А. Кубатиев: Ну какой "гетеросексуальный"? Витман, отстал ты от времени. "Бисексуальный".

С. Логинов: А я что сказал? Ой. Ну оговорился. Бейте меня все. Так... Если в маленьком приморском городке...

Н.Д.: (Что-то говорит.)

С. Логинов: Так, можно я доскажу? А, вы не были, когда я предуведомление говорил по поводу того, имеет ли автор право слова. Не имеет. По идее, вы должны были написать всё так, чтобы это было в рассказе. Если вы вынуждены объяснять это читателю... Когда-то Жанна Александровна Браун сказала: "вы не будете стоять у газетного киоска и каждому, покупающему журнал с вашим рассказом, объяснять, что вы имели в виду". Всё должно быть в рассказе. Если этого не оказалось, и я этого не увидел, то это ваша вина, плохо написали.

Советское время, маленький городок. Раз в неделю семнадцатилетний парень или семнадцатилетняя девчонка гибнет от странной болезни. От какой-то чудовищной анемии, просто сохнет-сохнет-сохнет и исчезает. Вот тут уже, простите, землю носом рыть будут органы, они отследят каждого, кто с кем имел, где...

Из аудитории: Да какая разница?..

С. Логинов: Местные жители, какая разница! Маленький городок, я же говорю, в нём, предположим 20 000 жителей. И каждую неделю семнадцатилетний парень и девчонка, причём не из ханыг, не из пьяниц, не из алкоголиков, а ярко талантливый, умирает от таинственной болезни — значит, будут искать источник этой болезни. Никто ничего. А то, что они все, все до одного за месяц до этой болезни встречались с неким художником, а девчонки... не знаю, так сказать, как мужики, а девчонки с ним переспали, то значит — разносчик.

А. Кубатиев: Всё. Гонорею, простите меня, официально не лечили, пока не приведёшь, так сказать, источник наслаждения.

С. Логинов: Всё. Это же находится очень-очень быстро. Ладно, здесь у вас провал.

Девочка берёт, хватает, сжигает все портреты, кроме своего. И тут же выясняется, что как только портрет сожжён, в ту же минуту Женька и умерла. Она прибегает, это самое, героиня домой, ей звонок: "Что? Ну, Женя выздоровела?" "Нет, Женя умерла". "Бог мой, что ж я наделала, надо было вырезать дату и сжечь отдельно". Почему "надо было" — непонятно.

После чего она, очевидно, то ли вырезает дату, то ли не вырезает, но, во всяком случае, свой портрет она хранит. Куда девался этот самый художник Тимур — непонятно. Можно подумать, что он, наверное, вдруг... Знаете, вот был такой фильм "Голод" с вампирами, и вот эта самая сцена, вампир, которая... ну, кого-то она, вампирша, просто выпивала (здесь этого нет), а кого-то — занималась активно любовью, после чего этот в минуту старел и умирал. Один к одному, история умирания вот этой Женьки и других, чьи портреты лежат... А там были бюсты, помнится, в фильме "Голод"... стоят. То есть — несамостоятельность рассказа.

А. Кубатиев: Святослав Владимирович, я тоже опять напомню: если кто-то помнит, был несколько лет тому назад довольно скандальный, с большим флеймом в Сети сборник, "Контрольный выстрел в голову". И там был рассказ Кирилла Бенедиктова. Вот пока я слушал...

Из аудитории: "Гуманный выстрел в голову".

А. Кубатиев: "Гуманный выстрел в голову", да. И там вот, слушал я, до определённого момента вот этот рассказ — один в один. Бенедиктовский рассказ — не в упрёк автору хочу сказать — Бенедиктов гораздо более опытный человек, у него, так сказать, многое уже за плечами, он прописан, вот особенно в этом вводе, когда ситуация раскручивается, экспозиция вся эта начинается, гораздо мастеровитее. И вот, видимо, конечно, это очень соблазнительный бродячий сюжет. Но опять же вот, то, о чём мы уже говорили: не знаешь, что в твоей профессии или в избранном тобой занятии делается — повторишь чужие ошибки в удвоенном-утроенном виде, а ещё и своих наделаешь. Я более чем уверен, что если бы Н*** прочитала до этого этот рассказ, если она его не читала, то и свой бы она по-другому написала. Вот такое чудовищное, так сказать, наше занятие. Я просто понимаю, что этот же сюжет можно было бы написать гораздо менее уязвимым образом.

С. Логинов: Так, ну смотрю я, у меня какие здесь заметочки сделаны. Значит, вот когда этот злодей говорит: "Малыш, прими ванну, а я сбегаю в ресторан за вином", исчезает, бросает её одну в голом виде у себя в квартире, она... "Рука скользнула по стене, нашла выключатель..." — она, очевидно, в ванну пошла, честно, благородно пошла принимать ванну. Щёлк! (очевидно, в ванной) — и она видит портреты. В ванной. У меня было впечатление долго, что портреты сложены в ванной, и он зачем-то её туда специально послал, потому что "нечаянно" нет. Она всё это смотрит, там каких-то поэтов, и так далее, и так далее, думает: "Ага, я ещё жива, потому что кто ж захочет спать с трупом, он ещё не поставил дату моей смерти". "Размазывая слёзы, скомкала портрет, сунула в сумку, вернулась в спальню, сорвала со стен все портреты". То есть получается, что он её привёл в спальню, где портреты уже висели, и тогда она не обратила на них внимания. Ну ладно... "Сложила их в середине комнаты..." — очень, кстати, корявый оборот, "в середине комнаты". "Юркнула в кухню за спичками". При этом нигде не сказано, что она одевалась. Ведь она же вся... Описана масса мелких движений: скомкала портрет, расправила портрет, в сумку сунула портрет; но, простите, что она трусы натянула — этого нет, она продолжает всё это делать голая, и, кстати, когда она убегает, так и не сказано, что она оделась. "Я спасу тебя, Женька!" Ура, значит, поджигает. "Нет больше Женечки, умерла".

