, против испуганного ишака, уже увязшего копытами в болоте серости, скуки и забвения, — да разве есть у нас выбор?

«Из той же мы материи, что сны», вещал древний мудрец; «одни лишь грёзы истинно существуют», вторит ему наш Автор.

Грезить — такого права не дала нам природа, озабоченная выживанием, но мы сами отвоевали его, и эта борьба сделала нас теми, кто мы есть.

Не в рассудительном труде, не в сплоченном коллективизме пробуждалось сознание перволюдей, но в муках грозящих видений, в кошмарах галлюцинаций, в сполохах фантазмов и спасительном забытьи снов — таким было зарево грядущей ясности и величия духа; родившееся во тьме пещер, от первой мучительной черты углем по стене, от первого фантомного проблеска, увидевшего — разглядевшего! — в метнувшейся тени призрака, в катящемся камне живого бога, оно вышло на залитую солнцем равнину поэтического творчества, забурлило дунаями песен и сказаний, возвысилось до олимпийской вершины мифа — чтобы никогда уже оттуда не сходить; ио, Пан, ио! — творцом стал человек, и так стал человеком.

Скажите, где широкий парус Вавилона? где трирема Рима? где серебряный галеон Вест-Индии? где фрегаты и линкоры колониальных империй? — на дне моря, именуемого Историей, и рыбы пасутся в пустых глазницах царей и министров, и песок затирает последние законы с полуистлевших бортов, и наши имена прибой забормотал до неразличимого шептания — «а плотик, что сделал Гомер для Елены, плывет».

Бессмертна лишь песня, бесценна лишь мечта, безгранично лишь чудо.

Лучшие Поэты блюдут сию заповедь, и наш Автор среди них.

И как один шествует обручь с Уризеном и Ринтрой, как другой ведет беседы на квенья с Илуватаром, так и наш Автор окружен божественным сонмом — Кибом и Сишем, Слидом и Руном, Асгулом и Ругом, сладкоголосым Лимпанг-Тангом и самым правдивым из них — Йохарнет-Лехеем, повелителем сновидений и фантазий.

И есть под тем небом короли и пророки, пастухи и воители, реки и пустыни, грёзы и битвы, баньши и фейри, смерть и любовь, благородство и подлость, улыбки и слезы, маки и лютни, пляски девушек и драгоценные каменья, и превращения в гусей, и даже псы с тросточкой — словом, всё, кроме самой малости, о которой вы, пожалуй, и не вспомните, если вам не подскажут: а именно — курсов валют, ежедневных новостей, предвыборной демагогии, бизнес-планов, чартерных рейсов, электронных блогов, автомобильных пробок, равно как и самих автомобилей, электричества и водопровода — вкупе с счетами на них, а еще проблемы перенаселения, национального вопроса, загрязнения среды, политических санкций, стратегий личностного роста и советов «как заработать миллион».

Вижу, потянулись руки за кошельками, требуя билета, — о этот век-Мидас, превращающий всё, чего ни коснется, в рекламу, и в повод для рекламы, и в рекламу повода!

Но путь туда не оплатить даже оболом Харона.

И вот он каков: с раннего детства жадно внимать сказкам; в юности чтить героические сказания; в зрелости вдохновляться стариной; во всякое время дышать лесом и лугом; ни на миг не забывать, что всё прейдет, оттого преисполняться щемящей грустью и светлой иронией; быть равнодушным к тревогам и соблазнам мира сего, но использовать любую возможность, дабы унестись мыслью к Водопаду древних песен, и к Равнине летучих снов, и к Бездне, полной звездной пыли, — а вернувшись, осторожно стряхнуть ту пыль на чистые листы бумаги; и сочинять, грезя, и грезить, читая; и так до скончания лет своих, не исчисляя их и не жалея.

Долог тот путь, а всё ж не напрасен; и смерть на нем — лишь остановка.

«Кто умер, тот никогда не жил».

А потому оставим сетовать малодушных и злободневных, печалиться об уделе трусливых и скаредных, отправимся же вслед за любезным Автором в дивную страну Пегану — любоваться мраморными террасами Сардатриона, восхищаться неколебимым пиком Тинтаггона, считать идолов Млидина (берегитесь, если их сто!), слушать песни о Ханазаре, вернувшем прошлое, печалиться над гибелью долины Сидифь и радоваться милости Сарнидака — хромоногого мальчугана, сохранившего для людей лунный свет, и тишину рассветного часа, и воспоминание о заросшем тростником озере, без которых и мир не мир, и мы не мы, и даже боги не боги.

И когда от нас не останется ничего: ни разума, ни чувств, ни памяти, ни имени, ни наследия и наследников, останется еще Южный Ветер, неутомимо странствующий, плачущий и не дающий никому покоя; и поверьте, это немало, ибо «настанет день, когда он одолеет горы и осушит ледяные моря, доберется до полюса» и сметет шахматные фигуры с доски Вечности, чтобы началось всё заново и снова жили мы.

И какие бы эоны времен ни минули до того дня, они продлятся не дольше взмаха крыльев бабочки, ибо жизнь поистине вечна, а небытия нет.

«Мы лишь на миг закрыли глаза», скажут тогда люди, удивленно оглядывая незнакомый мир; и лишь Поэт будет знать правду, но какое дело людям до Поэта? — они вновь не поверят ему.

Что ж, Поэты и не строят ковчегов; им достаточно малого плотика — неброской фиолетовой книжицы, и одинокого читателя, прильнувшего к ней посреди гудящего техникой мира.

И это всё, что имеет значение.

И ещё раз о чудесах. Ведь в чуде ценно само вожделение чуда, а не иго его исполнения: исполненное чудо говорит лишь о мелочности приземленных желаний. Чудо – желание невозможного.

Лорд Дансейни, как «отец» жанра фэнтези лишен картонности и ходульности персонажей современного легиона его эпигонов. За каждым словом лорда, в каждом слове – слова, слова, слова. Текст лорда многослоен и непредсказуем (а современники и их миры, и герои – плоски и фатально скучно предопределены), жаль… Лорд играет и мыслями, и смыслами, — воображает! Да как.

