Я впервые читал и оценивал роман «Город» как собрание рассказов-преданий. В принципе, получил новые и интересные впечатления. Это было похоже на то, как будто ешь торт, порезанный на 9 кусочков: один за одним, и все они вроде бы с одним вкусом всего торта, но на одном – маковка крема, на другом – вишенка, на третьем – шоколадная буква от надписи. Эти мелочи придают новые оттенки общего вкуса торта. Так вот, «съев» этот «торт» в девять приёмов, я оценил вкус каждого кусочка, а теперь хочу сказать в общем и целом.

«Город» — это роман в рассказах. По большому счету, их можно читать и по-отдельности, в каждом из них есть своя тематика, свой посыл, подчинённые, впрочем, основной идее романа. Красной нитью проходит одна тема – судьба человечества, и уже потом все другие вопросы, сопутствующие ей. Саймак здесь даёт много пищи для ума. Во-первых, он говорит нам: «Мы все не вечны». Банальная на первый взгляд мысль, если рассматривать её в узком понимании. Говоря о всем человечестве, есть много поводов с успехом прогнозировать, что его история в сущности конечна. Что-то или кто-то когда-нибудь его прикончит и в дальнем приближении почти неважно, будет ли это «что-то» внешним фактором или «кто-то» — самим человеком. В «Городе» он, человек, сделал всё возможное, чтобы его не стало. Ошибка за ошибкой, шаг за шагом, не меняя направления, он пришёл к тому, что в конце повествования от человека и человечества не осталось ничего, даже воспоминаний (о нём). Главный вопрос «Почему?» — потому что он перестал быть самим собой. Утратил свою сущность, естество, свои мотивы и стимулы для жизни.

То, что я сейчас скажу, наверное, многим покажется циничным и злым, и всё же: первейшей ошибкой (в этом романе) стал отказ, уход от … войны. Издревле человек сражался за своё место под солнцем: с природой, с обстоятельствами, с другим человеком… Это двигало его вперёд, заставляло эволюционировать, развиваться – становиться сильнее, хитрее, умнее. Отказавшись от борьбы за существование и посчитав себя в полной безопасности, он размяк, одряхлел, а потом и вовсе забыл, кто он и для чего должен жить. Люди утратили общение, связи между собой, изолировали себя от мира, заперевшись в поместьях-крепостях. Отказался и потерял свою свободу и дал её другим: псам (я намеренно пишу это слово с маленькой буквы), мутантам, роботам. Они-то, конечно, её взяли, — отчего не взять! – и человек остался ни с чем, наедине с самим собой, и … сдался. А потом – ушёл, ведь так было проще всего. Зачем «бороться и искать» и быть настоящим, если можно уйти в Сон, на Юпитер, в другой мир? В итоге ничего от него не осталось, лишь какие-то скакунцы на Юпитере скачут сквозь аммиак и радуются жизни да воспоминания старого робота Дженкинса. Воспоминания правдивые, а не те домыслы, непонимание и заведомая ложь, которыми «Псы» предваряют каждое предание. Впрочем, если не читать их буквально, а вывернуть наизнанку, то получится как раз таки правдивый рассказ о том, что было (= будет, если человек вовремя не опомнится) и в этом их ценность несомненна.

«Город» написан отлично, точно, я бы сказал – классически. Разные оттенки грусти от лёгкого до трагичного одинаково интересны, атмосферны и красивы. Саймак говорил, что это роман-предсказание, но он не хотел бы, чтобы оно сбылось. И я не хочу. Я хочу, чтобы Человека знали, любили и помнили.

Весьма непритязательный рассказ, на мой взгляд. Все его основные посылы, тезисы и мысли лежат на поверхности, они очень просты и предельно понятны. Человек бывает одинок, человеку нужен друг (человек ли, собака ли – не важно), мужчине нужна женщина, — всё старо как этот мир. Во все времена люди были одиноки, хоть в древней Галлии, хоть в 20-м веке – тем более в 20-м веке! Одиночество – не беда и не проблема, если в причинах не числится какая-нибудь серьёзная трагедия, и лично для меня порой одиночество желанно, искомо и находимо.

Возможно, я ещё не доходил до той точки, когда оно начинает тяготить, как персонажей этого рассказа, но я их, безусловно, могу понять. Их тип одиночества не кажется мне хм… скажем так, достойным внимания – у одного оно от опостылевшей работы, у другого – от разочарования от неё же. О чём-то личностном речи не идёт, поэтому для меня чего-то волнующего в рассказе не нашлось.

Да и использованный в рассказе приём «собери в кучу несколько человек из разных эпох, укажи на их характерные особенности и противоречия и дай им шанс почувствовать себя счастливыми» не нов и не оригинален. Я не впечатлился. Разве что всплыли в памяти частые мои размышления на тему «в какой эпохе я хотел бы побывать». В списке бывает и Древний Рим, и средневековая Европа, но когда начинаешь думать о том, что вместе с интересным местом и событиями достанутся болезни, гнилые зубы, антисанитария и короткая жизнь, то всё-таки «остаюсь» в этом времени. Эти четверо из рассказа выбрали Париж 15-го века, им здесь стало слишком хорошо, чтобы они думали как я…

…А собака-то тоже была, наверное, одинока, раз попала в эту компанию…

Предание дополнительно-заключительное, «Эпилог», из которого мы не узнаём ничего нового.

Этим рассказом роман «Город» был дополнен почти через 30 лет после восьми предыдущих, специально для антологии памяти Джона Кэмпбелла, но без него вполне можно обойтись. Читать следует разве что в порядке общего ознакомления, потому что ничего того, чего мы не знали из первых восьми преданий или о чём не догадывались, здесь не находится. О том, что муравьи не справятся с внезапно свалившимся на них величием, было и так понятно – слишком непосильная ноша. Мало обладать коллективным разумом, упорядоченной цивилизацией и устроенным укладом – важно иметь таланты, цели, мечты, стремления, которых у них не было и не могло быть. Исход (во всех смыслах слова) – закономерен.

А так, весь рассказ состоит из воспоминаний и рассуждений старого Дженкинса о том, что вот он, конец всему, и не будет больше истории Земли, не будет человека, не будет ничего, о чём можно будет помнить, рассказывать, думать.

Печальный, но правдивый итог грустной Саги о человеке, который так и не достиг истинного величия, о человечестве и месте, которое оно занимало во Вселенной.

Мне понравился этот рассказ Рассела. Я люблю и хороший детектив, и хорошую фантастику уже даже по отдельности, а тут оба жанра представлены в симбиозе, что вдвойне для меня приятно.

Здесь Рассел использует один из приёмов детективной литературы, когда преступник заранее известен и весь сюжет строится на его разоблачении и поимке, то есть к работе частных сыщиков и государственных правоохранительных органов. Работе, надо сказать, будничной, и это Рассел очень достоверно изобразил, без использования внезапных гениальных озарений и прочего. Конечно, он слегка идеализировал и методы, и результаты. Все персонажи у него получились правильными, абсолютно добропорядочными гражданами, бдительными и ответственными, замечающими всё хоть сколько-нибудь подозрительное и странное. Сыщики умны и прозорливы, газетчики сметливы, телевизионщики оперативны, да и государственные и военные службы не дремлют в борьбе с преступным злом. Причём, все они всего лишь выполняют будничную работу. А в итоге всё сложилось в правильную мозаику и преступник был изобличен. Что ж, поверим на слово, что система безопасности начинается с каждого человека, а бдительность и разумность только приветствуется.

Предание восьмое, «Простой способ», в котором совсем не трудно постичь тысячелетнюю мудрость робота.

Человек не стал венцом эволюции, Пёс тоже не смог удержаться на завоёванных позициях, и вот уже на верхушку лезут муравьи. Сразу скажу, что считаю это невозможным: они теоретически могут, конечно, создать некую колоссальную цивилизацию, но править миром никак не смогут. Править – именно в этом смысле, а не просто занимать всю «жилплощадь» Земли. Данных для этого нет. Впрочем, даже если и станут (через 12 тысяч лет), то это уже никого не будет волновать. Память живых существ, в частности Псов, коротка, и они уже давно забыли и про человека, и о том, кем он для них был, и кем они стали благодаря нему. Кто они без человека, без роботов? Как они смогут противостоять многочисленной орде муравьёв? Никто и никак. Есть, конечно, статья из «кодекса чести» братства зверей – «не убий», — но подписывались ли под ней муравьи?

Самый простой способ борьбы с ними – травить, убивать, истреблять. Но нельзя. И во что тогда превращается саамы «простой способ» — в очередной исход с Земли в другие миры, в миры гоблинов. Так решает Дженкинс, уж лучше потерять всё, чем снова убивать и так решает сама история, ибо другой альтернативы нет.

Очень симпатичное предание, тревожное, острое и немного грустное. Никто ведь не предполагал, что опасность потерять Землю будет лежать в этой плоскости. Наверное, даже мудрый Дженкинс не мог этого прогнозировать. Он, по сути, уже исполняет роль Бога: путешествует в пространстве силой мысли, обладает такими знаниями, которых хватит на все параллельные миры Земли. Это предание – безнадёжное для человека и всеобещающее для Жизни на планете – окончилось тяжким выбором робота, но это ещё не конец…

Рассказ вызывает массу улыбок даже у тех читателей, которые не впервые его читают, у таких, как я. Забавный сюжет, чудная семейка мутантов Хогбенов, веселёнькое и озорное изложение – вот слагаемые успеха этой истории. Читается легко и интересно, с хорошим настроением и абсолютно без усилий для домысливания за автором. Впрочем, в последнем аргументе есть и доля минуса – Каттнер донельзя всё разжевал, даже соль шуток, мотивы каких-то поступков, и даже интересно задуманную концовку в ней же самой и расшифровал, вот она, мол, что сделала эта инъекция правды. Разобраться, так со мной поступили как с ребёнком, не дав возможности ощутить вкус победы от мысли: «Вот я-то врубился, я-то понял суть почему продажный мэр раскололся, хе-хе…». А так, почти обманут. Если бы не это, рассказ был бы ещё более сочным и остроумным. Однако, он всё равно хороший, и не зря стал классикой юмористической фантастики. Читать и смеяться – обязательно

Предание седьмое, «Эзоп», в котором пустота Земли контрастирует с богатством новых миров, и которое я люблю больше других преданий.

«И не осталось никого…», как сказал однажды Эрик Фрэнк Рассел. Человек почти исчез, мутанты ушли в другой мир, и даже дикие роботы куда-то пропали. Только Псы остались да старина Дженкинс, а, ну ещё обширное братство животного мира, в котором отныне царит дружба и понимание (чего всю свою историю добивался и не добился человек). Мир, в котором звери живут почти по библейским заповедям («не убий ближнего своего»), в котором они разговаривают по-английски и приобщились к …вегетарианству. Только глубоко внутри всё ещё жив инстинкт убийства и теплится желание «испробовать мясца или рыбёшки». А люди, ну что люди… Всё также ведут бесполезный образ жизни, бездельничают да живут на полном пансионе у Дженкинса. И вот уже он, старый робот, главная и самая важная персона на Земле, пожалуй.

Все события предания завязаны на нём, ибо вся история прошлых семи тысячи лет сошлась в итоге на нём. Только он ещё и думает, только он ещё ищёт пути для Человека. Только он обеспокоен тем, что человек снова «придумал» оружие. Я не вполне разделяю его тревог по этому поводу, хотя понимаю, что история циклична и, начав с лука и стрел, однажды человек снова придёт к атомному оружию и новому господству над миром.

Но также и животные не смогут долго быть не самими собой, не-животными. Мне вообще не верится, что такое братство, которое описано в предании – без убийств, без хищничества, без смертей, — может быть. Экология – неумолимая и беспощадная в этом плане хозяйка природы, и если требуется поддерживать баланс, то рано или поздно вернутся времена, когда волк снова съест зайца, пёс загонит енота, а лисица слопает курицу.

Но, кроме Дженкинса, никому такие мысли и в голову прийти не могут, и только он думает о будущем. И, что поразительно, размышляет о смерти, о конечности своего существования. И становится страшно от того, что его когда-то не станет, и не останется никого, кто бы думал, помнил, знал о Человеке и о Земле. И он уводит человека в новый мир…

Повесть совершенно не впечатлила. Впервые за последнее время я абсолютно разочарован настолько, что не раз хотел бросить чтение, что мне не свойственно – дочитываю всё. Но, ей-богу, мне было жутко скучно и неинтересно, и эти 50 страниц просто мучили меня.

Вот, вроде бы интересная и перспективная задумка человека – заселить планеты в виде, наиболее подходящем для местных условий. Грандиозно, масштабно, и так по-человечески. Но исполнение… В принципе, уже по завязке мне стало ясно, что ожидается псевдонаучная постановка с приключениями микроскопических людей. Сразу же возник вопрос: каких людей и людей ли вообще? Организмов, внешне напоминающих человека. Встреться вам на улице подобная особь с перепончатыми конечностями, с когтями на больших пальцах, с маленькими ушами, с лёгкими как у пауков, с жабрами и прочими подробностями, уже и не говоря про особенности внутри тела, вы бы назвали э т о человеком?! Не думаю. Так что, поняв это, я стал с большим усилием наблюдать за перипетиями сюжета.

Повторюсь, мне было невероятно скучно следить за нелепой борьбой «человека» с коловратками и другими микроорганизмами. Не борьбой – войной!, и стало обидно за человека, что даже здесь он нашёл себе врагов, пошёл на насилие, завоевание, уничтожение, подчинение. Выгнали несчастных многоклеточных из их жилищ, чтобы самим занять местечко получше, с особым цинизмом поубивали массу представителей микромира, на крови (не буквально) заимев «первый в истории Город Человека». Конечно, не из жалости к этим коловраткам я так говорю – не может быть этого и никакого другого чувства к таким организмам, но покоробили методы, описанные Блишем.

Было неинтересно смотреть, как в утрированном виде, в двухфутовой луже, эти псевдо-люди проходят какие-то этапы эволюции познания, строят подобие цивилизации в миллионы раз более сжатые сроки, чем того требует элементарная логика, наука и здравый смысл, в конце концов. Ненаучность так и сквозит по тексту. Как они разговаривали в воде? Как за одно поколение научили каких-то там инфузорий человеческому языку? Как они расшифровали тексты на табличках, не имея никакой концепции, никакого исходного «розеттского камня» хотя бы? Как они видели далёкие звезды своими микроскопическими глазками? А эта постройка под-надводного корабля, ну смешно же – ведь с первого же раза получилось, а люди в своё время шли к герметичному судну тысячи лет. Мне трудно поверить в серьёзность этих потуг по преодолению нескольких метров, учитывая представленные «масштабы» (тонкий смешок). При этом было нелегко постоянно, на протяжении всей повести, сопоставлять эти «масштабы», размеры, протяженности и одновременно осознавать всю ничтожность, ненужность происходящего. Может быть, заглядывая за горизонт, предполагается, что эти организмы заселят в итоге всю чужую планеты (конечно, не важно, что для этого придётся истребить коренную фауну), а дальше что? Типа эта планета будет принадлежать человечеству? Типа это торжество человеческого разума и образа мысли, победа силы воли и веры? Я говорю – нет, уж слишком это мелко и бесполезно. Какой от этого будет прок, если любые возможные посетители этой планеты ростом хотя бы в полметра раздавят их своими сапогами и даже не заметят?

