Просто поверьте мне – рассказ откровенно плох. Или не верьте, я вот себе поверил не сразу, давайте посмотрим вместе. Не исключено, что у рассказа есть скрытые, понятные только участникам конкурса, достоинства.
С другой стороны, автор попытался использовать максимальное количество способов воздействия на читателя.
Сюжет:
Дембельнувшийся по инвалидности солдат коротает время на курорте, «снимая» приезжих девочек. О чувствах речи нет, выбрав фигурку получше «на просвет» платья, «восходящее солнце просвечивало насквозь платья идущих по мосту женщин, а Матвей предпочитал заранее знать, на что рассчитывать», парень действует оригинальным методом поручика Ржевского – предложить прямо заняться сексом. Девять из десяти пошлют, но одна поведется.
Автор тонко подбрасываете герою толику везения, посему девочки соглашаются часто. Роза на длинном стебле и самоуверенное поведение неотразимо действует на явно не очень бедных красавиц. Внешность парня описана скупо «Чёрные глаза, прикрытые длинными русыми ресницами, смотрелись выигрышнее всего», читатель просто должен верить автору.
Эротика: «Высокая, но соразмерно сложенная, с тонкой талией и красивой, хотя и чуть тяжеловатой грудью. Короткая, почти под ноль причёска не портила её, но придавала толику шарма. Милая неправильность, оттеняющая совершенство». Это, если кто не понял, эротическое описание внешности. Вот это: «А уж он постарается, чтобы загар был ровным, чтобы его не нарушал след от купальника!» — эротические фантазии главного героя.
Секс: «Зоя была нежна и страстна одновременно, она играла на нём, как виртуоз на виолончели». Да, это секс. Единственный вопрос – почему на виолончели? Не на трубе, флейте или барабане, а на виолончели?
Детали, вызывающее доверие: «В гости к Зое Матвей отправился утром второго дня. Нужны хотя бы сутки, чтобы надоели местные пляжи, забитые рыхлыми курортниками, визжащими детьми и крикливыми торговцами. «Чурчхела! Кокосы! Пиво! Печёный тайбак!». Милая вначале экзотика быстро начинает давить на уши». Это на пляжах модного курорта. Не исключено, что автор имеет опыт посещения отельных пляжей отличный от моего, но… То есть, люди летят на другую планету, а им там не могут организовать приличный отдых? Опять приходится верить на слово
Достоверные детали: «Город и космопорт соединил узкий пешеходный мост длиной в километр». Километровая пешеходная дорожка от космопорта до вагончиков, которые развозят курортников по отелям. Километр с чемоданами, баулами и маленькими детьми по жаре. Курорт-люкс, я уже верю.
Загадка: Каменюка, способная перенести на другую планету с чистым, незанятым пляжем. Ничем, кроме произвола автора, не обоснованная деталь.
Интрига: Девушка, «снятая» героем, заподозрена им же в шпионаже. И, вроде, она даже и не человек, а амфибия. Что именно шпионка может получить по поводу планеты, на которую иначе, как через пространственный портал не попадешь – загадка, но герой решает не захватывать даму лично, а сбежать на курорт, там сесть в засаде как был, в трусах, героически простудиться, потом три дня лечиться у себя в комнате, а потом выяснить, что девушка не шпионка, а вовсе даже ныряльщица, потому слегка смахивает на амфибию.
Драма: Герой бросается через портал к девушке, а ее, похоже, растоптали тамошние панцирные спруты. Вот стул опрокинули, стол только покосился, даже стаканы на нем удержались, а девушку вместе со вторым стулом… Хотя, открытый финал оставляет надежду. Или не оставляет. И это еще один способ покорить читателя – душераздирающая сцена. «Голубой пляж был пуст. Хлопал на ветру полог палатки, стоял покосившийся стол с двумя пустыми стаканами, рядом лежали стулья, один был раздавлен, словно по нему проехал каток. Панцирные спруты чертовски тяжелы...
— Зоя... – хрипло и безнадёжно закричал Матвей. – Зоя!
Он не знал, чего боится больше. Тишины – или ответа?..»
Нельзя сказать, что меня ничего в этом рассказе не поразило. Поразили две вещи:
Первое: действительно оригинальная находка – мина не взрывается, а хватает ногу человека и медленно ее обгладывает до кости. Такого я на самом деле нигде не читал.
Второе: Как этот рассказ добрался до финала с самой большой суммой очков?
О чем это кино, спросил как-то себя кинокритик и себе же и ответил – да ни о чем.
Есть такой термин – гладкопись. Как бы описание текста. Без особых проколов, почти без ошибок. Ровненько, гладенько и не о чем. То есть – совсем. В данном случае, не то, чтобы совсем гладкопись, но других плюсов, кроме этого самого гладенького текста, у текста, как мне кажется, нет.
