Первой полноценной сюитой иллюстраций к "Скупому рыцарю" были рисунки знаменитого М.Добужинского к отдельному изданию пушкинской пьесы в Советской России в 1922 году. Добужинский — яркий представитель русского модерна, входил в ближайший круг единомышленников журнала "Мир искусств", произведших революции в русской книжной графике.

цитата Из монографии "Мстислав Добужинский" (М.: Изобразительное искусство, 1982. С. 39)

Художники этого круга культивировали искусство линии, силуэта, чёрно-белый рисунок. В отличие от тонального, несущего в себе иллюзию объёма и пространства, такой рисунок в силу своей условности и декоративности хорошо связывался с плоскостью листа, подчёркивал её. Лучше, чем тональный, он ладил с типографскими элементами книги, с чёрно-белым шрифтом. И, наконец, он не искажался при воспроизведении фотомеханическими способами, тогда как тональный рисунок часто выходил грязноватым и смазанным.

Книжка, вышедшая в 1992 году — в начале НЭПа — с указанием на титуле "Петербург" вместо "Петрограда" (неужели, в самом деле надеялись, что вернутся времена "Серебряного века"). Техника воспроизведения — цинкография.

Первого издания у меня, понятно, нет. Книжка была переиздана в 1992 году тиражом в 100 тыс. экз. У меня имеется это переиздание. По уверению кооперативного издательства это был репринт. Это не совсем так. Качество воспроизведения неплохое, но в переиздании был изменён макет.

Вот как выглядело начало каждой сцены в издании 1922 года: на отдельном листе шмуцтитул с пустым оборотом, затем на отдельном листе заставка с текстом. Это была нормальная практика всякой библиофильской книги (издание 1922 года было именно такой книгой).

В 1992 году подобной расточительности понять не смогли и поместили шмуцтитул на один разворот с заставкой.

Катастрофы с макетом не произошло — просто нарушилась некая торжественность. Не стало "входа" в книгу (её разделы) через анфиладу иллюстраций и пустых листов. И, кстати, из-за устранения "лишних" пустых страниц, в переиздании сохранённая из издания 1922 года нумерация страниц не соответствует фактической.

Добужинский построил сюиту по одному шаблону: к каждой из трёх сцен есть свой щмуцтитул на всю страницу, крупная заставка и мелкая концовка. Всё это, понятно, встроено в архитектуру листа.

Я буду увеличивать рисунки, чтобы их можно было рассмотреть.

1) Первая сцена.

а) Шмуцтитул.

Просторный зал с готической аркой. Иван выгоняет жида, а Альбер страдает.

б) Заставка.

Рыцарский турнир (о котором вспоминает Альбер)

в) Концовка.

Можно разглядеть, как один человек что-то передаёт лежащему человеку.

Видимо, это иллюстрация редких душевных качеств нищего рыцаря Альбера (чтобы потом ещё контрастнее бездушие его скупого отца выглядело).

цитата

Альбер

...Я спрашивал вина.

Иван

                            У нас вина —

Ни капли нет.

Альбер

                    А то, что мне прислал

В подарок из Испании Ремон?

Иван

Вечор я снес последнюю бутылку

Больному кузнецу.

Альбер

                            Да, помню, знаю...

Так дай воды. Проклятое житье!

2) Вторая сцена.

а) Шмуцтитул.

Подвал. Но какие высокие своды. Ага, так это тенденция: на шмуцтитуле нарисованы просторные помещения под сводами. Барон поэтому не согбенный, а возвышается над своими сундуками. Кстати, совсем тонконогий, закутанный — уже на скелета похож, которым он желал и после своей смерти приходить к своим сокровищам.

б) Заставка.

На заставке — иллюстрация прямолинейной игры слов барона:

цитата

...Так я, по горсти бедной принося

Привычну дань мою сюда в подвал,

Вознес мой холм — и с высоты его

Могу взирать на все, что мне подвластно.

Что не подвластно мне? как некий демон

Отселе править миром я могу...

В общем, "спускаясь, возношусь" — прямо девиз, на латыни, наверное, красиво было бы.

в) Концовка.

Ага, а вот и настоящий скелет, который потом у Константинова в иллюстрациях для детей появится.

3) Третья сцена.

а) Шмуцтитул.

