Издание черновиков последнего романа Набокова «The Original of Laura» на мой взгляд, является главным литературным событием прошедшего года.

В послесловии к книге публикатор, поминая последнюю сцену к пушкинской «Русалке», написанную Набоковым, остроумно говорит, что одно дело — «Русалка» без хвоста», но совсем другое — «хвост без русалки». Да, романа никакого нет, есть только наброски к нему. Так или иначе, ценность опубликованных фрагментов сложно переоценить. Это уникальная возможность заглянуть в лабораторию художественного творчества писателя. В опубликованный корпус входят как черновые варианты готового текста, так и рабочие материалы — вырезки из периодики, заметки писателя, некоторые подсобные материалы.

Большинство исследователей едины во мнении, что Набоков, приступал к написанию книги лишь, когда уже имел полный план романа в голове. Причем необходимо отметить, что в любом произведении этого писателя существует как бы два сюжета. Это находящийся на первом плане повествования очевидный сюжет и второй, главный сюжет, переплетающийся со второстепенным, но находящимся на виду.

Всякая книга Набокова представляет собой своего рода «загадочную картинку», где для первого взгляда нарисовано одно, а на самом деле, рисунок таит в себе и скрытое изображение чего-то иного.

Также можно утверждать, что Набоков при написании очередного произведения всегда имел в виду весь замысел целиком — все аллюзии, все тайные указания отдельных непонятных элементов рассказа на другие элементы. Архитектура набоковского рассказа такова, что каждый «видимый» элемент его прозы словно хранит в себе потайной лаз в иной, «невидимый» сюжет.

Игра писателя с текстом заключена еще в том, что доверчивый читатель легко может и обмануться в своей игре в сыщика, обнаруживая потайные смыслы там, где их нет. Автор провоцирует читателя, заставляя его порой обманываться в своих ожиданиях. Истинная тайна в произведениях Набокова всегда представляет собой «похищенное письмо» из одноименного рассказа Э. А. По, которое как раз потому так сложно отыскать, что оно находится прямо перед вашими глазами.

В случае в «Лаурой и её оригиналом» дело обстоит гораздо сложнее. Никакого целого произведения мы не находим. Автор забрал тайну с собой. Тем не менее, чтение этого незавершенного произведения содержит в себе массу занимательного. Более того, поражает сила и мастерство языка Набокова. Русские читатели находятся в ещё более выигрышном положении.

Книгу подготовил к печати и перевел все опубликованные материалы, оставшиеся в архиве писателя, замечательный специалист Геннадий Александрович Барабтарло. Этот переводчик и литературовед – настоящий мистификатор и игрок, один из немногих литераторов, кому удается подражать набоковским литературным играм. Ему порой удается воспроизводить эксцентричный стиль Набокова, так раздражающий недалёкое большинство.

При чтении немыслимая притягательность отдельных фрагментов. Особое внимание хотелось бы уделить не тем связным кускам текста, которые все, без сомнения, прочтут, но подготовительным материалам к роману и авторским маргиналиям. Набоков умеет находить в многообразном мире культуры, казалось бы, совершенно не связанные между собой явления, которые он с удивительным остроумием делает частями своей хитроумной игры в литературу.

Достаточно воспроизвести лишь некоторые пункты из подготовительных материалов к «Лауре»: философская терминология Платона и буддизма, следствия применения некоторых препаратов, используемых в анестезиологии, искусственный синтез энцефалина, японский культ самоубийства, средневековые представления об анатомии человеческого мозга, афоризмы Ницше и стихи Э. А. По.

Характерной чертой творчества Набокова является пародийное автоцитирование. В ненаписанной книге были предусмотрены ссылки на прежние произведения писателя. Так, например, в романе упоминается Губерт Г. Губерт, отсылающий к Гумберту Гумберту из «Лолиты». Поскольку роман Набокова всегда имеет двойную структуру, то на роль очевидного сюжета, составляющего фабулу для невнимательного читателя, может претендовать история о событиях, связанных с публикацией некоей книги под названием «Моя Лаура». И сюжет этой книги составила история о том, как один писатель написал роман о своей жене, пытаясь этим вычеркнуть ее из своей памяти. То есть, уже видно тройное зеркальное отражение – книга Набокова рассказывает о том, как был написан роман о том, как был написан роман.