Так уж суждено исторически, что мифы, легенды и прочие художественные вымыслы цивилизации (а ведь любое творчество – есть изреченная ложь, и воображение – путь обмана, и прекрасное – лишь грёзы), той цивилизации, уже отягощенной культурой, — уже навеки разведенные с Природой и её мифологией творения и сонмом божков, богов и Бога, — обречены вращаться вкруг да около Башни ли, Замка ли – но СТЕН. Примерам несть числа: Кремль, Камелот, Горменгаст, Каркассон….

Итак, название «гибеллины» пошло от латинизированного названия одного из замков династия южно-германских королей и императоров Священной Римской империи Штауфенов (Гогенштауфенов) — Гаубелинг (вообще-то Вайблинген (нем. Waiblingen) переделанное итальянцами в «Гибеллин»).

А, с лёгкой подачи скорее великого Данта, чем госпожи Истории (к которой ни то что никто не прислушивается, да и вообще старается её сторониться, отстраниться, спрятать её на страницы и запереть за стенами библиотек) два исторически враждующих клана стали нарицательны (уже «божественно», хотя у уроженца Флоренции, первоначально, «комедийно»): гвельфы, выступавшие за ограничение власти императора Священной Римской империи в Италии и усиление влияния папы римского (к ним по большей части принадлежали купечество, торговцы и ремесленники) и гибеллины, приверженцы императора (к ним по большей части принадлежало дворянство и феодальная знать).

А там, где феодальная знать: там рыцари, драконы, Нибелунги (на чью беду те рыцари и взрощены, но не выхолощены) и их(этих злобных карлов) несметные, но недостижимые, — но только для гвельфов-торгашей, штафирок, шпаков и прочей штатской мелюзги и клистерных трубок, — богатства.

Да, «…всем известно, что любой другой пище Гиббелины человека. Зловещий их замок соединен мостом с Терра Когнита – известными нам землями…» — лорд Эдвард Джон Мортон Дракс Планкетт, 18-й барон Дансени, конечно же знал о чём писал. Гибеллины и «сладкая парочка» Молох и Мельхет боги их, боги которым приносились в жертву дети человеческие, а особо почитаемой жертвой считались дети знатных родов.

Вот и представитель знатного рода, герой, надеющийся, что он не очередная жертва, а проходная пешка, — Олдрик, рыцарь Ордена Града и Натиска. Но, рыцарь движимый лишь обыкновенной жадностью – гвельф уже, увы…, для которого цель оправдывает и гнуснейшие средства: сговор с драконом – «…чтобы ещё хоть раз попробовать девичьей крови, тебе придётся стать моим верным конём…»

Но, ход конём… Страшно, вернее, самоубийственно, беспощадно страшно и самонадеянно, ужасно страшно недооценить стратегическую мудрость Гиббелинов.

«Война – путь обмана». Сунь-цзы.

Первый сборник рассказов 18-го барона Дансени — ярчайший пример оригинального мифотворчества. На малом объеме, пользуясь весьма ограниченным набором художественных средств, Эдвард Джон Мортон Дрэкс Планкетт создал абсолютно завершенный мир — со своим началом, историей и концом. Величие Пеганы вряд ли открылось немногочисленным читателям этой книги. Дансени публиковался за свой счет, к славе не стремился и только пьесы и поздние «клубные рассказы» принесли ему более или менее широкую известность.

Борхес полвека спустя назвал Дансени «рожденным для бессмертия». Но именно Пегана стала залогом этого бессмертия — лорд Дансени впервые предложил читателям завершенную мифологию, которая стала основой мироустройства сказочной страны. Именно так: в реальном мире связь между мифом и повседневностью ослаблена, для ее реконструкции требуются усилия многих специалистов — культурологов, филологов, фольклористов, историков... В мире Пеганы мифология и есть единственная реальность; все последующие рассказы серии основаны на сюжетных конструкциях, намеченных в изначальном цикле. Ведь судьба Пеганы прослежена от начала времен до самого конца, от устроения бытия до окончательной гибели мироздания, от первого движения Мана-Йад-Сушаи до последнего удара барабанщика Скарла. Казалось бы, в этой закольцованности вторичного мира и состоит основное достижение Дансени. Он создал иную реальность, которая независимо от нас существует и описание которой можно лишь уточнять, развивая некоторые намеки...

На самом деле все гораздо сложнее. Космогонии создавались и до Пеганы, элегантные мифологические построения можно обнаружить и в фантазиях конца XIX века (не говоря о более раннем этапе!). И пользовались они куда как большим успехом, нежели «странное» сочинение Дансени, о котором теперь мы вспоминаем чаще всего. В чем же тайна Пеганы?

Я могу предложить несколько пояснений. Во-первых, иллюстрации Сиднея Сайма, за которые лорд Дансени когда-то заплатил и без которых Пегану теперь и вообразить нельзя. Ведь это не просто картинки, сопровождающие текст. Мир Пеганы запечатлен, он вещественен, он представим — и с помощью убедительных образов, воссозданных Саймом, мы получаем дополнительную возможность проникнуть в него. Картинки становятся ключом от врат «иного мира», книжным аналогом магического портала. И подобного эффекта от сочетания текста и иллюстраций до Дансени никто не достигал.

Вторая важная деталь — цикличность истории Пеганы. Дансени проводит нас по кругу, снова и снова возвращаясь к любимой мысли о замкнутости порядка вещей. Эта космологическая модель явлена и в самых что ни на есть реалистических текстах писателя, в «Богах Пеганы» она дана в обнаженном и концентрированном виде. Вторичная реальность — не просто воображаемый мир, а мир замкнутый, параллельный нашему или — как знать? — предшествующий ему. Может, Пегана уже была... Может, ее эра только наступит... Но так ли это важно? Дансени дал на этот вопрос решительный ответ, определивший отношения фэнтези с окружающим миром. И ответ заключен в одном единственном слове. И слово это: «Нет».

давным-давно (и эти времена в России становятся уже легендарными, покрываясь слоем патины из домыслов, искажённых и лживых воспоминаний и просто бреда) была великолепная пионерская песня (а уж песня-то, поверьте, ни в чём не виновата), которую мы бодро пели, дружно шагая в кумачовых галстуках по дороге в Коммунизм: «...ты увидишь, ты услышишь, как весёлый барабанщик в руки палочки кленовые берёт...»

