Нил Стивенсон «Анафем»

Из всего пока прочитанного у Стивенсона, «Анафем» пожалуй произвел на меня наиболее сильное впечатление. Детально прописанный Арб, с его необычным общественным устройством кажется очень реалистичным, несмотря на многие фантастические допущения. Меня даже не оттолкнуло обилие философии, которую я как сугубый праксист терпеть не мог со студенческой скамьи. Даже где-то заинтересовало. Здесь встречались упреки в некоторой непроработанности героей, но мне кажется, что истинными героями книги во многом являются идеи. Кстати отмечу, что некоторые идеи, связанные с квантовым восприятием мира, перекликаются с «Ложной слепотой» Уоттса.

Несмотря на то, что в книге есть и приключенческая составляющая, я бы не стал ее рекомендовать желающим развлечься. Но если вас интересуют возможные пути

развития науки, пусть даже с фантастическими допущениями, эта книга для вас.

Ещё один представитель весьма редкого класса литературы, где в форме фантастики излагаются достаточно спорные философские либо космогонические соображения.

Вряд ли понравится тем, кто не интересуется научно-популярной литературой. (сочтут что лишковато диалогов на научные и философские темы).

Мне — весьма понравилось. Но всем — не рекомендую.

Первоначально поставленную оценку 10 изменил на 9 только в связи со своим несогласием с идеей воздействия сознания на пространство/время.

Стивенсон не обманул ожиданий. «Анафем» — прекрасная книга.

Действие романа происходит на планете под названием Арб. История Арба прописана хорошо и достаточно детально. Главной особенностью мира Арба является его разделение на две части — светский и матический миры. Светский — это мир, привычный нам, со всеми его телешоу, не очень толковой властью, религиозными сектами и т. д. В матическом мире в концептах, похожих на монастыри, в изоляции, соблюдая строгий канон и занимаясь теоретическими изысканиями, живут ученные и философы Арба. Жизнь в концептах описана детально, Стивенсону удалось создать необычный, реалистичный мир.

Персонажи прописаны хорошо, их действия логичны и не вызывают недоумения. В книге нет разделения на положительных и отрицательных персонажей. Да, некоторые из них поступают подло, другие проявляют слабость, третьи оказываются попросту не очень приятными личностями... Но вот отъявленных злодеев в книге нет.

Отдельно необходимо упомянуть язык, которым написан «Анафем». Стивенсон вводит множество новых слов, заменяет привычные понятия придуманными им терминами. Поначалу это усложняет чтение, первые 100-150 страниц приходилось постоянно сверяться со словарем в конце книги. Но стоит освоиться с непривычным языком, как он не только перестает мешать восприятию романа, но и начинает способствовать лучшему погружению в мир Арба. Тем более что слова, придуманные Стивенсоном, замечательны. Одна «жужула» чего стоит!

Однако главной изюминкой книги являются ее философские идеи. Идеи эти довольно спорны, но как их излагает Стивенсон! Диалоги между персонажами на научные и философские темы мне показались более интересными, чем описание приключений.

Хотелось бы отметить и позитивный, жизнеутверждающий конец романа.

«То есть, не имеют физического смысла. С подобными решениями вы сталкивались еще в школе, когда в задачке получалось квадратное уравнение, один из корней которого меньше нуля. Уравнению корень удовлетворяет, но задачку не решает. Ибо смысла — не имеет! Вот такое же решение уравнения Эйнштейна нашел Гедель. Согласно опытным данным — «меньше нуля».»

И этот бред в топовом комментарии. разгромная рецензия о том, что автор не осилил физику от рецензента не осилившего алгебру за пятый класс. x^2=1 x1=-1 x2=1

один из корней меньше 0, что тебя смущает? Ах ты же имел в виду -1 под корнем в дискриминанте, вот только в таком случае оба корня будут мнимыми числами, а не «один из корней которого меньше нуля». :)

Ну и как верить такой рецензии? И почему у такой откровенно тупости и невежества такой высокий рейтинг? Ох, сюрприз — оказывает такая политика сайта. Минусы вроде как и не запрещены, но фиг поставишь. Нужен рейтинг. Вот и выплывает такая бездарность с завышенным ЧСВ в топ.

Действительно одна из лучших НФ книг.

Поначалу правда туго было, постоянно приходилось смотреть словарь в конце книги...но после страниц ста сам уже начинаешь думать на орте и флукском.