Ожидаемо: большой зал с романскими арками. Альбер выскакивает из-за портьер, не в силах слушать более напраслину, которую его отец выдает герцогу.

б) Заставка.

А вот заставки не связаны шаблоном. Как пишут на сайте raruss.ru, "заставка к последнему действию напоминает трёхстворчатый складень из средневековых рукописей". Изображено в трёх частях: барон про себя говорит, что он уж боле не годится для турниров и праздников (только и осталось за столом сидеть, монеты в столбиках считать) — а сын тоже, со слов барона, не жаждет при дворе блистать, только на охоте вкруг замка бродит — а герцог всё о блеске своего двора твердит.

в) Концовка.

Аллегория. Барон мёртв. Но явиться в свои подвалы в виде скелета не сможет: сквозь глазницы черепа проросла молодая поросль, что удерживает скелет на месте ("рыцарь без головы" — это уже другая история).

Если после войны в СССР в области ксилографии соревновались В.Фаворский и Ф.Константинов, то до войны противостояли друг другу две школы: строгая геометричность того же Фаворского и гибкая романтичность А.Кравченко (умершего в 1940 году). Фаворский и Кравченко друг с другом не соревновались: они были антагонистами (не врагами, конечно; враги у них были общие — бездари).

По времени Кравченко создал цикл гравюр к "Маленьким трагедиям" первым — к 1936 году.

К юбилею Пушкина в 1936 году Государственное издательство "Художественая литература" (ГИХЛ) сделало интересный с архитектурной точки зрения проект: в папке-боксе были объединены несколько небольших книжек в твёрдой обложке с гравюрами Кравченко, в том числе все "Маленькие трагедии". Вот как это выглядело (на фото — бокс хорошей сохранности, мой экземпляр сильно повреждённый).

Вот такая книжка со "Скупым рыцарем".

Добавление к библиографии. Тираж 50 тыс. экз. Цена не указана.

Вот такой титул и концовка. Очень простое оформление. Это не книга художника (т.е. художник был ограничен в создании макета).

Книга не авторская, потому что всё внимание в проекте было уделено папке-боксу. Ксилографии неплохо воспроизведены (может быть, даже непосредственно с досок), но бумага состарилась очень сильно.

С этой папкой-боксом мы встречались в связи с "Египетскими ночами", и там была возможность сравнить книжку из бокса с улучшенным изданием тех же Тридцатых годов (см. здесь). "Маленькие трагедии" улучшенного издания дождались через 45 лет.

В 1981 году был с большой любовью издан очень уютный двухтомничек всех произведений Пушкина, иллюстрированных в свое время Кравченко (т.е. это собрание ксилографий художника).

Мелованная яркая бумага, контрастное воспроизведение.

Добавление к библиографии. Тираж 30 тыс. экз. Цена 1 руб. 20 коп.

Книга представлена на Фантлабе, но без првязки к художнику: https://fantlab.ru/edition85069.

У ксилографий Кравченко высокая резкость, так что меловка им хорошо подходит. Хотя... Если рассматривать эти гравюры в историческом аспекте, то надо понимать: они не планировалось для переноса на гладкую бумагу, не впитывающую типографскую краску. Возможно, для адекватного восприятия бумага должна быть хорошая, но не ярко-белая. Сравним заставку в изданиях 1936 г. и 1981 г.

К "Скупому рыцарю" всего три иллюстрации (каждая на отдельном листе). Проводя сравнение исходного издания и позднейшего переиздания, я сделал сканы с обоих изданий, и, видимо, напрасно — чёткость иллюстраций одинаковая. Разница только в фоне, который диктуется цветом бумаги. А сканер к тому же засвечивает мелкие детали, которые сливаются. Но пусть остаётся.

1) Альбер вспоминает последний турнир и жалуется, что ему загубили дорогостоящий шлем, хотя сам он вышел победителем. Это важная деталь текста, но как её нарисовать — тут же сплошная психология? Получается всего лишь рыцарский турнир. Фаворский, как мы видели, даже и не думал об этом эпизоде. Кравченко его рисует, тратит треть предусмотренных иллюстраций. Наверное, какое-то погружение в эпоху для читателя должно произойти. Но, глядя на пышный турнир, можно подумать, что в пьесе — апогей рыцарства, а на самом деле там его закат.