да, оказывается, во все времена и во всех Мирах и мирках есть, должен был быть и всегда будет (пока не придёт Конец и барабанная дробь прекратится, а барабан будет закинут за спину) барабанщик, задающий ритм этому Времени или времени, Миру или мирку...

а великий сновидец Дансейни нам об этом написал: люди, будьте бдительны и чутки — так ли неутомим барабанщик Скарл?...

Неожиданно и невероятно мило, — так бы я охарактеризовала эту прелестную новеллу в духе изящных страшилок «Байки из... / у...», которые подчас подкупают вовсе не детализацией и смакованием ужасов, а почти симфоническим звучанием элегантно подобранных нот. Получилось и смешно, и чуточку страшновато, и «на одном дыхании» — все в очень разумных пропорциях. По качеству не уступает достойнейшим образцам литературы такого рода, хотя и несколько не типично для такого в общем-то предфэнтезийного писателя, как мистер Лорд Дансени. Вроде бы ничего особенного: увенчанный многими лаврами заслуженный и известный путешественник, охотник и сорвиголова Джоркенс вовсю заливает паре «продвинутых» ребятишек о своих охотничьих подвигах, но какая подача! а главное — какой финал!

Итак: блестящая литературная «короткометражка».

ну что вам рассказать о Каркассоне....

восемнадцатый барон Дансени погружает нас в волшебную, но страшную от своей безысходности и безжалостности сказку (но такую красивую...)

о Граде, Который Недостижим, о Людях, Незнающих Вовсе Покоя...

начинаясь из бесконечного в своём величии замка, барон безжалостно бросает своих великих и непобедимых героев (а заодно и нас, читателей) в бесконечный путь по безграничному миру, населённому не только Королями, Поэтами, Воинами и Драконами, но и людьми (да-да с маленькой буквы)... —

и это уровень далеко несказочных персонажей, а таких и нам знакомых обывателей... (а не зеркальце ль это, для нас...)

чудесная, прекрасная сказка.

но это не только сказка.

и не зря Борхес упоминает именно её, делая «разбор полётов» (или провешивая путь) кошмарных сновидений Франца Кафки.

Сколько уже почитано у Дансени всякого-разного, а вот этот сборник, содержащий в себе историю отдельно взятого мира, просто гениален, на мой взгляд! Почти всегда меня романы и рассказы автора не приводят в восторг, но эти микрорассказы действительно великолепны! Некоторые похуже, некоторые получше, но воспринимать их как отдельные произведения вовсе не следует. Они — единое целое, они вместе — история мира Пеганы. Удивительного, восхитительного и прекрасного мира!

Такой Дансени мне очень даже по душе!

В этом коротком (всего на 3 страницы) рассказе Лорда Дансени нет никакого сюжета. Более того — в моем восприятии в нем нет никакой идеи. И то, и другое делают это произведение одним из моих любимых в творчестве Дансени. Оно посвящено Добру как таковому, и тут не нужны ни сюжеты, ни идеи, которые практически неминуемо ввергли бы рассказ в менторство и морализаторство. То есть в то, что только разрушает Добро.

Что же есть в рассказе? Есть взгляд на Мир, излагаемый некими загадочными и чудесными Бродягами, которых рассказчик видит (то есть это видение?) на обычной суетной улице Лондона. В этом взгляде банальный уличный фонарь предстает маяком, помогающим ночным путникам выбрать правильный курс и сберечь жизнь. В этом взгляде унылый фабричный дым предстает воспарением лесов (через каменный уголь) к Солнцу. И в этом взгляде грязный ручей, текущий в сточной канаве, ободряется тем, что ему предстоит встреча с великим Океаном. Бродяги благословляют дома (которые обывателями считаются лишь местами проживания) за то, что в них людям приходят сны.

Наконец, и для угрюмых прохожих (клерков в черных одеждах, в которых я вижу самого себя) у Бродяг есть свое послание — они имеют тех Двойниками Ночи и говорят им: «Чудо твоей души не окрашено радостью. Храни свое искусство. Будь удивительным. Береги свои тайны».

великолепный стилизация под «библейский текст» — так же легко читаются и первые строки Бытия — с такой же наполненностью смысла, когда одно предложение или абзац таят в себе тома и томя для эпигонов, предсказателей и толкователей, и будущих каббалистов этого Мира и этого Писания.

есть космогонии народов, племён, некоторые переросли в объединяющие ( и вместе с тем разъединяющие) народы религии.... есть космогония дагонов и есть эта, одна из великолепнейших авторских фантастических космогоний (а самое в ней фантастическое, что скорее всего так оно и было, так оно и есть...)

великолепный выбор для просветлённого и приятного чтения, когда просто хочется доброй и умной сказки (или не сказки?....)

Читал в переводе Лихачёвой, в этом переводе рассказ просто потрясающий, язык автора непередаваемо прекрасен, особенно советую тем, кто хочет познакомиться с произведениями Лорда Дансени.

Чертовски короткий, но и чертовски хороший рассказ (а что еще ожидать от произведения, входящего в антологию «Чертова дюжина»?), как раз такой, какие я очень люблю: с неожиданным финалом и толикой юмора! Нет, далеко не все так уныло и нудно в творчестве лорда Дансени — встречаются очень хорошие вещи! И вот — одна из них!

Категорически не согласна с предыдущей оценкой. Великолепная волшебная сказка. Классический образец миракль-фэнтези.

Третий том «Антологии» купила исключительно ради этого произведения, точнее, из-за перевода Светланы Лихачёвой. В АСТ-Ермак перевод ужасен.