Увы, эта повесть уходит в мой список вещей, не подлежащих перечитыванию и воспоминанию.

Предание шестое, «Развлечения», название которого настраивает на беззаботное настроение, но как же оно обманчиво – настолько, что сердце щемит от грусти.

…И всё-таки он улетел. И не обещал вернуться. Человек ушёл на Юпитер, соблазнившись рассказами Фаулера, новой жизнью, возможностями и чувствами. На Земле осталась небольшая, жалкая кучка людей числом тысяч пять от силы, да и эти оставшиеся – люди ли, относятся ли ещё к виду Homo Ordinarius — человек обыкновенный, настоящий? Наверное, даже те, кто не верил Тайлеру Вебстеру из пятого предания, который видел в исходе людей на Юпитере конец человечеству, теперь-то поняли, насколько он был прав. Что это как не конец? Вселенская скука, овладевшая человеком на Земле, находит своё продолжение в никому не нужных «развлечениях», хобби, бессмысленных занятиях. А когда и они уже не спасают, тогда крайний шаг – Сон, до лучших времен. В сущности человек опустился, деградировал, поник, превратился в тень. Нет безрассудных мечтаний, нет страсти к познанию – нет самой жизни во всех её проявлениях. Ещё этот джуэйнизм, будь он неладен. Опять же верно, что Вебстер тогда увидел в нём опасность для человечества. Я был с ним согласен в тот момент, а теперь мы оба пожимаем плечами: «ведь мы же предупреждали…».

А человечество раздавлено самим собой, утомлено неверными, лживыми шагами. И вот уже Псы вышли на первый план, мутанты воспряли, да старые роботы мастерят себе подобных. И наивны те, кто ещё полагает, что человек заново рождён там, на Юпитере, в теле и душе скакунцов. Человек болен и умирает, и нужно срочно искать момент, направление, чтобы снова стать тем, кем он был. Только кто пойдёт на поиски, если искать некому – осталось лишь пять тысяч ленивых особей без опыта, без страсти, без желания, без ума.

Может быть, следующий Вебстер (Джон) нашёл пусть и не выход, но путь к нему, повернув рубильник. А может, он окончательно погубил человечество и сбежал из трусости и чувства вины в Сон. В любом случае, последствия этого поступка человек обнаружит позднее…

Предание пятое, «Рай», в котором душевные терзания, крики разума и преступные желания скручены вместе тугим узлом.

…Иногда узел настолько затянут, что развязать его не представляется возможным. В этом случае его решительно и беспощадно рубят топором. Да, на это трудно решиться; да, в этом случае остаются две половинки – «до» и «после»; да, вернуться будет невероятно тяжко… В этом предании узел ещё не разрублен, но топор уже занесён, а опустится ли он, будет зависеть от благоразумия человека. Промежуточное и открытое окончание рассказа оставляет вопросы, ведь пока не определено, ждёт ли человечество новый виток противостояния и борьбы (прежде всего, с самим собой) или будет найден компромисс, одинаково выгодный для всех сторон конфликта.

При желании можно понять всех их: и Вебстера, по-своему пекущемуся о будущем человечества; и Фаулера с его желанием вернуться в юпитерианский Рай и дать его людям; и мутантов, заботящихся только о себе. Нет, не так: не «можно», а «нужно» понять, говорит Саймак. Вот оно, учение Джуэйна – учение о взаимопонимании, учение о желании и способности чувствовать другого индивида. И это – учение самого Клиффорда Саймака , которое он пытался донести до нас не единожды в своих книгах. Может быть, это не-слегка утопичная идея и человек никогда не «прозреет» и не примет этого учения и ничему такому не научится, но вдруг всё-таки это произойдёт, кто знает?..

Пока же в сухом остатке имеем неоднозначный рассказ, тягучий и местами непонятный/непонятый. Какова истинная роль калейдоскопа, что в нём увидел такого страшного Вебстер? Истинно ли он прозрел или это иллюзия, или даже лживость? Последний вопрос важен, потому что, знаете, как-то коробит меня такое вот «просветленное» сознание: родившееся желание убить Фаулера, чтобы предотвратить дальнейший исход людей на Юпитер, в «Рай», и те мысли насчёт мутантов – «надо было перебить их всех, искоренить как опасную болезнь». Если в этом состоит учение о понимании, то боже упаси от такого понимания. Наверное, тогда стоит надеяться, чтобы озарение Вебстера оказалось всего лишь временным помрачнением сознания и считать его плодом душевных мучений и тяжких поисков выхода из тупика, в котором ещё находится человечество…

Мрачный, черноватый рассказ. Наверное, неудивительно, что так понравился Харлану Эллисону. Хорошо, что в жюри того конкурса, в котором рассказ победил, не сидел кто-то, впечатление которого от этой истории схожи с моими, а не с эллисоновскими, иначе литературный мир так и не узнал бы Симмонса-писателя.

Не скажу, что история не понравилась вовсе, но я не нашёл в ней чего-то экстраординарного, не нашёл той шедевральности, от которой хулиган и циник заплакал. Идея отличная, атмосферная подача её впечатляет, я не поспорю с этим; что-то жуткое и тёмное дотрагивается до сознания, царапает когтями по вискам и в пояснице, но что за ней? Воскрешенные мёртвые не есть те, кого живыми любили – это ясно: они не моргают, не едят и не спят. Они не живут. Более того, они несут смерть живым, они забирают жизни тех, кто их ещё любит.

Несомненно, тема очень волнительная. Ну и что с того, что они не живые, но ведь это чья-то любимая мама, любимый папа, любимый ребёнок… Можно за Дэна Симмонса задать немой вопрос: «А вы бы обратились к воскресенцам за услугой? Вы бы воскресили родного человека в таком виде?». Пока что я отвечаю почти твёрдо «Нет», но кто знает, кто знает… И вопрос, и ответ не лежат в области морали, не оцениваются по шкале «циничное/гуманное», а в будущем в рассказе Симмонса вопрос и вовсе не ставится – мёртвых просто воскрешают и их всё больше и больше, и зомби, тени любимых людей населяют мир. Повторюсь, не живут, — населяют. И это жутко на самом деле.

Та стезя, которую избрал рассказчик (не Симмонс в данном случае, а тот парень), наверное, была ожидаемой, коли он ещё не покончил с собой, как брат, как отец, как все те дети и взрослые, не выдержавшие. Просто – не выдержавшие. Ведь кто-то же должен быть воскресенцем… Ведь кому-то же надо поворачивать Стикс вспять...

Хотелось бы ещё внести поправку: рассказ написан не от лица маленького мальчика, а уже повзрослевшим мужчиной, описанное им – это воспоминания о том, что началось в его восьмилетнем возрасте.

И всё-таки, спасибо Харлану Эллисону, что теперь у нас есть Дэн Симмонс.

До этого рассказа у меня уже сложилось некоторое мнение об Авраме Дэвидсоне, как о писателе. В сущности, доселе он ничем из прочитанного не поразил, не удивил: среднесбитые, добротные вещицы, но не более того. А вот «Арахисы» очень понравились, чему немало способствовал восхитительный перевод О. Воейковой, отразивший всё рассказанное удивительно точно.

Читается рассказ легко, залпом. Да, это не фантастика, никакая не фантастика — ни гуманитарная, «ни твёрдая». Скорее, это психологически-мистический триллер с использованием местного фольклорного ужаса, подобно тем вещицам, что писал позднее Стивен Кинг, допустим. Схожие мотивы о неком злобном народце, которым пугают и который пугает детей (вспомним «томминоккеров» хотя бы), да и взрослых, чего уж греха таить, было жутковато. Вышло по-хорошему страшновато, потому что сама страшилка не размазана по тексту водянистыми знаками, а преподнесена компактно, концентрировано, да и сама семейная драма житья-бытья с деспотом-дедом добавляет, конечно, остроты. Просто физически ощущаешь всю мерзость подлой душонки деда, провонявшую грязным телом и ненавистью. И остальные образы точны и осязаемы.

В общем и целом, отличная вещь без всяких оговорок!

Предание четвёртое, «Дезертирство», которое на самом деле не такое уж и однозначное и осуждающее.

Наверное, самый психологичный, спорный и поэтичный рассказ цикла. Юпитер описан в таких красках, ароматах и чувствах, что поневоле сам мысленно становишься скакунцом, в радости и восторге несущимся сквозь лиловый аммиак планеты. Понимаешь, как трудно вернуться, отказаться от здоровья ума и тела в пользу долга. Знаешь, каково Фаулеру было под куполом и на просторах Юпитера. Отрадно сознавать, что в итоге он не отправил пятерых на смерть, как считают многие, но дал им возможность жить новой жизнью. Конечно, формально выходит, что именно эти пятеро и есть дезертиры, но повернётся ли язык осудить их?

Что касается Фаулера, то в его случае не всё так однозначно. Да, можно полагать и его дезертиром, если читать «Город» последовательно и сделать непременную остановку в конце этого предания, но и то только в том случае, если вы будете использовать классический перевод Л. Жданова, ну или слушать аудиокнигу в исполнении Игоря Мурашко. В этом случае выходит, что с последними словами Фаулер и пёс становятся дезертирами, но если заглянуть дальше, то… не совсем. И уж тем более невозможно считать Фаулера предателем человечества, если читать это предание в отрыве от всего романа «Город», как самостоятельную вещь в переводе И. Гуровой, скажем в антологии «Через солнечную сторону», где то ли переводчик, а то ли сам Саймак версионно заканчивает рассказ по-иному, добавляя убийственные для критиков поступка Фаулера его же слова: «Но мы вернёмся, когда узнаем то, что должны узнать». Мол, счастье быть скакунцом не выше долга, согласно которому должно принести знания людям.

На самом деле, очень приятное предание, хоть и слегка предсказуемое. Мог ли Фаулер поступить иначе? Нет. По определению он должен был выйти в юпитерианскую среду следующим. Должен ли он вернуться? Да. Ведь он же человек…

Предание третье, «Перепись», в котором угадывается важность происходящего для будущего, но суть её улавливается не вполне.

Рассказ являет нам картину изменившейся Земли. Псы разговаривают, роботы нужны лишь для того, чтобы подавать виски хозяину-человеку, муравьи возят тележки, мутанты усмехаются, а сам род людской пребывает в некой апатии, в тупике, с вращающимся в голове вопросом: «как жить дальше? куда идти?». Дело осложняется гнетущим чувством вины за потерянное знание Джуэйна. Человечество ищет знание, Всемирный комитет рассылает по земле переписчиков, настоящая задача которых – выявление людей-мутантов, ибо предполагается, что их особые знания и способности могли бы задать вектор к поиску ответов на те вопросы.

Странное дело, что одновременно с описываемым общим упадком, «закатом» человечества, Саймак тут же говорит о творческом ренессансе, о возрождении идей, о совершенно новых направлениях в искусстве. Пусть и вскользь говорит, но возможно ли такое, учитывая, что по его же словам, лучшие умы и силы покидают Землю, осваивают другие планеты? Верится с трудом, притом что никак не ясно, на какой почве этот ренессанс развился, чем вскормлены эти мутанты, что у них такая продолжительность жизни, телепатические способности и возможности видеть в чертеже, в книге, в идее проблему, суть её с одного взгляда.

Вообще, это предание очень тягостное, в его воздухе явственно витают так несвойственные Саймаку обреченность, неверие, безнадёжность. Но тут же мы чувствуем встречные потоки, в которых ощущается намёк на то, что вот сейчас, в это самое время (300 лет спустя начала конца городов) происходит что-то очень важное для всего человечества, для его будущего. Упустить этот момент – значит надолго застрять в сером настоящем, остаться в тупике, в которые люди сами себя загнали, отказавшись от городов, заточив себя в одиноких поместьях, отрешившись от внешнего мира. О чём я и говорил, что пафос Первого предания ещё пожнёт свои плоды. Но думается, что у людей достанет здравого смысла и талантов, чтобы найти свой новый путь.

Довольно известный рассказ, идею и содержание которого полвека назад в пух и прах разбил Александр Казанцев. Вернее, своим критическим мнением попытался это сделать. Во мне достаточно романтизма, эмоциональности и даже эмпатичности, но здесь рациональный цинизм и требовательность к исполнению правил во мне, конечно, побеждает. Том Годвин убедительно показал пусть и неумолимую жесткость, но и доказал несокрушимость физических законов, перед которыми эмоции и сострадание всё же бессильны.

Несомненно, девушку жалко, всем жалко, и все причастные сделали всё возможное, чтобы найти выход и спасти её, но нужно рассуждать здраво: вот на чашах весов её жизнь, жизнь глупенькой девочки, которой недостало ума как следует подумать и не делать такого преступного деяния, а на другой – жизнь ни в чём неповинного пилота КЭПа Бартона и жизни ещё семи людей, ожидающих помощи на планете. И на её вопрошающие взгляды и стоны «Почему я должна умереть?» мне хочется незамедлительно спросить в ответ: «А почему они должны умереть из-за тебя?».

Да, со всей строгостью можно спросить с пилота, а почему он не проверил свой корабль перед вылетом, но все жё суть рассказа не в том, а в важности держать ответ за свои поступки, каким бы жестоким он ни был.

Годвин поднял очень щекотливую тему, но показать её во всей красе не смог. Мне показалось, что терзания девушки уж слишком затянуты, все эти рассказы про мёртвого котёнка и прочие меня-то изрядно утомляли, а каково пришлось Бартону? Бесконечных «за что?», «почему» и «меня никому не жалко» чересчур много, чтобы почувствовать особый градус непростой ситуации. А в остальном рассказ умный, логичный, правильный по моему разумению, а претензии А. Казанцева к этической стороне истории я для себя не принял.

Иногда складывается впечатление, что английские фантасты более безжалостны к человечеству и планете Земля, чем все прочие, хоть русские, хоть американские, хоть французские. Наверное, чаще всех они устраивают апокалипсисы, катастрофы, уничтожают всё сущее и даже порой отдают победу иным расам, взять хоть Уиндэма, хоть Олдисса, не говоря уж о Коуни или Кристофере. Вот и Браннер выдал хитроумный план по уничтожению «назойливых» землян. Мне он представляется слишком уж хитрым, запутанным и долгосрочным. Думается мне, что при таких возможностях, инопланетяне для исполнения своего замысла могли бы запросто подослать тот конечный «везун», вполне обойдясь без промежуточных «мышеловок», и вся недолга. Может быть и нашлось бы некоторое число здравых или сомневающихся, но я уверен, основная масса клюнула бы, и ба-бах…

Сравнение же этой ловушки-«везуна» с мышеловкой, а землян – с мышами, показалось натянутым. Всё-таки, когда травят мышей, их не прикармливают, а просто стараются безжалостно уничтожить. (По крайней мере мой дед действовал именно безжалостно, хе-хе…). Ну и в целом, каких-то особых художественных достоинств у рассказа нет, к сожалению.

