7
С. Логинов: Ну, я думаю, ещё одну мы успеем. Открылась Н*** Д***, ***... А, вон она сидит, спряталась. Рассказ делится условно на две части: август 1976-го года и нынешнее время. Героиня одна и та же, героине семнадцать лет в 76-м году, у неё заболевает подруга. Ну ладно, смотрим... прямо идём по тексту. Ну, здесь сразу могу сказать, что с одной стороны текст много чище, чем, скажем, у И***, мне мало приходилось отмечать жёлтым цветом, а может, я вообще уже даже решил, что если не много, то я и не буду этого делать... Но, правда, и не вижу серебряных фраз, то есть таких, на которых ахнуть и сказать: «Ишь как она завернула! Я бы, вот, не допёр так красиво сказать». То есть текст более усреднённый. Но — то, что называется: пристойный русский язык. (Бывает непристойный русский язык, когда говорится: «Дорогой мой автор, может быть, вам в министры пойти, или там в шофёры?») Нет, здесь пристойный язык, не вызывающий раздражения, но я пока что — во всяком случае, в этом рассказе — не нашёл ни одной серебряной фразы, жемчужной фразы, которая бы была по-настоящему хороша.
А вот фразы несколько корявые, бирюзовенькие, есть. Значит, девочка, семнадцать лет, на следующий день уехала в институт, дальше читаем: «Училась, сдавала экзамены...» Очевидно, проходит год за годом. «После экзаменов, как и все студенты, помогала колхозникам пропалывать помидоры и собирать абрикосы». Я в полной уверенности, что вот, год за годом учится, ездит в стройотряды — а потом выясняется, что она вернулась, всего лишь навсего сдав вступительный экзамен. Она на первом курсе, пока идёт вся эта часть. Но тогда, простите... Ну хорошо, собирать абрикосы и пропалывать помидоры — наверное, это в одно и то же время. Какое? Когда именно собираются абрикосы в этих южных городках? Кто подскажет?
Из аудитории: В июле. В августе.
С. Логинов: Так, начало июля — это пора, когда она сдаёт вступительные экзамены. Она едет в колхоз, если она студентка... абитуриентка, в августе, а в некоторых институтах и в сентябре. Я ездил на картошку в сентябре. Значит, какие-то другие...
Из аудитории: У нас в августе.
С. Логинов: В августе. В августе помидоры никто уже не пропалывает, их уже собирают. То есть надо вот такие мелочи... Разумеется, невнимательный читатель проскочил мимо, проскользил и не заметил. Но внимательный автор должен совершенно чётко представлять, в какой именно месяц, период его герой делает то или иное.
Дальше. Возвращается, осенью, очевидно, в город — обнаруживает, что лучшая подружка, хохотушка и прелестница, заболела, бледная тень. Носит ей фрукты... «Она пересыпала их в тарелку и ставила на подоконник». Какие осенью на юге фрукты, которые можно «пересыпать»? Вишня, черешня давно отошли.
Из аудитории: Крыжовник. Малина.
С. Логинов: Крыжовник ягода. Это ягоды. Фрукты — яблоки, груши, персики — уже не очень пересыплешь.
Из аудитории: В том году были маленькие персики. Они резанные были.
С. Логинов: Персики? Это жардели были, а жардели к этому времени отошли. Они маленькие.
Из аудитории: Семечки. Лук, укроп. (Смех в аудитории.)
С. Логинов: А теперь обратите внимание, какое развесёлое пошло обсуждение, и как смеются, и часть из этих смешков относится и к автору тоже. Часть и мне, как провокатору, но часть и автору. Почему? Да потому, что слово подобрано не вполне точно.
Из аудитории: У классиков тоже встречаются странные вещи.
С. Логинов: Ой, у классиков встречается и не такое.
Из аудитории: Вертинский, «И сыплю им в шампанское цветы». Как можно цветы сыпать в шампанское? Либо измельчить и насыпать, либо шампанское в таз вылить и туда насыпать.
С. Логинов: Шампанское наливалось в ванну, насыпались цветы, а потом купалась в этом деле барышня.
Из аудитории: Может, у них там таз на подоконнике, в него высыпать вполне можно.
С. Логинов: Нет, не таз. Читаю: «пересыпала в тарелку». Фраза получается неточная. Вот момент такой, действительно: слово оказалось неточным, можно найти множество объяснений, но, тем не менее, слово оказалось неточным. Если б было точное слово — никто бы здесь сейчас спорить не стал. Все бы сказали: «Ишь, какой красивый образ создан». А тут... Вот основная посылка данного... как он там?.. мэсседжа... ой, какое слово знаю.