Существует деревня, не исключено, что люди в каком-то там поколении выжили после катаклизма, который уничтожил крупные города. Есть некая стена в лесу, которую никто не любит, все боятся, ничего о ней не зная, на всякий случай. Есть мальчик, который случайно (или не случайно) отправляется к стене. Другой мальчик пытается повторить это замечательное достижение и погибает, сам по себе, или по воле стены, черт его знает.
Герой снова отправляется туда, чтобы в очередной раз посмотреть на витражи. Судя по тому, что витражи у него ассоциируются со словом «ветер», мальчик – носитель русского языка. И, возникает подозрение, что красные кровавые звезды в витражах, не случайны. Помимо темы конкурса, ясное дело. За каким бесом стене нужно лишить главного героя человеческого облика – остается загадкой. Ну, возможно, хотела, чтобы он людей ловил. Но призрак деда главного героя, который (дед) при жизни не только не отговаривал мальчишку от знакомства со стеной, но даже его туда и подталкивал, теперь принял меры и ветка, как бы случайно, витраж разбила.
Что случилось с главным героем – не понятно, но проклятая стена витраж начала отращивать заново, как положено в хорроре. Мышки, кстати, попадая в отсвет красной звезды, умирали на месте.
О чем этот рассказ, вышедший в финал со второй суммой очков? А о чем рассказка «В черном-пречерном городе»?
«— Месье, нам не нравится ваша шляпа!» С самого начала рассказ попахивает постмодернизмом. Почти не измененная цитата из анекдота про крокодила Гену заставила напрячься. Затем потрясающее своей оригинальностью сравнение «Холодный ветер с моря продувал до костей, заставляя их дрожать, словно струны» почти полностью убило желание читать дальше. Цитата из «От заката до рассвета», осознанная или неосознанная, добротный детина, вместо «дебелый» или, что вероятнее, «дородный», несколько описок, откровенно неудачная фраза «столы забиты моряками, как бочка сельдью после удачного улова»… Столы. Забиты. Моряками. Как бочка сельдью.
«Гори-гори ясно, чтобы не погасло» в устах французского тайного агента семнадцатого века. Фрегат, каким-то ветром занесенный во времена галеонов – бросить и за-быть. Но потом…
Ошибки исправляются легко. И хотя понятно, что изощренным конкурсантам все это должно резать глаз, но текст существует независимо от первоначального знания грамматики, синтаксиса или еще чего. Есть текст. Эмоциональный, гармоничный, не пытающийся прикинутся философским, а честно развлекающий читателя, причем, развлекающий его качественно.
Меня, во всяком случае, он развлек.
Специфика текста «от первого лица» — все ошибки списываются на рассказчика. Не на автора, а на того, от чьего имени рассказ ведется. И если нет вопиющей рениксы, то все остальное прощается.
Даже то, что в финале в таверну одновременно влетают сорок ядер сорокопушечного фрегата. Ну не задумался автор, что у сорокопушечного фрегата на борту, в лучшем случае, полтора десятка пушек. Или это главный герой ошибся, ему было не до подсчетов – врезали и врезали, тут бы живому остаться.
Вот такая странная арифметика у этого рассказа: довольно большое количество ошибок, неточностей и небрежностей, а все равно – отличный текст. Есть что-то общее с Дюма, Лавкрафтом, Говардом? А кто сказал, что эти уважаемые господа писали плохо?
Постмодернизм? Да на здоровье!
«Феликс открыл глаза и увидел нависшую над ним голову в берете». Посмотрел снизу вверх и увидел не лицо, не силуэт, а нависшую голову в берете.
«Вокруг него копошились сотни гражданских, между которыми бегали люди в форме с палками шокеров в руках». Хорошо бы почистить рассказ на предмет излишеств. Почему с палками шокеров? Просто с шокерами – и достаточно. Нет? Они же там потом если и били, то ногами.
«Когда Феликс служил первый раз, Земля лишь год как ввязалась в войну с крустанами – разумными ракообразными, полвека назад обнаруженными в ледяных океанах Каллисто: мало того, что выглядели они отвратительно, так еще и заявили права на Юпитер, где земляне планировали добывать уран». Поправьте меня, но как-то мне кажется несколько притянутой за уши идея добывать на/в газовом гиганте уран.
Солдаты (если верить рассказу) первоначально служат в армии один год. Один. Зачем при этом делать татуировку на запястье, будто какому каторжанину? Потом перечеркивать и делать вторую, с новым номером, когда снова призовут? Ни для сюжета это не важно, ни для создания атмосферы. Нет, было это обыграно в одном эпизоде, но могло бы и не обыгрываться.
Способ использования солдата в войне – оригинальный, только вот зачем их готовить убивать, если, на самом деле, им придется совершать самоубийство? Нет, понятно, что читатель должен быть шокирован в этом месте, но, наверное, психологически есть в этом какая-то недостоверность.
Финальный твист – герой уходит от военной службы весьма оригинальным способом. Нет, есть в этом какой-то шарм, некая привлекательная неожиданность, но кто сказал, что там, в океане на Каллисто ему позволят местные милитаристы просто так плавать и развлекаться в новом (хотя нет, не в новом, а в украденном теле)?