Предание второе, «Берлога», которое сначала умиротворяет спокойным течением жизни, а после оглушает концовкой.

Безжалостный рассказ. Человечество ищет себя, ищет покоя и мира, бросается из крайности в крайность, совершает ошибки и учится на них. 150 лет назад люди начали покидать Города, устав от других таких же людей, устав от тесноты, суеты и насилия. Уединились в своих поместьях, затворили ставни, закрыли ворота, посадили пса на цепь и сели с рюмкой бренди возле своих каминов. Мир, покой, уют и умиротворение – на первый взгляд так выглядит жизнь среднего землянина, а на самом деле? Люди отвыкли от пространства, поместья-берлоги поглотили их, и вот уже одиночество подкралось незаметно и схватило их мёртвой хваткой. Люди — «шумные, суетливые… чужаки, сплошь чужаки» — стали посторонними друг другу. Что ж, скажу так, что та свобода, которой человечество добивалось в первом Предании, обернулась другой стороной.

Всё это идёт фоном, подкладываются к тем событиям, которые завершаются трагическим исходом. Малодушие и нерешительность Вебстера позволили роботу решить дело самостоятельно, и если бы не страхи и сомнения Вебстера, если бы он более оперативно сказал «да» полёту на Марс, если бы он спас тогда Джуэйна, неизвестно как повернулась бы судьба человечества. А так, нет повода для благодушной надежды…

Это очень сильное Предание. Саймак мастерски усыпил бдительность читателя, неторопливо, лениво, без суеты описывая будни поместья Вебстеров. Всё там идёт мерно, своим чередом, тем более сурова концовка. Робот-дворецкий Дженкинс, принимая решение за человека, руководствуется только логикой, а в результате берлога Вебстера становится ещё теснее и ясно, что весна для него наступит не скоро. Может, и никогда…

Прочитав роман «Город» с дюжину раз, я никогда не рассматривал его как набор историй, цикл «преданий»; всякий раз он представлялся мне единой, цельной композицией. Что ж, теперь попробую переосмыслить его по-отдельности.

***

Предание первое, «Город», которому я не поверил.

Если кратко, суть такова: города пришли в упадок, люди потянулись в провинцию, всюду снуют семейные вертолёты, пища выращивается в гидропониках. Новый уклад жизни поглощает старый, но не все люди могут безболезненно перестроиться – иные держатся за прошлое из сентиментальности, ибо ещё крепка хватка прежних традиций и привычек, другие же – из меркантильных соображений, те, кому город раньше давал достаток, положение и власть. Саймак преподносит эти изменения как естественный ход истории, хоть и вынужденный – под угрозой войны, но я такому варианту будущего не поверил. Достаточно выглянуть за окно или включить телевизор, чтобы в этом убедиться. Города растут и ширятся, в то время как глубинка тихо доживает свои дни. Всемирная урбанизация побеждает; возможно, в России, в Америке или в Бразилии этот процесс выглядит по-разному, но суть остаётся одной.

Да, при этом Первое предание вышло очень «американским». Посмотрите на самое различие в воззрениях на антагонистскую пару «город-деревня»: в городе Саймака Улле Джонсон имеет собственную ферму, выращивает на ней овощи, которые уже никому, собственно, не нужны, ведь есть другие, выращенные в искусственной среде за городом. У нас же существование фермы прочно связано с деревней, именно там выращиваются здоровые продукты и именно на земле, а не в гидропониках, то есть без почвы. А где ещё много земли равно почвы, как не за городом?! В городах Саймака люди живут по нашим понятиям как раз по-деревенски, и это сильно запутывает.

Люди ушли из города, и, говоря словами персонажей, «стала невозможна манипуляция ими, исчезла так называемая психология толпы, так как нет никакой толпы». Но то место куда они ушли, не станет ли оно со временем сосредоточием той самой толпы, ведь рано или поздно из этих мест в итоге народится новый Город, ещё более могущественный, и тогда снова возникнет угроза ядерной войны, от которой по Саймаку, людей спас исход из городов. Разве не возникнет тогда новая удобная, большая мишень?

Что ещё «американского» в этой главе, так это концовка. Уж где-где, а в Америке наиболее пристально власти блюдут неприкосновенность частной собственности – это то, на чём зиждется американский порядок. На этом молодой Адамс и сыграл и наличие законных бумажек о правах на землю и недвижимость остановили уничтожение его собственности. Обнадёжили его планы: заповедники там, экскурсии, памятники, желание сохранить хотя бы часть города для потомков. А вот методы Вебстера покоробили. Шантаж, угрозы, оскорбления («политиканы», «хлыщ с луженой глоткой и нахальной рожей», «от вас плесенью несёт», «заткнитесь» и т. п.) – вот что пошло в ход.

В целом же, рассказ жёсткий, бескомпромиссный, и если бы не общая душевность повествования, свойственная Саймаку, он оставлял бы более тягостное впечатление. А так, в общем-то, позитивно, жизнеутверждающе вышло.

Весьма качественная вещица, но… Но, отмечаю себе с некоторым сожалением, не для сердца она, но для ума. Мне показалось, что и сам Симмонс вложил в повесть именно ум – всё рационально, точно расписано, подробно, но не излишне, сцены, слова, эмоции – скупы, но отточены и выверены. Но до души не достало.

Трудное дело – восхождение на вершину. Очень трудное – восхождение на восьмитысячник. Неимоверно трудно – достижение пика горы Чогори (К-2) – второй вершины мира после Эвереста. Симмонс эти трудности показал успешно. Но трудности ожидались изначально в принципе, поэтому четверка альпинистов – 3 человека и «богомол» — не стали для меня выдающимися героями; не стали теми, кем можно восхищаться искренне и бесконечно. Конечно, известно с первых строк, что они дойдут, поднимутся (может, не все, но кто-то из них), но подвиг ли это? Сколько покорителей Чогори взошли на топ до них за почти сто лет покорения (примерное время действия событий — 2050-60 гг.), сколько было таких же смельчаков: без кислородных масок, без стационарных лагерей, без посторонней страховки и помощи? Думаю, немало. Поэтому, я посчитал, что должно будет произойти нечто такое, что выделило бы нашу четвёрку из общего числа альпинистов. Не думаю, что это случилось, и в этом одно из моих неоправданных ожиданий от повести. Может быть предполагалось, что результат – «Земля услышала Песню» — это именно то самое «нечто такое»: красивое, достойное, памятное, вечное. Может быть… Но так как, признаться честно, до меня не совсем дошла задумка Симмонса о Песне, то и этот результат для меня-читателя не конечен. Вот если бы понять, что хотел сказать этим автор, то наверняка повесть расцвела бы новыми красками. Да еще если бы понять до конца глубокомыслие (если оно есть) диалога: «”Почему вы идете на вершину?” – “Потому что она есть”»…

Конечно, как вдумчивый читатель я попытался искать ответы, думать, предполагать, домысливать, развивать идеи и недосказанности Симмонса, и что-то получилось, но даже я не думаю, что это верные мысли, потому что они идут параллельно логике и здравому смыслу. Несомненно, повесть атмосферна, чувствуется, что Симмонс – Мастер слова. Видно, что литературу по освоению восьмитысячников он проштудировал. И география объекта и прилегающих областей верна, и фамилии прежних восходителей точны, и разные мелочи упоминаются в виде гор мусора (достоверный факт). И всё равно чего-то не хватает, психологичности что ли, нерва, более живых характеров. Также мне кажется, что тема «богомола» не до конца раскрыта.

При всей критичности, я не скажу, что повесть не понравилась. Понравилась, но ощущение недодачи остаётся. Возможно от того, что я ждал и не получил того, чего ждал, чего-то сногсшибательного, потрясной идеи, движения. Пока что «На К-2…» для меня всего лишь добротная вещь, но не покорённая вершина. Попытаюсь перечитать позже с надеждой на открытие новых мотивов и идей.

Ничем не примечательный детективный рассказ известного фантаста. Даже не детектив, а так, психологический триллер с элементами внутрисемейной драмы. Неурядицы в доме главного персонажа сначала идут фоном к деятельности неизвестного снайпера, обстреливающего машины, а в концовке эти две сюжетных линии сходятся в одной точке и, в принципе, дают ответы на все вопросы, поставленные в рассказе. Написано неплохо, складно, градус поднимается с каждой страницей, но в сущности что-то привлекательное в этой истории на этом и заканчивается.

Читать необязательно, только быть может ярым поклонникам Аврама Дэвидсона.

Забавный рассказ, местами даже смешной. Одно дело видеть мышонка в мультфильме Уолта Диснея, и совсем другое – представить его в этом же костюмчике с большими пуговицами, разгуливающего по улицам и вопрошающего прохожих «как пройти в Хартфилд?». Один вопрос – видеть и слышать, как разговаривают с телеэкрана Микки Маус и Плуто, и другое – Митки с его ужасным немецким акцентом :) и осознание того, что так-то это первый земной космонавт и пуще того – это первый контактёр с инопланетной цивилизацией.

Конечно, от рассказа за версту веет запахом 30-40-х годов двадцатого столетия, но не затхлостью времени, а доброй наивностью в отношении космических полётов. Обычный для тех времен талантливый учёный-одиночка с личной лабораторией, секретными экспериментами и странностями, но это не злой гений – у Брауна такое и вообразить невозможно! Смешно, что пусть и маленькую, но всё же как ни крути космическую (!) ракету можно соорудить практически «на коленке», что полёт в космос возможен и без скафандра и не обращая внимания на перегрузки и прочее, но всё это написано с такой теплотой и верой в результат, в силу разума, в его величество случай, что, конечно, на лице прежде всего расцветает улыбка, а не желание найти огрехи и несуразности.

Пусть рассказ выглядит как самый настоящий комикс – так и вижу разбитые на части листы бумаги с облаками сказанных слов и сценами в черно-белом исполнении, пусть рассказ в целом не несёт никакой литературной ценности, пусть он абсолютно ненаучен, но он приятен и лёгок. Он укладывается именно в те отделы мозга, которые отвечают за хорошее настроение и позитив.

Динамичная, напряженная повесть Джека Вэнса. Вахтовая бригада рабочих добывает на чужой планете редкие и потому ценные металлы, перерабатывая кораллы и моллюсков. В принципе, жанр повести можно охарактеризовать как «философски-производственно-детективная фантастика». Диапазон поднимаемых Вэнсом вопросов достаточно широк: от моральной составляющей хозяйничанья на чужой планете до установки вербального контакта с её обитателями. Событий в повести очень много, кадры меняются с достойной частотой, но я бы остановился на одном моменте: это как раз установка контакта с одними из обитателей планеты.

Я могу с некоторой натяжкой поверить в то, что, истребив многие виды животных на Земле, человек когда-нибудь всё же прислушается к голосу разума и станет более трепетно относится и к неземной природе, действуя в рамках установленных им же законов, правил, кодекса — «не убий разумное», но мне трудно поверить в то, что за две недели возможно обучить тюленеподобных животных способности понятно визуально изъясняться (брррр, наверное, не скоро ещё забудется слово из перевода, подобранное для этого случая – «сообщаться»). Слишком сложный это процесс, на который должны по идее уходить годы. В остальном же, хорошая повесть о трудностях установки контакта и моральной стороне этого.

«Дар речи» казался бы ещё лучше, даже чем кажется, если бы не перевод. Первый, от 1961 года, опубликованный в антологии «На суше и на море» за авторством З. Бобырь очень плох, если не сказать «ужасен». Кривые предложения, неверно построенные, нелепые интонации и предлоги, общее косноязычие невыгодно сказывается на восприятии повести. «Воркотня», «неумолчный», «был здесь Райт?», «день почти кончался», «похоже, что мы влопались» (ну «вляпались» же!), «добросовестно ошибиться», «вы попались теперь, даже если не попадались раньше» — и такое на каждой странице. Можно, конечно, предположить, что и сам Вэнс писать что-то в подобной манере в принципе мог, но … Наверное, всё же это не его огрехи. Отбросив же эти претензии, от повести вполне можно получить определенное удовольствие.

Роберт Янг – большой романтик и сказочник в самом лучшем виде. О самых невероятных вещах он писал спокойно, уверенно, убеждённо, и – с любовью. Писал так, что невольно растворяешься в его сюжетах и веришь каждому слову, как бы это не выглядело невозможно. Даже если история такая, как рассказанная в повести «У начала времен».

Манера повествования схожа с той, с которой старенький, любимый дедушка укладывает спать внучат, рассказывая им на сон сказку. Так же внимаешь его словам, заворожено открыв рот, и так же сознаешь, что рассказ – всего лишь выдумка, одновременно говоря себе: «но ведь дедушка-Роберт Янг не может обманывать…». «У начала времен» — сказка, а как сказал ещё один романтик Клиффорд Саймак в «Городе»: «Кто же ищет истину в обыкновенной сказке? Сказка должна быть увлекательной, и всё тут». И, надо сказать, вышло действительно увлекательно.

Машина времени, обитаемый, цивилизованный, наполненный жизнью Марс, временные парадоксы, динозавры Мела – вот он Янг-фантаст; серёжки-говорёшки, высокое чувство любви, бескорыстная дружба и помощь, сны о весенних лютиковых лугах, чистое, тёплое солнце, росистое утро – это уже Янг-романтик. Может быть сейчас, в наше циничное кибер-время эта история смотрится слегка инородно, но она должна быть, должна лежать на другой чаше восприятия действительности!

Пусть некоторые моменты выглядят наивно, некоторые сцены – наигранно, количество счастливых совпадений зашкаливает, а роялей в кустах хватило бы на целый оркестр, но романтичность повести поглощает эти частности. Наверное, найдутся защитники якобы-морали, которые увидят в повести коробящее их чувство любви 11-летней девочки к взрослому мужчине. Объявятся и те, кто усмотрит во всех временных выкрутасах Янга несоответствие логической мысли, лженаучность. Наверняка кто-то посетует на излишнюю многословность в описаниях происходящего, повторы (пальметтовые рощи, снова пальметтовые рощи и опять они же…) и архаичность слога. Это есть, если глядеть на повесть циничным взглядом настоящего, но при всём при этом добрых и светлых чувств от этой повести в разы больше и с прошествием времени они явно не уменьшатся.