Очень понравилось то, что привычные вещи автор назвал другими именами, так и должно быть...другой мир, другая вселенная...вроде как и люди...но все же другие люди.

Вообще в книге очень много интересных идей.

Сам прочел два раза с перерывом в год гдето..и знаю что прочту еще не раз..Хотя конечно книга такая, что не каждый осилит, но кто осилит тот не пожалеет.

Впечатляющее чтиво. Отличное средство, выводящее из повседневной суеты в мир трезвого разума и высоких устремлений. После прочтения хочется что-то изучать, творить самому или хотя бы писать сиквелы. В этом смысле, «Анафем» — это «Властелин колец» для страдающих интеллектуальным гедонизмом.

Что по-настоящему выделяет книгу — гармония. Мастер гениальным образом обеспечил баланс между грандиозностью мироздания с подвижным сюжетом, мощные философские концепции с по-настоящему живыми персонажами.

Что касается сложности, то советую по-второму разу перечитать первых 50-70 страниц, чтобы в голове сложилась относительно понятная картинка. После этого можно читать хоть в метро, мгновенное включение гарантировано.

Потрясающий роман. Настоящая научная фантастика, пища для ума и воображения. Нил просто молодец. Это первый роман этого писателя, который прочитал и не собираюсь оставаться на достигнутом. Первые страниц 100 — 150 читаются довольно сложно. Непонятные термины и названия, приходится обращаться к словарю, представленному в конце книги. Но потом просто песня, легко и свободно. Советую перед чтением рома ознакомиться с историей Арба, за одно и обновить словарный запас новой терминологией. Роман не содержит много экшена. Но присутствую сцены файтинга и приключения. Особенно интересны философский и научные диалоги главного героя. Кстати, о нем. Обычный парень, без каких либо супер способностей, но очень честный и сообразительный. В общем не стоит много рассказывать о Анафеме, а надо брать и читать. Свое время надо тратить с пользой, а Анафем как раз то, что нужно!!!

Потрясающая книга, вполне достойна автора Криптономикона. Целая масса интересных и оригинальных идей; связный, продуманный мир; динамический сюжет.

Читал ее несколько лет назад, но до сих пор периодически задумываюсь о некоторых концепциях (в частности о будущем интернета).

Почему то захотел прочитать ещё раз. Прочитал. Понравилось ещё больше, чем при первом прочтении. Прочитал, в т.ч. и Приложения. Понял некоторые дополнительные элементы смысла. Но 10 поставить всё равно не захотел. Некоторые диалоги, всё таки, несколько затянуты.

Известны многие фантасты, в текстах которых совмещается художественное мастерство и более чем достойный уровень философского базиса. А. Азимов, С. Лем, У. Эко, В. Виндж – их тексты одной ногой стоят на фантастике, на искусстве вымысла, а другой – на доскональном знании научных проблем. Это может быть физика, семиотика, кибернетика, футурология. Но всегда фантастическое допущение имеет железобетонный фундамент из детально разработанных гипотез и тщательно прописанной картины мира. Не суть важно точные или гуманитарные дисциплины использует в качестве основания автор. К истине ведет много путей.

Можно сказать, что в Н. Стивенсоне ждет своего часа выдающийся философ науки.

«Анафем» (М.: АСТ, 2012) — соответствует стандарту, заданному лучшими работами Станислава Лема. Во-первых, уровень использования философии. Основное фантастическое допущение – перемена мест в отношениях религии и науки, которая базируется на идеях платонизма. Мир планеты Арб обеспечивает связь мышления и бытия чуть более прочную, чем на привычной Земле. Автор выращивает из этого допущения историю науки Арба. Во-вторых – уровень разработки языка романа. Десятки существительных и глаголов, значения которых поясняются в эпиграфах и вставках. Часть их – простое искажение привычных терминов, часть – явные жаргонизмы, но в тексте они вполне органично вплетены в речь персонажей. В-третьих – искусно сработанные социологические конструкты. Хотя вера в сверхъестественное, высшее начало окончательно не покидает людей, но ученые живут в «матиках», фактически, монастырях – и наука воспринимается общества едва ли не как мистическое занятие. Если игроки в бисер, описанные еще Германом Гессе, могли лишь трансформировать полученные настоящими учеными данные, и плести паутину реминисценций, то монахи-«инаки» совершают открытия, поддерживают уровень образования, развивают систему «матиков». Подобная картина, думается, отвечает мечтам довольно большого процента исследователей – о существовании чистой, предельно отстраненной от коммерческого или политического содержания, науки. Отрешенность от суеты дополняется реалистичным описанием жизни небольшой, замкнутой, да еще и разделенной внутри себя общины. Система научных монастырей–«матиков» не взялась из пустоты, при чтении не покидает ощущение исторической подоплеки рассуждений каждого отдельного персонажа и событий в целом. Мы видим сочетание фантастических технологий с рукописными книгами, предписанную монашескую бедность и растущие материальные возможности «матика». Есть осознание великих достижений науки прошлого и скромных подвижек в настоящем.