Антитеза Востока и Запада сейчас, спустя сто лет после написания рассказа, воспринимается совершенно по-другому: Европа в наше время фактически стоит на месте, а Китай в последние десятилетия развивался семимильными шагами. Философскому смыслу произведения сейчас, думаю, не стоит придавать значения; ценность рассказу придают некоторые изумительно красивые (эксклюзив Дансени) фразы. Моя любимая цитата:

"<…> его мысли спокойно и без напряжения скользнули назад к древней истории Китая — к тем предосудительным временам, которые предшествовали наступлению мира, и даже далеко за них, к тем счастливым дням, когда боги и драконы еще обитали на земле, а Китай был молод; когда же маньчжур раскурил свою трубочку с опием, он без труда направил мысли в будущее и заглянул в те времена, когда драконы снова вернутся.»

За это и обожаю творчество Дансени.

Писать интересные фэнтезийные рассказы о феях, драконах, рыцарях и т.п., конечно, сложно, но предполагает хотя бы держаться в русле значительной литературной традиции. Это помогает. А вот сделать предметом произведения, входящего в цикл «Рассказы Сновидца», старое коричневое пальто — это, по-моему, творческий пилотаж запредельной высоты. Пусть рассказ совсем маленький, и его нельзя назвать экстраординарным — все же это очередной пример гения Лорда Дансени, который мог видеть — и указывать читателю — Чудо во всем что угодно.

Интересно то, что большая часть рассказа посвящена неким спекулятивным сделкам, в которых и фигурирует оное старое пальто. Как человеку, имеющему некоторое (пусть и косвенное) касательство с биржевыми делами, мне было особенно приятно читать описание сего процесса, сделанное Лордом Дансени с юмором вперемешку с сарказмом. В чем же Чудо? Я не буду раскрывать этот элемент сюжета — замечу лишь, что первая часть Чуда прямо вовлечена в сделки, ибо, как очевидно заранее, старое коричневое пальто совсем не простое. А вот вторая (завершающая рассказ) часть Чуда — забавный сюрприз, который превращает усмешку от чтения всего предыдущего текста произведения в веселый смех.

Великолепный рассказ, исполненный красивых аллегорий и образов. Для меня — одна из лучших миниатюр Дансени.

Читал в переводе А. Сорочана (сборник «Тварь среди водорослей»). Перевод очень хороший, но имею замечание: Coeur de Lion — это ведь знаменитый Король по прозванию Львиное Сердце.

Именно этого я жду от короткого рассказа. Динамичное действие в, котором главное не содержание, хотя и оно присутствует, а форма. Вызывает бурю эмоций. Перечитывал много раз и готов перечитать ещё. Не советую пытаться разобрать его с позиций логики и здравого смысла. Просто наслаждайтесь изяществом лингвистических конструкций.

Сначала я отнесся к творчеству Дансени скептически. Пока не прочитал этот небольшой сборник. Скептицизм исчез как небывало, и его сменило восхищение. Такая фэнтези — это именно то, что мне по душе. Словно в калейдоскопе сменяют друг друга места, времена и персонажи. А какие имена — красивые, звучные и диковинные! Как заметил Лавкрафт «мы думаем о нем как о поэте, который из любого читателя творит поэта». Как хорошо и точно сказано! Автор уводит нас в Страну Грез и делает это умело, как никто иной.

«Мир уцелел, потому что смеялся?» — о, человеки..., не слышали вы смеха Мана-Йуд-Сушаи — ведь смех его убьёт не только Миры, но и Солнца...

Да ведь о чём и петь должны всеведущие боги — о развоплощении Миров, а ведь и они сами не вечны (ведь и они просто игрушки, о которых забыли на время сна)... Они поют свои апокалипсические гимны (быть может и перемежая со скабрезными частушками — но то нам не ведомо :)).

А ведь это пролом за Пространство и Время, если Боги игрушки.... То в чьих руках? Как по Лорду — Мана-Йуд-Сушаи?..

Песнь, под пока непрерывную дробь барабанщика Скарла.

Очень обаятельный и интересный рассказ Дансени. Весёлая и интересная история которую хочется ещё несколько раз перечитать. Сам Дансени называл этот рассказ одним из своих любимых. Пожалуй это и один из моих любимейших рассказов, из его библиографии.

Замечательный рассказ, полный романтики, красоты, музыки, цвета, движения и покоя. Герой видит перед собой дивные картины, казалось, всю свою жизнь. Вот только в конце так и осталось непонятным — что с ним случилось, где он теперь оказался — вернулся к людям или, как мне кажется, умер и оказался в каком-то «другом месте».

К. Фенлар не переводил (не переводила, не переводило) ничего из того, что вошло в «аэстэшный» сборник. Тексты (в искаженном виде) были опубликованы под этой фамилией в нарушение авторских прав настоящих переводчиков: Кулагиной-Ярцевой, Гришечнина и др.

как любят в комплиментах (а самые весомые комплименты это скупые строки личных дел) характеризовать: целеустремлен...

а вот в Пегане (и, должно быть, и над нашим Миром) есть бог судьбы (и почему-то веришь лорду Дансейни, что есть) — Дорозанд. и то, что мнится нам нашей целью — на самом дель цель его, Дорозанда...

»...что в имени, твоём...?» — должно быть что-то есть в ирландском, древнеирландском, возможно? ведь слов безликих нет и не бывает, но только все мы, как оказалось, на попечении Дорозанда....

как пишет лорд (и надо думать, что словами самого Дорозанда): «...смысл и жизнь Миров — это Жизнь в Мирах, а Жизнь — средство для достижения цели...»

а вот когда достигнем Цели? — а здесь нам дарится надежда (наверно Дорозандом): «...подобно блудным сыновьям...»

ну, что ж, проверим!

Очень красивый, поэтичный и грусный расказ. Мой любимый у Дансени

Настолько коротко, настолько необычно, настолько глубоко.

Кто бы мог подумать, что греческий персонаж может послужить героем такой притчи.

Однажды — где-то на границах полей, которые мы знаем — было одно селение. И управлял им лорд, и повелел он своему сыну отправиться в Страну Эльфов и жениться на эльфийской принцессе, и принести домой частичку волшебства. И сын — а звали его Алверик — вооружился двумя мечами, один из которых был волшебный, взял с собой немного провизии и, не мешкая ни минуты, отправился в путь...