Наконец-то я нашёл этот рассказ! Дело в том, что советский мультфильм 1985 года мне запомнился давно и надолго, но в десятилетнем возрасте я титрами ещё не интересовался и потому авторство сюжета ускользнуло от меня (также надолго). Но сама история врезалась в память и позднее, едва начав бриться, каждый раз при выполнении этого нелюбимого занятия, я завидовал герою мультика, которому достался чудесный крем-депилятор Глоглема. «Вот была бы красота иметь такой крем», — думал я всякий раз, поскрёбывая бритвой щёки и страстно желая скорейшего внедрения в нашу жизнь подобных штуковин из фантастических рассказов.

И вот, наконец, совершенно случайно я-таки добрался до печатной формы рассказа и оказался в ещё большем восторге. Рассказ яркий, остроумный, запоминающийся. Драма соседствует с доброй иронией, острой сатирой и романтикой освоения далёких планет. Образы персонажей лаконичны, но точны и сочны, особенно нерадивый робот-коммивояжер. Его неумелая деятельность – «немного грубоватая, но толковая» — выделяется прежде всего непосредственностью, отсутствием корыстного, злого умысла, и, конечно, резко контрастирует с, как я их называю, «представителями-канадской-компании-здравствуйте-у нас сегодня презентация-купите чайник», которые шастают по офисам в мятых брюках, несвежих рубашках и грязных ботинках, втюхивая разную ерунду. Робот, угрожающий пистолетом, вызывает здоровую улыбку, эти же парни – в лучшем случае жалость, притом что они не поставлены в то труднейшее положение, в каком оказались и робот, и колонист Уингерт. Подкупает, что у обоих нашлось достаточно здравого смысла, чтобы понять, что, только держась вместе – земная смекалка и денсобольские технические возможности воедино, – они смогут выжить и даже подзаработать.

Остаётся небольшое смущение от того, контракт был разорван уж очень легко и просто, но за другими плюсами рассказа это обстоятельство уходит на задний план. Ну, а заново пересмотрев мультфильм, я даже на десять минут вернулся в детство. Своеобразный взгляд на концовку советских мультипликаторов сейчас, несомненно, поставил этому некий барьер, но я всё же склонен отнести их версию к одному из ликов творчества, но не к эху той эпохи.

… А розовое небо Квеллака из мультфильма так и останется в памяти…

Неплохой рассказ. Мне интересны истории, происходящее в которых видится глазами представителей внеземной цивилизации, всё-таки инопланетный менталитет по определению должен бы отличаться от привычного нам. И то, насколько автор справляется с показом чего-то принципиально иного, то, как он расширяет горизонты своей фантазии – а затем и читательской, может свидетельствовать об успешности истории. Считаю, что Силверберг в данном случае справился, представив читателю оригинальный вариант инопланетного гостя Третьей планеты от Солнца, притом разумного. Хотя, единственным недостатком истории я посчитал именно этот факт разумности представленной формы жизни, так как мне всё же довольно трудно поверить в такую вероятность. Впрочем, чем вселенная не шутит, и, может быть, за несколько миллионов лет даже эта форма обретает разум. В сущности, интрига, созданная Силвербергом по поводу обличия межпланетных исследователей, выдержала себя до самой концовки и, несмотря на рассыпанные намёки, я об их истинном состоянии не догадывался, поэтому по окончанию довольно улыбнулся. Удивлён, понравилось.

Маленький рассказик — две странички предсмертного письма, чистосердечного признания. Мошенничество в особо крупных размерах разоблачено, аферисты получили по заслугам, ну а что такое пара смертельных случаев за ради осуществления вечной мечты человечества — полёта в космос? Показано, как в циничной манере можно делать деньги на мечте. Навряд ли в настоящее время можно провернуть подобное дельце (хотя?..), но в 1939 году люди, летавшие в космическом корабле только на страницах Amazing Stories да Astounding Science Fiction, могли себе позволить обманываться и верить в полёт. А в целом, дебютный рассказ С. Корнблата ни о чём, мораль уж слишком на виду, но для 39-го года приемлемо.

Всё-таки, это ещё ранний Стивен Кинг со всеми его недочётами: местами ещё «сырой», в чём-то не окрепший, не отточенный, слог которого совсем ещё не такой «детализированный», а идея не такая цельная, но неясная и размазанная по тексту. Такие мои первые впечатления от прочтения этого рассказа, которые более того – усилились после прослушивания его в исполнении Влада Копа. Размышляя далее над этой историей, я нахожу некоторые моменты лишними, иные – провисшими, часть же просто неубедительно прописанными.

Разбирать каждый из них не стану, но для себя отметил, скажу лишь о некоторых в общем. Самое непонятное в том, от чьего лица Кинг вёл своё рассказ о произошедших событиях? Нет, структурно ясно, что от третьего лица, но даже в этой манере должно быть определённо понятно, чьими глазами мы видим историю. Здесь же, многочисленные «куда-то», «что-то», «какое-то» без подробностей («они собирались куда-то пойти пообедать», «она что-то зубрила», «посмотреть какое-то кино», …) создавали эффект «неприсутствия», как будто история, рассказанная Кингом – это отстранённый пересказ чьей-то истории, подробности которой выветрились со временем, оказались неважными, несущественным. Словно бы это не воспоминания Элизабет, или даже Эллис, или даже (!) не воспоминания Эдварда Хамнера-младшего, а университетская байка.

Обычно Кинг, придумывая и описывая детали снов своих персонажей, вполне соотносит их с сюжетом, с дальнейшим или предыдущим текстом. Здесь же сон Элизабет с Тони-убийцей и Эдом-спасителем выглядит инородно, давая мало намёков на связь с событиями. Он не изобретательный, образно говоря, сон этот не как волокно в верёвке, составляющий с другими такими же одно целое, а как шнурок, привязанный простым узлом к этой верёвке.

Опять же, разноцветные носки Эдварда – зачем?, можно ли было обойтись без этой мелочи, которая по идее должна была внести указания на какие-то особенности характера Эдда, а на самом деле – нет? Эд был человеком, подчинённым идее, цели, 15 лет вынашивая и лелея мечту о Бет, 15 лет методично исполняя её и двигаясь во времени и пространстве к объекту своей любви. Я не стану говорить о негативной, разрушительной стороне его любви к ней, о её собственническом начале, о банальном желании обладать женщиной (чувство-то, как ни крути, настоящее), но разность носков никак не цепляется за его характер.

…А эта пугающая (по задумке) фраза – «Элизабет ожидало самое ужасное лето её жизни». Что в нём оказалось в итоге ужасного?! Смерть Тони? Полноте, сама Элизабет призналась, что в сущности о нём не сильно-то и сожалеет, к своему стыду. В чём ужас того лета, если основные события – кстати, не такие уж и ужасные, трагические и критичные – развернулись гораздо позже «того» лета? Ну, и то, что мне особо не понравилось в рассказе, как Кинг вывернул негативную сущность Эдда Хамнера-младшего. В момент, когда можно было остановиться лишь на его мистической способности, даре, проклятии быть «маленьким талисманом», или быть по словам его матери, «сыном наместника Дьявола на земле», или «знать, просто знать, предугадывать чужие желания» (но ведь это же не преступление – угадывать желания!), в этот момент всплывает всякая вуду-мишура со всеми этими куклами, древними обрядами, отрезанными в детстве локонами и моделькой «Фиата». И тут вот сразу на меня пахнула чем-то искусственным, ненатуральным, надуманным.

Запахло горелой «пластмассой» идеи и рассказ из неплохой идеи превратился в банальную рассказывалку у костра. Полное отсутствие кинговского неспешного саспенса, просто история с маленьким намёком на психологичность. Но её достичь не удалось, на мой взгляд, персонажи не цепанули, слог беден, развязка неизобретательна. Маленький несчастный мальчик из детства так им и остался и через 15 лет, даром что богатым. В остальном же, средне и скучно.

Будучи знаком с этим рассказом Уильяма Гибсона уже довольно приличное количество лет и одновременно являясь ревностным поклонником одноимённого фильма Роберта Лонго, я в итоге стараюсь относиться к самому рассказу весьма сдержанно. Возможно, как раз тому причиной является экранизация, более развёрнутая, более подробная, более визуальная по отношению к первоисточнику. Рассказ же словно зарисовка, состоящая из описания суток жизни почти ничем непримечательного парня по имени Джонни. «Почти», заключающееся лишь в том, что он – хранитель и переносчик чужой информации. Однако, даже Гибсон ни разу не сказал о том, что его эта способность чем-то уникальна и единственна в своём роде, а подавно в сравнении с другими творениями инженерной мысли из рассказа. А, учитывая образы, сложность и само устройство гибсоновского мира – кибертехнологии, уровень пластической хирургии и практики трансплантаций, Джонни и вовсе оказывается далеко не венцом техно- и био-мысли инженеров будущего.

Обычно автор, называя своё произведение именем героя, как бы даёт понять, что его герой изначально централен и что именно вокруг него будет образована вся коллизия. И если в случае с фильмом это соответствует такой теории – в ней герой Киану Ривза действительно центральная фигура повествования, вокруг него «вращается» мир, сюжет, люди и образы, — то в отношении рассказа такого я сказать не могу. И в этом лично для меня главная проблема рассказа. По сути Джонни не делает ничего такого, что бы превращало его в уникального персонажа, незаменимого для сюжета. «Один-из», поэтому для меня печатная версия приключений Джонни носит названия, что-то типа: «Один день из жизни Джонни», или «Как незнакомые люди за деньги, наркотики и сигареты несколько раз спасали мозг и шкуру Джонни». Вспомним: Молли вытащила его от Ральфи, Молли победила отправленного за нашим парнем киллера, дельфин вынул код-пароль, «пират» извлёк краденую программу из имплантанта в мозгу… Чем отличился сам Джонни? Лишь незначительным.

И всё же, несмотря на всё моё критическое отношение к сюжетной составляющей именно рассказа и персонально к Джонни в нём, я нежно люблю эту историю. За мир, в котором люди обязаны были соединиться воедино с технологиями, чтобы выживать; за уникальных персонажей, за бунтарство, за новизну идей. С улыбкой вспоминаю некоторые рецензии из нашей прессы, в которых наличествуют эпитеты, типа «человек-флешка» и «кучка dvd-дисков». Ну да, если подходить к распознаванию образа Джонни только как к носителю информации, если мыслить уже, чем вложил в идею Гибсон, то можно, пожалуй, ограничиться такими категориями. Тогда, конечно, можно и вполне искренне удивляться и думать, что сюжет надуман – вспоминаю, «ведь для передачи информации есть же ну хотя бы электронная почта», — можно, но ровно до тех пор, пока не заменить гибсоновские «сотни мегабайт» и киношные «80-160 Гб» парой-тройкой-десятком терабайт (а может и больше) которые носит Джонни в своей голове. Посмотрел бы я на ту e-mail, которая справится с передачей такого количества данных, да ещё будучи так же надёжно защищённой от доступа.

А рассказ нисколько не устарел за 30 лет, более того, биоинженеры современности и близко не подобрались к тому, что было задумано, спроектировано и описано Гибсоном в прошлом веке. Эта история – веха фантастической литературы, и я всегда буду относиться к «Джонни-Мнемонику» с почтением. Не забывая, однако, вложить в свой читательский колчан парочку критических стрел.

Крайне неудачная повесть классика фантастики. Есть литература, над которой время невластно – и даже у самого Хайнлайна есть произведения и опередившие время, и стоящие выше него, — но в данном случае оно, время, оказалось безжалостно и неразборчиво к «Кошмару», пройдясь по нему молью и «съев» то немногое ценное, что в нём изначально было.

Идея –то неплоха: телекинетики, ясновидящие и телепаты благодаря своим уникальным способностям спасают страну от атомного кошмара, но реализация её просто никакая. Претенциозно, но неубедительно и вяло. Да и фантастического в повести крайне мало, не относить же к такому наличествующих экстрасенсов иже с ними. Разве что Хайнлайн перевёл «холодную» войну между США и Советами в состояние «горячей». Но выглядит это нелепо и дело даже по большому счёту не в том, что СССР выставлен агрессором – повесть не стала бы изящнее, правдоподобнее и ярче от смены потенциального противника Штатов хоть на Китай, хоть на инопланетян, а в том, как об этом написано и какими словами и методами при этом воспользовался Хайнлайн. Даже учитывая его антикоммунистические взгляды трудно воспринимать поставленную в произведении Союзом ноту-ультиматум адекватно. Это же верх маразма! Её что, писал дворник или сантехник из посольства? Разве так составляются официальные документы о начале военных действий? Навряд ли, в том виде, что её подал Хайнлайн, нота походит на записку от одной песочницы для другой из детской игры в «войнушку».

Персонажи тоже словно бы взяты из детского альбома для рисования: обозначены контуры – две руки, две ноги, голова с точками вместо глаз. Ни характерности, ни индивидуальности, ни психологичности. И для чего их в повести так много совершенно непонятно. Ради интереса я взял и подсчитал всех тех, кто хоть на минутку появлялся «в кадре» и вышло аж 29 действующих лиц, и это не считая ещё 25-30 уникумов, рассаженных по комнатам! Учёные и военных всех мастей и званий: физики, химики, психологи, капитаны, полковники и генералы до того перенасытили текст, что сопоставлять вместе их фамилии и статусы не было бы никакой возможности, кабы я не делал бы соответствующие пометки.

Конечно, Хайнлайн мало когда отличался изысканным слогом, но в «Кошмаре» и подавно не отличился. Порой возникала мысль, что «ну, не мог Хайнлайн написать так и такое», но даже беглая сверка оригинального текста и двух вариантов перевода убедили, что таки мог. Переводы, кстати, разительно отличаются друг от друга. «Операция «Кошмар» от В.П. Ковалевского и Н.П. Штуцера ближе к оригиналу, однако и наверное поэтому их версия суха и архаична; в ней также сохранен враг-агрессор в лице Советского Союза с его «Омском-Томском» и «Минск, Пинск – какая, собственно, разница?». «Проект «Кошмар» за авторством В. Полуэктова более читабельный и как нельзя кстати подходит крайним и умеренным шовинистам, которых могло бы покоробить то, что СССР представлен в явно невыгодном свете: здесь Союз заменён на просто «потенциального врага», а все подробности советской агрессии вычищены из текста. Этот перевод, который к слову вполне мог оказаться переводом с немецкого текста повести, лучше усваивается, но повесть Хайнлайна никак не спасают.

В целом: наивно, неубедительно, плохо. «Кошмар», одним словом.

Земляне на этот раз оказались практически на месте американских индейцев, когда Кортес со своими конкистадорами сначала умасливал их всякими безделушками, меняя их на золото, а потом вырезал их почти поголовно, устраивая кровавые бойни. «Добрые» пришельцы же давали землянам то, что им хотелось, что-то ценное по их мнению, а тем временем собирали информацию и готовились к охоте... Снова стало жутко.