По сохранившимся фрагментам можно реконструировать основные темы неосуществившегося произведения. Это две линии, корреспондирующие одна другой. Первая связана с «экспериментом по самоуничтожению», который, видимо, был бы описан в романе посредством записое одного из персонажей. Линия с «экспериментом по самоуничтожению», как можно понять из материалов к роману, связана сплатоновским понятием «софросюне», то есть интеллектуальным самоограничением человека.

Идея самоограничения, духовной работы как аскетики давно была выявлена в европейской культуре. В эпоху, непосредственно примыкающую к последним годам жизни Набокова, много сил для исследования этой темы приложил Мишель Фуко. В своих прощальных лекциях в Коллеж де Франс, прочитанных в 1981/1982 годах он назовёт это явление «заботой о себе». Постулат такой «заботы о себе» состоит в том, что «истина никогда не даётся субъекту просто так. Считается, что субъект как таковой не может прийти к истине и даже не вправе претендовать на это. Считается, что нужно, чтобы субъект менялся, преобразовывался, менял положение, в известном смысле и в известной мере становился отличным от самого себя, дабы получить право на доступ к истине».

Идея ужасного эксперимента по самоуничтожению сплетаясь с концептом самодисциплины сознания, рождает целый спектр возможных интерпретаций, где есть место и самоотречению, и аскетике, и ритуальному самоубийству, и теме «восхитительного саморастворения» автора, переживания самоуничтожения. Еще в платоновском дискурсе работа человека над собой связывалась с темой смерти. Тематика смерти вообще должна была, видимо, получить значительное освещение в романе.

Вторая линия в романе, видимо, противолежащая (и корреспондирующая) первой линия, это — проблематика «оригинала-произведения» и «копии-жизни». В рассказе Э. А. По «Овальный портрет» художник рисует портрет своей жены. И чем более похожей на портрете становится женщина, тем более жизненной силы уходит от неё. Наконец, портрет готов, и в тот же миг героиня лишается жизни. Не случайно и то, что вся эта история подаётся в рассказе Э. А. По как предмет медитации наркомана, принявшего слишком значительную дозу.

Таким образом, героиня Э. А. По, умирая в «жизни», становится как живая — оригиналом на портрете. Можно предположить, что рассказ По должен был сыграть роль одного из подспудных структурообразующих узоров романа Набокова.

Очевидно, что в герой «Лауры и её оригинала» пишет роман о своей жене, которую уничтожает таким образом — тема «потрясающей смерти» Лауры. Как и персонаж По, так и персонаж романа Лаура делается «настоящей», оригиналом-произведением, при этом уничтожается жизненная, живущая в «реальности» Флора-копия. Живая женщина Флора становится копией своего романного оригинала – Лауры. Тема творчества переходит в иную, как бы противолежащую ей тему «творчества наоборот», когда Лаура делается «настоящей» оригиналом-произведением, и уничтожается при этом жизненная, живущая в «реальности» Флора-копия.

Не случайно, имена Флора и Лаура подобны, по-английски произношение обоих имён разнится лишь первым звуком — и, как замечает Барабтарло, «Лаура» выдвигается из Флоры как подзорная труба, как Лара из Клары или Элла из Бэлы» .

Произведение искусства – это оригинал. Так ведь и говорят – оригинал книги. А жизнь – это словно перевод, копия оригинала.

Роман должен был быть пронизан эротическими мотивами.

Причём Набоков намеревался принципиально вводить «ложные приметы» для фрейдистов, чьи интерпретации литературы стали для него неизменными и излюбленными straw men в его литературных играх. Так, например, вспомнив, как издевался Набоков над интепретацией игры в теннис в «Лолите», мы понимаем, для чего он вволю двусмысличает в сцене лишения Флоры девственности на теннисном корте. Немаловажно и то, что Набоков, скорее всего, имел намерение ввести гомоэротические мотивы в повествование. Не случайны вкрапленные в роман наблюдения некоего Поля де Г., отметившего двусмысленную неотразимость задниц голых парней, наблюдаемых им в сауне.

Метафорический ряд живописи в романе не ограничивается «Овальным портретом» Эдгара По, как подспудным структурообразующим узором этого романа. Не случайно то, что одним из лежащих за заднем фоне примет, разбросанных в романе, — это портрет или картина «Примавера» или «Флора» Боттичелли.