Замечательно, девочка ходит, переживает... о, нет, тут зелёное есть... и опять, значит, мучается по отдельным моментам. Опять, так же, кстати, как у И***, красивое какое-нибудь, приятное, точное сравнение — немедленно в пару с чем-нибудь очень плохим. Плохой, отвратительный врач, который, по мнению героини, её подругу довёл до предсмертного синдрома, обзывается «ослозубый тип». Можно представить, портрет нарисован: вот эти вот зубы со сточенным дентиновым слоем, который у травоядных, — да, это всё, карикатура, есть, припечатала. «...С пеной у рта» — это штамп. К тому же — перебор, дикий перебор: «ослозубый тип с пеной у рта доказывает». Это уже... карикатура. Вряд ли вы хотели здесь вызвать нервный смех.
Из аудитории: Ослозубый тигр.
С. Логинов: Она приходит, говорит: «Привет, Женя». «Девушка, лежащая на кровати...» Вот, кстати, именно в этом месте, может быть, и можно «девушку», потому что она смотрит: вместо моей знакомой Женьки — какая-то девушка. Здесь, в данном конкретном случае, можно. Но когда героиня у нас уже... познакомились, мы уже за неё переживаем и так далее, начинать её называть «девушкой» (в других местах это есть в рассказе в этом) — это не очень хорошо.
А вот замечательная фраза, которая мне просто очень понравилась, с которой я Н*** поздравляю. Когда она описывает умирающую подругу: «жилки, такие же синие, как надпись «Минздрав» на больничном белье». Хорошо. Всё: и больница, и умирающая в больнице девчонка. То есть можете. Хотя ещё далеко не всё (...).
Ну ладно. Болеет, болеет, болеет, а эта переживает, переживает, переживает — вот уже вторая страница из семи. Немножко длинно. Затянуто начало.
Сколько не переживай, но, тем не менее, надо и жить тоже. Вот она начинает вспоминать что-то там в детстве, совершенно корявая штука: «Пропаганда религии могла здорово навредить карьере». Она вспоминает, как она ещё десятилеткой сорвала урок, сказав, что в такой-то день шить — грех.
Н.Д.: Да это реальная история.
С. Логинов: Ну, значит, там учительница была — дура абсолютная, потому что когда идёт вот эта самая педагогика учителям будущим, это их напрямую учат, что дети могут притащить массу глупостей, суеверий (в те времена к суевериям относилась и общая вера тоже), и на этом нельзя акцентировать внимание, потому что таким образом мы производим закрепление таких вещей. Это можно было свести на шутку, что-то ещё сделать, и так далее, просто отмахнуться: «Ой, господи, какая глупость». Но нельзя акцентировать внимание и, тем более, вызывать. Значит, учительница — дура, такие бывают, но у вас о чём рассказ, о Женьке и её бедах или о дуре-учительнице?
Н.Д.: Можно сказать? Это я написала для того... потому что был Советский Союз, и если б я этого не написала, если б девочка была обычная, как все другие дети, то до неё бы просто не дошло потом, что было дальше. Поэтому я ввела бабушку, и поэтому вот эту историю. (...)
С. Логинов: Хорошо, я понял. Бабушка там... так, люди, я сказал что-нибудь против бабушки? Я вообще о ней ничего не говорил. Бабушка там к месту. Я сказал что-нибудь о её взглядах, то, что бабушка ей что-то внушила? Тоже не сказал. Я сказал против вызовов родителей, вот этого самого шитья политического дела и так далее. В 70-е годы ничего такого не шилось.
Н.Д.: Нет, это просто мама моя это вот сделала, и действительно... Ну, она так на переменке подговорила девчонок, что нельзя шить, грех шить...
С. Логинов: Так это просто хулиганство, срыв урока. Могли вызвать за хулиганство, но не за, как у вас здесь написано... пропаганда религии и угроза для карьеры папы. Этого не было даже в 30-е годы. Только если под папу кто-то копал уже. Вот в чём дело. Просто я жил в то время, чуть позже я преподавал в школе, и нам это говорили, напрямую, в лоб, что вот нельзя в таких моментах делать то-то и то-то — навредишь, себе хуже сделаешь.
А. Кубатиев: За такой скандал могло руководство школы так нагреть. Лучше замолчать всё это, забить куда-то.