Это буквально самая завязка романа «Дочь короля эльфов», которая, однако, способна сложить ложное впечатление о нем у нового читателя. Героическое фэнтези! — воскликнет читатель — и будет ох как неправ. Чудес и волшебства в этой сказке Дансейни хватает, но они бесконечно далеки от главных героев. И приключение в мире магии обрывается, едва начавшись, ибо книга эта не о волшебстве, а о попытках его обрести.

И если жители Волшебной страны вполне бесхитростные в этом плане, — Земля их манит точно так же, как манит нас Сказка, и они, как дети, сами тянутся к ней, — то, когда мы созерцаем конфликт двух реальностей уже глазами людей, в строках Дансейни, надо сказать, то и дело чудится пессимизм. Готовы ли мы к встрече с чудом? Что для нас чудеса? Ярмарочные фокусы? Собственные грезы, грозящие померкнуть перед фантазиями других? Готовы ли мы соприкоснуться с чудом, не нарушив его тайны — или чудо отступит, подобно отливу, и оставит после себя голую каменистую равнину, на которой изредка можно повстречать забытые игрушки из нашего детства, да услышать обрывки угасших песен?

Путь к чуду, по Дансейни, тернист и труден, и, чем старше становится человек, тем более невозможен. Наверное, не случайно обитатели Страны Эльфов так боятся разрушительной силы времени.

Конфликт реальностей незаметно перетекает в конфликт мировоззрений, старого и нового. «Будь прокляты единороги, — недобро восклицает Служитель, провозвестник Нового времени, — будь прокляты сомнения, странные мечты и фантазии!» И от его слов становится тяжело на сердце. Ибо если религия, в основе которой лежит поклонение Чуду, настойчиво чудеса отвергает, то это значит, что что-то в этом мире зашло в тупик. Мир людей в «Дочери короля эльфов» лишен примет конкретного времени, но он, увы, очень и очень узнаваем. И хотя Великий Пан не умрет, — не способен умереть, пока в сердцах людей и эльфов остается любовь, — все-таки отчего-то грустно.

На мой взгляд, эта история — самое важное, самое серьезное — несмотря на легкий слог ироничного автора — творение Эдварда Дансейни. Без самолюбования и неожиданных отступлений, выдергивающих читателя из созданного мира, чем так грешат некоторые рассказы Лорда. Конец, быть может, излишне прост — но ведь это сказка, в конце концов.

Сказка — ложь, да в ней намек.

Часто мне доводилось слышать сравнение творчества ирландского лорда с произведениями Лавкрафта, а так как отношение к последнему у меня более чем трепетное, то очень был рад в посылке с книгами (спасибо Kalkin) увидеть этот роман.

Как можно в двух словах выразить это произведение? Весьма чётко — эклектичная мистика, так как в кажущейся простоте стиля и высокопарности повествования, несмотря на весьма громоздкие конструкции предложений просматриваются лёгкость восприятия и сложность отношений людей между собой и тем, как и где они существуют, чувствуют и... пугаются. Да, да, роман пугает, но пугает не так, как это делает Лавкрафт, вминая в потусторонний ужас неизведанного, а постепенным вливанием страха капля за каплей через воронку обыденности и даже размеренности, пока до края сосуд не переполнится и никуда потом неденешься.

Дансени смог гармонично вплести английский и в частности ирландский реализм 19 века с неизвестностью легенд греческого мира, показать, что ничто не может измениться раз и навсегда, всегда есть шанс, что свершится возврат к прошлому или совсем иному настоящему. И как бы сначала не было страшно — как было страшно герою викарию, — человек сможет привыкнуть даже к неизвестному, граничащему с безумием, пусть и прекрасным безумием чудесных мелодий, и суметь приспособиться к новому. Даже если оно чуждо, это новое, и кажется невозможным.

Определённо советую к ознакомлению.

Каждую книгу нужно читать в подходящем возрасте и настроении. С творчеством Дансени в этом отношении нужно знакомиться осторожно.

В 16 лет я только знакомилась с фэнтази, хотелось чего-то яркого и гениального, а попалась мне «Дочь короля Эльфландии». На тот момент раздражала неспешность повествования и какая-то спокойная, обыденная магия в произведении. Характеры главных героев тоже не добавляли симпатии из-за излишней архетипичности и идеализированности.

Но потом, года через четыре, случайно заново перечитала это произведение и прониклась его атмосферой. Это книга не только о волшебном мире Эльфландии, но и о нашем мире — начале двадцатого века. Это время, которое, несмотря на уже обрушивающуюся тяжесть, осталось неторопливым и чуть наивным, и от этого волшебная сказка становится ностальгией по человеку, который уже не вернется.

Мне чужда идеализация прошлого, но такой текст невольно начинаешь ценить, и весь он какой-то хрупкий, несмотря на тяжеловесность. Такое не станешь читать каждый день, и это отнюдь не плохо.

Я думаю, что во время прочтения ощущение волшебства либо появится, либо нет. И если да, то тексту многое можно простить.

Как о чертогах короля эльфов можно рассказать лишь в песне, так и эта история рассказана прежде всего языком поэзии, несмотря на то, что ни на одной странице вы не найдете ни одной рифмы. Признаюсь, что никогда не причисляла себя к эстетам, гурманам от литературы, любителям высоколобого интеллектуального чтива, но мастерство писателя Дансени неоднократно заставляло меня перечитывать некоторые строчки по нескольку раз, наслаждаясь их изысканным вкусом, смакуя каждую интонацию.

У меня эта вещь вызвала ассоциацию с гоголевскими «Вечерами на хуторе…» — и там и тут гений и волшебник слова пересказал древние народные предания. Может у Гоголя язык чуть более прост, приближен к народному, тогда как Дансени все же говорит на языке трубадуров и менестрелей. Но у обоих авторов каждая строчка дышит любовью к своей земле, к людям, ее населяющим — будь то жители ведомых нам полей или народ холмов, к их верованиям и прекрасным легендам. Если мне скажут, что ведьма Зирундерель была няней маленького барона, я нисколько не удивлюсь. Можно долго и скучно рассуждать о сюжетных линиях, образах, философии — поверьте, все это есть, и надлежащего уровня, есть и ирония, и юмор — одни приключения шкодливого тролля чего стоят, но мне почему-то совсем не хочется «раскатывать по бревнышку» эту волшебную сказку. Эта книга из разряда тех, которые либо околдовывают сразу и навсегда, либо также сразу и навсегда оказываются недочитанными, заброшенными и непонятными.