2) Портрет скупого рыцаря в подвале над златом — непременная деталь всякого цикла иллюстраций. Мы уже видели страдающих баронов. А у Кравченко он, скорее, пугливый — действительно, боится, что золото может потечь в "дырявые карманы".

3) Третью и последнюю иллюстрацию Кравченко, с его романтическим настроем, посвятил мелодраме: барон знает историю каждой своей монетки:

цитата

Тут есть дублон старинный.... вот он. Нынче

Вдова мне отдала его, но прежде

С тремя детьми полдня перед окном

Она стояла на коленях воя.

Шел дождь, и перестал, и вновь пошел,

Притворщица не трогалась; я мог бы

Ее прогнать, но что-то мне шептало,

Что мужнин долг она мне принесла

И не захочет завтра быть в тюрьме.

Монолог барона вообще весь раздёрган на цитаты самого неожиданного предназначения. Вот, например, барон смотрит на следующий дублон:

"А этот? этот мне принес Тибо —

Где было взять ему, ленивцу, плуту?

Украл, конечно; или, может быть,

Там на большой дороге, ночью, в роще...".

У меня по поводу этой цитаты любимый литературный анекдот от академика Тарле:

цитата Из литературного наследия академика Е.В.Тарле. — М.: Наука, 1981. С. 294

...о неком желчном профессоре Казанского университета, который принес в "Ученые записки" рецензию, написанную в чересчур резком тоне. В адрес автора рецензируемой книги там говорилось о "полном невежестве", "глупости", "воровстве" и т. д. Редактор заметил, что в таком виде ее печатать нельзя, что университетские "Ученые записки" — почтенное издание и что вообще так не принято... Профессор забрал рукопись и через несколько дней принес исправленный текст. В нем было как принято: "Мы не можем согласиться с уважаемым автором", "это положение работы нам кажется не новым", "здесь мы имеем элемент заимствования" и т.д. и т.п. Рукопись была напечатана. Однако не заметили эпиграфа, предпосланного статье и напечатанного вместе с нею. Вот этот эпиграф: "Откуда было взять ему, ленивцу, плуту, — украл, конечно".

И чтобы завершить тему торцовых гравюр по дереву. В 1979 году в провинциальном издательстве (г. Горький) тоже вышла аккуратная книжка улучшенного качества с ксилографиями. Художник современный — Ю.Коннов. Для этого поколения резьба иллюстраций по дереву не была необходимостью. Это был способ самоутверждения. У Коннова получилось.

Добавление к библиографии. Тираж 10 тыс. экз (очень небольшой по советским меркам). Цена всего 55 коп. И это при хорошей мелованной бумаге и маленьком тираже!

Книжка на Фантлабе представлена: https://fantlab.ru/edition289765.

К каждой пьесе виньетка-заставка со смыслом.

И по одной страничной ксилографии. Чтобы не повторяться, художник придумал особый ракурс на барона в подвале. Свежо.

Как ксилограф Коннов интересен тем, что на новом этапе — когда ксилография из полиграфической необходимости превратилась в чистое искусство — он выбрал стиль Кравченко, а не Фаворского (всё позднесоветское искусство больше тяготело к изысканному декадентству Серебряного века, представителем которого Кравченко оставался даже в сталинскую эпоху).

Возвращаюсь к Пушкину. На очереди "Маленькие трагедии". И первая из них — "Скупой рыцарь". Это было болдинской осенью, когда всё получалось. Считается, что собравшийся жениться Пушкин страдал от скупости своего отца, и тема скучной английской трагедии забытого ныне автора ему пришлась по душе. Пушкин переработал одно действие, а затем случилось: маленькие одноактные пьесы полились из-под пера и сложился цикл. "Скупой рыцарь" остался самой простой и прямолинейной пьесой этого цикла. У меня первая встреча с Пушкиным "для взрослых" в двенадцатилетнем возрасте связана с книгой "Маленькие трагедии" в мягкой обложке с иллюстрациями В.Фаворского. Ничего не понял тогда ни в Пушкине, ни в Фаворском, но в памяти зацепка осталась — и гравюры Фаворского с негибкими персонажами запомнились лучше текста.