Цепь случайных на первый взгляд, но, как оказалось, вовсе и не случайных совпадений привела меня наконец-то к знакомству с творчеством Уильяма Гибсона. А случилась первая встреча где-то на Трассе в «Захолустье». Сразу отмечу, что я остался доволен первыми впечатлениями от этого человека в очках с круглыми линзами, хотя и не пребываю в полном восторге от самого рассказа. Почти уверен, что восхищения будут позднее. Гибсон не поразил чем-то сверхъестественным, ибо я ждал нечто такого, очень плотного, ёмкого, тягучего, и это самое и получил. Конечно, невозможно не признать, что рассказ написан мастерски, проработан до каждой буквы и точки, оригинален даже в своей нише, не говоря уже о жанре в целом. Вместе с ожиданиями меня посещали и смутные страхи: сразит ли меня Гибсон чуждыми мне знаниями, заумностями, виртуальными примочками – чем-то таким, что будет не понято, а потому пропущено, стёрто, забыто. Напрасно, и хоть и без воздушной лёгкости, но текст я осилил приемлемо. Не претендуя на истинность, поведаю свои ощущения.

Надо сказать, что рассказ был прочитан два раза подряд с интервалом в несколько дней, причем намеренно: в первый раз я ловил общую атмосферу, суть, сюжет, характерность, эмоциональность — впечатление в целом; во втором же прочтении я уже выискивал детали, частности, те мелочи, которые и образовывали полную «сферу наглядного». Два предыдущих слова перед точкой неслучайно взяты в кавычки – это понятие из отрасли науки, называемой гештальтпсихологией, духом которой, собственно, пронизано всё произведение. Удивительным образом это совпало с моим гештальт-восприятием «Захолустья», когда я попытался прочувствовать историю Гибсона от целого к частному. Гештальты безраздельно властвуют на её (истории) и его (Гибсона) территории: от прямых упоминаний до слегка скрытых от глаз многих принципов этой формы восприятия. Скажем, тенденции к пространственным направлениям в случае с тем, что из себя представляет Трасса явны, а такие понятия гештальта, как «важность», «целостности», «доминирование» также можно при желании разглядеть.

Фигура важнее основы, но тут каждый читатель может сам для себя определить степень важности целого и частностей, относящихся к рассказу. Кому-то покажется, что нет в этой ситуации ничего важнее отношений Человечества и Трассы — их существовании, взаимодействии, притяжении и отталкивании, а судьбы отдельных личностей при этом – частности, даже сумма которых не есть целое, ибо целое всегда больше набора частей. Кто-то наоборот увидит, что суррогаты, обработчики, техники, «пушечное мясо» — каждый из них по отдельности — важнее всего происходящего. А кто-то скажет, что всё и ничто неважно, ибо бессмысленно.

Забавно и то, что, приняв эти принципы, я в итоге разложил рассказ на составляющие, одновременно осмысливая его в целостности. Манера изложения, характеры, сюжет, отношения, явности и недосказанности воспринимались в общем, оставаясь при этом «кирпичиками в здании». Это помогла лучше понять специфику проблемы, всю трагедию и боль каждого участника процесса — от Тоби до Лени Гофмансталь, прямиком к общей трагедии и боли.

Рассказ на самом деле вполне понятный. Гибсон не грузит заумными техническими подробностями, тяжёлой моралью, не то что излишней, а вообще никакой пафосностью или вселенской скорбью. Я принял это, потому что поверил ему. Да, наверняка, так всё и будет происходить. Тяжкие, смертельные психические травмы при изучении непознанного Космоса будут преследовать Человечество, но оно не отступится никогда, ибо всегда найдётся агнец, который ради получения неведомой ракушки войдёт в Аномалию. И всё будет предельно жёстко, с минимумом романтики и сантиментов. Сантиментам в принципе не место в этом страшном ритуале жертвоприношения человека Трассе/Подземке/Реке. Сантименты растворены и погашены в кататониях, депрессиях, психозах, в смертях, наконец. «Мухи в аэропорту, путешествующие автостопом» — удивительно точная и мощная метафора Гибсона на жизнь людей рядом с Аномалией, и добавить тут нечего.

Что особо понравилось в рассказе, так это манера письма. Как-то Орсон Скотт Кард сказал, что по возможности стремится «рассказывать» историю, а не «писать» её. Я тоже люблю это, но тут как раз случай, что история «написана», и сделано это на очень высоком уровне. Каждое слово отточено, ничего лишнего, предельная лаконичность, от которой идут порывы мрачного космического ветра с запахом бессмысленной обреченности, упрямой жестокости и смерти. Выразительность порой очень коротких предложений, буквально в несколько слов, добавляла эффекта, подобно ударам хлыста. Но нашлась пара моментов, которые я понял, но не принял. Во-первых, наркотики. Всех мыслимых сортов и видов, они везде: для спасения, облегчения страданий, убийства душевных мук, для связи с «пушечным мясом», для ухода от страшной, смертельной реальности. Их назначение и применение, их место в рассказе понятно и оправданно, но … не моё. Во-вторых, излишний символизм, который, кажется, будет присущ позже киберпанку. Этот культ Святой Ольги, её портреты везде, словно иконы, каждая клетка памяти Тоби и ему подобных просто забита этой русской. Но мне непонятно само преклонение перед ней, собственно, что она сделала такого для человечества – попытка разбить приборы не в счёт – кроме как была случайно первой на Трассе? Впрочем, для меня это неважные, не доминирующие частности гештальт-структуры «Захолустье», гораздо важнее полная картина, которая, конечно, больше суммы всех самых важных частностей…

Отличный на мой вкус рассказ, но впечатление от него может сильно изменить, и даже подпортить один маленький, но весомый нюанс. Позволю себе дать маленький, но, думаю, ценный совет потенциальному читателю – перефразируя слова профессора Преображенского, скажу ему так: до рассказа не читайте отзывов на него. Мало того, что в большинстве из них раскрывается концовка, ради которой он, собственно, и задуман/написан и на которой зиждется, так ещё и раскрывается она не совсем верно, по-моему.

А история-то красивая и остроумная одновременно. Может бросаться в глаза заметное дробление её на две половинки, одна из которых – красивая, а вторая изобретательная, остроумная. Вполне возможно, что Кларк сделал так намеренно, желая заманить читателя, обмануть, разыграть, но и – увлечь! Такое он уже проделывал в «Стене Мрака», правда, с противоположным эффектом, которым в том случае немало погубил прежнюю идею. Здесь же концовка добавляет шарма и без того хорошей истории.

Кларк интересно и забавно изображает попытки венерианских учёных разгадать, трактовать некоторые земные артефакты. В принципе, стандартный для археолога комплект «находка – тупик – подходящее с виду объяснение» с лёгкостью находится в любом похожем случае в истории Земли – сколько ещё неразгаданных тайн владеют умами учёных, а ведь теорий и гипотез и вовсе в разы больше. И часто одно неверное суждение, предположение уводят ещё дальше от разгадки и это же, думаю, произойдёт и с венерианскими учёными, ведь правильно истолковав назначение скрученной ленты из металлической коробки, они, в конце концов, непременно ошибутся в трактовке её содержания. Я почти уверен, что (вот тут читатель, ещё не знакомый с рассказом, может закончить читать этот отзыв) изучали они даже не художественный фильм, а мультипликационный, а конкретно – про Микки Мауса. Намёки на это даются в рассказе неоднократно. Но от этого конечный эффект только усиливается.

Слабый рассказ — без изюминки, без сюжета, без смысла. О чём он? В двух словах суть можно выразить так: о спасении из плена некоего уникального говорящего существа. Всё, на этом что-то хоть сколько-нибудь интересное заканчивается, ведь единственный момент, на котором можно заострить внимание читателя сводится к загадке и разгадке о видовой принадлежности этого существа. Впрочем, и этот момент не такой уж и тайный, если внимательно читать рассказ и заранее не искать подводных камней в нём. Поэтому даже эта загадка не спасает рассказ, не добавляет ему достоинств.

История выглядит не самостоятельной, а будто бы выдернутой из произведения большего размера, словно это лишь его внутренняя часть, «глава номер такой-то». (Прямо так и вижу на странице: «Глава одиннадцатая. Спасение Сейчеверелла из плена Джорджа»). Предполагалось быть может, что читатель захочет прикинуть, что предшествовало описанным событиям и что произойдет дальше, однако, учитывая, что и сама история не представляет интереса, думать о содержании десятка глав до и после оной не хочется.

Самое интересное, что вопрос в отношении рассказа «о чём?» не идёт ни в какое сравнение по степени бестолковости с другим: «для чего?» он, собственно, написан. Долго крутилась неопределённая мысль о том, на что похож этот рассказик, и в итоге оформилась в следующее: он словно плохой мультфильм (по сюжету всплыли аналогии с «Неуловимым Фунтиком») с говорящими персонажами, который ничему не учит, не забавляет, не цепляет. Отметить можно лишь необычный слог, но в целом, если вам не встретится эта история на читательском пути, вы ничего не потеряете.

Непритязательный рассказ о дуэли человеческого и компьютерного мозга. В качестве оружия выступает логическая задачка, парадокс. Подключив все свои ресурсы количеством в двадцать блоков, компьютер пытается решить задание человека — хотя, что там, собственно, решать мне совсем было непонятно, — и «виснет». Так из легковесного спора двух старинных знакомых ситуация трансформируется в драматическую плоскость. Но давайте будем до конца честны: этого просто не могло произойти! Даже если сделать скидку на время написания рассказа и скрепя сердцем согласиться с Диксоном, что теоретически компьютер мог «задуматься» над озвученной задачей, я всё равно не могу поверить, что люди, создавшие безупречный со слов метеоролога Бурка аппарат, не снабдили его память сведениями о неоднократных попытках софистов и демагогов прошлого разрешить этот и ему подобные парадоксы мысли. Как вариант, думаю, что компьютерный мозг должен был немедленно выдать ответ, что, мол, «решения данной задачи с точки зрения логики и других философских наук нет», что подтвердить или опровергнуть утверждение не представляется возможным. Как-то так, приблизительно. Иначе говоря, ответ должен был быть в духе «Штирлиц, выйдите из кабинета, не мешайте работать». Либо же в ход должен быть пущен философский опят прошлого в виде пространных рассуждений, но Диксон повернул сюжет так, как ему виделось на тот момент, когда компьютеры для всех были ещё нереальными громадинами с неясными возможностями.

Учитывая все огрехи в этом несколько наивном рассказе, включая «размытых» персонажей, неказистый перевод (в случае с «Незваным гостем» чего только стоят такие неестественные обращения как «дурашка», «дегенерат» и другие, и это в диалоге двух взрослых мужчин), можно заключить, что рассказ ничем не выделяется из числа себе подобных, и может быть прочитан только при наличии свободного времени и желания его потратить без особой пользы.

Рассказ неоднозначный, но не в плане оценки морали, понимания, подхода в категориях «хорошо/плохо» — с этим как раз всё предельно ясно. Его неоднозначность лежит в другой плоскости: его трудно оценить в плане качества, я колебался между цифрами «5» и «9». Дело в том, что в рассказе сошлись одновременно многие достоинства и недостатки, которые я часто отмечаю для себя и в отзывах. На одной чаше весов оказались невероятная визуальность происходящего – так классно описаны ощущения Чарльза Андервуда, весь его страх и непонимание, детская площадка со всеми её запахами, её злобой и кипящей ненавистью к себе подобным, все эти брэдбериевские спецэффекты видишь как наяву; превосходно выписана психологичность истории, столкновение интересов, отличен замысел, но… На другой чаше – в минусах — предсказуемость сюжетной линии, не совсем уместное исходя из ситуации отображение характеров и эмоций персонажей, и, что самое для меня неприятное – маленькая, лукавая неправдоподобность созданного мира. Да, я бы сказал, что Брэдбери, изображая такую детскую площадку, слукавил перед читателем, смошенничал, показав лишь теневую её сторону. Зачем он изобразил её так однобоко, почему только с одной стороны – злой, жестокой и неприглядной? Ведь мир детства многогранен, да, в нём много жестокости, лжи, изворотливости, грубости, плохого самоутверждения, но в нём есть место и добру, любви, дружбе, интересным играм! Но персонажи говорят и участвуют только лишь в негативной части «школы жизни», под названием Детство, забывая с лёгкой руки Мастера о красивой и яркой. Если бы дети проходили только через такую детскую площадку, как в рассказе, мир сплошь бы состоял из грабителей, насильников и убийц, но ведь это не так. У меня на глазах и руках растут двое мальчишек и племянница. Конечно, они порой ссорятся, ругаются, обзываются, дерутся, но они и в обнимку смотрят мультики, читают книжки, играют в игры и строят песочные замки.

Также ошибочно, на мой взгляд, полагать, что прежде всего Брэдбери писал о детской жестокости. Как и в рассказе «Всё лето в один день» или «Поиграем в «отраву» жестокость мира детей лишь инструмент для подачи идеи, лишь её форма, в которую она отлита, но никак не сама идея. Через призму этого он показывает жестокость всего окружающего детей мира, их вынужденную позицию учиться сначала играть, а потом и жить по правилам злого взрослого мира. Но конечно, схитрив и показав только одну сторону детства, Брэдбери не был корыстен в помыслах. Мне кажется, его урок заключается в том, что он намекает нам, взрослым: помимо такой площадки мы должны создавать для детей и другие, такие, на которых царит покой, любовь и красота.

Рассказ-анекдот, лёгкая вариация избитого вопроса, примеров которого множество: это и шекспировские строфы «…но кто же сторожем будет стражей самих?..», и кинговские «так кто похоронил могильщика?», и европейские сказочные мотивы «кто шьёт сапоги сапожнику?». На этот раз Азимов задаёт практический вопрос: кто собирает робота-сборщика, и в ироничной форме отвечает на него. Остроумно и правдиво, ведь система – она и действует системно, и нет ей причин в этом случае с космонавтами изменить правилам и нарушить заведённый порядок, прислав механизмы в каком-то другом виде, нежели чем в разобранном.

Да, Азимов доказал скептикам, что написать рассказик «на коленке» для него сущий пустяк, благо что в голове крутится несчётное количество идей. Правда, сам же признался, что схитрил, выдав за результат старую задумку. Рассказ получился смешной, но концовка угадывается сразу после строк об ожидаемом роботе.

Мне ещё вспомнилась сцена из «Пиратов Карибского моря», в которой мистер Гиббс спрашивает с сомнением в голосе Джека Воробья: «Но где же ты возьмёшь сто душ за три дня?», на что получает хитрый ответ: «К счастью, Дэйви Джоунс ни слова не сказал о качестве этих душ…». Так и здесь, рассказ-то за 20 минут написать можно, но будет ли он при этом гарантированно на высоком уровне? Впрочем, Азимов этого своим оппонентам не обещал, хотя выдал вполне добротную вещицу…

Весьма нетипичный для Майка Резника рассказ. Не изменяя фантастическому вектору, здесь он выступает автором психологической драмы. «Психо» (душа) – ключевое слово для этого рассказа. Неуравновешенное психическое состояние обоих персонажей оставляет богатое поле для работы практикующего психиатра. Тихий психоз землянина, почти год назад похоронившего свою жену — бесконечно и единственно любимого человека – стабилен в своём диагнозе: апатия, безволии, безразличие к жизни, молчаливое отчаяние владеют его душой и телом. Прогрессирующая паранойя «марсианина» Джона Картера, его мысли о необходимости вернуться на Барсум к своей любимой, также на первый взгляд подлежат настоятельной врачебной оценке, если, конечно, не верить его рассказу. Но как в него поверить?..