Свой портрет она сохранила, начинается следующая сцена. Один к одному всё с того же кинофильма "Голод". "7 июля 2008 года..." Прошло, соответственно, тридцать с чем-то лет, или даже сорок... так, там был какой? 76-й. Значит, 24 и 8 — 32 года прошло. Эта самая главная героиня так же точно, как героиня фильма "Голод" по-прежнему молода, прекрасна, ей восемнадцать лет, художник этот злобный куда-то делся и исчез... Помните, в фильме "Голод", подлинные вампиры, как только новые инициированы, сразу превращаются в стариков, рассыпаются кучей глины. Очевидно, этот злодейский художник рассыпался. Теперь вопрос: за счёт чего она, ваша героиня, поддерживает свою вечную юность? То ли за счёт портрета Дориана Грея, то ли, так сказать, теперь она кого-то отлавливает и... Очень уж много с вампирской этой историей у вас параллелей, и, значит, конец тоже начинает проситься на вампирскую тему. Но пускай, пускай я не смотрел этого самого фильма, и, значит... Я очень мало фильмов смотрел, это несчастье ваше, что я его видел. Пускай я не стану думать на вампирскую тематику, но всё-таки: с чего бы она теперь живёт вот так? Значит, можно было у этого самого художника его чудеса повернуть на добро: рисуй портреты, вырезай потом аккуратно ножничками даты жизни — и отправляй в жизнь прекрасных, вечно юных людей. Но он-то их до этого убивал!

Ну и... заканчивается... ничем. Да, вот я живу, и знаете, мне хорошо жить восемнадцатилетней, в кайф.

Из аудитории: Можно вопрос? А проблем у неё нет?

С. Логинов: Она переехала в Москву, где никто не замечает, что человек не стареет. Наверное, она меняет квартиры постоянно. Если уж вспомнить, вот эта самая вампирша, она была очень богата. Очевидно, всякая девочка семнадцатилетняя, обретя вот эту способность, становится чрезвычайно богатой. Это вопросы не ко мне.

А. Кубатиев: И ещё один дурацкий вопрос: она ведь была очень талантлива, то есть она должна была оставить след, то есть должна быть заметна. Это ведь прямо противоположно тому, что...

С. Логинов: Ну, дело в том, что кроме объявления о том, что она пишет талантливые... — "В чём твой талант?" "Я стихи пишу" — более мы не получаем никаких свидетельств талантливости героини. Мы просто получаем, что "А вот она теперь тридцать лет прожила". Может, она продолжала семнадцатилетние стишата писать, но, во всяком случае, поэтом знаменитым она не стала, мы об этом ничего не видим. Она просто живёт в своё удовольствие и время от времени задумывается: так кто же был тот, который мне вот так встретился и меня так удачно, простите, лишил невинности? Точка, все пляшут и поют. Рассказ повисает и оказывается ни о чём. Вот его основная беда.

Но, поскольку были вот эти самые зелёные строчки, были удачные вещи, это значит, что вы чувствуете слово. Вот теперь ещё попытайтесь чувствовать сюжет — раз, психологию — два.

И третье: каждый частный случай имеет право на существование. Но для того, чтобы частный случай был внесён в рассказ, в произведение — этому должны быть какие-то ещё дополнительные обоснования. У вас есть частный случай, который просто так сообщается, "потому что так было". Был я ещё мальчишкой, на ЛИТО университетском читают рассказ: там парень, девушка, у девушки брат. Брат и сестра вот эти вот, они очень любили друг друга, между ними разница была всего в четыре месяца... И народ вскидывается: "Это как это — четыре месяца между родным братом и сестрой?" На что автор встаёт и говорит: "А вот, такие вещи бывают". Бывает, что женщина забеременела, но у неё продолжаются месячные, так называемые "месячные из-под плода", такое иногда случается. И при этом она может через несколько месяцев забеременеть второй раз. Правда, когда первый ребёнок будет рождаться, у второго, как правило, случаются выкидыши. Но один раз на 20 000, 30 000 или 100 000 родов, тем не менее, выкидыша не случается, и спустя два, или три, или четыре месяца женщина рожает второй раз. Медицина знает такие случаи. Но. Для рассказа вот того это было абсолютно неважно, между ними могло быть два года, или пять даже лет разницы... ну, пять уже, кто-то из них уже сильно старше... погодками могли быть, или близнецами могли быть, что угодно. Это было неважно. Была всунута в рассказ лишняя сущность. Лишние сущности — особенно рассказ — не выдерживает. Либо это чем-то оправдано, либо отложите этот любопытный биологический факт для какого-нибудь другого рассказа. Вот, в частности, это я как раз говорю по поводу... Была, наверное, такая учительница, но для вашего рассказа это лишняя сущность.

 

 

(Продолжение следует.)

Из аудитории: В июле. В августе.

С. Логинов: Так, начало июля — это пора, когда она сдаёт вступительные экзамены. Она едет в колхоз, если она студентка... абитуриентка, в августе, а в некоторых институтах и в сентябре. Я ездил на картошку в сентябре. Значит, какие-то другие...

Из аудитории: У нас в августе.

С. Логинов: В августе. В августе помидоры никто уже не пропалывает, их уже собирают. То есть надо вот такие мелочи... Разумеется, невнимательный читатель проскочил мимо, проскользил и не заметил. Но внимательный автор должен совершенно чётко представлять, в какой именно месяц, период его герой делает то или иное.

Дальше. Возвращается, осенью, очевидно, в город — обнаруживает, что лучшая подружка, хохотушка и прелестница, заболела, бледная тень. Носит ей фрукты... "Она пересыпала их в тарелку и ставила на подоконник". Какие осенью на юге фрукты, которые можно "пересыпать"? Вишня, черешня давно отошли.

Из аудитории: Крыжовник. Малина.

С. Логинов: Крыжовник ягода. Это ягоды. Фрукты — яблоки, груши, персики — уже не очень пересыплешь.

Из аудитории: В том году были маленькие персики. Они резанные были.

С. Логинов: Персики? Это жардели были, а жардели к этому времени отошли. Они маленькие.

Из аудитории: Семечки. Лук, укроп. (Смех в аудитории.)

С. Логинов: А теперь обратите внимание, какое развесёлое пошло обсуждение, и как смеются, и часть из этих смешков относится и к автору тоже. Часть и мне, как провокатору, но часть и автору. Почему? Да потому, что слово подобрано не вполне точно.

Из аудитории: У классиков тоже встречаются странные вещи.

С. Логинов: Ой, у классиков встречается и не такое.

Из аудитории: Вертинский, "И сыплю им в шампанское цветы". Как можно цветы сыпать в шампанское? Либо измельчить и насыпать, либо шампанское в таз вылить и туда насыпать.

С. Логинов: Шампанское наливалось в ванну, насыпались цветы, а потом купалась в этом деле барышня.

Из аудитории: Может, у них там таз на подоконнике, в него высыпать вполне можно.

С. Логинов: Нет, не таз. Читаю: "пересыпала в тарелку". Фраза получается неточная. Вот момент такой, действительно: слово оказалось неточным, можно найти множество объяснений, но, тем не менее, слово оказалось неточным. Если б было точное слово — никто бы здесь сейчас спорить не стал. Все бы сказали: "Ишь, какой красивый образ создан". А тут... Вот основная посылка данного... как он там?.. мэсседжа... ой, какое слово знаю.