Основное достижение книги – непрерывный эффект «узнавания», когда предметы и концепции из другого мира вдруг обретают привычное значение. Перед нами «альтернативка» во всем своём блеске, и не военно-политическая, а научная. Читатели начинают путь познания созданного автором мира, «смотря из-за плеча» молодого фраа Эразмаса. Поначалу – это внутренний мир «матика», с его эпических размеров часовым механизмом, определяющим жизнь общины, с десятками ограничений и самыми неожиданными возможностями, которые дают обыденные на первый взгляд вещи. Потом – осторожное прикосновение к окружающему миру, встреча с сестрой, оживающие воспоминания детства. А потом возникновение Тайны, большого секрета, который переворачивает жизнь не только уединенного «матика», но и всей Земли. Чтобы раскрыть эту тайну, фраа Эразмасу приходится перетряхнуть все собственные знания, а читателям – будто взобраться по древу истории. Через платонизм и астрономию времен чуть не первых телескопов к теориям контакта и астроинженерии, от общих рассуждений о множественности миров – к идеям зависимости мышления от квантовых эффектов и математических основах вселенной.

Замечательно показан эффект, когда от чисто академических рассуждений, буквально от доказательства теорем, идет переход к решительным действиям, к титаническим усилиям и подвигам. И каждый аргумент, приведенный в споре, тянет за собой целый эшелон последствий. Фраа Эразмасу выпадает странная судьба: почти все время он был на периферии событий, и лишь в финале оказался на острие. Он научился не просто думать и выдвигать гипотезы, но соизмерять свои слова с последствиями. И когда в миг кульминации другой инак, который свободно перемещался между параллельными мирами, ухитряется буквально поменять прошлое, Эразмас понимает, когда надо молчать, а когда начинать рассуждения. На фоне закономерного чуда никакой хэппи-энд не покажется мелодрамой.

Но, увы, есть в книге существенные недостатки.

Искушение не заниматься наукой, а «играть в бисер» — всегда преследует сообщество ученых. И если нет связи науки с практикой, если самые разные заказчики не «приставляют штык к спине» разработчика, то появляется громадный соблазн заниматься собственными выдумками, а не исследованиями. Его первые симптомы — проверять и перепроверять информацию в поисках абсолютной истины, отказ работать с гипотезами. Множество «матиков» стали бы просто общинами, в которых повторялись бы старые истины, но никаких новых разработок не велось – и даже самыми строгими ограничениями в роскоши, самыми частыми рейдами инквизиции тут помочь было бы невозможно. Затем последовали бы рассуждения о поливариантности истины, о том, что каждый исследователь, в сущности, суверенен в своих догадках. Все разработки свелись бы к «самоделию». Как реакция на застой развития науки в «матиках» — неизбежно появление светской науки. Если инженеры уже работают с компьютеризированными станками, то раз в год (или раз в десять лет) обращаться в «матик» за академической консультацией – проросту разорительно. Да, автор подробно описал набор мер против распространения фундаментальных знаний и сумму доводов, которые делают науку опасной в глазах светских властей. Но если капиталисту дать триста процентов прибыли, а политику гарантировать сохранение у власти – нет такого преступления, на которое бы они не пошли.

Когда же возникла угроза из космоса – орбитальные челноки и баллистические ракеты были собраны буквально за несколько месяцев. Даже если все чертежи имелись в наличии, даже при свободном парке программируемых станков – можно с чистой совестью назвать такие быстрые темпы ввода техники явной фантастикой. Слишком сложно. Как врач, прежде чем достичь мастерства, заполняет кладбище пациентами, так же инженер, прежде чем выдать с конвейера работающие изделия, должен забраковать какое-то их количество.