Но хочется верить – и автору, и читателю – что все будет у героя хорошо.
Как, скажем, у одного персонажа Клиффорда Саймака в «Городе». Он ушел в чужом теле в чужой мир. А вместе с ним – почти все люди.
При всех неточностях и нелогичностях – рассказ неплохой.
Экспрессивный такой рассказ. Главная героиня распахивает лазоревые бездны вместо глаз, и прячет опухшие веки под густыми волосами. Надеюсь, это не анатомическая особенность прекрасной дамы. «Яд дикого пляжа, будто сильнейшее рвотное, скрутил внутренности, вырвал из них отчаяние и выплеснул его криком, слезами и проклятиями» — фраза избыточна, сравнение неточно и неопрятно. «Мы приняли второй удар хацерцагов и разметались по системе». Может быть, моих знаний недостаточно, но я впервые вижу использование глагола «разметаться» таким вот странным образом. Мы разметались по системе?
Рассказ про пиратов. Рассказ про верность и любовь. Хорошо. Но в финале он про что? Про удачу? Про то, что пираты способны грабить не просто так, а за идею? А идея тогда какая? Найти своих пропавших? Так не нашли никого. И тел не нашли, и похоже, что и не искали, но грабили-грабили-грабили… кого надо грабили. И спасли в результате человечество.
Кстати, а чем балалайцы занимались до начала войны? Пираты ведь земледелием не занимаются. Они по другой части. Неужто людей? В общем, подозреваю, что автор не совсем точно представлял себе, что именно хочет сделать, когда собирал из букв слова, а из слов предложения. Развлечь? Увлечь? Удивить? Всего понемногу? Вот и оценка небольшая.
В подобных рассказах с самого начала понятно, что все закончится хорошо. По интонациям, по лексике, по общей атмосфере. Сотни и сотни таких вот деловитых главных героев живут в книгах и фильмах, и все всегда у них получается. И понятно изначально, что главный герой обскачет всех навороченных профессионалов, обшлепает бандита и, понятно, накажет отрицательного продюсера.
Вот ни разу мне не попадался положительный продюсер реалити-шоу, особенно если шоу с уклоном в смерть и насилие. Как правило, продюсерам в итоге достается.
Автор молодец, что не стал выдавать герою выигрыш, премию и много миллионов денег просто так, за прекрасно проведенное шлепанье. Гемофобия героя украсила, но практически не сыграла ничего в сюжете. Наличие бара в глухом лесном поселке, состоящем из одной улицы, для меня сомнительно, вместо него вполне могла быть охотничья хижина, квартира в городе, но тут автор, конечно, волен в своем праве построения сюжета. И даже то, что в бандитском жаргоне представителя власти именуют цириком – солдатом монгольской армии, тоже автору можно простить. Финал…
Положительный финал, нормальный. Дед догадался поставить на главного героя в тотализаторе, сам герой – нет. Хотя, чтобы в таких условиях выиграть много денег, нужно было бы много денег и поставить. Если такие деньги были у деда, почему он не помог вылечить жену главного героя без веселого путешествия на шоу «Годный приговор» — шутка, кстати, так себе, не смешная и не уместная.
Но рассказ – неплохой. Крепкий такой рассказ. Одним куском.
Навесной замок не может блокировать выход. В лучшем случае – дверь. Не сам проем, а именно то, что этот проем закрывает. «Когда был жив отец, они снимали квартиру в хорошем особняке». Квартиру в особняках, если и снимали когда-то, то году так в семнадцатом, тысяча девятьсот, предварительно владельца этого особняка уплотнив, удалив или уконтрапупив.
«Рваное небо уже разливало мутный свет, подкрашенный багрянцем и сочившийся из плотных, но подвижных облаков». Рваное небо, разливающее мутный свет, еще как-то можно себе представить, особенно если поверить, что устроено оно не совсем так, как мы привыкли, но вот почему облака плотные, но подвижные? С каких пор «плотные-подвижные» стало противопоставлением?
«Город в ответ ощетинивался плоскими крышами» – простите, чем ощетинился го-род? А, плоскими крышами… Это да, плоское всегда такое ощетинившееся. А торчащие кирпичные коробки, прячущие дымоходы, если что, называются трубами.
«Вдалеке, ближе к центру, изредка голосила стража, подгоняющая готовиться ко сну». Подгоняющая как? Пинками? Палками? А, криками… Среди многоэтажек современного города. И голосила при этом…
«Сердце колотилось от душных картинок воображения». Нет, если призадуматься, то идею автора понять можно, можно представить себе картинку воображения, от которой заколотится сердце, но не мог бы автор написать это по-русски? Как-нибудь попроще. Доступнее, что ли.
Далька, Сольга и Пульга – это имена персонажей, такие романтичные и залихватские. Далька вообще главный герой, его автор решил угробить в рассказе, вызвав слезы и сопереживание, но получилось это с третьей только попытки.