Замечательно, девочка ходит, переживает... о, нет, тут зелёное есть... и опять, значит, мучается по отдельным моментам. Опять, так же, кстати, как у И***, красивое какое-нибудь, приятное, точное сравнение — немедленно в пару с чем-нибудь очень плохим. Плохой, отвратительный врач, который, по мнению героини, её подругу довёл до предсмертного синдрома, обзывается "ослозубый тип". Можно представить, портрет нарисован: вот эти вот зубы со сточенным дентиновым слоем, который у травоядных, — да, это всё, карикатура, есть, припечатала. "...С пеной у рта" — это штамп. К тому же — перебор, дикий перебор: "ослозубый тип с пеной у рта доказывает". Это уже... карикатура. Вряд ли вы хотели здесь вызвать нервный смех.

Из аудитории: Ослозубый тигр.

С. Логинов: Она приходит, говорит: "Привет, Женя". "Девушка, лежащая на кровати..." Вот, кстати, именно в этом месте, может быть, и можно "девушку", потому что она смотрит: вместо моей знакомой Женьки — какая-то девушка. Здесь, в данном конкретном случае, можно. Но когда героиня у нас уже... познакомились, мы уже за неё переживаем и так далее, начинать её называть "девушкой" (в других местах это есть в рассказе в этом) — это не очень хорошо.

А вот замечательная фраза, которая мне просто очень понравилась, с которой я Н*** поздравляю. Когда она описывает умирающую подругу: "жилки, такие же синие, как надпись "Минздрав" на больничном белье". Хорошо. Всё: и больница, и умирающая в больнице девчонка. То есть можете. Хотя ещё далеко не всё (...).

Ну ладно. Болеет, болеет, болеет, а эта переживает, переживает, переживает — вот уже вторая страница из семи. Немножко длинно. Затянуто начало.

Сколько не переживай, но, тем не менее, надо и жить тоже. Вот она начинает вспоминать что-то там в детстве, совершенно корявая штука: "Пропаганда религии могла здорово навредить карьере". Она вспоминает, как она ещё десятилеткой сорвала урок, сказав, что в такой-то день шить — грех.

Н.Д.: Да это реальная история.

С. Логинов: Ну, значит, там учительница была — дура абсолютная, потому что когда идёт вот эта самая педагогика учителям будущим, это их напрямую учат, что дети могут притащить массу глупостей, суеверий (в те времена к суевериям относилась и общая вера тоже), и на этом нельзя акцентировать внимание, потому что таким образом мы производим закрепление таких вещей. Это можно было свести на шутку, что-то ещё сделать, и так далее, просто отмахнуться: "Ой, господи, какая глупость". Но нельзя акцентировать внимание и, тем более, вызывать. Значит, учительница — дура, такие бывают, но у вас о чём рассказ, о Женьке и её бедах или о дуре-учительнице?

Н.Д.: Можно сказать? Это я написала для того... потому что был Советский Союз, и если б я этого не написала, если б девочка была обычная, как все другие дети, то до неё бы просто не дошло потом, что было дальше. Поэтому я ввела бабушку, и поэтому вот эту историю. (...)

С. Логинов: Хорошо, я понял. Бабушка там... так, люди, я сказал что-нибудь против бабушки? Я вообще о ней ничего не говорил. Бабушка там к месту. Я сказал что-нибудь о её взглядах, то, что бабушка ей что-то внушила? Тоже не сказал. Я сказал против вызовов родителей, вот этого самого шитья политического дела и так далее. В 70-е годы ничего такого не шилось.

Н.Д.: Нет, это просто мама моя это вот сделала, и действительно... Ну, она так на переменке подговорила девчонок, что нельзя шить, грех шить...

С. Логинов: Так это просто хулиганство, срыв урока. Могли вызвать за хулиганство, но не за, как у вас здесь написано... пропаганда религии и угроза для карьеры папы. Этого не было даже в 30-е годы. Только если под папу кто-то копал уже. Вот в чём дело. Просто я жил в то время, чуть позже я преподавал в школе, и нам это говорили, напрямую, в лоб, что вот нельзя в таких моментах делать то-то и то-то — навредишь, себе хуже сделаешь.

А. Кубатиев: За такой скандал могло руководство школы так нагреть. Лучше замолчать всё это, забить куда-то.

С. Логинов: Да-да-да-да-да. Тем более что конец 70-х — время "застоя". Идеально: само изноет, только не надо нам политических дел. Так, это вот неудачный кусок, ну ладно...

Зачем-то идёт на кладбище... Зачем идёт героиня на кладбище? Для того, чтобы увидеть там портрет девушки, которая потом будет... которую она потом узнает. Кстати, я не уверен, я боюсь соврать: в 70-е годы делались уже портреты на граните или ещё нет?

Из аудитории: Делались.

С. Логинов: Уже делались. Я просто плохо помню, в основном делались эмалированные вот такие штучки.

Так, ну ладно... Вот описание автомата с газировкой, всё очень хорошо... Немножко много подробностей. Наверное, жестче надо подходить, жестче отбирать приметы времени, потому что мы уже на третьей странице из семи, а сюжет всё ещё не начался. Слишком длинная преамбула. Подумайте: вот, скажем, газировка хороша — но тогда убрать там что-то до этого.

"Капля дёгтя в океане праздности". Вот это вот немножко непонятный неологизм, и к тому же слово "праздность", насколько я понимаю из контекста, приводится как пример праздничной, радостной жизни. "Люди разговаривали, радовались, шутили, и я чувствовала себя каплей дёгтя в океане праздности". "Праздность" — это безделье.

Н.Д.: "Праздность" — это именно праздность. Это курортный город, туда приехали люди отдыхать.

А. Кубатиев: "Праздность" — это качество и образ поведения. А это что-то немного другое. Вы знаете, мне понятно, что вы хотели сказать, но я это долго и мучительно постигаю, а если фраза, так сказать, не упала как ножницы в пол — ну это уже, значит, потраченное время.

С. Логинов: Так, ну... Да, конечно, я слыхал многократно: "Дэвушка, пачиму вы такая одна? Дэвушка, дэвушка, куда вы уходите, стойте, дэвушка!" Ну, так... знакомились. И, может быть, кому-то и удавалось познакомиться. Но уже самый выкрик "Эй, девушка!" означает такой вот... апофеоз пошлости. Да, кавказской. Художник так не скажет. Её окликает художник. Подберите, какое именно слово может сказать. Я не художник, и я никогда не знакомился на улице с незнакомыми девушками. Ой, "не знакомился с незнакомыми"...