Объем теста и его внутренняя самодостаточность – далеко не всякий читатель осилит девятьсот страниц, разберется в паутине намеков и совпадений. Тот же С. Лем для удержания читательского внимания мог насытить тексты юмором, превратить их в буффонаду. «Сказки роботов» как двухслойный пирог: языковые фокусы вкупе с едкой сатирой на одном уровне, а философия науки на другом. Разумеется, используется множество других приемов. Можно пугать читателя — но в «Анафеме» практически нет саспенса. Можно подпитывать его интерес детективной интригой — загадки присутствуют в изобилии, однако повествование развивается неспешно, и первую половину книги секреты и несоответствия интересны разве что ученым. Можно дать описание катаклизмов, масштабных потрясений, эпических битв – но Эразмас львиную долю времени реконструировал действия других персонажей, пытался понять, что они предпримут, а когда все-таки попал в самый центр событий, то все равно текст большей частью состоит из его рассуждений.

Проблема касается не одного Н. Стивенсона. Множество раз выдвигались претензии к творчеству А. Азимова, мол, и герои там картонные, и детективные линии порой с противоречиями. Частенько можно услышать жалобы на чрезмерную витиеватость работ У. Эко.

Вывод один: комфортное чтение «Анафема» требует солидного и специфического багажа знаний. Но вы таковым еще не обладаете, и лишь собственное любопытство вкупе с терпением подтолкнут вас прочесть книгу – можете считать, что термин «самообразование» точно соответствует затраченному вами времени.

Мне почему-то кажется, что причислять художественное произведение к разряду «лженауки» как-то не очень правильно. Писатель пописывает то, что, как он считает, в данный момент пипл будет похавывать, и обычно совершенно не претендует на истину в последней инстанции — хотя Стивенсона с его изрядной амбициозностью и трудно причислять к просто «пописывающим», но он в конце концов не физик-теоретик (не смог или не захотел — это отдельный вопрос, для сторонних наблюдателей крайне тёмный).

По мне, что бы ни нагородил автор в тех бесчисленных научных (или пусть — псевдонаучных) диспутах, коими полон «Анафем», если это читателю интересно, то это успех. Да, не такой однозначный, как у того же «Барочного цикла», но и к неудачам «Анафем» никак не отнесёшь. Да, картонные герои (а точнее — герои-функции), да, нелепая история любви ГГ, да, сплошные несуразицы в разных физических или философских прогонах. Однако роман-то совсем не о том, это ведь всё не более чем завлекаловка для читателей-интеллектуалов (название условное: я лично к ним отнёс бы всех читателей, которые не очень любят голимый экшн или пустые сказочки о драконах), чистые декорации для главного месседжа. Тема «Анафема» — это продолжение темы «Ртути», но уже не в форме гимна интеллектуалам, а в форме этакого воззвания оных не только к «мирской власти», но и к «ита» и к «пенам»: ребята, мы хорошие, давайте дружить! Мы будем делать всё, что вам нужно, только дайте нам свободу и дайте нам, как и вы, возможность жить полной жизнью (т.е. — в первую очередь — размножаться, как все!). Судя по отзывам, этот месседж не считал (или не захотел считать) никто. Может быть, ничего такого автор и не имел в виду, но сюжетная конструкция совершенно железная: на несчастной планете Арб (а как ещё назвать планету, на которой то одно Разорение, то второе, то третье, то какие-то Ужасные события и ещё много чего неприятного происходит регулярно) интеллектуалы (инаки) заключены в закрытые резервации (конценты), но в какой-то момент, когда планете в результате иноземного вторжения оказывается нужна их помощь, их выпускают и они начинают дружно работать на благо общества, получив в награду известную свободу рук и (о, это мощный бонус!) возможность плодиться и размножаться (чего ранее были лишены, ибо специфическая пища делала их стерильными). Ура, наши (то бишь интеллектуалы) победили. Опять. А у Стивенсона иначе и не бывает — даже в самых его экшновых вещах побеждают не те, кто лучше машет кулаками, а те, кто лучше соображает.