После войны в советской графике было только два выдающихся ксилографа: патриарх Фаворский и менее титулованный, но столь же талантливый Константинов. Соперничество между ними было неизбежно. Фаворский выпустил полную сюиту к "Маленьким трагедиям" в 1961 году, а Константинов — в 1977 году. При таком небольшом промежутке в создании двух циклов трудно удержаться от параллельного сравнения: Константинов, конечно, отталкивался от Фаворского, предлагал своё видение.

У меня вот такие издания:

Две книги Фаворского: первое издание 1961 года (у меня без суперобложки) и современное переиздание от "Фортуны Эл" 2005 года (по сути, факсимильное издание). Многочисленных переизданий Фаворского в массовых сериях я не собирал. И две книги Константинова: первое издание 1977 года (подарочное в суперобложке) и сокращённое массовое переиздание — их любопытно будет сравнить.

Первые иллюстрации Фаворского к "Скупому рыцарю" появились в 1949 году в трёхтомном собрании сочинений Пушкина (были повторены в однотомнике "Избранного" 1957 года).

Мы уже неоднократно сталкивались с этими изданиями (в основном, по поводу "Повестей Белкина"). Все рисунки разных художников в тексте (заставки и концовки) переводились в гравюры (по металлу), их воспроизведение было ужасающим. А у Фаворского (его гравюры по дереву в металл не надо было переводить) — прекрасные чёткие изображения. Я вдруг понял особенности техники Фаворского. Он работал с учётом убогой довоенной полиграфии. Очень светлые ксилографии — чтобы чернота не сливалась в одно грязное пятно — это результат большого труда (чем больше белого в оттиске, тем больше вырезано на деревянной торцовой доске). Маленькие ксилографии Фаворского — единственные достойные рисунки в этих изданиях. Не от хорошей жизни приходилось художникам корпеть над доской, которая не прощала ошибок.

1) Для заставки Фаворский выбрал самую сильную сцену: барон — Скупой рыцарь в подвале над златом чахнет.

2) Концовка — повествовательная иллюстрация к завершающей сцене: барон бросает сыну перчатку, тот её поднимает (принимает вызов).

Некоторые детали (стул слева) очень бледные. Это не дефект воспроизведения. Фаворский "заливает светом" второстепенные детали. Для резьбы по дереву — адская работа. Никто так не умел. А мы и не ценим.

Фаворский к 1961 году был самым титулованным художником, но издавался часто в массовых сериях. Думаю, это был его выбор — хотел, чтобы его работы были доступны. Пожалуй, только "Маленькие трагедии" можно отнести к улучшенному в смысле полиграфии изданию.

Дополнения к библиографии. Тираж 30 тыс. экз. Цена 1 руб. 15 коп.

Это подарочное издание, хотя и не роскошное. Обычный тканевый переплёт (у меня — сильно обтрёпанный и с волнами). Бумага желтоватая, хотя и плотная — в общем-то, обычная. Но вот в наши дни "Фортуна Эл" поместила рисунки (не с подлинников, понятно) на очень белую бумагу, а лучше не стало — изображения на сияющем фоне выглядят совсем блеклыми. Начинаю думать, что идеальное воспроизведение ксилографий Фаворского может быть только на толстой серой крафтовой бумаге (на идеальной белизне нужно больше контрастности иллюстрации — а это уже к Константинову).

Поскольку издательство запустило книгу улучшенного оформления, макет делал сам художник — а художники в таких случаях со времён мирискусников очень любят долгие вступления с пустыми листами, с крохотными виньетками и проч.

Фаворский сам подробно описывал, что он делал в своих работах и что он хотел этим сказать. Про элементы оформления "Маленьких трагедий" у него было в книге "Рассказы художника-гравера": https://pushkinskij-dom.livejournal.com/4...

1)

цитата

На суперобложке я изобразил грозу, несущиеся облака, молнии и несущиеся цветы, венки. На переплет вместе с текстом я дал ветку с листьями — черными, золотыми и розовыми, ветку, охваченную ветром, а может быть, охваченную огнем.

Да, суперобложка была удивительная: её надо было рассматривать в развёрнутом виде. При переиздании в 2005 году "Фортуна Эл" суперобложку и не планировала, но весь рисунок с супера поместила на форзац. Так что ничего из макета не пропало.