Из аудитории: Пора начинать.

С. Логинов: Поэтому мне тяжело сказать, как он скажет, — но не так. "Давайте я напишу Ваш..." — об этом (о словах "вы", "ваш" и т.д. с прописной буквы) уже говорилось... — "...портрет".

Заявляет он целый ряд пошлостей. "Такая красота должна быть увековечена". Ну хорошо, пошляк, тем более, что это отрицательный, как выясняется потом, герой, да не просто отрицательный... Но зачем же опошлять при этом вашу героиню, которая на вот это покупается и немедленно идёт как прикованная...

Это уже начался сюжет. Она приходит... Сначала садится, он её рисует, при этом восхищается-восхищается, потом говорит: "А какой талант?" — ему это важно знать, потом он ещё спросит, когда родилась, — это для него тоже важно (...) Всё хорошо, хорошо... "А теперь идём ко мне".

Я согласен поверить, что он — демоническая натура, что с одного его взгляда... он выбрал жертву так: тыц! — и она уже пошла, даже он не успел сказать ничего. Но я не верю и не хочу верить, что она пошла, загипнотизированная вот этим аккордом пошлости. Здесь должно быть что-то иное, чем стандартные приёмы неудачливых уличных ловеласов. То есть сцена прописана, когда семнадцатилетняя девчонка идёт к этому тридцатилетнему уличному художнику домой, — она психологически неубедительна. Да, она с первой минуты смотрит на него: "Боже мой, этот человек..." — для семнадцатилетней девчонки тридцатилетний мужик — это старпер, он не может быть...

Из аудитории: Неправда, неправда.

С. Логинов: Ну хорошо, поверю, поверю. Но в любом случае это надо описать так, чтобы читатель мог в это поверить. А пока что нам показывают пошляка уличного. Ладно, приходят, рисует, рисует, рисует... "ТАКИХ ЛЮДЕЙ", всеми заглавными буквами... Ну не может бедняга сказать ни одного слова, от которого девушка потеряла бы голову и, так сказать, рванула к нему в постель. Автор вынужден пользоваться большим шрифтом, хорошо ещё, что не курсивами и не жирным шрифтом.

 

 

(Продолжение следует.)

"Как оказалось, внутри самого коридора дежурили, зыркая злыми взглядами, охранники-карабинеры". А то он не знает, что приговорённые к смертной казни охраняются? Он первый раз?..

А. Кубатиев: "Зыркают взглядом" — это здорово.

С. Логинов: "Зыркают взглядом" — это, соответственно, ещё. "Как оказалось, и как объяснил мне Джордж" — вот короткие мусорные слова, они идут не парами, а иной раз десятками подряд. Как включится автор на "что" — и начнёт "чтокать". У вас они спаренные всего лишь, до десятков вы не доходите, чувство вкуса, так сказать, бунтует — но, тем не менее, есть. Вот, пожалуйста: "мне", ещё раз "мне"... ещё раз "мне".

"Наш клиент там, в последней камере, — сказал мне Буш-младший, щурясь от света неоновой лампы". Это человеку говорят, что "приговорённый — он там". "Наш клиент там..." Кстати — кстати! — это действительно клиент, поскольку он высказал желание подвергнуться смертной казни, о чём мы ещё не знаем, и поэтому вот такого рода странные фразы обязаны здесь быть, это как реперная точка. Но тогда уж извольте, чтобы все остальные фразы были выверены. Если фраза остальная неточная, аляповатая и так далее — то вот эта реперная точка воспринимается не как реперная точка, а как очередной ляп, и вы начинаете портить. Вот чтобы как с первой фразой, вот так же всё было выдержано до последней. Тогда "наш клиент" будет необходимой фразой.

Из аудитории: Даже "наш" лишнее.

С. Логинов: Да, вот "наш" — лишнее, да, конечно. Тем более "сказал мне". "Ну ладно, я не пойду туда"... "Да брось, — хлопнул я его по плечу". Вот здесь, по-моему — мне кажется — уже перейдена граница вот этой самой инверсии.

Из аудитории: (Как-то возражают.)

С. Логинов: Нет. Ну... так, хлопните меня по плечу "да брось". Вообще говоря, мне кажется, здесь надо: "Да брось, — я хлопнул его по плечу"... нет, совсем гнусно звучит фраза, это "рыба"... Но всё-таки, наверное, здесь правильней...

А вот дальше: явился товарищ, явился исполнять приговор, беседует со своим старым, так сказать, приятелем, который этой тюрьмой заведует. Все всё знают — но вновь не выдерживает автор и сообщает: "Каждый человек достоин права на жизнь и, что гораздо более важно, права на прощение. Это гарантирует Конституция Унитарной Республики".

А вот тут пошла фраза вообще анекдотическая: "Тут я развёл для него руками". Это надо перечитывать медленно, внимательно, и самому такие вещи выискивать. Тем более что умеет.

И.Т.: (Неразборчиво, говорит, вроде, о том, что торопился.)

С. Логинов: Так всё равно, прочитать-то таки надо успевать.

А есть ещё замечательное слово, которое какие-то несчастные сорок лет назад существовало в русском языке только как спецмедицинский термин; когда хирург делает операцию, он может делать разрез кнутри, он может делать разрез кнаружи, и он может делать разрез вовнутрь. Другого значения у слова "вовнутрь", кроме движения скальпеля, не было — но в словарях слово было отмечено. И вот наши дорогие друзья-братья венгры выпустили автобус "Икарус", у которого была надпись: "Осторожно, вовнутрь открывается" — хотя ничего он там не вскрывал, никакой внутренней полости. И поехало это слово — вместо слова "внутрь" употребляют многие "вовнутрь". "Я прохожу вовнутрь зоны смертников за решётку". Это самая обычная, к сожалению, уже общая, неграмотность. Я, например, — лично я — никогда не употребляю уже общеупотребительной ошибки "надо мной довлеет". Довлеть может только "кому", или довлеть может только "что", а "над чем" довлеть не может. То же самое "вовнутрь" — это только вскрытие полости, если всерьёз.

И.Т.: То есть "внутрь" нужно?

С. Логинов: Да, "внутрь", конечно. "Я опускаю свой прокураторский чемодан" — а он мог опустить чужой прокураторский? Ну это уже многократно говорилось, я просто что-то опять...