И ещё. Несколько фраз, в которые автор ухитрился вложить почти всю экономическую и социальную историю человечества — причём это взгляд именно что писателя, а не экономиста или социолога (и уж точно не физика или философа), однако точность, по мне, просто феноменальная — не в бровь, а в глаз:

»...я зачарованно смотрел на людей за стёклами и гадал: каково им живётся? Тысячелетия назад человеческий труд разделился на операции, которые надо день за днём выполнять на заводах или в конторах, где люди — взаимозаменяемые детали. Из их жизни ушла фабула. Так и должно было произойти, так диктовала экономика. Однако очень легко увидеть за этим чью-то волю — даже не злую, а просто эгоистичную. Люди, создавшие систему, ревниво берегут свою монополию: не на деньги, не на власть, а на осмысленный сюжет. Если подчинённым есть что рассказать после рабочего дня, значит, случилось что-то неправильное: авария, забастовка, серия убийств. Начальство не хочет, чтобы у людей была собственная история кроме лжи, придуманной, чтобы их мотивировать. Тех, кто не может жить без фабулы, загоняют в конценты. Остальные должны искать ощущения, что они — часть истории, где-нибудь вне работы. Думаю, поэтому миряне так одержимы спортом и религией. У них нет других способов почувствовать, что они играют важную роль в приключенческой истории с началом, серединой и концом. Мы, инаки, получаем свой сюжет готовым. Наша история — познание нового. И она движется, пусть и не так быстро, как хотелось бы...»

По мне, мало кому из современных авторов удалось так чётко и ёмко объяснить причины той массовой депривации, в которой находится народ нашей несчастной планеты: если фабулы в твоей жизни нет, то ни она, ни тем более ты, её носитель, никому не нужны, — даже тебе самому...

В начале синопсис. В год 3670 от Реконструкции фраа Эразмас, инак деценарского матика Эдхарианского концента, прошел актал воко, покинул вместе с друзьями интрамурос и отправился на внеочередной конвокс, созванный по соображениям чрезвычайного характера. Что же побудило власти экстрамуроса призвать множество фраа и суур, оторвать их от занятий теорикой, от размышлений о протесизме и Гилеином теорическом мире, от вековых споров между процианами и халикаарнийцами, ограниченных стенами клуатров? Это было нечто, с чем никогда прежде мир Арба не сталкивался, это было такое, для понимания и противодействия которому понадобились все тысячелетние знания матического мира, идеи всех светителей и умения всех милленариев, какими бы безумными и опасными они не казались. Это было явление поликосма…

Непонятно? Тогда так. Планета Арб весьма похожа на Землю. В том числе и своей историей. На Арбе существовали философ Фелен, которого так же, как Сократа, казнили; Протес, который, подобно Платону, учил об идеальном мире чистых форм и понятий; Адрахонес, доказавший Пифагорову теорему. На Арбе был своя Древняя Греция (Эфрада), Римская империя (Баз), свои Возрождение и эпоха научно-технического прогресса. В современном Арбе пользуются мобильниками, ездят на автомобилях, способны полететь в космос. Но есть и отличия. Главнейшее из них: система монастырей-университетов, в которые многие уходят на всю жизнь, чтобы там, вдали от мирской суеты, заниматься науками и философией. Впрочем, мирская власть постепенно запретила все опасные научные исследования (ядерный синтез, генную инженерию и т.д.), оставив на долю монахам-инакам лишь безобидные мудрствования над страницами вручную переписанных книг. Действительно, что может быть опасного, да и практичного в размышлениях на тему, существуют ли независимо от нашего сознания чистые идеи и геометрические формы, возможны ли другие космосы, не связанные с нашим причинно-следственной связью, и возможно ли их познание, если всё, что нам дается, дается с помощью органов чувств, принадлежащих этому миру? Но тогда почему на борту появившегося над Арбом чужого корабля начертано геометрическое доказательство теоремы Адрахонеса? Как один из инаков смог связаться с пришельцами? Зачем те освещают лазерами наиболее древние и закрытые столетиями обители? Пришло время мирской и научной властям объединиться, чтобы дать достойный отпор космическим незнакомцам.

Понятно, но скучно? Можно и поживее. Главному герою двадцать, и его голова занята не только обучением, но и девушками. Однако спокойный мир его обители необратимо меняется: обсерваторию закрывают, его учителя изгоняют, друзей увозят в неизвестном направлении. В поисках ответов он пускается в полное опасностей и приключений путешествие через северный полюс к древнему храму Эфрады, где произойдет его первый контакт с инопланетянами, затем он разоблачит их шпиона и, наконец, в команде отчаянных добровольцев-смертников отправится тайком на чужой корабль, навстречу удивительным открытиям и множественным мирам.