2)

На самой первой странице (авантитул перед фронтисписом) — информация со скромными виньетками. Вот такой заполненный авантитул сам по себе показатель парадного издания — это значит, что на следующим за ним первом развороте слева ожидается фронтиспис, а титульный лист будет справа. А в массовых изданиях на этом листе чаще всего сразу титул идёт (если только портрет автора на фронтисписе не предусмотрен).

3)

цитата

На титульном листе у меня нарисован шрифт и ветки лавра и кипариса. Лавр говорит о славе, кипарис — о смерти. Эти ветки пытаются сложиться в венки. Мне было важно, что ветки кипариса давали глубокий цвет, углублявший всю композицию, как бы лежащий глубже белой поверхности листа. Лавр же возникает как бы над поверхностью титула. Весь вход в книгу суров и даже мрачен. Сперва я хотел туда поместить цветы — я их очень люблю. Но, в сущности, уместны ли цветы, когда разговор идет о таких страстях, об убийстве и чуме… И я поместил только маленький букетик цветов на противоположной титульному листу странице.

4)

Шмуцтитулы, о которых Фаворский специально не говорит (видимо, само собой разумеющаяся вещь, не требующая комментариев). Хотя эти шмуцтитулы показательны: пустой лист со строгим шрифтом и небольшой иллюстрацией, чтобы не отвлекать от межевого знака. Никакой интриги: для "Скупого рыцаря" на рисунке скупой рыцарь. А ещё для первой пьесы, поскольку оказалась пустой левая сторона разворота, на этой левой стороне помещён крохотный рисунок связки ключей.

5)

цитата

Книга состоит из четырех самостоятельных вещей, и требовалось объединить их. Для этого я каждую вещь начинал длинной иллюстрацией-заставкой. Каждое начало было на правой стороне.

И это ещё не всё. Первый разворот с заставкой опять очень просторный.

цитата

Цельность книге придает еще то, что ее пронизывает горизонтальная полоса, которая начинается суперобложкой — тучами, — проходит через титул и потом отмечается на начале каждой вещи, где заставка, поставленная довольно низко, поддерживается мелочью, помещенной на левой странице, как-то: скрипкой, плащом и шпагой, копьями и — кладбищем. Так что, мне кажется, во всей книге чувствуется горизонтальный строй.

6)

На разворотах с текстом без иллюстраций Фаворский вверху рисует насыщенные декоративные элементы. В "Скупом рыцаре" после первого разворота с заставкой следуют три подряд разворота без иллюстраций и сверху на них — три варианта капителей античных колонн (потом они будут чередоваться). В двух вариантах капителей — это человеческие лица (наверное, в них можно угадывать персонажей пьесы).

У Константинова издания иллюстраций к Пушкину в 1970-х гг. были роскошными. Ксилография уже перешла в разряд искусства для эстетов. Издание 1977 года большого формата на меловке в суперобложке.

Это "Детская литература" старалась.

Дополнения к библиографии. Тираж 50 тыс. экз. Цена 2 руб. 40 коп. Издание при большем тираже в два раза дороже, чем у Фаворского не только из-за общего роста цена на книги, но и из-за роскошной меловки (получше современной меловой бумаги среднего качества).

Макет у Константинова более традиционен: от мелкого многозначительного декора, который никто не замечает и который потом приходится комментировать, художник отказывается.

1) На самой первой странице (авантитуле) — пышная эмблема, которая дублируется на задней стороне суперобложки.

2) Портрет Пушкина на фронтисписе.

3) Шмуцтитул. Видна разница с мышлением Фаворского: на большой иллюстрации скомпонованы разные эпизоды (внизу: вдова под дождём, о которой вспоминает барон). Этот шмуцтитул очень красив и, как станет понятно позже, является единственной оригинальной иллюстрацией Константинова к пьесе.

И в общем-то на этом введение в сюиту заканчивается. Но Константинов потом отыграется на заставках к каждой сцене.

Можно посмотреть, как трансформировался макет в массовое издание той же "Детской литературы". Массовое издание вышло почти сразу вслед за подарочным — в 1979 году. Оно меньше по формату, с желтоватой просвечивающей бумагой. Цена всего 35 копеек при тираже 1 млн 100 тыс экземпляров. Может, потом ещё допечатки были.

а) На переплёт поместили эмблему, которая в подарочном издании была на вторых ролях.

б) Большие композиции на шмуцтитулах заменили на маленькие рисунки, которые в подарочном издании были концовками.