И всё же, поверив ему лишь на секунду, начинаешь потом приходить к мысли, что его стремление обрести любимую из навязчивой идеи превращается в осознание желание исполнить замысел. А одновременно с этим угадывается уже и путь к спасению неспокойной души безымянного вдовца.

Мужчины спорят о надежде и вере, один убеждает другого, что «надежда есть дорога к вере, а вера ведёт к действию». Однако, мне кажется Майк Резник, вкладывая эти слова в уста Картера опустил существенный момент, который должен следовать в начале этой сентенции. Я бы начал её так: « знание ведёт к надежде…», и далее по тексту. Без знания того, что есть выход, что есть решение проблемы, невозможно надеяться, верить и действовать. Можно сколько угодно пребывать в вере и надежде, что вы попадёте в желаемое место назначения, но так и не попасть в него, если вы «сели не тот автобус». Картеру было проще – он уже знал, что его цель достижима, хоть и трудна, потому что он уже проделывал этот маршрут в подходящем «автобусе»; а вот землянину несравненно тяжелее, и для него эта самая проблема веры, надежды и жажды действия выглядит гораздо актуальнее. Впрочем, Картер помог ему, намекнув о номере того «автобуса», на который ему нужно купить билет. Ну, и скрытая мысль, что в сущности нет смерти, что душа вечна, заканчивают процесс исканий и терзаний.

Что же в итоге? Резник выдал на суд читателя хорошую в задумке, но не совсем проработанную в плане исполнения историю. Всё-таки, его психологическая атака оказалась не очень сильна. Майку не хватило, на мой вкус, мелочей в духе Брэдбери или того же Геймана, не достало остроты или визуальности; показалось, что такая трагедия, как потеря самого близкого человека отражена недостаточно психологично, эмоционально. Персонажи не показаны «на грани», не чувствуется, что они достигли предельной точки кризиса. Переживания вдовца скудны и ограничены лишь оставленными на своих местах вещах Лайзы и одной-единственной нескончаемой манерой разговора — горькой иронией. И её слишком много, она в каждой фразе, и это слегка напрягало. Не забывая, однако, что Резник дружен с юмором во всех его ипостасях – от циничного и мрачного до бесшабашного и лёгкого – я посчитал, что он ошибся в однообразии проявления чувств героев. Образно говоря, он взял лишь пару резаков или кистей из большого набора, а надо было использовать весь набор.

В целом же, мне было интересно увидеть Резника в таком амплуа, чтобы понять всю широту и многогранность его писательского таланта. И спасибо лаборанту Сказочнику за перевод.

Пролог.

Длинный путь всегда начинали сто участников. Обычно ровно сто молодых парней с рюкзаками за спиной отправлялись по шоссе вперёд. Но в том году, с виду таком же, как и все до и после него, это был необычный Путь. Участников было на одного больше. Я был сто первым. Моё участие можно было назвать случайным, хоть я и немного слышал о Длинном пути, но представления о нём ограничивались лишь смутными сведениями, что нам придётся идти – просто идти. Ровно в 9:00 Майор дал старт и все парни двинулись в путь. Так всё началось, и так я это запомнил…

* * *

If you wanna walk, don't talk, do it –

Если ты хочешь идти, не болтай, сделай это.

(Pet Shop Boys)

...Сто парней вокруг меня. На их лицах неясное выражение смеси недоумения, тревоги, ожидания чего-то нехорошего, надежды и страха перед будущим. У меня нет, надеюсь, нет этого выражения – я ещё мало знаю, мало и недостаточно для того, чтобы чего-то страшиться или на что-то надеяться. А у них есть, у большинства. Кто-то старается скрыть страх, а кто-то надежду, маскируя то либо другое бравадой, стёбом, грубостью или молчанием.

Пока что я просто иду, смотрю на них всех вместе и понемногу на каждого в отдельности. Стараюсь угадать их характеры, прочесть их мысли и тайные желания, — то, что представляет каждый взаправду, а не то, что они всем показывают из себя. По ходу начинаю понимать некоторые вещи, что нужно просто идти со скоростью не ниже определённой отметки. Замедление карается предупреждением, потом вторым и третьим, но что потом? Зачем на вездеходе солдаты с карабинами? Для охраны? Оказалось, что нет. Первому парню «выписали пропуск», как говорят эти парни, попросту – застрелили, потому что тот получил три предупреждения за срыв скорости движения.

Понимание того, что так будет со всеми, кроме одного — того, кто останется последним, приходит ещё до того, как Кэрли замертво падает на асфальт. Мне, как и всем другим идущим, решительно не хочется быть в списке получивших «пропуск» под номерами от 2 до предпоследнего. Всем хочется остаться единственным и последним. Никто не думает об этом вслух, но это так.

Я снова смотрю на парней. Некоторые идут в одиночестве, жуя сэндвич с яйцом (чёрт возьми, я никогда не ел сэндвич с яйцом!), некоторые разбились по парам или группам. Одни молчат, другие много говорят. Я слышу некоторые разговоры, интересные и не очень, правдивые и лживые рассказы о детских шалостях, о девчонках, о сексе, обо всё на свете и ни о чём. Что-то ещё так инфантильно, а что-то звучит почти по-взрослому цинично.

* * *

«Мир будет всё также кружиться в пустоте,

равнодушный и ничего не знающий».

(Стивен Кинг)

Внезапно приходит мысль о том, что я всегда, смотря соревнования по лёгкой атлетике на стайерских дистанциях, задаю вопрос: о чём думают марафонцы или ходоки на 50 км, чем занимают мозг эти несколько часов? Они выглядят в процессе как роботы или зомби и порой кажется, что ни о чём они не думают, кроме одного: поднять одну ногу и опустить, а потом то же сделать с другой. Но у спортсменов нет опасности быть убитым, а у этих парней есть. Тогда почему всё-таки они идут, спросил я себя? Что движет ими? Ради чего они идут? Ради кого? Наверное, у каждого из них есть веская причина, самая веская из всех веских причин идти под прицелом карабина. Может быть их заставили, шантажировали жизнями близких, угрожали чем-то страшным? Но я понимаю, что в большей степени это их осознанное решение – участвовать в Прогулке. Я слышу, как кто-то говорит, что идёт, чтобы пережить всех остальных, кто-то хочет дойти до Джен, как Гэррати, кто-то хочет получить Приз. Я уже знаю, что победитель сможет получить всё, что пожелает, Майор и страна исполнят любое его желание. Но если все знают, что Приз – один и для одного, почему они идут, снова приходит тот вопрос…

* * *

«Нам сказали то, что мы одни на этой земле –

Мы поверили бы им, но мы услышали выстрел…»

(Александр Васильев)

Бах! Очередной пропуск. Я точно знаю, какой он по счёту. Мне немного стыдно, но я скрупулёзно считаю трупы, веду обратный отсчёт тех, кто ещё в Пути – 98, 97, и обвожу цифру кружком, 86 и снова кружок. Кто-то умирает почти незаметно для меня и для всех, просто слышишь: «…это был Адамс, он натёр мозоли…» или «… это тот толстяк в красной куртке, как его там звали, не знаешь?». На чьей-то смерти взгляд задерживается, и я вижу все подробности. Взгляд, но не ноги. Они должны двигаться. Левая, правая – поднял, опустил. Левая, правая – поднял, опустил…

Я прикидываю шансы парней, мысленно делаю ставку. Странное дело, для меня почему-то имеет значение, кто будет составлять конечную троицу и кто будут те, кто останется вдвоём на каком-то отрезке Пути. Несколько парней стараются держаться ближе друг к другу, двое – Гэррати и Макврис – несколько раз помогают друг другу, вытаскивая из небытия или нахлынувшего безумия от последнего предупреждения и выстрела. Гэррати должен оказаться среди тех троих, но он должен потерять всех перед этим. Макврис в хорошей форме, он постоянно об этом говорит, пока ещё говорит, он силён духом, он остряк. Старается казаться или быть сильным, улыбается во весь рот, громко смеётся, подтрунивает над кем-то, шутит: «Не желаешь ли пройтись, парень?». Ему грубо советуют пойти куда подальше, но он ведь и так идёт, разве нет?..

Каждый старается пережить остальных. Кто-то молча, кто-то громко и постоянно кричит об этом: «Я спляшу на ваших могилах!». Я сознаю, что именно он не дойдёт и не спляшет уже никогда больше.

* * *

«Солдат, не спрашивай»

(Гордон Диксон)

Я смотрю на солдат, сидящих на вездеходе. Кто они? Почему они делают эту проклятую (работу)? Гэррати спрашивает меня: «Солдаты… Что они думают? Что они чувствуют после того, как застрелят кого-нибудь? Может быть, убийство даёт им ощущение силы?». Я не знаю, что ему ответить. Возможно, у них тоже не было выбора: либо они едут на вездеходе и стреляют, либо стреляют в них? Мне кажется, что на каждом Длинном пути случается, что кто-то из идущих предпринимает попытку нападения на них, вырывает оружие из рук, и быть может ему даже это удаётся, как в этот раз. Или эти солдаты чем-то обязаны Майору? Или это его… сыновья? Ученики? Последователи?

Сам Майор туманен, парни ненавидят его, угрожают расправой, но бояться его и малодушничают, приветствуя и улыбаясь. Думаю, однажды, давно, он победил в Длинном пути и теперь предстаёт в этой роли, зная изнутри весь страх и боль.

* * *

«Следуй своей дорогой,

и пусть люди говорят что угодно»

(Данте Алигьери)

Мы идём уже очень долго, и мы вышли за пределы боли и страха. Весёлое подростковое остроумие ранних разговоров сменяется мрачными историями Стеббинса о прошлых Прогулках, каждая новая смерть выбивает частичку жизни из каждого парня, откусывает кусок плоти, добавляет мозолей, которые уже не болят. Постоянно звучит: «Когда всё это кончится…». Каждый думает о том, что для него «это» кончится хорошо. Но ведь для остальных «это» кончится плохо. Смертельно плохо. Некоторые стараются дружить, что-то вроде этого, по крайней мере пока что стараются быть рядом, быть сплочённее. Не все и не совсем искренне, но стараются, как будто думая, что таким образом продлят свой путь, черпая энергию, силу и эмоции от других. Наверное, каждый думает будто возьмёт то, что поможет ему пройти дальше, чем его друзья.

Некоторые диалоги выглядят поистине таратиновскими. Я слышу длинную историю Маквриса, в которой он рассказывает, как у него появился тот бело-розовый шрам на лице. («Чёрт, там тоже пахло коровьим дерьмом. Но нам хотелось верить, что это другое дерьмо»; «Она разрезала мне лицо и спрашивала, почему я её обидел. Понимаешь? Разрезала лицо и спрашивала, почему я её обидел??»). Или история про дядю парня по имени Бейкер, который был могильщиком. Все спрашивают и переспрашивают Бейкера, кто похоронил дядю, если он сам был могильщиком? («Так кто похоронил его?» — «Его кремировали» — «Даа, фиговая реклама для его бизнеса»).

С каждой милей они становятся старше, разговоры всё взрослее и я знаю: они все, все, кто ещё идёт, стали взрослыми. Кто-то состарился, поседел и умер на трассе. Я думаю об этом, как будто я уже старик, но Олсон, у него уже были седые волосы, когда его убили. Бах! Снова кого-то застрелили, ещё живого или уже мёртвого.

* * *

«Memento mori»

(Латинское выражение)

Парни всё чаще думают и говорят о смерти вслух, о своей собственной или о чужих – не важно, но я вижу, они сознают, что шансы достичь её невероятно высоки. Они думают, как это – умереть? Просто упасть мёртвым или получить пулю – как это? Что это? Внезапная темнота или мысли гаснут постепенно? Их реально это интересует, если слово «интерес» можно применить в этом циничном размышлении. И они уже понимают, несмотря на свой возраст, для чего на обочинах сидят все эти люди, смеются и машут им руками, приветствуют и кричат вслед какие-то слова. Они понимают, что людей всегда привлекает чужая смерть, смерть этих парней, ведь там не они, там – другие умирают.

Они прячутся от смерти, рассказывая друг другу истории из своих подростковых жизней. Они травят байки о жизни, но я вижу, что за забавными и солёными анекдотами – страх перед смертью. Своими историями про то, как они снимали штаны, как целовались и как тайком смотрели взрослые журналы, они как бы хотят поставить барьер между собственной жизнью и смертью. Наивно и так по-детски. Да, в их рассказах жизнь, но в крике того парня (Бах! Бах!) – смерть. Я не разговариваю с ними, я иду и молчу. Слушаю их, прокручиваю внутри их слова и иногда даже отвечаю про себя. Не угадывая ответ, понимаю, что я старше, что мы разных поколений, но штука в том, что они всё старше, всё взрослее…

* * *

«Если бы смерть была благом, боги не были бы бессмертны».

(Сафо)

Они умирают, каждый из них умирает. Медленно. Они уже не заводят друзей и договариваются больше не помогать друг другу. Кто-то жалеет, что ранее обзавёлся другом. Оказалось, что от этого только тяжелее. Кажется, что дойдёт как раз одиночка.

Я продолжаю считать трупы, но я тоже устал. Я сбился на 67-м. Я думаю, что тот парень, которого (Бах!) сейчас застрелили, 67-й, но парни говорят, что уже 68-й. Но я не хочу возвращаться и искать в памяти того, чью смерть я пропустил, пусть 68. Я просто хочу, чтобы всё скорее закончилось. (Теперь и я так говорю: чтобы скорее всё кончилось).

…Число трупов подходит к сотне. Я, стыдясь самого себя, отмечаю, что угадываю ту троицу, которая останется на какое-то время в живых. Бах! и их уже двое. Двое до следующего Бах!, после которого всё закончится. Вот он остаётся один, этот победитель Длинного пути. Я хлопаю его плечу, желая услышать его желание. Не дождавшись ответа, ухожу вперёд. Я знаю, он видит меня, но лишь тёмным силуэтом, чёрной тенью. Я ухожу, а он внезапно поднимается и начинает бежать. Он бежит за мной...