Нил Стивенсон, как и всякий хороший писатель, предпочитает не эксплуатировать раз найденную тему, сочиняя бесчисленные сиквелы и приквелы, а разрабатывать новые идеи. В «Лавине» он отдал дань уважения киберпанку, «Алмазный век» до сих пор является лучшим романом, описывающем наше будущее с точки зрения нанотехнологий, «Криптономикон» рассказывает о становлении и азах криптографии, а «Барочная трилогия» населена персонажами европейского Просвещения — Ньютон, Гук, Бойль, Гюйгенс — и разворачивает впечатляющую картину того, как делалась та наука, на которой основан нынешний мир.

Роман «Анафем», действие которого происходит на другой планете и даже в другом космосе, на первый взгляд наиболее фантастичен из числа упомянутых. Но только на первый. В действительности автор художественно интерпретирует некоторые из вполне земных философских и научных идей. По большому счету, это платонический роман. Не в смысле описания духовной любви, а в смысле иллюстрации основных положений платонизма. Напомню их. Математические и геометрические сущности не принадлежат пространству-времени и не связаны причинно-следственными отношениями с материальной вселенной; тем не менее могут быть нами восприняты. Их восприятие не относится к разряду чувственных; оно интеллектуально и есть особенность мыслящего мозга. В процессе размышления или диалога мы способны настроить свой мозг так, чтобы воспринять эти сущности, понять их однозначным образом и использовать в практических разработках. И все это верно для любых мыслящих существ в любых условиях.

Кроме классического платонизма, который в XX веке применительно к математике разрабатывали Роджер Пенроуз и Курт Гёдель, Стивенсон широко заимствует идеи в смежных областях. Это феноменология Эдмунда Гуссерля («мне в жизни не доводилось читать ничего труднее», признается автор), учение о множественности миров Дэвида Льюиса, монадология Лейбница. А еще многомировые интерпретации квантовой механики Дэвида Дойча, гипотеза об иллюзорности времени Джулиана Барбура, конфигурационное пространство Луи Лагранжа… Как же управляется с таким интеллектуальным багажом автор? С помощью архетипического сюжета и платонического диалога.

Что я подразумеваю под архетипическим сюжетом? Еще Борхес говорил, что все сюжеты мировой литературы сводятся к четырем вариантам и их комбинациям. Одним из таких вариантов является путешествие группы героев за сложным «квестом». Сразу вспоминаются классические аргонавты, но я сравню «Анафем» с другой, не менее известной реализацией этого первосюжета — с «Властелином колец». Так же, как у Толкиена, у Стивенсона над миром нависает грозная опасность; чтобы предотвратить ее, в долгий и опасный путь отправляется компания друзей; события текут день за днем, вроде бы не суля ничего необычного, но по кусочкам складывая мозаику тайны и ее разгадки. Так же, как у героев Толкиена, у героев Стивенсона за спиной целый мир — со своими языками и народами, историей и географией, обычаями и преданиями. В лучших традициях такого рода романов, к «Анафему» приложены летоисчисление и словарь; в Сети можно найти Википедию Арба, алфавит и грамматику его главного языка — ортского. Несущественное различие только в том, что героев Толкиена сопровождали в пути древние легенды и песни, а героев Стивенсона — научные споры и философские теории, впрочем не менее древние.

Конечно, в литературе, а тем более фантастике, все это не ново. Но весьма оригинальным представляется метод повествования — много ли можно назвать художественных произведений, где основным способом вовлечения читателя в сюжетные коллизии является философский диалог? Ведя (остро)умные диалоги, герои «Анафема» строят гипотезы и выбирают из них наиболее правдоподобные, напоминают друг другу о теориях прошлых веков и применяют их к актуальным событиям, и, в целом, исследуют мир — как в той части, что уже известна, так и там, куда можно проникнуть одной только мыслью.