С. Логинов: Да-да-да-да-да. Тем более что конец 70-х — время «застоя». Идеально: само изноет, только не надо нам политических дел. Так, это вот неудачный кусок, ну ладно...
Зачем-то идёт на кладбище... Зачем идёт героиня на кладбище? Для того, чтобы увидеть там портрет девушки, которая потом будет... которую она потом узнает. Кстати, я не уверен, я боюсь соврать: в 70-е годы делались уже портреты на граните или ещё нет?
Из аудитории: Делались.
С. Логинов: Уже делались. Я просто плохо помню, в основном делались эмалированные вот такие штучки.
Так, ну ладно... Вот описание автомата с газировкой, всё очень хорошо... Немножко много подробностей. Наверное, жестче надо подходить, жестче отбирать приметы времени, потому что мы уже на третьей странице из семи, а сюжет всё ещё не начался. Слишком длинная преамбула. Подумайте: вот, скажем, газировка хороша — но тогда убрать там что-то до этого.
«Капля дёгтя в океане праздности». Вот это вот немножко непонятный неологизм, и к тому же слово «праздность», насколько я понимаю из контекста, приводится как пример праздничной, радостной жизни. «Люди разговаривали, радовались, шутили, и я чувствовала себя каплей дёгтя в океане праздности». «Праздность» — это безделье.
Н.Д.: «Праздность» — это именно праздность. Это курортный город, туда приехали люди отдыхать.
А. Кубатиев: «Праздность» — это качество и образ поведения. А это что-то немного другое. Вы знаете, мне понятно, что вы хотели сказать, но я это долго и мучительно постигаю, а если фраза, так сказать, не упала как ножницы в пол — ну это уже, значит, потраченное время.
С. Логинов: Так, ну... Да, конечно, я слыхал многократно: «Дэвушка, пачиму вы такая одна? Дэвушка, дэвушка, куда вы уходите, стойте, дэвушка!» Ну, так... знакомились. И, может быть, кому-то и удавалось познакомиться. Но уже самый выкрик «Эй, девушка!» означает такой вот... апофеоз пошлости. Да, кавказской. Художник так не скажет. Её окликает художник. Подберите, какое именно слово может сказать. Я не художник, и я никогда не знакомился на улице с незнакомыми девушками. Ой, «не знакомился с незнакомыми»...
Из аудитории: Пора начинать.
С. Логинов: Поэтому мне тяжело сказать, как он скажет, — но не так. «Давайте я напишу Ваш...» — об этом (о словах «вы», «ваш» и т.д. с прописной буквы) уже говорилось... — «...портрет».
Заявляет он целый ряд пошлостей. «Такая красота должна быть увековечена». Ну хорошо, пошляк, тем более, что это отрицательный, как выясняется потом, герой, да не просто отрицательный... Но зачем же опошлять при этом вашу героиню, которая на вот это покупается и немедленно идёт как прикованная...
Это уже начался сюжет. Она приходит... Сначала садится, он её рисует, при этом восхищается-восхищается, потом говорит: «А какой талант?» — ему это важно знать, потом он ещё спросит, когда родилась, — это для него тоже важно (...) Всё хорошо, хорошо... «А теперь идём ко мне».
Я согласен поверить, что он — демоническая натура, что с одного его взгляда... он выбрал жертву так: тыц! — и она уже пошла, даже он не успел сказать ничего. Но я не верю и не хочу верить, что она пошла, загипнотизированная вот этим аккордом пошлости. Здесь должно быть что-то иное, чем стандартные приёмы неудачливых уличных ловеласов. То есть сцена прописана, когда семнадцатилетняя девчонка идёт к этому тридцатилетнему уличному художнику домой, — она психологически неубедительна. Да, она с первой минуты смотрит на него: «Боже мой, этот человек...» — для семнадцатилетней девчонки тридцатилетний мужик — это старпер, он не может быть...
Из аудитории: Неправда, неправда.
С. Логинов: Ну хорошо, поверю, поверю. Но в любом случае это надо описать так, чтобы читатель мог в это поверить. А пока что нам показывают пошляка уличного. Ладно, приходят, рисует, рисует, рисует... «ТАКИХ ЛЮДЕЙ», всеми заглавными буквами... Ну не может бедняга сказать ни одного слова, от которого девушка потеряла бы голову и, так сказать, рванула к нему в постель. Автор вынужден пользоваться большим шрифтом, хорошо ещё, что не курсивами и не жирным шрифтом.
(Продолжение следует.)
цитировать
свернуть ветку