Это история для неисправимых романтиков…

Это история для тех, кто, гуляя по полям, всегда склоняет голову, выискивая взглядом четырехлистник клевера….

Это история для тех, кто «Сон в летнюю ночь» ставит выше «Гамлета» или «Короля Лира»…

Сядьте поудобней в уютное кресло, приглушите свет, укутайтесь в клетчатый плед, можно взять с собой кружку травяного чая или — любителям — сухого сидра. Саундтрек — да хоть бы Энья... И в добрый путь…

Скарл-барабанщик, ловко орудуя «кленовыми палочками», запустил Время. Точка отсчёта во Вселенной Пеганы — первый его удар, конец Вселенной — пока слышится эхо последнего удара.... Только Время: ни жары, ни холода, ни звуков — только барабанная дробь, как метроном, безразмерная....

А Миры — это Пространство, это уже размерность: верх, низ, лево, право, далеко, близко, маленькое, большое. Сравнение и соразмерность — Пространство, деяние и последствия — Пространство и Время, История...

Сотворение Миров — это ещё и создания Жизни и Смерти.

Фантастическая находка Дансени — боги, дабы не нарушить тишину, общаются жестами! Слова, слова звуком, ещё нет! Только жесты.... Говорящие жесты — пантомима, лицедейство, театр? — да! «Весь Мир театр». Думаю, что архетип Шекспира, в это время, увлажнил глаза :).

И в полной тишине, являя знамения — жесты! — на сцене Времени появляется Пространство: миры и солнца, и свет в небесных чертогах, и та, «что будет искать, но никогда не выяснит, почему боги творили», и много ещё чего, но создали и ту «что

восхищает» — Землю....

Космогония от лорда Дансени — поэзия высшей пробы.

«И они создали Землю, ту, что восхищает...»

«Боги Пеганы» и «Время и боги» — это части фэнтезийного цикла «Пегана», состоящего из рассказов. Цикл сам по себе уникален, ведь это так называемое «дотолкиновское» фэнтези, замешанное на мифологии. Если внимательно присмотреться к рассказам, понимаешь, что это попытка лорда Дансейни создать собственную космогонию и мифологию для маленького выдуманного мира, причем выстроенное по классической схеме – от описания сотворения мира и рассказов о богах, до рассказов о героях и простых смертных, глазами которых нам дают возможность опять же взглянуть на богов.

Мир грез Дансейни причудлив и хрупок, здесь сосуществуют различные демиурги,мелкие божества и люди. Несмотря на то, что каждый рассказ повествует о событиях, происходящих в разных уголках Пеганы, и автор явно смешал элементы множества верований, все же мне кажется, что Дансейни опирался в основном на мифологию Востока, Древней Греции и куда меньше позаимствовал в мифологиях Северной и Западной Европы.

Сборник полон аллегорий, снимешь одну шелковую накидку с рассказа, а под ней еще десяток наслоений-«паутинок», и добраться до нижнего слоя практически невозможно. Слог красив, витиеват, порой возникает ощущение, что читаешь стихотворения, замаскированные под прозу. Своеобразная проза, однозначно стоящая прочтения, однако она будет, скорее всего, интересна только тем читателям, кто интересуется историей литературы, в частности историей фантастики начала 20 века. Да и читать сборник стоит неспешно, маленькими дозами, иначе может произойти перенасыщение и отторжение, слишком уж он непрост.

Какой пророческий рассказ!

Да, с аннотацией сложно не согласиться =))) Действительно, для Дансени Первую мировую войну развязал лично кайзер, немцы являются воплощением какого-то всепоглощающего зла, а добрые англичане, пришедшие на помощь Европе, все, как один, благородны, честны и мужественны, но... Но ведь это лорд Дансени! И он остаётся прежде всего потрясающим рассказчиком, певцом «ведомых нам полей», которые, как ни крути, война исковеркала до неузнаваемости. Собственно, об этом — все зарисовки молодого барона. В этом плане — произведение знаковое, как и прямое его продолжение — «Далёкие бедствия». Изящно, тонко, романтично. От некоторых историй — буквально мороз по коже.

Если учесть, что оба сборника выходили в виде брошюр и занимают страниц по 50-60 каждый, — можно не пожалеть вечера-другого на ознакомление с этим блестяще описанным срезом настроений, которые царили в высшем английском обществе во времена Первой мировой.

И низкий поклон переводчику за проделанную работу.

Простенькая история, через которую Лорд Дансени сравнивает гармонию природного мира (мир призраков) с миром людей (мир города, бездушных машин).

Все это преподносится через путешествие дикого призрачного существа в мир людей. Философская составляющая закручивается вокруг возможности ощущать мир и действительность при наличии души или ее отсутствии. И каждый может сделать свой выбор — какой мир и какое восприятие лучше всего.

Я ничего не знаю о дрожжах «Yeasto», о которых пишет Дансени. Но если вспомнить о термофильных дрожжах, то они действительно являются неоднозначным изобретением человечества, потому что повсеместно и эффективно снижают иммунитет, а еще вызывают раковые заболевания.

Рассказ бы получился правильный, нравоучительный и скучный, если бы не талант писателя. Он придал образам двойственную природу. Добро расширяет границы ада.

И даже не так. Ангелы, наделенные творческим началом и ведомые благими намерениями, совершенствуют преисподнюю.

А в это время…

На Земле люди утоляют голод своих детей продуктами питания, в состав которых входят дрожжи, изобретенные (безусловно, наисветлейшим умом) гением кулинарии, а затем продвинутые на рынок яркой рекламой и творческими способностями маркетолога.

Какая восхитительная двусмысленность!

У этой книги явственно присутствует некий специфический мифологический вкус. А также оттенок и аромат. Не говоря уже о завораживающих звуках той самой камышовой свирели Пана.