И вот тут роман Стивенсона становится если не доказательством, то великолепной фантазией на тему, способны ли мы установить контакт с тем, для кого, может быть, и самого понятия «контакт» не существует. Помнится, Станислав Лем придерживался по этому поводу крайне пессимистичного мнения. Его последний роман носит красноречивое название «Фиаско». В нем, как до этого в «Солярисе» и «Эдеме», люди терпят очевидную неудачу при встрече с внеземным разумом — этот разум оказывается уж слишком «внеземным». Напротив, Стивенсон предельно оптимистичен в этом вопросе. Можно, утверждает он, установить достоверный контакт с существами не только других планет, но и других, параллельных, космосов. Пускай материя наших миров будет настолько чужда, что окажется неспособной вступать даже в химические взаимодействия. Зато тождественными будут математические и геометрические сущности, на которых и должны опираться в своем перводиалоге наши мыслящие разумы. Теорема Пифагора верна для всех космосов во все времена.

Не буду оригинален. Мне тоже было очень тяжело вчитываться в эту книгу. Наибольшая сложность, которая встречает нас уже в самом начале — это обилие ортских слов, смысл которых вполне понятен пока это слово одно, но расплывается, когда они в тексте на каждом шагу. Чтение в первый час-другой можно сравнить с маханием кайлом по граниту. Но когда твердокаменная оболочка книги наконец расколется, читатель будет вознаграждён каверной с изумрудами интересных идей и забившим ключом прохладной воды интереснейших мыслей. Роман также потребует от вас обладания широчайшей и глубочайшей эрудицией, поскольку наполнен множеством разнообразных философских и научных концепций. Мне, например, моего уровня не хватило и приходилось лазить по энциклопедиям.

По структуре книга похожа на раскрывающийся бутон, на выпрямляющуюся пружину, на раскручивающуюся пращу и даже на рождение Вселенной. Поначалу очень герметичное, камерное, битком набитое вопросами повествование внезапно расширяется, выпрямляется, снова и снова стремительно добавляет в динамике, начинает отвечать на многочисленные вопросы и тут же фонтанирует массой новых.

Незаурядная, выдающаяся книга, напоминающая о работах Станислава Лема и Вернора Винджа. Выражаясь языком романа, в какой-то момент понимаешь, что находишься в диалоге с автором. Правда, практически неминуемо, Стивенсон вас «уплощит», но если вы прониклись духом книги, то поймёте, что ничего зазорного в этом нет.

Мир, где наука одновременно является религией, а знания — оружием.

Книга, в которой герои не преминут поучаствовать в беседах о природе мироздания, попутно спасая оное.

Естественно, сие бытие несколько необычно, и познается оно — как бы вы думали? — конечно же, через незнакомые нам слова. К слову о слове: намного интереснее дать себе труд догадываться о значении многочисленных новых понятий из контекста, а не из словаря в конце книги.

Помимо новой языковой системы (которая не столь сложна, если помнить о древнегреческих и латинских корнях нашей сегодняшней речи, да добавить щепотку постмодернистского воображения), не может не порадовать и сама атмосфера книги: идея поиска истины и знания как самоценности.

Безусловно, это очень неспешный роман, но тяжеловесности не замечаешь, рассматривая изящные узоры его ткани.

Произведение для тех, кто ценит «неолингвистическую» литературу, романтичных рационалистов, а также любителей эклектики.

Если вы ищете легкую, развлекательную книгу для быстрого чтения — ни в коем случае не берите «Анафем». Обойдите её за километр, чтобы даже случайно не поддаться соблазну. Этот том требует уймы времени, погружения и немалого осмысления.

Никто не помешает вам быстро прочитать «Анафем», но тогда мимо вас пройдет большая часть того, чем прекрасна эта книга.

Мой совет, если вы интересуетесь немного философией науки и самой наукой, попробуйте не заглядывать в словари земных аналогов терминов Арба. Узнавание знакомых концепций и образов исторических фигур доставляет пикантное удовольствие, чем-то напоминающие ужин в темноте: при отсутствии возможности опознать знакомое о внешним признакам, суть его воспринимается ярче и может раскрывать новые детали.

И не читайте эту книгу лишь потому потому что она «модная», если это не ваше — вам не понравится и будет тяжело. Bulshytt, скажете вы. Обязательно читайте её если вы любите физ-мат науки, философию научного познания, историю науки и неповторимый почти-не-фантастический стиль Стивенсона без всякого саспенса, но с чудесными деталями, вводными описаниями и размышлениями, если любите замирать посреди страницы, задумавшись о свежепрочитанном.

Огромное спасибо автору за этот титанический труд, совмещающий в себя тщательную работу и материалом и увлекающую прозу.