Итак, он заходит — а клиент уже подготовлен... Вот если совершается смертная казнь, то моральный ущерб не столько даже палачу, сколько тому, кто клиента к казни готовит: кто ему, простите, волосы состригает, если вешать будут, там рубаху даёт без ворота, ещё что-то, и ещё что-то, и ещё что-то. У них психологическая травма ещё больше. Тот, кто раздевает этого человека догола (он полностью обнажён) кто приковывает его к этому креслу... — это тоже работа палача. На всякий случай автор снимает вот самые-то тяжёлые вещи, психологически самые тяжёлые вещи. Вот сидит человек — "Собирайся, девушка, пора!" (помните "Девушка и Смерть"?). Вот это-то, пожалуй, самая трудная часть работы — обошёл... обошёл, испугался взглянуть в глаза действительности. Ну, когда он уже привязанный, когда он уже не рыпается, тут уже можно начинать доставать "множество безобразных железных инструментов", и так далее, которые будут там что-то соскребать, что-то отрывать и так далее.

(...) "Принцип талиона" — то есть "око за око, зуб за зуб". Товарищ вот этот убил семнадцать там или сколько-то, не помню уже, человек. Причём убил их чрезвычайно жестокими способами. И вот теперь этого товарища... То есть его взяли, поскольку гуманисты, и посадили в тюрьму, где он должен отсидеть там сколько-то тысяч, миллионов, не знаю, лет. Страна у нас очень странная, ездят на паромобилях, а биология на необычайно высоком уровне, как мы выясняем, люди практически бессмертные, а убитых можно оживить. Поэтому те, кого он когда-то, скажем, изнасиловал и потом придушил — да, их оживили, и как бы смертной казни не полагается. Но изволь за это дело отсидеть свои там тридцать лет или пятьдесят лет. А он убил семнадцать человек. За это там, простите, просидишь в тюрьме восемьсот или не знаю, сколько... Но можно получить и прощение. Товарищ говорит: "Да, я убил семнадцать человек вот такими варварскими способами — убивайте меня семнадцать раз подряд". И вот приходит человек... подберите ему другое название, не "прокуратор" он... приходит этот человек — и убивает его зверским способом. После чего товарища оживляют, снова на этот стул, и он его убивает так: "А следующему ты живот вспорол? — та-ак (изображает)... Кишки вымотал? — та-ак (изображает)... Ага, глазки выколол? — вот теперь и глазки тебе..." — умер наконец. Так, оживили. "А четвёртого ты..." Действительно, работа крайне мясницкая. И идёт это только по желанию клиента — вот где мы узнаём, что да, он действительно клиент. Он испугался: "Я не могу выдержать восемьсот лет одиночки, тюремного заключения. Давайте лучше меня семнадцать раз зарежьте самым болезненным способом, после чего я буду прощён".

Из аудитории: А обязательно подряд там было? Может, через год?

С. Логинов: Не знаю, не знаю, это вопрос к автору.

Из аудитории: А что, это не отображено в рассказе никак?

С. Логинов: Нет, не отображено. Там начинается с того, что он первого застрелил вот таким способом — этот говорит: "Ну ладно, приступаем. Вот тебе — кш! — в коленную чашечку, вот тебе — кш! — в промежность, а вот... Ну ладно..." — Пришло время, так, секундомер, ага, так-так-так... Тот орёт: "А-а-а!" "Ага, готово — бух! — вот тебе в лоб". (...)

То есть идея — идея, честно говоря, сомнительная, но для рассказа... может быть. Сомнительная, но сильная. Но зато и показывать её надо — в исполнении сомнительности быть не должно.

Из аудитории: А заключается в том, что последний пятнадцатый раз он должен выполнить роль палача?

С. Логинов: Ну уж не знаю уж. В общем, как это называется, сколько он людей каким способом убил — столько раз его самого и убивают.

Так, где-то здесь... А вот как оживляют. И***, можно вопрос: что такое "клонирование"?

И.Т.: (Что-то отвечает.)

С. Логинов: А почему вы употребляете это слово? Нелюбимый мной Лев Николаевич Толстой сказал однажды, что автора, хотя бы раз допустившего употребление слова, значения которого он не может объяснить, следует пороть плетьми на площади и запрещать ему впредь писать. Дело в том, что "клонирование" — это, простите, выращивание абсолютно идентичного организма. Вот мы берём клетку, стволовую клетку, вот она развивается, вот мы её помещаем в матку к женщине, вот женщина носит эту клетку, не имеющую к ней лично никакого отношения, девять месяцев, через девять месяцев — уа-уа! — рождается младенец, который обладает абсолютно тем же генетическим набором, что и человек-донор, которого клонируют. После этого его надо растить, после этого он вырастет нормальным человеком, который ничего не помнит о том, что делал его донор, а потом мы его за злодеяния...

И.Т.: Там же это написано, "клоническая реинкарнация". Вообще, на самом деле, это за гранью рассказа находится.

С. Логинов: Да, это за гранью рассказа. Тут сказано, что есть некоторая реинкарнация, но слово "клонирование" ко всей этой, так сказать, штуке не имеет никакого отношения.

И.Т.: Это сегодняшнее клонирование не имеет. Может, клонирование послезавтрашнего дня будет...

С. Логинов: Возможно, послезавтра словом "стул" будет обозначаться вовсе не, так сказать, испражнение человека и не штука для сидения, а особо, так сказать...

И.Т.: (...) в фантастических фильмах и в фантастических рассказах уже стало общеупотребимым использование "клонирования" именно в смысле полного аналога, в том числе интеллектуального.

А. Кубатиев: Ну, это уже миф.

Из аудитории: Если информация остаётся за рамками произведения, значит, этой информации нет...

А. Кубатиев: Святослав Владимирович, а за сексуальные преступления в этом мире как наказывают, там не прописано?

С. Логинов: Это к автору. Подробно этого не прописано.

Из аудитории: Можно вопрос, вернее, замечание? Сам принцип "око за око" это да, а вот многократное наказание с последующим оживлением мне уже встречалось, причём неоднократно. Сборник "Сирена", выходил в 90-х, три томика, — там вот точно был отличный рассказ, автора сам не помню, кто-то из классиков американских...

А. Кубатиев: Бестер, наверное.

Из аудитории: Вот... может быть, да-да, скорее всего, это он и есть.

С. Логинов: А, ну этой вещи я не читал, поэтому тут сказать не могу... А вот такой момент: ни в коем случае, когда доходит до вот таких вот самых пиковых моментов, нельзя выражаться высоким штилем. "Самых первых..." — кстати вот, посмотрите, какая корявая фраза. "Самых первых из своих жертв проклятый ублюдок Рамон убил почти восемь лет назад". Помимо того, что фраза корява до невозможности, "проклятый ублюдок" в устах человека, который пришёл, видит его голым и начинает стрелять ему сначала в коленную чашечку, потом в промежность, — вот он не должен употреблять такие вещи. "Рамон будет стенать под моими руками!" (Веселье в аудитории.)