При всей нашей разнообразной и порой просто диаметрально противоположной религиозности, все мы в разном возрасте проходим стадии стихийных язычников. Причём слово «стихийных» в этом определении обозначает не просто как бы «врождённых», а именно поклоняющихся стихиям (в частности) и всей Природе (в целом). Т.е. культ Пана, несмотря на погасшие жертвенные костры и огни в его честь, таки жив, курилка. И даже без всяких стараний со стороны возможных жрецов этого культа (буде таковые есть на самом деле) Пан и поклонение этому божеству постоянно присутствует в человеческой культуре. Или хотя бы в душах и сердцах людей.

Но красота и привлекательность этой книги даже не в этом указании, а просто в самой красоте слога. Что-то такое неуловимое от Брэдбери есть в этом романе (но тогда уж скорее наоборот, в творчестве Брэдбери имеются признаки влияния творчества лорда Дансейни, ибо всемирно известный, популярный и любимый фантаст жил-был позже Эдварда Дансейни). Красота и магия воздействия на читателя совершенно точно заключается в тексте этого коротенького чарующего романа. Это сложно выразить неумелыми и непослушными словами рецензента, но зато совсем просто почувствовать, прочитав саму книгу.

Очень необычное произведение. Сюжет незатейлив, персонажи практически не прописаны, окончание невнятное ... Но тем не менее это шедевр ! Это не роман, это скорее песня. И песня весьма не простая, как может показаться на первый взгляд, «многослойная».

Наверное, каждый читатель увидит в этой песне что-то своё, близкое и понятное только ему. Язык произведения — это что-то невероятное, это как морозные узоры на окне, это как буйство красок и ароматов в весеннем саду... Читать стоит не ради сюжета, а ради повествования. Это как неторопливое путешествие по невероятному месту ради самого путешествия, а не ради пункта назначения... Наверное, написать об этом произведении можно много, но лучше самому прочитать его, самому ступить на «поля, которые мы знаем», краем глаза взглянуть на замок «о котором может рассказать только песня», вдохнуть полной грудью воздух, наполненный магией ...

Творчество лорда Дансени лично для меня — воплощение английского духа, который немыслим без примеси духа ирландского. И пусть англичане оспорят это утверждение, но данный роман — лишнее тому подтверждение. В нём есть всё — тонкий английский юмор, традиционная неспешность классического английского повествования, потрясающие описания нетронутой человеком природы, сохранявшейся в холмах и долинах Англии до начала XX века, и вместе с тем — потрясающая, пронизывающая атмосфера ирландских сказаний, когда буквально каждый камешек дышит Историей, которая уходит вглубь на несколько тысячелетий.

И пусть книга покажется кому-то простенькой и не очень глубокой, но атмосфера столкновения двух совершенно разных миров — современного автору и мифологического — показана просто потрясающе. Потому что вот они — поезда и дороги, а вот — Старые Камни Волдинга. И одного без другого попросту не бывает...

Конечно, это очень простенький отзыв, и говорить об этой книге я бы мог долго, но всем любителям настоящей английской литературы книга — обязательна к прочтению. А вот людям, которые негативно относятся к языческому мировоззрению, книга — строго противопоказана. И вряд ли она понравится сразу, (я сам «распробовал» её только с третьего раза), но Дансени достоин того, чтобы потратить на один из немногих переведённых его романов пару-тройку вечеров.

Истоки жанра fantasy после этого станут гораздо понятнее =)))

Очень хорошая вещь — уходящее вдаль славное прошлое, великие давно погибшие герои, охраняющие свой город, люди, в момент опасности взявшие мечи предков

Чистый лорд Дансейни – из раздела «фэнтези о недостижимой цели» (такие бы сказки писал Франц Кафка, если бы мог, но увы...), которое, следуя принципам построения сюжета Кристофера Воглера, вписывается в сценарную цепь событий:

1. Фантастически прекрасная цель;

2. Выход в путешествие к прекрасной цели;

3. Тёмное пророчество о скорой гибели прекрасной цели;

4. Непреклонное следование к прекрасной цели;

5. Подтверждение пророчества о недостижимости прекрасной цели;

6. Философский катарсис читателя….

Погоня за синей птицей бытия, за журавлем в небе, отвергая прагматичную синицу быта в руках.

Это и Кркассон и…..

Как хорошо рифмуется текст — пусть и белым размером: начинаешь читать как поэму.

Уже название пророчески эсхатологично: скорее не конец, а откровение, апокалипсис Бабблкунда.

Город, высеченный из монолитного камня скал и гор – не иначе отголоски, эхо от древнего города Петра, бывшего сначала столицей библеского Едома (Идумеи), а затем стольным градом Набатейского царства. Кстати Ирод Великий – идумянин.

Петру «открыл» для Европы швейцарский ориенталист Иоганн Людвиг Буркхардт 23 августа 1812 года, хотя для самого Буркхардта это открытие (благодаря которому он остался в истории) было лишь шагом к заветному переходу через Сахару к истокам Нигера. Петра это где-то как раз посередине между Мёртвым морем и заливом Акаба Красного моря.

Путешествие четырех друзей во владения-город восемьдесят второго фараона Нехемоса, в Город Чудес, чудесами и обставлено: его живописуют словоохотливые рассказчики, ему пророчит гибель неистовый и злоречивый человек в рваных одеждах... Семь чудес, боги разговаривающие с богами на языке богов, трон из слоновой кости, звезды завидующие красоте города...

Как-то так на самом деле и получается, — чему мы все свидетели, — что и поныне «человеки в рваных одеждах» с проклятиями рушат Пальмиры, стирая с лица земли города чудес...

Дансейни надо читать, что бы вслед за Конфуцием не сокрушаться: «Очень уж я опустился, давно уж я не видел во сне сны лорда Дансени...»

«Что наша жизнь? — Игра!!!»

И над богами, — «среди бесчисленных светил», и только..., — в бесконечном течении времени довлеет скука — субъективное замедление (а бог — он тоже субъект :( ) его течения, когда и барабанная дробь Скарла, словно замерзая, все реже и реже, протяжней и протяжней, и невыносимо тягостной и однообразной.... Замшелый омут, у которого даже лень стартануть с камешка вглубь..., — противно....