Рассказ вообще планировано-душещипательный. Подросток, рискующий жизнью ради жизни своего младшего брата – выигрышная тема на чемпионатах по хромым собачкам. Это работает. Должно работать. Разве ж читатели и жюри звери какие, не поймут всего лиризма и драматизма описанных событий.
С неба – с разорванного неба – по ночам опускаются… ну кто-то опускается, воз-можно, души умерших, и оставляют после себя к утру соль.
«Уличная какофония сливалась в единую звенящую кашу». Какофония сливалась в кашу, и не просто в кашу, а в единую звенящую. Почувствуйте изысканность слога, чувствуйте, не стесняйтесь. «Алюминиевая пика проткнула льдистую бесцветную глазницу, и тень рассыпалась». Льдистая бесцветная глазница. Без комментариев.
Возникает впечатление, что автор выбирает слова не по смыслу, а по звучанию. Красиво звучит – пойдет. Нормально. С сюжетом – та же ерунда. Не стану анализировать роль небесной соли для существования человека под рваным небом. Соль используют в фонарях, как лампочки. Соль лечит тамошние болезни, соль – первооснова, существует даже гвардия солесборщиков. Еще соль, кажется, едят. В общем, соли ждут, как манны небесной.
Но есть еще и те, кто на странных кораблях, запускаемых за облака пружинами, собирает эту самую соль прямо в небе, а, если повезет, то и непосредственно у… наверное, призраков, или душ умерших.
Не угробив мальчика на крыше, автор легко отправил его в небеса с каким-то не-знакомым рыбаком и мальчик, естественно, встретил призрака, который то ли прикидывался, то ли и в самом деле был его отцом — «Люк, я твой отец!». Но отбиваться от призраков мальчик отчего-то был должен кастетами, хотя сам рыбак отбивался пикой.
Нет, понятно, что мальчик должен был умереть, но оказался таким шустрым, что сразу не отдал концы, вернулся на землю живым, с солью, — хоть и с несколько онемелыми руками. И ни он, ни рыбак, который занимался этим промыслом, даже не догадывались, что так, от прикосновения призрака, и умереть можно. И автор, похоже, эту штуку придумал не сразу.
Мальчик смог передать соль для своего брата, узнать, что его рыбак с ведома доброго соседа сапожника Пульги использовал в качестве наживки, пообщаться с девушкой, которую, понятно, любил. И только потом, когда главный герой утомил автора окончательно, прилетевший в квартиру через открытое окно призрак отца (таки да, отца, значит, все-таки души), попытался подарить ему соль и обнаружил, что у мальчика синюшные губы.
Автор оказался таки сильнее своего персонажа.
Я уверен, что автор хотел написать сильное, эмоциональное и даже страстное произведение. Драму. Трагедию, с героем и самопожертвованием.
А у меня после прочтения рассказа все время крутится в голове концовка старого дурацкого анекдота: «Дохленький, потому и синенький».
Со словами и предложениями автор обращается небрежно, не то, чтобы совсем небрежно, но с эдакой излишней легкостью. «Он почти не вылезал из машины, обрастая пустыми пакетами из суши и недопитыми бутылками аква-минерале, и вёл краткие, простые беседы по телефону, состоящие, в основном, из цифр».
Бог с ней, прямой речью персонажей, там можно вообще все, но человек, обрастающий пакетами и бутылками… Это я еще о пакетах из суши не говорю, там понятно, что описка, но забавная ведь. А вот когда фуражка, слетевшая с головы персонажа, падает вниз, царапая острым козырьком стволы деревьев…
Журналистов автор не любит. Я, как журналист, тоже их не люблю. Мне показался жаргон профессиональных телевизионщиков в рассказе несколько надуманным и недостоверным, но в каждой избушке свои погремушки. Не исключено, что где-то журналисты разговаривают и ведут себя именно так, а не иначе.
Идея рассказа – великолепна. Повтор того самого «Все обрыдаются», вынесенного в заголовок к концу рассказа утомил и несказанно раздражал, но, возможно, этого автор и добивался.
Нет или почти нет среди журналюг порядочных людей, ветераны войны уходят, и, возможно, скоро останется один, последний ветеран Великой Войны. И суета вокруг двух последних в рассказе понятна и достоверна. Возможно, так будет. Может быть. События несколько ускорены, все решается за сутки, но это не роман, а рассказ, так что и это не является недостатком. А вот психология…
Не журналистов, не санитаров и охранников, тут спорить не приходится, такое возможно. А вот психология ветерана вызывает неприятие.
Человек прожил очень и очень долго. Повидал всякого, выжил, в конце концов, в войне. Да, раскусил журналюг, которые пришли брать интервью в палату, понял, что для них последний живой ветеран просто шикарный информационный повод и пообещал, что не станет участвовать в шоу и таком прочем. Тут – верю. Это похоже на правду.