Из аудитории: "Стенать" — это другое немножко.

А. Кубатиев: Стенать — это же святое дело, привет Берднику.

С. Логинов: Да-да-да, привет Берднику. "Стенает под властью железного диктатора". Опять звукопись: "Свободный и искупивший вину"... "ыййискупивший вину". "Чистый перед законом как девственная невеста на брачном ложе". И***, ну почему вдруг вам чувство вкуса изменило в самую важную минуту?

И.Т.: Мне хотелось добавить пафоса (...)

С. Логинов: Пафос? Пожалуйста, в Грецию, там есть остров Пафос, единственное место, где можно. Не надо, не надо пафоса. Автор, пишущий страшилки, не должен употреблять слово "страшно" — слово "страшно" должен читатель сказать. Автор не должен в такие минуты переходить на пафос. Не надо.

Ну ладно, вот он стенает под руками... "Да, мистер Буш, это и есть справедливость". Хорошо, он это произнёс... Да, тут у меня ещё записано: зачем "прокуратор"? зачем "привИдение приговора"?.. Перехожу на пафос. И***, у вас есть замечательные фразы, вы показываете, что вы можете, — при этом масса стандартных ошибок, которые исправляются обычным сидением над рассказом и внимательным его чтением. Такие вещи вы должны выправлять сами, не оставляя их редактору, это, так сказать, всё делается. Ну и... писать автор может, поэтому стрелять... ну, в коленную чашечку, может быть, садану, а в остальные места обожду пока...

Из аудитории: Заставлять редактировать что-то страшное.

С. Логинов: Да, или заставить его редактировать... Алан, ты хочешь что-то сказать?

А. Кубатиев: Да, я хочу очень быстро, опять же, заметить... просто всё настолько интересно (...) значит, вот тут и Святослав Владимирович, мы с ним как два старых упряжных мерина тянем всё время одну и ту же телегу. Знаете, если знать больше о том, о чём пишешь, — всегда больше возможностей сделать лучше то, что ты делаешь. Вот два самых таких... навскидку замечания. Первое: у И*** палач — это только воплотитель кары. Дело в том, что очень существенный опыт медицины был накоплен именно в среде палачей. Он не только должен был суставы вывернуть, но на следующий день их вправить, чтобы приготовить снова к допросу. Они великолепно лечили ожоги, они составляли потрясающие лекарства, которые официальная медицина делать не могла, не умела, просто не знали, как это делают. Они всё эмпирически это делали — но делали. Второе...

С. Логинов: Если у палача погибал человек во время пытки — палач сам отправлялся под пытку.

А. Кубатиев: ...Первое. Второе: вот опять, то же... то есть между этими двумя замечаниями очень много ещё может поместиться, я просто не буду ваше время съедать. Во Франции палач официально именовался совершенно потрясающим термином: он назывался "l'executeur des hautes ?uvres" — "исполнитель высоких дел". Как можно было поиграть со словом "исполнитель" (...) с семантической многозначностью...

С. Логинов: А ты не подсказывай! Вот он должен был сам это придумать, найти. (...) Да-да-да, вместо "прокуратора" — "исполнитель", я этого не вякал, а сидел, молчал. Это должен был И*** сам найти.

А. Кубатиев: (...) превращается вдруг совершенно неожиданно для нас, и в этом футляре для гитары, как в этом фильме с Бандерасом, совершенно другие вещи лежат. Даже это можно было бы сделать. Ещё раз говорю: вот меня это безумно раздражает, когда мне приходится с исходными текстами работать. Зачем... ну просто не захотел узнать всё, что уже об этом известно, и создать своё. Вот попытка поворот сделать этой темы — была, но это попытка с негодными средствами.

 

 

(Продолжение следует.)

Ну ладно, выходит герой, где-то идёт, какое-то здание Верховного Суда, и прочее, прочее, прочее... Единственное: я всегда считал, что каррарский мрамор — это снежно-белый, без каких бы то ни было вкраплений. А здесь, простите, "каррарский мрамор с вкраплениями лазурита".

И.Т.: (Неразборчиво, что-то объясняет.)

С. Логинов: А, то есть туда просверлили, вставили лазурита кусочек?..

И.Т.: Да-да-да.

С. Логинов: А, вот так. Это очень странно. Я-то решил, что порода, как вот бывает там габбро с вкраплениями кварца — и вот будет у нас чёрный цвет и на нём белые либо пятна, либо жилки. Значит, не очень удачно написано слово "вкрапления". Тогда надо по-другому. Вот тот самый момент: если может быть понято неправильно — это будет понято неправильно.

Ну ладно, идёт, какой-то Верховный Суд, какие-то Аллеи Царей, и так далее, и так далее, мы уже ничему не удивляемся, мы знаем, что нас сейчас потчуют альтернативкой. Великолепно.

А вот пошла фраза, которую я поначалу отметил зелёной ажно на три строчки, а теперь думаю, что ведь она должна быть не зелёной, а бирюзовой. "Кивнув на входе дежурному приставу, я протянул ему свой крикливый жетон прокуратора, затем показал заверенный шанхайским судом лист привидения (sic) приговора". Так, ну, не очень понятно, что значит "крикливый жетон", но мы здесь воспринимаем: раз там был паромобиль, то, вероятно, у него жетон, который вытаскиваешь, а он: "ВСЕМ СТОЯТЬ! РУКИ!.." Годится ли здесь это слово "крикливый" или не годится — я не знаю. Но, тем не менее, поскольку автор нас предупредил о таких вещах, то пускай будет "крикливый". Потом думаешь: "прокуратор"... И***, что такое "прокуратор"? Прокуратор — это человек, назначенный управлять какой-либо областью.

И.Т.: Но это в Риме. Там может быть по-другому.

С. Логинов: Раз вы употребляете термин, уже существующий, вы должны считаться с уже существующим его значением. Да, вначале я это принял, рассчитывая, что здесь сейчас будут какие-то прокураторы, а потом оказывается, что это просто работник некой финансовой структуры, исполняющий приговоры. Понимаете, вот есть, к примеру, финансовая структура, которая поставляет палачей. Ну вот нет своего федерального палача — а тут это самое, торговая фирма ООО "Рубайголов" поставляет палачей. Но тогда это не должен быть всё-таки прокуратор.

