После вынужденного перерыва готов продолжить выкладывать заметки по нордической мифологии. Заново пишется с трудом, поэтому давайте сейчас про что-то ненагруженное…

Что уж скрывать, словосочетание «Дева Ада» как-то волнует мою душу… Причем, не «Госпожа Ада», а именно «Дева»! Образ в масскультуре не то, чтоб растиражированный, но достаточно представленный:

Что же по истокам, что в фольклоре есть на данный персонаж? Древность этого образа определена возникновением, собственно, понятия «Ад»… Можно вспомнить, например, Хель… Хотя так-то Хель, все же, исходя из статуса должна быть «Матерью», точнее, «Хозяйкой» — т.к. у сей богини не описаны потомки. Так что и термин «Дева Ада» в скандинавской мифологии выпадает, если только не избирать кого-то из умерших человеческих детей, которые все до одного, как известно, попадали к ней…

Что тогда есть по данному вопросу у непосредственных соседей германцев? Тут гораздо более представительно…

Продолжим, конечно, с кельтов. Тут просто захватывает дух от ирландских инфернальных богинь: Бадб, Морриган, Маха и Немаин… Как разобраться: кто из них в первую очередь может считаться «Девой Ада», а кто – нет, когда сами их образы склонны сливаться в одно?

Менее определенно у кельтов, естественно, с самим понятием «Ад», который традиционно по умолчанию описывается с позиций авраамических религий и зороастризма. У германских народов Хельхейм сроден хотя бы тем, что наличествует оппозитная ему Вальхалла. У кельтов, как известно, всё неопределённей…

Поэтому переходим сразу по кельтам восточнее – тут традиция чуть повырожденнее, зато и более конкретная в обсуждаемом вопросе… Вот в одной из версий известнейшей старинной шотландской баллады «Томас Рифмач» Томас встретил не «Королеву Эльфландии», а саму «Госпожу Ада»… Но, во всех вариантах, эта (по словам Роберта Грейвса) «средневековая преемница докельтской Белой богини» не выпячивала атрибуты девственности (и, уж конечно, в любом случае их теряла после встречи с Томасом, как, кстати, и собственно привлекательность).

У уэльсцев наконец-то читаем в их знаменитом сказании "Килух и Олвэн" (в "Мабиногионе") среди квестов: "найти кровь Черной Ведьмы, дочери Белой Ведьмы, из верховий Долины Горя в горах Ада..." (в транслитерационном варианте перевода: "ведьмы Ордду, дочери Орвенн, из Пеннант-Гофуд, что находится у пределов Аннуина"). Чувствуется уже какой-то привкус? Но здесь только упоминание, без какой-либо конкретики…

А вот восточнее Скандинавии, у эстонцев мы находим уже какую-то фабульность, связанную с описываемым персонажем. Кстати, что показательно, у северо-западных финно-угров уже не однажды находились крайне значимые, не принадлежащие им изначально, обломки индоевропейской традиции…

Итак, среди сказок подарившего нам «Калевипоэг» Фридриха Рейнхольда Крейцвальда в сборнике «Король Грибов» мы можем найти в первой же истории — «Чудище с севера» что-то очень любопытное... Тихо молясь, чтобы сказка оказалось крайне «малоавторской», читаем о появлении одноименного чудища, которое по описаниям крайне инфернально. Мало того, что химерично (тело быка, лягушачьи ноги) и огромно, оно обладало и спецспособностями: «глаза у чудища горели ярче свечей, и всех своим светом завораживали; как только падал луч на какого-нибудь несчастного, тот сам шёл к зверю на съедение»! Стало известно, что справиться с монстром можно только с помощью одного волшебного кольца; и вот это-то кольцо хранится у Девы Ада… Некий непоименованный юноша после всяческих перипетий оказался у неё… Приведена масса подробностей! Первое их знакомство состоялось у «росного родника», как взошла луна. Там Дева Ада совершала косметические процедуры с заговорами и прочими магическими действиями, которые, видимо, были в ходу у каждой уважающей себя селянки… Далее Дева зазвала юношу к себе во дворец. Птички-помощницы ему подсказали, что следует принять приглашение, но не давать ей ни капли своей крови. Что интересно, во дворце присутствовала еще некая «женщина в красном»… Прислуживали «девушки в белом; ходили они бесшумно, будто на кошачьих лапках, и за всё время не сказали ни слова». Юношу покормили, положили спать одного.

Уже на следующее утро Дева Ада без обиняков предложила юноше поучаствовать в её матримональных планах: «- Ты видишь, я молода, красива, сама себе хозяйка. Не думала о замужестве, пока не увидела тебя, а ты мне по сердцу пришёлся. Если я тебе нравлюсь, будь моим мужем. Сам видишь, сколько у меня богатств…» Но юноше из всех богатств нужно было только кольцо, которое он в результате у Девы обманом и выцыганил вместе с описанием некоторых присущих этому артефакту свойств (индукции полета, невидимости и физической силы)… Кстати, перед первым показом кольца Дева Ада пыталась получить у юноши три капли крови.

Надо ли говорить, что захватив кольцо, юноша улетел, используя попеременно все опции кольца, расправился с чудищем и женился на местной человеческой принцессе. «Но, как часто бывает, в радости люди и о деле забывают. Никто сразу не подумал, что труп чудища надо закопать в землю. А когда спохватились, то к нему и подойти нельзя было – такой стоял вокруг зловонный смрад.»

В общем, для решения данной проблемы, юноше опять пришлось обращаться в птицу с помощью волшебного кольца… При этом, «Дева Ада ни днём, ни ночью покою не знала, всё разыскивала украденное кольцо. Наконец, с помощью чар напала она на след юноши: узнала, что он летит…» за информацией, как справиться с возникшей проблемой… «Обернулась она орлицей, взлетела под облака и начала там кружить, пока не увидела птицу с золотым кольцом на шее. Бросилась тут камнем вниз, вонзила когти в спину птицы и клювом сорвала кольцо.»

Внизу (в человеческом облике) Дева Ада выговаривала юноше: «- Я встретила тебя с любовью, а ты… вор и обманщик…» И хоть юноша каялся, участь в последующие годы определена была ему печальной: Дева Ада «надела кольцо на большой палец правой руки и подняла юношу, словно клочок кудели. Принесла она его не в роскошный дворец, а в пещеру, со стен которой свисали железные цепи. Дева Ада приковала юношу к стене за руки и за ноги и сказала недобрым голосом…»

К счастью для нашего героя, сказанное ею воплотилось не полностью, и через семь лет последовало освобождение – в этом чудится уже авторский произвол над, в остальном, достаточно самобытным сюжетом. Нативность истории подтверждается «не выстрелившей» Женщиной-в-красном, и некоторыми не упомянутыми мной другими моментами, которые таким крутым литератором, как Крейцвальд, несомненно, были бы подчищены, коли бы он сочинял от начала до конца…

Мне видятся в данном тексте осколки древней традиции. Счастье, что мы в результате ознакомления с данной сказкой можем приобщиться к некоторым подробностям быта такого интересного древнего персонажа!