Но потом, после смерти соседа по палате, и вправду став последним ветераном, он просто выбрасывается из окна. Не верю. Вот тут – не верю. И если журналисты в рассказе – профессиональные подонки, и только один из них смог не снимать смерть старика, то старик кто получается у нас в результате?
Автор хотел сказать, что мы толстокожи, циничны и меркантильны? Он это сказал. Но что он сказал о ветеранах? К ним можно относиться по-разному, но в рассказе, может, стоило противопоставить одного из них этому не самому лучшему из миров?
Киберпанк он такой киберпанк. Гаджеты в голове, тотальный контроль, беспредел рекламных технологий, железяки по всему телу, хакеры ломают, бандиты жируют, про-стой народ питается подачками властей и страдает.
Но не смотря на это, сохранилась в душах некоторых людей частичка добра и даже любви. Вот и происходят разные такие происшествия и неприятности. И шансов у любви все равно нет, как ни крутись.
Это то, что в рассказе есть и что более-менее (скорее даже более) существует, живет и дышит. Не то, чтобы сходу веришь в реальность происходящего, но в рамках установленной автором логики, вполне себе непротиворечиво и гармонично. А эстетика это, или антиэстетика… Хотя, какую такую эстетику мы хотим найти в киберпанке?
Как и положено порядочному тексту с конкурса, ограниченного по времени, рас-сказ имеет огрехи. Это нужно принять как данность и внимания на них не обращать. Хотя, наверное, пару примеров привести стоит.
«В переулке, в сплошном перехлесте навесов и верхних переходов было темно». Что такое сплошной перехлест? Нет, попытаться пофантазировать и понять можно, но мы ведь читаем рассказ, а не кроссворд решаем, правда?
«Овальное, каплевидное стеклопластиковое сооружение с десятком столиков внут-ри, пищевыми автоматами на стенах». Так овальное или каплевидное? Это ведь не синонимы, а вполне себе разные фигуры. И почему автоматы на стенах? Не возле стен, а на стенах?
«Окно потемнело – по нему полетела реклама строительного спонсора». Что такое строительный спонсор? И не нужно мне рассказывать о заморочках будущего – или объясните, что вы имеете в виду, или используйте понятное.
«Элли распахнула плащ, под которым ничего не было.– Ум-м-м. Человек зарылся лицом в вырез плаща». Наверное, это мелочные придирки, но если девушка распахнула плащ, почему мужчина зарылся лицом в его вырез? Такая мелочь портит впечатление о неплохом, в общем, тексте. Даже мне, читателю, обидно.
Все в рассказе развивается четко, понятно, мотивированно… ну или почти мотивированно. Парень поначалу не узнает девушку, с которой у него была подростковая любовь в школе. Ей приходится ему напоминать. А после этого, и после того, как девушка рассказывает парню о том, что стала кибер-проституткой, что ей плохо, а крутой бандит ведет себя по отношению к ней по-свински, герой вдруг вспоминает, что страстно, безумно и самоотверженно ее любит.
И решает не просто отомстить негодяю, ею владеющему, а сделать это ценой собственной жизни.
До этого парень подавался как циничный, прожженный тип, способный «кинуть» кого угодно, а тут вдруг такая перемена.
Способ передачи записки «спаси меня» тоже не бог весть как замотивирован, но тут уж автор свободен в своих действиях, а вот логика, рамки которой он сам и задал, летит ко всем чертям. И это очень плохо. Рассказ-то ведь воспринимается как хороший, качественный. Текст живой, с электричеством, и вдруг такое.
Нет, если бы автор не пошел на такой перегиб в сознании героя, то фиг бы он этого героя загнал в боевую машину, да еще такую, которой можно управлять только под действием наркотика, который после приема оставляет на жизнь пациенту только тридцать минут. Удачное у меня получилось предложение, длинное, трудно читаемое и полностью передающее простоту и изящество сюжетной идеи автора рассказа.
Кто-то когда-то описывая произведение романтиков (такой литературный стиль) писал, что автор вначале загоняет своего героя на самую верхушку высоченной башни, а потом криками сзывает публику, чтобы та посмотрела, как герой будет спускаться.
Приблизительно то же самое происходит в рассказе. Только читателю еще показывают и процесс влазенья.
И очень подробно показано, как парень прорывался к супостату.
Вот кстати, такое чувство, что у рассказа два автора. Один несколько суховато и отрывисто описывает все, что происходило до начала сражения. А вот само сражение описывает второй, с подробностями и смаком, извините за выражение. Или это автор долго сдерживался, а потом ка-ак дорвался до стрельбы и кровопролития.
В результате – супостат убит, герой гибнет, девушка пришиблена через имплантант электронным импульсом. Ради этого писался рассказ? Точно?
Нет, там еще есть благородный жест другого бандита, который девушку все-таки приказывает отпустить, потому что любовь – такое дело. Ради этого? Любовь таки все побеждает? Или почти все? Рассказ она, все-таки, не вытягивает.