Дальше. Это не может быть опечатка, потому что она встречается в течение рассказа трижды, но когда я вижу слово "привидение приговора", то вначале я думал: да, там какой-то у него мистический приговор, и привидение является, "угу-гу-гу-гу!..", и сейчас мы прочитаем нечто... Автор же нас с первой строчки предупредил...

Из аудитории: "ПривИ..."?

С. Логинов: "При-ви-де-ние". Думаю: какая-то особо хитрая игра слов это. А она оказывается абсолютно необоснованной...

И.Т.: "ПривЕдение"...

С. Логинов: "ПривЕдение". То есть это просто ошибка грамматическая. Тогда не надо её было делать трижды.

Из аудитории: Размножение ошибок достигается, вероятно, копированием.

С. Логинов: Размножение ошибок — это значит, что был при работе включённым спеллчеккер, и он вам, может быть, такую подлянку и сделал. Не доверяйте этим машинкам, они всегда подводят.

Ну ладно, значит, является этот наш уважаемый прокуратор, человек чрезвычайно нужный для пенитенциарной системы нашего странного не то будущего, не то альтернативного настоящего, и, соответственно, дежурный пристав, увидав... вернее, услыхав, видимо, крикливый жетон, — "брезгливо осклабился". Так, а вот теперь можно осклабиться брезгливо?

И.Т.: Нет, не могу.

С. Логинов: А вот тут надо мочь. Если вы что-то делаете, то... Бывает иногда инверсия фразы. "Ах, не может этого быть! — Она упала со стула". Всё понятно: она вскрикнула "Ах, не может быть!" и упала со стула. Если вы напишете: "Ах, не может этого быть! — упала со стула она" — то она должна падать (одновременно крича) "Ах, не может этого быть". Вот такого рода инверсия иногда допустима, и очень тонкая грань (чувство вкуса), где её можно дать, где её нельзя дать. В данном случае то же самое. "Брезгливость" — это вот так, что-то вот такое (показывает гримасу брезгливости); "осклабиться" — это что-то вот такое (показывает). Одновременно и то, и другое сделать нельзя.

И.Т.: Ну "презрительно".

Из аудитории: Ведь говорят же, что "кисло улыбнулся".

С. Логинов: Это штамп. А "брезгливо осклабиться" — "осклабиться" это значит дать широкую улыбку, какую-то вот такую (показывает), а брезгливо это вот такую (показывает). И одновременно и то, и другое... ага, вот здесь вот так, а здесь вот так (показывает) — не получается. Пытайтесь, когда пишете какую-то мимику, или вот эти вот движения с инверсией, — попытайтесь это сделать. Например, "Пшёл вон!" можно рявкнуть, а "Негодяй, я тебя убью!" рявкнуть нельзя, потому что "рявкнуть" — это что-то короткое. Да, я слыхал мнение, что рявкнуть можно только "Аррг!", "Рявк!", и об этом у Лукина есть даже прекрасный совершенно рассказ. Рявкнуть можно любую короткую фразу, а вот фразу длинную уже не рявкнешь. И здесь надо это всё подбирать. Может быть, проговаривать вслух, может быть, читать перед зеркалом.

Ну ладно, "брезгливо осклабился". И возникает сразу вопрос: почему вот этот необычайно высокооплачиваемый (как потом выясняется), необходимый для всех товарищ подвергается... Я думаю, если он там ходит, всех с помощью привидений приговоры, так сказать, то, может быть, боятся, ещё что-то... может быть, его втайне презирают, но каждый чтобы высказывал ему презрение в лицо... В средние века палачей боялись, палачами брезговали — но никогда, не дай бог, если вдруг пришлось с ним разговаривать: холодно, вежливо, лучше не разговаривать вовсе с ним, уклоняться, но никоим образом не высказывать презрения. Это а) нужный человек, это б) "от тюрьмы, от сумы не зарекайся", может, он тебе и голову рубить будет.

А. Кубатиев: "Королева Марго". Когда палач пожалел одного и изувечил другого, потому что он ему руки не подал.

С. Логинов: А здесь — "осклабился". Ну, замечательно, приходит в нужный кабинет... А вот момент ещё такой: лишние слова. Молодым авторам я вообще советую брать, когда написано, и читать пальцами, прикрывая слова. Закрыл какое-то слово — а фраза-то без него звучит. Постепенно... я сейчас пальцами-то уже ничего не прикрываю, у меня глаз и так пристрелялся. "Он протянул мне свою крепкую руку". Зачем эти притяжательные местоимения? "Удивился он (строчкой ниже), пожимая мою бледную от кабинетной работы ладонь". Во-первых, опять получается вот это сдваивание, о котором говорилось. Если у вас это специальный приём...

Из аудитории: Как будто плохой перевод.

С. Логинов: Да, как будто плохой перевод. У них-то притяжательные местоимения, у тех, забугорных, заменяют артикли — а у нас артиклей нет, значит, притяжательные местоимения должны ставиться только там, где они несут какую-то функцию.

А. Кубатиев: Внутри самой фразы: "бледная ладонь". Это, извините, даже у негра она бледная.

Из аудитории: Она розовая у него.

А. Кубатиев: Ну, по негритянским понятиям она бледная, если она там розовая.

С. Логинов: И вдруг опять, когда я только начал радоваться, до чего же хорошо автор нам дал вводную фразу, он всё-таки... И***, не удержался — и начал... лекцию. "Современные паровые дирижабли могут развивать фантастическую скорость, Джордж. А товарищество "Буш & Ко.", разумеется, сделало мне скидку на авиабилеты. Вот то, что скидку сделали, эта фраза — она к месту, а когда "современные паровые дирижабли"... Вы тем самым дезавуируете свою первую фразу, вы начинаете говорить: "Так, а ежели кто не заметил, то специально для дураков повторяю..." Не надо, читателя надо уважать.

Так, "товарищество"... выясняется, что Джордж — это сын владельца этого товарищества... Дальше пошли специальные термины: "Хеб-сед есть Хеб-сед, что ещё можно тут сказать..." — и ссылочки, что это, оказывается, влияние, как не трудно догадаться, египетской религии, некая реинкарнация. Если вы вводите эти понятия, то вы вводите это каким-то... У вас не научно-популярная статья, чтобы давать ссылки. Читателю не интересно глядеть в конец страницы и смотреть, что это такое, — он в этот момент выбивается...

А. Кубатиев: В скобках ещё приписано: "фантастич.".

С. Логинов: Нет, "фант.".

А. Кубатиев: Или "фант.", или "фантастич.".