* * *

«Трудно помнить, тяжело забыть»

(Неизвестный автор)

Этот длинный путь надолго останется в памяти. Может быть навсегда, может – нет. Я не скажу, что он перевернул моё сознание – хоть я и не знал заранее, что меня ждёт на американском шоссе, но по мере того, как мы продвигались по нему, Путь то и дело вызывал почти реальную психологическую боль. Эмоциональные встряски следовали одна за другой, каждый выстрел громко кричал «Бах! Бах!», а каждая смерть отзывалась эхом «Минус один…».

Иногда я шёл рядом с парнями, иногда смотрел на них с обочины. Порой я слышал их разговоры, а иной раз мне казалось, что кто-то из них разговаривает именно со мной, обращается ко мне со своей историей, вот, мол, послушай и подумай о чём-то более важном, чем некоторые мелкие проблемы.

Эпилог.

Сейчас, когда я снова вспомнил эту историю и зафиксировал её на бумаге, я замечаю, что она не вполне стройна и логична. Одни подробности скрывались другими, некоторые провисали и не находили продолжения. Скажем, несколько раз упомянутые отдельные пункты какого-то неведомого свода правил поведения на Прогулке не отобразились общей картиной. Также я не до конца понял про Эскадрон и вообще про то, как и почему всё-таки молодые парни попадали на «проект». Возможно, я должен буду сделать предположения сам, при этом любое из них может оказаться верным.

Но «Прогулка» мне понравилась. Есть в ней психологическая достоверность, динамика трансформации личности в критической ситуации. Не факт, что я ещё раз когда-нибудь «пойду» снова, но от этой осталась масса впечатлений, которые я попытался экспериментально отразить в экспериментальной для меня форме. Я попытался передать эффект присутствия читателя внутри книги, потому что уверен, многие при чтении как бы «шли» рядом с теми парнями. Для пущего эффекта я расширил эксперимент, одновременно читая текст и слушая аудиокнигу, благо перевод совпадал, да и тембр, скорость чтения мои и В. Вадимова (я так понимаю, это и есть автор перевода «Длинного пути») сошлись в резонансе.

Социально-приключенческая повесть Роберта Хайнлайна понравилась своей… наивностью и безмятежной непринуждённостью. Оказалось, что подобно Жене Лукашину из рязановской «Иронии судьбы…» можно после спиртовых возлияний улететь не то что в Ленинград, но и на далёкую Венеру, подписав шестилетний (читай: пожизненный) контракт с Компанией, условия которого здорово смахивают на какой-нибудь договор кабалы из времен существования крепостного права.

Можно долго рассуждать о научных достоинствах повести (как и у Брэдбери в своё время, Венера у Хайнлайна – вполне пригодная для жизни человека планета, разве что на ней «слегка», я бы сказал, влажно и сыро), можно бесконечно спорить о том, обличал ли Хайнлайн капиталистическую схему организации труда, сильно утрированную до феодально-крепостнической системы или он всего лишь фантазировал на тему колониальной обособленности в межпланетном масштабе, но факт остаётся фактом: повесть получилась остросоциальной, но вместе с тем весьма динамичной и богатой на события и интересные задумки.

Показалось, что формат повести оказался мал для этой истории, и она очень органично и уместно смотрелась бы в увеличенном в два-три раза объеме. В этом случае, возможно, некоторые идеи получили бы более полное раскрытие и, как следствие, более логичное их присутствие. Скажем, наличие на планете этих (как оказалось многочисленных) тайных лагерей-колоний «беглых рабов» интересно, но описание скудно, малоинформативно. Не нашлось в повести и места для более точного и полного раскрытия характеров персонажей, впрочем, по-моему, это особенность стиля Хайнлайна. Злоключения Уингейта также прошли без каких-либо необходимых подробностей в виде мытарств, унижений, скитаний: всё прошло и кончилось почти гладко и как бы своим последовательным чередом. Даже сложилось ощущение, что его товарищ, богатей Сэм Х. Джонс, специально подстроил всё это, чтобы Уингейт переосмыслил свои взгляды на некоторые моменты жизни, взглянул на них более широко. В какой-то мере, малой, он это сделал, но не думаю, что он кардинально изменится, ибо опять же бумажной площади не хватило, чтобы нарисовать законченную картину и планомерно изобразить на ней «становление/взросление героя». Да и сам Хайнлайн, мне показалось, не особо-то и верил в то, что рабство на Венере конечно в своей сущности.

В целом же, вышла плотная, интересная история, полезная для общего развития.

Шутливый, смешной рассказ одного из самых остроумных писателей-фантастов Майка Резника. Юмористическое в нём заключено в том, что вполне реальные, серьёзные для жителей и гостей неведомой планеты вещи, такие как охота на единорогов с ружьем либо с камерой, поданы как само собой разумеющиеся факты, и это очень смешит обычного земного читателя. Безымянный лектор, рассказывая, как без ущерба для здоровья убить или сфотографировать единорога, ни капли не старается шутить: он с полной достоверностью даёт советы, развенчивает существующие мифы и заблуждения в отношении диковинных животных. Выглядит забавно, даром что в этой магической стране/планете компанию им составляет ещё десятка два для нас мифических и не очень созданий. Единороги разных мастей здесь также реальны, как и тролли, гарпии, горгоны, драконы (правда, в виде насекомого) и минотавры. Добавим сюда и местную, наверняка, фауну, которую представляют рафшины и румакины, снерпы и хумбалы. Маги и колдуны, талисманы и амулеты также находят своё место в этом дивном месте.

Конечно, вся эта выдумка Резника основана на обыгрывании фэнтэзи-штампов, но подана так смешно, изобретательно и легко, что непременно поднимет настроение любому читателю.

«Цивилизация статуса» — моё наилюбимейшее произведение из ряда фантастических книг. Но странное дело, до сих пор то обилие чувств и впечатлений, которые оно вызывает у меня при очередном прочтении, никак не могли уложиться в систематизированном порядке в отзыв. Навряд ли он и сейчас получится достаточно внятным и стройным, но всё же я должен посредством этих строк хоть частично сбросить то невероятное смешение чувств, восторженных ахов и вздохов, которые неизменно переполняют меня, когда я вспоминаю и снова переживаю все приключения Уилла Баррента. Полный набор невероятных событий, сменяющих друг друга с калейдоскопической скоростью, не даёт оторваться от этой чудесной книги ни на минуту. Бывают у меня случаи, когда со временем отношение к прочитанному и оценка ему меняются, но этот роман из того ряда, для представителей которого оценка «10» останется навсегда единственно верной. Да, сейчас взгляд всё чаще останавливается на каких-то огрехах, недосказанностях, провисаниях сюжетных линий, — это всё в «Цивилизации…» присутствует, если говорить откровенно, — но «старая любовь не ржавеет».

Роберт Шекли представил 50 лет назад взору читателя большое количество всеразличных идей и мотивов, где-то может быть спорных, где-то невозможных, где-то пророческих, и неизменно при всём этом – интересных и искромётных. Говоря словами Руди Рюкера из предисловия к одной из книг Пола Ди Филиппо, роман «состряпан из деликатесов воображения, модных интеллектуальных заморочек». Одни идеи – те, что уже были ранее озвучены писателями-фантастами — Шекли эксплуатировал и чаще всего без какого-либо развития и самобытности, например, мутантов, способных к пси-контакту и извлечению из чужого мозга нужной информации. Равно как и сама идея планеты-тюрьмы, включение в сюжет этих скреннеров не ново, и другие писатели-«воображатели» вероятно подавали их более правдоподобно или информативно, но и в «Цивилизации статуса» всё это на своём законном месте. А взять дихотомию Добра и Зла, эту извечную философскую и даже теологическую задачку: сколько про это писали, думали и спорили, но и здесь Шекли «одел» её в свою «одежду», прибавив по своему обыкновению к серьёзности обсуждения изрядную долю иронии. Характеристики Добра и Зла в устах каждой из противовесных сторон звучат практически одними и теми же словами и выглядит это на бумаге весьма забавно («…где-то я уже это слышал, — подумал Баррент).

Некоторые другие сюжетные ходы Шекли позаимствовал у самого себя, из более ранних произведений: например, Охота на Дичь уже использовалась в «Седьмой жертве», а бои на Арене, Игры напоминаю те, что мы видели уже в «Премии за риск» и прочих историях. Но и в этотм романе они смотрятся вполне органично.

Да, недостатки романа хорошо известны. По большому счёту, история подана поверхностно, «по верхам», Шекли не особо углублялся в некоторые сюжетные линии, иные и вовсе забрасывал. Так, по-моему, вполне ожидаемой представлялась мне love-story между Баррентом и Моэрой, но Мастер ограничил их отношения неделей на Озере Облаков. Идея с классами и статусами отличная, но в итоге дальше объяснения в начале книги Квестором некоторых моментов и правил поведения не пошла. Баррент лихо пронёсся по классам почти к самой вершине положения в омегианском обществе, перескакивая через ступени, но каких-то интересных подробностей Шекли нам не выдал. Также лично мне слишком уж утрированной показалась подача факта, что на Омеге «антирелигиозность» и «нерасположенность к наркотикам» это страшные преступления, которые сурово наказываются. Понятно, что на планете-тюрьме главенствует очень простой и жестокий закон: «будь преступникам, веди себя аморально, убивай – и будешь жить, и жить хорошо», но акцент поставлен слишком гротескно.

Философия романа также проста в применении – многовековая стабильность, однообразие, отсутствие конкуренции и высоких стремлений ведёт в тупик навстречу застою. Неразвивающаяся цивилизация, которая варится, по сути, в собственном соку, медленно, но верно умирает и спасти её может лишь внешнее «хирургическое» вмешательство. Так же, как в животном мире необходим баланс между хищниками и травоядными жертвами, особые пропорции, так и омегианский уклад жизни (и смерти) неизбежно должен соседствовать с земным укладом. Антиутопия-Омега и Утопия-Земля неразделимы.

Ещё мне подумалось, что ярковыраженная классовость и статусность на Омеге далеко не выдумка Шекли. Он лишь донельзя утрировал эту особенность человеческой натуры. Всё это есть в нашей жизни, как в прошлом, так и в настоящем, и уж наверняка в будущем. Так, мне почему-то вспомнились российские молодые 90-е годы: разве малиновые пиджаки, бритые затылки, «ролексы», кожаные куртки это не признаки некой классовости? Примеров можно привести массу, хоть из новейшей истории, хоть из викторианской Англии, хоть с Дикого Запада, а Шекли только показал слегка искажённое отражение в зеркале.

«Цивилизация статуса» — прекрасный образец приключенческо-философской книги. Динамичное, бурное течение сюжета увлекает в самую гущу событий, а вопросы идеологических столкновений дают пищу для размышлений на разные темы: так ли совершенен этот мир, как может мы улучшить его, как достичь равновесия между Добром и Злом и многих других. Рекомендации к прочтению этого потрясного романа, думаю, излишни – в любом возрасте и настроении, и даже в любом … статусе эта увлекательная история не оставит равнодушным никого.

Приключенческий пародийный рассказ не самого выдающегося качества. Два, в общем-то, серьёзных автора – Пол Андерсон и Гордон Диксон не восхитили волшебством выдумки. Добрая пародия на вестерны, основанная на обыгрывании штампов, присущих этому в целом лёгкому, развлекательному жанру, получилась в целом смешной, и даже изобретательной, но слишком уж прямолинейной.

Главный герой, пилот Александр Джонс, волею случая вовлечённый в междоусобную войну двух противоборствующих народов слабо исследованной планеты, в стиле другого киножанра – «комедии положений» — одновременно с желанием добраться до своего корабля старается по ходу пьесы стать ещё и героем, каких с большим успехом играли Джон Уэйн или Клинт Иствуд. Череда нелепых ситуаций, из которых младший лейтенант выходит с хорошей миной при плохой игре, а также фактор удачи позволяют ему сыграть в этом «фильме» несколько ролей: тут и «недалёкий шериф», и «городской шулер», и даже «герой-одиночка», в единственном числе сразившемуся с ордой враждебных аборигенов. Коренные жители, кстати, коих в рассказе аж две расы, представлены, однако, без особой фантазии: чаще всего в фантастике это либо «плюшевые медвежата», либо ящеры какой-нибудь масти. Здесь оба эти вида и присутствуют.

История получилась забавная, но для читательской памяти, думаю, недолговечная. И в принципе, мы, читатели, и новоявленные ковбои планеты должны быть благодарны капитану первой экспедиции людей, тому, который любил вестерны и оставил свою коллекцию фильмов и книг. Это уж всяко лучше, чем если бы его хобби были простигосподи, вампирские саги или истории Тинто Брасса… :-)

Рассказ не впечатлил. Все свойственные себе изыски, тонкие коллизии, неожиданные повороты и яркие образы, Гейман, похоже, оставил для других своих произведений. Видно, что написано это на заре творчества и пусть впоследствии, по словам самого писателя, «самые явные трещины были заштукатурены», но изюминка так и не появилась.

У Геймана предостаточно персонажей, изначально обделённых судьбой, людей одиноких, опустившихся и вовсе никчёмных, но Саймон Пауэрс из этой истории, пожалуй, превзошёл их всех в своей… неприглядности. Были те, кому сопереживал, кого обвинял, кого любил и ненавидел, но этот молодой человек не вызвал никакого отклика, вообще никаких эмоций, кроме равнодушной ухмылки с промелькнувшим словом «ничтожество». Я объяснил себе это так: он болен, а я не доктор и не подушка, чтобы в меня поплакаться. Да, он одинок, но это целиком его вина, его болезнь, а не безысходная беда. На мой взгляд, рассказ не «про одиночество», как бы там Гейман не направлял читателя в предисловии, но про болезнь; и уж конечно не «про личность», ибо Пауэрс – пустота, а всего лишь про больного одинокого мужчину. Которому, впрочем, был дан шанс.

Надо сказать, что вся подробно-описательная часть его моносексуальной жизни, симптомы болезни и скабрезные мыслишки не шокировали, не возмущали, не отвращали. Я воспринимал эти строки обыденно и отстранённо: это как бы его личное дело и меня оно не касается, и даже доктор Бенхэм вызывал больший интерес к своей персоне. Паурс был болен головой и телом, но Гейман не был бы тем самым чудным гуманным Гейманом, если бы даже такому никчемному человеку не дал шанса выбраться из болота пустой жизни. И вот вроде как через болезнь персонаж скидывает с себя прежнюю «кожу», проходит некий обряд очищения и заново рождается: уже сильным, красивым, успешным. Так было в «Других людях», в «Мистериях убийства», и даже в некотором роде в «Троллеве мосте». Достоин ли он этого, Гейман не даёт возможности спорить, как бы являя это как непреложный факт. Что ж, порадуюсь за нового, чистого гражданина, хотя и без особого желания…

Рассказ на самом деле очень смешной. Даже сейчас, уже после неоднократных прочтений и зная обо всех коллизиях и злоключениях напарников, и то нахожу для себя повод улыбнуться, поэтому завидую всем тем, кто впервые столкнётся с этой уморительной историей. Конечно, если начать скрупулёзно копаться в ней, можно найти несуразицы и огрехи, но за улыбкой их не особо-то и замечаешь. Например, немного странно, что Грегор отправился в нелёгкое путешествие с незнакомыми животными, досконально не ознакомившись с их повадками и особенностями, но без этого допущения и рассказа-то не было вовсе, так ведь? Да и эта совместная безалаберность свойственна знаменитой парочке. Ещё чуднее, когда такой матёрый автор как Шекли пишет о том, что «Грегор плеснул водой себе в лицо» или что тот жёг костёр на полу летящего сквозь космос корабля, и это всё в состоянии невесомости! Но даже таким нелепицам искренне улыбаешься, как будто сознавая, что Шекли обхитрил тебя и таки добился своего: дал читателю заряд добрых, хороших эмоций и повод размять те мышцы лица, которые отвечают за создание улыбки.