Рассказ откровенно слаб. И не потому, что плохо написан. К языку и стилю, в общем, особых претензий нет. Герои живут, общаются и все такое. И поначалу ожидаешь, что будет нечто этакое… А если и не этакое, то, хотя бы, смешное. Поначалу очень заметная ссылка на Хогбенов. И одновременно в никуда, ибо Хогбены были индивидуальностями, а Сивые – только силуэты. Такие плоские, однофункциональные.
Мальчики — тезки. Я один обратил внимание, что Митяй и Дим-Димыч – это Дмитрий. В смысле – два Дмитрия? Семья, кстати, в рассказе именуется кланом, у него есть патриарх, а в клане этом – шесть человек. Шесть, один из которых младенец в люльке.
У Хогбенов тоже был младенец, в результате мутаций претерпевший изменения, а вот что сделало другим ребенка Сивых, автор не объясняет. И это еще одно недоразумение рассказа.
И жутко утомляет биение рассказа на главы. На главки. Ничего дополнительного это деление рассказу не дает. Даже язык не меняется при изменении рассказчика. То есть – абсолютно. Разве что Папаша Сивый отличается, но он задан так, что ждешь от него че-го-либо грандиозного, ждешь… ждешь… ждешь-ждешь-ждешь… а ничего и нет.
Потом появляется пентаграмма на полу и ежики кровавые в глазах. Зачем? Почему эти ежики? Ладно, дорого стоят, их добывают, их можно продать. Ладно, будем считать это фантдопуском.
Затем намечается линия Ромео и Джульетты, которая благополучно рубится на взлете, потом попытка буффонады в стиле раннего Марка Твена, и умопомрачительная развязка с кровожадными ежиками и гигантским кровожадным же ежом.
Автор попытался честно повесить ружье. Этот маленький ребенок, который все не говорит и не говорит, словно ждет важного повода. Дважды на этом заостряется внимание. И в результате ружье бабахает, но как-то странно, и не из того места.
Детенок-то, оказывается, молчал, потому что слушал голос Вселенной, а тут вдруг закричал, потому что понял, что ежики, оказывается, получают удовольствие, когда пьют человеческую кровь, а не просто так дом и спаскапсулу с места на место переносят. И тот гигантский еж, который две враждующие семьи нашли в космосе, тоже будет получать удовольствие от крови, которую ему предоставят добровольно люди.
Апофеоз? Точно? Вот кого-нибудь испугала бы и разозлила информация, что, скажем, велосипед получает удовольствие от того, что вы, выкладываясь и потея, крутите педали?
В результате мы имеем скучный и бессмысленный рассказ, не радующий ни формой, ни содержанием.
Ровно и качественно написанный текст. История с замахом, но без удара. Не смотря на общий высокий уровень написанного, есть несколько проблем. Фентези имеет свои правила и законы, не приходится ожидать от фентезийного произведения, тем более – рассказа, философской глубины, тонкого препарирования человеческих душ, аргументации характеров и всего такого прочего. Но.
Девушка, через восприятие которой все события подаются читателю, воспитана в ненависти. Собственно, это изначально декларируется – есть человек, виновный в унижении рода, в смерти ее отца и брата. Предатель и негодяй. Понятно, что автору интереснее было бы создать образ негодяя многоплановым, объемным, уйти от черно-белого восприятия и все такое. Но у девочки с таким воспитанием и такой биографией не может быть цветного, многооттеночного восприятия. Только белое – ее семья, она, погибшие родственники, и черное – предатель, подлец и негодяй.
Это первый и, наверное, основной психологический прокол автора. Девочка воспринимает врага как человека – уставшего, потертого жизнью, но человека, вызывающего жалость. Нет, он не жалок, просто его можно жалеть. И девочка относится к нему именно как к человеку. Так, как не может относиться, если принять условия игры, предложенные автором рассказа.
Автор может как угодно именовать отрицательного персонажа, например, Извергом, но восприятие его это не изменяет. По-видимому, автору так хотелось подвести рас-сказ к психологическому выверту, при котором резко отрицательный становится практически положительным, что произошел фальстарт.
Может быть, я слишком много прочел текстов, в которых используется такой при-ем, но грядущая мутация плохого в хорошее становится не просто возможной, а ожидаемой. Меня, как читателя, уже не интересовало – изменится или нет, хотелось уже понять – как это произойдет и когда.
Звезда на предплечье, которую можно передать только добровольно, должна была попасть к девушке – главной героине. Однозначно. Значит, сюжету оставался либо обман, либо внутреннее благородство негодяя. Простая до наивности девушка в качестве изощренного обманщика не подходит абсолютно, значит… Остается только подождать перерождения.
Детективная часть. Ну как бы это помягче? Не слишком удаются детективные истории фантастам. Даже если забыть набор правил классического детектива (кто называет десять, кто двадцать, а кто и больше), то слишком уж неподходящим именно для детектива оказывается выстроенный мир и подготовленная сцена. Слишком людно, слишком назойливо, слишком надумано.