Игра — панацея от скуки: пусть не на деньги (а их ещё нет :)), на звёзды, миры и солнца.... Лишь бы азарт и бонус — какой-никакой результат, критерий оценки: успешно — нет, вернее: интересно — нет.

Игра вторая: животные — и Жизнь и Смерть (спасибо Кибу, да не зарастут тропы звериные к храмам его...).

И третья игра Киба: человек (вот уж кто и помнить о нём не будет...), и Мунг спускает на них Смерть....

И боги остальные не статисты.

А уж человеки — такие доки в Играх, тем паче на Жизнь и Смерть.

А лорд? — а лорд над Всеми.

бунт на корабле! да и чего же ожидать, если «...матерями их были три седые вершины, а отцом — ураган...»

ведь космогоний без всемирного Потопа не бывает — и лорд Дансейни (а против исторической, пусть легендарной, правды как пойдешь?) излагает не менее правдоподобную версия (а вдруг Земля и правда под небом Пеганы?) — «А разве мы не....».

»..но людские молитвы достигли богов...» (тем паче бунт против Богов, а людская гибель лишь форма досадить им) — и мастерски исполненный, известный так, сюжет: о преступлении и наказании: «...О, друг Мунга!...» — и дальше страшноватая и назидательная сказка!

конечно, космогония и пантеон великого сновидца, тем более лорда, ни как не могли пройти мимо фигуры бога сновидений и фантазий! да и с кем же нам коротать всю ночь, до рассвета, до продолжения Игры с Богами?

так ли добр и милостив он, Йохарнет-Лехей, как андерсеновсий Оле-Лукое? — об этом нам судить каждому: «...и опыт сын ошибок трудных...», хотя Дансейни прямо, хотя и не дословно, говорить словами нашего классика: «...и случай (парадокса друг — добавим мы и Пушкин)...»

и полстранички нет — а вот вопрос, который тревожит и терзает на протежение всей человеческой Игры с Богами не только философов, разбивая их на многие и многие отряды и подотряды мыслящих: что лживо (вернее, более лживо): сон или явь?...

...да не оставит нас Йохарнет-Лехей, чтоб не «слышать всю ночь издевательский хохот богов Пеганы»...

Если ночью тебя охватит гнев, погляди на звезды: они тихи. Тому, кто мал, подобает ли браниться, когда великие молчат? (ц)

Лорда Дансени, издаться которому помогал сам Уильям Батлер Йейтс, можно назвать праотцом современного фэнтези наравне с Уильямом Моррисом. На У. Морриса ориентировался лорд Дансени, а вдвоём они оказали огромное влияние на Джона Р. Р. Толкина. Несмотря на то, что идеологически лорд Дансени и Джон Толкин не были близки (один агностик, другой христианин; один ирландец, вдохновлявшийся, в том числе, сказаниями своих предков, другой англичанин, ирландскую мифологию по определённым причинам не слишком-то любивший), в «Сильмариллионе» легко можно проследить пересечения. Сравнительному анализу можно посвятить целую монографию.

Может, лорд Дансени и не стал первопроходцем в жанре фэнтези (тот же Уильям Моррис писал лет на десять-пятнадцать раньше), но в чём он совершенно точно стал первым — так это в литературном создании собственного пантеона. Весь сборник «Боги Пеганы», впервые увидевший свет в 1905г., этому и посвящён — мифотворчеству, выдуманным богам и взаимодействию с ними людей. Написан сборник лёгким и красивым языком, каждый рассказ пропитан философией: отношение к смерти, ко времени, к судьбе, к месту человека в сверхъестественных играх богов.

Приступая к чтению стоит держать в голове, что «Боги Пеганы» всё-таки очень далеки от того, что в наше время принято считать фэнтези. Здесь не будет центрального героя, не будет странствий, приключений и магии. Только мифы о создании вымышленного мира вымышленными богами и размышления о вечном.

Я не могу поставить десятку только потому, что лингвистически Джон Толкин всё-таки был сильнее (чем заслуженно гордился, сравнивая себя и лорда Дансени). Имена из «Властелина колец» и «Сильмариллиона» сложные, но певучие, а об имена «Богов Пеганы» взгляд то и дело спотыкается. Также в голове происходит путаница, когда вроде бы кельтские и недалеко ушедшие скандинавские мотивы смешиваются с каким-то восточным колоритом: упоминание Аллаха и Африки, пророки, да даже те же имена. Девять пророков из десяти.

А что ещё хотелось бы услышать в «нагорной проповеди» Киба — пославшего Жизнь во все Миры? Киба, что творил, как боги все остальные, знамением — жестом? Овладевшим Деянием прежде Слова? Киба, что просто игрушка?...

Ведь мы привыкли к Нагорной Проповеди бога-человека: «...нет Смерти, ...каждый человек — добр...».

А Киб — это Киб: чужой среди своих, свой среди чужих (но мы Его не помним...).

А Лорд — это Лорд.

»...и будет одиноко Мана-Йуд-Сушаи...»

»...и о сотне домашних богов...» — такой вот объясняющий (и предваряющий) подзаголовок: пантеон домашних богов — лары...

это как смотреть в калейдоскоп — не надоедает никогда! — так и перечисление этих малых (но совсем не хочется сказать что никчёмных) богов, или божков (но ни в коей мере приуменьшения их значения)...

нет-нет, здесь надо быть определённо поэтом — и далеко не бесталанным, — а гениальным: «вот боги домашнего очага: Питсу, что гладит кошку (а какую замечательную и мудрую сказку о кошке написал его современник и соотечественник); Хобиф, что успокаивает пса...», и т.д., и т.д. и откровенно жаль, что не вся анонсированная сотня! — как и простые разноцветные стекляшки в калейдоскопе превращаются вдруг в чудо, так и лорд Дансейни из какого-то вроде бытового пустячка (хотя-то мы уже знаем, что в Мире под Пеганой пустячков не бывает) создаёт очередное очаровательное божество.... как легко и непринуждённо лепится сказка!

Отличный рассказ, который запросто может быть прочитан как вполне не-фантастический, поскольку все происходящее с героем — порождение его головы.