Всепобеждающий оптимизм, с которым незадачливые бизнесмены Грегор и Арнольд в итоге благополучно преодолевают возникшие неурядицы, подкупает и уже не так важно, «как» они достигают успеха, а сам факт того, что, как говаривал Филеас Фогг, «безвыходных ситуаций не бывает»!

Очень качественный во всех отношениях рассказ. Трагичная, но жизнеутверждающая история, созвучная своей мелодией, например, с «Линией жизни» Р. Хайнлайна, да и сам Пол Уильям Андерсон уже писал о подобном некоторого рода самопожертвовании ради других в рассказе «Зовите меня Джо». И хотя эти произведения сильно различают мотивировки персонажей, но исполнения во многом схожи.

Рассказ наполнен возвышенной поэтикой, но без излишнего пафоса. Но вместе с этим бесконечная во времени и пространстве драма – угасающая во власти далёкой звезды жизнь Люцифера – передана с присущим Андерсону достоверным научным подходом. Умирающий газовый шар тащит в пучину смерти всё живое и… всё «живое», что попадает в поле его гравитационных сил, и описание этого процесса весьма достоверно.

И всё равно на первом месте в рассказе – духовная близость двух совершенно разных существ. Наверное, в общем понимании это чувство трудно назвать «любовью», но то, что этот чувственный телепатический симбиоз необычен и красив, несомненно. Весь рассказ – это реквием, молитва о возникшем чувстве, и, начиная уже с пролога о храме, в котором молятся за души погибших в Космосе, каждую минуту ожидаешь какой-то трагедии. И после завершающих строк снова мыслями возвращаешься к первым страницам и явственно видишь и даже слышишь сквозь вакуум космоса бесконечно повторяющиеся слова одной истово молящейся монахини: «Kyrie eleison… Kyrie eleison…».

Господи, помилуй душу того, кто отдал её ради жизни других. Ведь у него же есть душа. Ведь он же – человек…

Весьма простенький в плане подачи идеи рассказ, в котором Гаррисон, не дожидаясь реакции публики, сам изначально расставил все акценты и, как в комиксе, раскрасил историю в чёрно-былой гамме. Додумывать, анализировать мне, как читателю, не пришлось вовсе. Вот несчастный художник, вот сочувствующая секретарша мисс Финк, вот «злодей» — хладнокровный, расчётливый шеф мистер Мартин. А, ну и камень преткновения – бездушная машина, лишившая (пусть и косвенно) Пэкса всего, что он имел: любимой и единственной работы, а потом и…

Как относиться к прочитанному, когда всё предельно ясно? Кивнуть в согласии, мол, ну да, всё так и было, есть и будет в этом мире, что поделать?.. Не более того. Сочувствовать, клясть несправедливость, возмущаться деловым цинизмом Мартина-босса как-то не хочется, — неуместно, бессмысленно. Современные технологии приходят на смену старым, труд человека заменяется машинным – так было с незапамятных времён и так будет и впредь. Конечно, чисто по-человечески отдельно взятого мистера Пэкса жаль и его последний поступок даже вызывает искреннее уважение: он оставил после себя след, память в виде рисунков, но при этом нужно ли разрывать в клочья Мартина? Не уверен. «Бизнес есть бизнес», и деловой подход предполагает минимум сочувствия и жалости. Цинично, но это реалии действительности, к сожалению.

Гаррисон в этом рассказе предвосхитил (хоть и не впервые) появление в будущем графических программ-редакторов, подобие которых активно используется в наше компьютеризированное время. Однако сейчас они, конечно, не вызывают такой фобии, которую пытался изобразить Гаррисон. Это помощники и партнёры в работе и досуге, хотя, безусловно, проблемы взаимопонимания их со старшим поколением не надуманы.

В целом получился предсказуемый и недвусмысленный рассказ, оставляющий всё же больше положительных впечатлений, чем отрицательных.

Неплохой рассказ, совсем непохожий на те, что я уже читал у Лейнстера. В нём автор не стал использовать свою излюбленную тактику убеждения читателя путём неоднократных повторов ранее сказанного. Он просто был здесь действительно рассказчиком, а не сухим докладчиком. От этого история приобрела цвет, свежесть и лёгкость, а присутствующий юмор только добавил приятия. Написано неплохо, с огоньком, с самого начала заинтересовывая фразой типа «Я спас мир…». Представленные примеры того, что человек может испросить у компьютера в описанной в рассказе ситуации, были забавны и даже логичны, хоть и по-детски наивны. Порадовала жена героя, когда узнала, что «логик» может поведать о любом человеке: «Ты должен прекратить это! Но сначала я спрошу про ту стерву из дома напротив…».

Конечно, нельзя пройти мимо пророчества Лейнстера насчёт таких возможностей компьютера и Сети, которые тогда виделись фантастикой, а сейчас обыденны и повсеместны. Но, в общем-то, на этом положительные моменты рассказа, скорее всего, заканчиваются. Мне показалось, что Лейнстер снова не смог достоверно передать некоторые диалоги, реакции и эмоции персонажей. Ну, скажите, вы можете поверить в поведение этой дамочки по имени Лорин, одолевавшую без всяких обиняков героя: «Утёночек! Женись на мне!»? Я принимаю версию, чт чудачек всяких полно, но не до такой степени, чтобы с такими интонациями донимать мужчину по телефону. Да и сам герой рассказа, «спасший» человечество от интернета-1946 порой вел себя странно.

Рассказ неплох, даже несколько прочтений не испортят приятного впечатления от него, и минусы компенсируются плюсами с лихвой и почти всё в нём «чинно, благородно – по-старому…».

Хороший рассказ с интересной идеей. Не однажды в фантастике сталкиваются интересы человека как доминирующего вида и машин – созданий человеческих, однако образ робота-Бога лично я встретил впервые. Раньше попадались произведения, в которых роботы были любимы и почитаемы (рассказы Айзека Азимова), где андроиды имели романтическую натуру (чудесный «Любитель закатов» Майка Резника), где механические создания возносились к небесам («Битва» Роберта Шекли), но чтобы андроид – Бог, нет. Рассказ аллюзорный по отношению к известным библейским сказаниям и вообще религии, созданной человеком, но как мне показалось, немного непродуманный, неотточенный, ибо некоторые моменты Браннер подал не совсем оправданно и не смог до конца убедить меня в вероятности такой частички будущего.

Во-первых, Бог как таковой во всех религиях мира прежде всего Создатель, хоть чего-нибудь, если не всего Сущего. А что создал А-46? Ни-че-го, он лишь паразитировал на наследии человеческого прошлого, не более того, и в этой связи – во-вторых: на каком основании он вообще стал считаться Богом? Большой вопрос в том, на чем зиждется его новая религия, на чем она зародилась и почему развилась в такой быстрый срок, всего-то 20 лет. Не сам же он объявил себя Господом, а люди слепо приняли это и без тени сомнения стали поклоняться Колесу (так-то «колесу», конечно, с прописной буквы), нет. Наверное, его возвеличили люди, но как это произошло, почему они отказались от старой христианской доктрины? Это могло произойти лишь в небольшом, изолированном от цивилизации мире, с минимумом контактов, но Браннер о том не поведал.

Я понимаю, что человеку свойственно придумывать что-то, во что нужно непременно верить, нужна Вера. Допускаю также, что верить он может во что угодно, но чтобы в Робота, хм, наверное, нет… Даже не представляю, что мог такого сделать андроид А-46, чтобы в его честь «при жизни» воздвигали статуи и храмы, и уж совсем странно, что «бог» «живет» в самом храме. Совершил ли он чудеса, ходил ли по морю аки по суху, исцелял, накормил всех манной, об этом история умалчивает.

Оригинальный, но спорный моментами рассказ, не без недостатков, но для Браннера весьма типичный крепостью мысли и исполнения.

Этим рассказом я не проникся. Многое для меня осталось неопределённым, кое-что неясным до конца, есть и определённые нестыковки. Вроде Рэй Брэдбери объясняет и поясняет всё предельно ясно, но одновременно выдаёт какие-то ужасающие несуразности, по моему мнению. Он говорит: война закончилась, и добавляет слова супругов Уэбб о том, что, мол, всего 6 дней назад солнце светило ярко и весело над их безоблачной, счастливой, обеспеченной жизнью и вот всё изменилось в одночасье. Чета Уэббов теперь вроде как «последние белые американцы», они изгои, они практически вне закона; их жизнь закончилась и впереди совсем не туманным образом проявляется смертельный исход. Конечно, соглашаюсь я, за неделю многое может произойти, даже круто повернуться, но причины(!), сомневаюсь я – ладно, война, но Брэдбери заголовками газет говорит мне, что белое население планеты Америки уничтожено. Кем? «Аборигенами» континента? Мексиканцы, индейцы, афроамериканцы сбросили «оковы», душившие их веками, взбунтовались и уничтожили всех белых? Вы верите в такой ход событий? Я – нет. Как, почему, какими силами и средствами они это смогли провернуть и уничтожить всех белых американцев – остается за кадром. Да что там американцев – население России, Сибири также уничтожено! Опять же непонятно кем, может и тоже мексиканцами, или может у нас захватили власть другие коренные жители земель, но ладно в Сибири, а в остальной части России – кто? Я нашел это нелепым, притом, что автор не дал никаких намеков на размышления, приближенные к достоверности.

Абсолютно не понравилась чета Уэббов. Их поступки и речи немотивированны и даже слегка глупы. За внешней правильностью суждений, мне показалось, скрыта аморфность и инфантильность. Они изображают из себя этаких гордых героев, сильных духом и телом, но, однако же, безропотно при этом отдают мексиканцам тысячи долларов, машину с ключами от неё, все вещи, чемоданы и драгоценности. Уэбб, имея пистолет под мышкой (о чем неоднократно напоминает Брэдбери), как младенец – конфетку, отдает врагам всё свое имущество, даже не попытавшись его отстоять, защитить, увещевая с многозначительной твердостью жену, что так надо, дорогая, мол, нужно освободиться наконец от этой мишуры и оболочки. Глупо и совсем не смело.

Также они понимают, что дни их сочтены, но с какой-то упёртостью продвигаются в столицу, в самый центр хунты, в самое логово победивших их. Зачем, что они хотят там найти – защиту?! Полноте, какая может быть защита от тех, кто упивается победой, кто ещё не напился крови, кто ещё не до конца отомстил за многовековое рабство и унижения. Нет логики.

Рассказ устарел в какой-то своей направленности, но и одновременно является пророческим, наверное. Брэдбери рисует нам оборотную сторону глобализации, ассимиляции и бесконтрольной эмиграции, натурализации. Может с моей точки зрения местами не совсем логично, но как возможный итог – вполне реально. Что мы видим сейчас: Германия наводнена турками, Франция — арабами и африканцами из бывших колоний, Англия – выходцами с Карибского бассейна, Россия … тоже. Но когда-нибудь этот нарыв лопнет, как в этом рассказе и выльется в печальные события с трагическими последствиями.

Рассказ оставляет некомфортное чувство осадка: по моему мнению, события не представляют интереса, персонажи не достойны ни симпатии, ни внимания, ни сочувствия. Мне не понравилось, да и сама тема истории мне не близка.

Один из первых рассказов Нила Геймана, но он как нельзя точно отражает его как будущего известного писателя.

Стиль его, – своеобразный и оригинальный, – уже чётко выступает в этой истории: жёсткость, взрослость, подчёркнутая сексуальность, граничащая с похотью, чувственность вперемежку с лицемерием и даже аморальностью…

События его, — безразличная, пустая жизнь, ошибки прошлого, перерождение или… переумирание (?) личности, любовь и смерть, идущие рядом, — заставляют кричать и думать, бесноваться и забиваться в угол, отчаиваться и надеяться…

Герой его, — запутавшийся и уставший от жизни, опустившийся ниже морали, конечно, одинокий, и непременно несчастный человек, — в какой-то миг истории будет изменён, подменен, вывернут наизнанку, выпотрошен эмоциями, чёрным и злым содержимым. Гадости и мерзости, преступления и подлости вылезут наружу подобно тому, как кучи снега, тая под весенними лучами солнца, обнажают своё грязное зимнее естество. Чаще Гейман после таких перевоплощений не даёт своему герою шанс на лучшее, но иногда-таки тот его получает. Как в этом «рассказе в рассказе».

В принципе, предельно ясно всё, что произошло. Для понимания этой истории нужно лишь внимательно читать первые и последние пять страниц: на них и рассыпаны, причём щедро, ответы. Преступник и убийца (возможно уже не в первый раз), но герой Геймана получил шанс, прямо из рук ангела Возмездия, — вернее, из губ ангела. Поцелуем снято проклятье, отпущены грехи, дарована новая жизнь. Заслужил ли он это, вопрос весь лишь в этом. В понимании Рагуэля – заслужил, был понят и прощен. И очищен.

История самого Рагуэля (строго говоря, не ангела, но архангела – его персона, равно как и все другие не выдумана Гейманом, но окрашена новыми, любопытными красками) пленит и доставляет истинное удовольствие словом. Небесный Град, ангелы, его населяющие, подан словно кипящий работой улей, как мануфактура, на которой по всем правилам её есть строгое распределение труда и обязанностей. Он подобно проектному институту, в котором ангелы-инженеры носятся с чертежами и файл-папками по частным проектам как единицами одного большого Проекта – создание Вселенной и всего Сущего. Вышло и забавно, и интересно, и трагично, и чувственно. И как-то по-человечески. И даже спорно, кому дан шанс по сути – Рагуэлю или мужчине?

Я бы не сказал, что рассказ этот лучший у Геймана. Он очень хорош, ровен на всем прочтении и если бы он попался мне раньше, чем, скажем, «Горькие зёрна», «Троллев мост» или (в меньшей мере) «Другие люди», то внутренняя оценка, думаю, была бы выше. Я лишь субъективно и хронологически не открыл для себя чего-то кардинально нового для себя, свежего, сознавая при этом, что Нил Гейман тогда, в начале своего писательского пути сочинил очень классную историю, на высоком уровне, с должной атмосферой и интересной системой аллюзий, загадок и метафизики.