Умершие при вакцинации люди – да, страшно и явно неспроста. И понятно, что не из-за собственно вакцины, а из-за чего-то сопутствующего. Ищем виновного? Поскольку автор изначально демонстрирует свою приверженность вроде как сложным характерам, мы очень быстро понимаем, что кто-то подставил прекрасную и разумную даму, и, воз-можно, это брат главной героини.
Определить, кто на самом деле виновник всего произошедшего, не представляется возможным – автор не дает никаких разъяснений, даже то, что содержится в списке остается неизвестным до самого последнего момента. Некоторые снобы считают такой подход к построению детектива некорректным, но кто их слушает, этих снобов.
Что хорошо – в этом рассказе никто не пытался вытащить на сцену хромую собачку. Девочка, умершая во славу своего рода, смотрелась бы душещипательно, но пошло.
Что плохо (помимо вышеизложенного) – автор не определился, какое именно время наступило в его рассказе, аналогия какого реального исторического периода.
Изначально, как и положено фентези, похоже, что в рассказе вроде как смесь позднего Средневековья и раннего Возрождения. Причем, скорее, все-таки, средневековья, ибо имеют место приемные сын, древний род, империя, захватывающая и угнетающая свободных и независимых дворян.
Но с прибытием героини в город все плавно перетекает в позднее Возрождение и чуть ли не во времена Великой буржуазной революции, со скидкой на жанр произведения, естественно.
Вакцинация в реальной истории начала широко распространяться в восемнадцатом веке, белые халаты (Почему они вообще появились в рассказе? Чтобы проще было идентифицировать и убить вроде как медичек?) врачи в нашей истории надели в конце девятнадцатого века, а унитарные патроны с металлическими гильзами – это чуть за половину того же девятнадцатого века. Подразумевают эти гильзы, на самом деле, неплохо развитую промышленность, заводы с фабриками, паровые машины с железными дорогами – все то, чего в рассказе нет и в помине.
Все это на фоне магии, которая представлена проклятьями, призраками, могучим артефактом. И, кажется, все.
В конце концов автор намекает, что в святых могут водиться черти и выводит текст на демонстрацию противостояния науки и невежества. И при чем тут тогда магия? Зачем? Не знаю. Не понял. В результате, до эпичности текст не дотянул, боевиком не стал, детективом провис. Но слова, большей частью, подогнаны качественно.
За такие рассказы нужно наказывать, правда. Не ссылать в рудники, боже упаси, а, скажем, ставить в угол. Можно на колени на горох. Можно еще на гречку, но это по нынешним временам, выйдет дороже.
Я не отношусь к поклонникам вечно живого Ленина, защитникам кровавой гебни и все такое, но и пинать покойников я бы, пожалуй, не стал. Времени уже столько прошло, столько всего сказано и плюнуто, что пора бы уже и успокоиться. Да и шить советской власти некромантию уже вроде не в тренде. Ну а делать все это языком наших пародий на американское изображение советских реалий в кино – так совсем неправильно, потому что глупо и пошло. Уж извините.
На сколько там увеличивает урожайность своей смертью проклятый чекист? По «увеличению урожая озимых в Нижне-Волжском крае на 0,6 процента»? Какую эмоцию у читателя хотел вызвать автор? Улыбку? Гомерический смех? Или ужас, от несопоставимости принесенных жертв (в прямом смысле этого слова) и полученного результата?
Если смех, то, наверное, можно посмеяться над каким-нибудь лошком в красноармейской форме, легшем на амбразуру и ускорившим на 0,6% взятие деревни Нижние Говнюки на Брянщине и, заодно, сокративший потери дивизии в живой силе на те же 0,6%? Будем смеяться? Нет?
Если трагедия… Так она же трагедия, ее и описывать нужно как трагедию, и в истории много всякого страшненького без введения нелепых сущностей высокоинтеллектуальными писателями, одаренными альтернативным чувством юмора. Или его отсутствием.
У автора проблемы со структурированием текста. Имея объема меньше авторского листа, автор зачем-то начинает мудрить с компоновкой. Рыбаки пропали, враг на пороге, читайте наш рассказ, не отрываясь. Сейчас грянет.
Но не грянуло, автор решил вначале дать диалог Хранителя с кандидатом в Хранители, который (диалог) ничего не дает ни тексту, ни читателю. Ну разве что кроме вольного переложения народной пословицы про бодливую корову: «Самые маленькие рога у духа леса получает самый бодливый бизон».
Что еще читатель узнает из диалога? А, в Хранители нужно выбирать только хороших, потому что иначе Хранитель может стать угрозой и смертью… Только вот потом оказывается, что Хранитель, хлебнув крови, себя уже не контролирует, и всем должно быть глубоко безразлично – хороший он был изначально, или плохой. Убивать нужно. Так что, с логикой у автора тоже проблемы.