в) В гравюрах Константинова много чёрного — значит, художник меньше удалял массива с доски (меньше вырезал, чем Фаворский). На хорошей меловке контрастные ксилографии Константинова хорошо смотрятся. Но при ухудшении качества воспроизведения — всё теряется. Вот чуть затемнили рисунок, и в массовом издании скелет уже неразличим в чёрной кляксе. У Фаворского с его тонким отчётливым штрихом такого не могло быть.

"Маленькие трагедии" считаются несценическими (то есть это пьесы для чтения). Мне тоже так кажется (в том числе, и по впечатлениям от советского трёхсерийного фильма). В старших классах школы на меня произвела сильное впечатление книга артиста Якова Смоленского "В союзе звуков, чувств и дум". Автор объяснял несценичность маленьких трагедий тем, что актёры слишком любуются собой, а режиссёры слишком любят паузы Станиславского. А надо соблюдать темп пушкинских ремарок: вот сколько занимает времени ремарка "барон открывает сундук", столько времени сундук на сцене и нужно открывать.

Видимо, Фаворский тоже понимал ритм лаконичной пушкинской пьесы. Собственно сюита к "Скупому рыцарю" 1961 года у него состоит из заставки, маленькой концовки и двух иллюстраций в тексте. Гравюры из издания 1949 года Фаворский не использовал.

Пьеса состоит из трёх сцен. К первой сцене — где идёт насыщенная завязка (и даже много сменяющихся эмоций) — у Фаворского две иллюстрации (заставка и такого же размера иллюстрация в тексте). Ко второй сцене — где барон разговаривает со своим золотом (и где только одна эмоция) — одна иллюстрация. А к третьей сцене — где, вроде бы, и действующих лиц много, и страсти кипят — только маленькая концовка. Интересно, что страничных иллюстраций нет: Фаворский был поклонником сочетания текста и картинок как единого целого.

Посмотрим сюиту Константинова. Его ксилографии более тёмные (меньше стружки с доски снимал). Как уже ясно было из сравнения шмуцтитулов, Константинов более многословен, чем Фаворский. Но Константинов по каким-то своим причинам прямо следует за Фаворским, чуть ли не цитируя его, причём цитируя не только гравюры Фаворского из отдельного издания 1961 года, но и из сборника 1949 года. Значит, надо смотреть сюиты Константинова и Фаворского параллельно.

1) Сцена 1. Альбер, Иван и Жид.

а) Иностранный наследник рыцарского звания Альбер делится горестями из-за скупости отца-барона со своим слугой Иваном. Этот Иван в средневековой Европе страшно разочаровал меня, двенадцатилетнего: чего только я про Пушкина не подумал. Самым мучительным было то, что потом и в литературе по пушкиноведению не мог найти отгадку. Наконец, просто выбросил из головы: Пушкину всё можно. И вот через сорок с лишним лет случайно нашёл объяснение у современного учёного и удовлетворился им вполне: https://pushkinskij-dom.livejournal.com/3.... Живёт пушкинистика!

А композиция-то рисунка у Константинова точно такая же, как у Фаворского! Притом, что все отлично помнили композицию Фаворского. Явный вызов. Но кому?

б) Альбер вспоминает, как на последнем рыцарском турнире он вышиб соперника из седла. При этом соперник успел повредить Альберу шлем, а новый купить не на что.

цитата

Зачем с него не снял я шлема тут же!

А снял бы я, когда б не было стыдно

Мне дам и герцога. Проклятый граф!

Он лучше бы мне голову пробил.

Константинов этот турнир рисует на страничной иллюстрации, будто это главное в сцене. А Фаворский нет, не рисует.

Дело-то как раз в том, что времена закованных рыцарей уходят, теперь все на пирах сидят в бархате (на который денег тоже нет). Да и эффектная победа на турнире...

цитата

И славили герольды мой удар, —

Тогда никто не думал о причине

И храбрости моей и силы дивной!

Взбесился я за поврежденный шлем,

Геройству что виною было? — скупость.

в) Приходит жид Саломон — ростовщик, понятно. Денег больше не даёт, предлагает отца отравить, чтобы наследство открылось. Велено Ивану выставить жида. А могли и повесить.