Проблемы со структурой имеют продолжение, испугавшись, что в диалоге все получилось слишком страшно и адреналиново, автор заряжает длинную историю про то, как племя, изголодавшись, вызывало как-то Хранителя и что из этого получилось. Потом, словно с памятью у автора тоже проблемы, он еще раз подробно излагает о боевых возможностях Хранителя, но уже на глазах героя рассказа. Что-то новое узнает читатель из долгого описания? Ровным счетом ничего, кроме того, что Хранитель как клоп – мал, да вонюч.
Еще у автора проблемы с гендерной идентификацией персонажей. Хранитель, который по имени Златэ. Он то «он», то «она», то снова «он», причем, по сопутствующим словам понятно, что это не описка, имеет место согласование по числу и, что самое главное, по роду.
Далее начинаются проблемы с пищевой цепочкой. Немногочисленным нормально питающимся людям противостоят полчища каннибалов. То есть, существ, питающихся, если не полностью, то большей частью человечинкой.
Иначе за каким бесом они с таким остервенением устраивают охоту за обычными людьми. Понятно, что у неандертальцев или питекантропов могут быть своя логика и кулинарные предпочтения, но хищников обычно… ладно, отбросим вежливость. Хищников всегда меньше, чем травоядных. Всегда и намного. Так что, громадное стадо каннибалов оказывается полностью на совести авторских проблем с пищевой цепочкой.
Этнографические проблемы, заставляющие племя во времена всеобщего кочевья тупо сидеть на месте при отсутствии дичи и умирать от голода, а не пытаться даже изменить место обитания и обсуждать не хочется. Тем более что тут в пещере где-то рядом Хранитель, который может и не выйти в случае необходимости, но кого можно попытаться вызвать.
Проблемы с простой житейской логикой тоже имеют место быть. «Тысячепудовая плита подпирала вход в пещеру изнутри, оберегая покой того, кто скрывался за ней. Делегация в три дюжины голов – от вихрастых до уже седых и лысых, остановилась в полуметре от гранитного затвора». Наличие такой меры веса, как пуд, у диких доисторических племен трудно доказуемо. Проще признать, что нет, не может такого быть. Делегация, измеряющаяся в головах… Ладно, как там дикари друг друга обзывали – их личное дело. Гранитный затвор, который по контексту – типа дверь. Если не полениться и заглянуть, скажем, в словарь Ушакова, то:
ЗАТВОР, затвора, м. 1. только ед. Действие по глаг. затворить — затворять (спец.). Затвор с выдержкой (в фотографии). 2. Запирающий механизм у разного рода орудий и машин (спец.). Затвор у ружья. 3. То, посредством чего что-н. затворяется; засов, запор (обл.). А зачем нет у забора ни собаки, ни затвора? Пушкин. 4.Келья, уединенное жилище затворника (церк.). Отец Сергий жил шестой год в затворе. Л. Толстой. 5. Место заключения (устар.).
Задача для домашней работы: найти значение слова «затвор» не в смысле замок или помещение, а в смысле дверь, ворота и тому подобные калитки.
Со словоупотреблением проблемы не ограничиваются затвором. Еще есть: «тупым концом заостренного с другой стороны посоха». Автора не интересуют простые пути вроде «тупым концом посоха», «концом посоха» просто «посохом», в конце концов, извините за тавтологию.
С биологией проблемы – в одном практически месте водятся слоны, носороги, буйволы, олени, кабаны и зайцы, но жрать, как оказывается, почти нечего.
Проблемы с лексикой прекрасно демонстрируются оригинальными «попаниковав» и «высеменив».
И проблемы с сюжетом, как же без них? Герой зачем-то наступает случайно на отравленную колючку в кисете своего соплеменника, который (кисет) был снят с убитого и, надо полагать, съеденного рыболова, и который (кисет) был выронен каннибалом после того, как его убил Хранитель.
Непредсказуемый ход, но зачем? И то, что Хранитель – вампир, это тоже что-то должно значить? Очередная легенда о происхождении вампиров? Хотя нет, тут о происхождении ничего нет.
Ну и как закономерный итог – проблемы у автора с оценкой.
Краткое содержание рассказа – молодые несовершеннолетние люди совершенно неожиданно для себя узнают, что если мальчик и девочка занимаются незащищенным сексом, то девочка может забеременеть. Все.
Нет, еще если мальчик вдруг случайно оплодотворит девочку, то может из-за этого чего-нибудь полезного лишиться. Велосипеда, например, скейта или таланта предвиденья. Теперь все.
Не-не-не-не, еще про то, что в принципе, и несовершеннолетние могут завести ребенка и назвать его Трэшем. А че? Если папа прекрасно обходится именем Угар, а мамой стала девочка, без возражений отзывавшаяся на имя Содомия, то тут и получается полный Трэш.
А еще автора кто-то ввел в заблуждение, убедив того, что автор прекрасно разбирается в психологии современной молодежи и виртуозно владеет ее сленгом. Ну а в школах, понятное дело, царит гнусь, мрак и беспредел.
А рассказ, естественно, фантастический, кто бы сомневался.
цитировать
свернуть ветку