И опять у Константинова точно такая же композиция, как у Фаворского. Разве что на заставке Альбер у Фаворского лежал, а у Константинова сидел. Теперь у Фаворского молодой рыцарь сел, а у Константинова, соответственно, встал. И вот, кстати: у Фаворского слуга Иван в этом эпизоде бледный, а у Константинова все персонажи одинаковой яркости. А это был глубокий замысел Фаворского.

цитата из Фаворского

А в третьей иллюстрации у меня были такие трудности: все время читалось подряд — Альбер, Иван и Жид; а мне нужно было, чтоб за Альбером следовал Жид, а уж потом Иван. В таком порядке мне нужно было, чтобы их воспринимал зритель. И я заслонил Ивана светом из окна и, мне кажется, добился того, чего хотел.

Между прочим, книжка "Рассказы художника-гравера" первым изданием вышла в 1965 году. Константинов не мог её не знать, особенно в части "Маленьких трагедий".

г) Фаворский отдельных заставок-концовок к сценам не рисует. А Константинов делает промежуточные концовки. Пошёл Альбер искать управы на отца у герцога — отцовского сеньора.

2) Сцена 2. Барон и золото.

а) У Константинова заставки к каждой сцене пьесы. У Фаворского в отдельном издании промежуточной заставки не предусмотрено, но сравнить всё же есть с чем: с гравюрой из трёхтомника 1949 года. И что мы видим? Коленопреклонённый перед сундуками с золотом старый барон. Опять Константинов в композиции вслед за Фаворским идёт.

б) Самая известная, пожалуй, иллюстрация Фаворского — барон перед распахнутыми сундуками:

цитата

Я царствую!.. Какой волшебный блеск!

У Фаворского барон спиной к читателям. А у Константинова — лицом к ним. А так опять композиция одинаковая.

Зачем Константинов повторяет Фаворского? Он же безнадёжно ему проигрывает, особенно в этом фрагменте.

в) Концовка, которая есть только у Константинова. Вот это эффектно: скелет сидит на сундуке с золотом и меч сжимает. И всё это строго по тексту:

цитата

О, если б мог от взоров недостойных

Я скрыть подвал! о, если б из могилы

Прийти я мог, сторожевою тенью

Сидеть на сундуке и от живых

Сокровища мои хранить, как ныне!..

3) Сцена 3. Альбер, Барон и Герцог.

а) Герцог-сюзерен устроил очную ставку сыну-жалобщику с отцом. На заставке Константинова Альбер с герцогом, видят, как барон входит во дворец герцога. У Фаворского фрагмент не отражён.

б) Отец с сыном разругались вконец. Старый барон бросает сыну перчатку, тот её поднимает. Константинов этот мелодраматический фрагмент вырезает на всю страницу. У Фаворского только в трёхтомнике 1949 года был рисунок этого фрагмента. Мы понимаем уже, что Константинов цитировал ту, старую, гравюру Фаворского. Намекал, что напрасно Фаворский не включил её в позднейшую сюиту?

в) Концовка всей пьесы есть и у Фаворского, и у Константинова. Барон-таки не перенёс скандала, умирает на глазах у герцога от сердечного приступа. Композиция у Константинова, естественно, такая же, как у Фаворского.

цитата

Ужасный век, ужасные сердца!

Что случилось с Константиновым при иллюстрировании "Скупого рыцаря"? Перерисовка рисунков Фаворского? Для мастера уровня Константинова это исключено. Тогда какие могут быть объяснения?

Первое. "Неправильно, Фавор, ты всё это нарисовал. Вот как надо было." Это вряд ли — совсем по-детски было бы.

Второе. Скорее, перед нами диспут для посвящённых. Хотите знать, чем отличается Константинов от Фаворского? Получите. Намеренно берётся одна композиция и при одной технике (ксилография) показывается, как это может по-разному выглядеть. Здесь спор не о том, у кого композиция лучше (у Фаворского), а о том, сколько стружки надо снимать с торцовой доски. Именно поэтому Константинов собрал все варианты гравюр Фаворского (из предыдущих изданий тоже), чтобы повторить их. А сцена турнира, а плачущая вдова на шмуцтитуле, которых нет у Фаворского? А это Константинов из довоенных ксилографий Кравченко взял. Может, кому интересно было, чем Константинов еще и от Кравченко отличается. Об этом в следующий раз.