С. Логинов: Это выбивает читателя из контекста рассказа. А вы держите контекст, у вас понятно: пришёл какой-то тип, которого боятся, вы ещё как бы не объяснили, мне это интересно, в этот момент меня вышибают: "а почитай-ка ты лекцию про Хеб-сед".

"Я не институтка, а потому не склонен тому душещипательному бреду, что ныне моден у очкастых интеллектуалов". Что за "тому"? Во-первых, вы потеряли здесь предлог "к", а слово "тому" здесь просто лишнее.

Ну ладно, после этого, поскольку они приятели и когда-то вместе учились в одном (непонятный звук), то "крепко обнявшись, мы вышли из его кабинета". Все шарахаются — а тут идут. Ну и последовали длинными коридорами куда-то за поворот. Они не знали, что там за поворотом?

И.Т.: Он не знает.

С. Логинов: Кто "не знает"? Владелец всего этого дела — он должен знать, а приехавший исполнять приговор — тем более знает, куда его поведут. Данное "куда-то" — это "дорогой читатель, вы не видите, что там за поворотом".

"...Далее к тёмному лестничному пролёту, ведущему в подземные этажи". Это тюрьма, большая — но уж раз лестничный пролёт, то штамп требует, чтобы он был тёмным. Ну, простите, там лампочек что, нету? Дальше, почему "Океан" с заглавной буквы?

И.Т.: Видимо, один. Самое большое море.

С. Логинов: Среди всех заглавных букв самое страшное, наверное, и самое распространённое — это манера писать с заглавной буквы местоимения "Вы", "Вам" и так далее. Официальные документы: "Сообщаем Вам..."... Но когда "Марь Ивана, Вы обедать-то пойдёте?" — это что ей, официальное письмо? Вот это "вы" только с маленькой буквы.

Из аудитории: Может, Марь Ивана из царствующей фамилии, откуда вы знаете?

С. Логинов: Это уже оговаривалось — что есть исключения, которые...

Вот. "Особенно мне, — улыбнулся я ему в ответ". Вот он, тот самый пример инверсии, я его красным пометил, когда что-то особое. Можно улыбнуться (одновременно с) "особенно мне"? — в принципе — тяжело, но можно. Если автору это нужно и дорого, и это важно для каких-то его целей — такую фразу написать можно. Но она уже на грани. Здесь смотрите сами: нужно вам так или не нужно. Я просто обратил внимание на приём. А вот слово "ему" здесь, если их всего двое... Что же он, стенке улыбнулся? — ясное дело, что ему.

А. Кубатиев: Я просто хотел опять, так сказать, не поправить, а, может быть, с тобой это обсудить; скорее всего, это для всех тоже, кто сталкивается с этой трудностью. Я вот сейчас перевожу одну вещь с английского крупную, вот это вот бесконечное "сказал он", "сказала она" — у них других глаголов нет. Я думаю, что автора просто достаёт всё время говорить "сказал", "сказала", "сказало". Кстати, все стилистические учебники по литературному мастерству вот эту замену (...) просто предлагают, просто навязывают. Но в одном, я думаю, ты прав — что с этими вещами очень осторожно нужно обращаться. Но текст они, конечно, обогащают.

С. Логинов: А есть ещё некоторый очень нехороший приём — это запанибратское отношение к читателю. Иногда произведение может быть всё построено на этом приёме: "знайте же, любезный читатель, та-та-та-та-та... что герой наш был..." Но когда мы перед собой видим обычное повествование, и вдруг в середине одну строчку обращаются к читателю — то это выглядит, по меньшей мере, странно. "Несмотря на перспективы и увещевания предков наш младший Джордж..." — просто "младший Джордж оказался". "Наш" — это значит: "ну-ка, ну-ка, дорогие читатели, вы помните, что я про вот этого милашку-Джорджа вам рассказывал?.." До этого — не было вот этого панибратского обращения, дальше его нету, и значит — значит, и здесь его тоже не надо.

Так, ну хорошо. Когда вы "паки" даёте, здесь "паки" не очень удачно вносится. "Поляки и казаки, / Казаки и поляки / Нас паки бьют и паки, / Мы ж без царя как раки / Тоскуем на мели". Достаточно редкое слово, но, тем не менее, кто-то его может знать, и здесь может быть путаница. Но в принципе — сноски всё равно не надо, можно употребить слово "паки" так, чтобы из контекста было ясно, что это пакистанские сепаратисты там, или кто-то ещё: террористы, нехорошисты, какие-то гады пакистанские.

И.Т.: То есть лучше написать "пакистанские сепаратисты"?

С. Логинов: Да нет! "Там пошаливали паки, постреливали по индусам из трёхлинеек..."

И.Т.: Паки-то могут пошаливать, а сепаратисты — как-то сложно им...

С. Логинов: Да, сепаратистам трудно пошаливать. Просто-напросто не ставить его первым словом. Пускай будут "паки". Да, конечно, это жаргон, но пусть он будет так, чтоб из контекста было ясно, что речь идёт о пакисташках.

А вот звукопись: "Дело ДохоДило Даже До..." — нужно ли так много слов с одной буквы? И потом, слово "даже" здесь оказывается... Раз уж "дело доходило", то понятно, что мы имеем что-то из ряда вон выходящее. Для чего ещё одно слово, которое не несёт никакой нагрузки, но зато начинается на эту же самую букву?

Ну, понятно, что здесь наши казачки... "Океан нам тоже не препона, / Потому что с Волги мы и с Дона..." Наши казачки там пакистанских сепаратистов разнесли вдребезги и пополам — а вот тут вот некоторый момент. Рассказ вы пишете о принципе талиона. Кто знает, что такое "принцип талиона"?

Из аудитории: Возмездие. Месть.

С. Логинов: Равноценность мести. "Око за око, зуб за зуб". Замечательно. А вот для чего тогда здесь прописывается то, как наши храбрые казачки пакистанские деревни сносят, сметают, сравнивают со всем остальным и так далее?

И.Т.: Для того, чтобы погрузить как бы в атмосферу, что мир другой. Принцип талиона — он не может реализовываться без...

С. Логинов: Да. Всё правильно. И здесь вы показали, что есть какие-то паки, что есть вот эта самая Унитарная Республика, вы всё это сделали. Но здесь есть ещё один момент: вы показываете злодеяния армии и не показываете принцип талиона применительно к этой армии. Либо уж так, но тогда вы не уложитесь в рамки рассказа, а пошла большая социальная повесть, — либо эту проблему надо убирать и осторожно её обходить, потому что в противном случае весь ваш частный случай с талионом оказывается уже обесцененным тем, что принцип не соблюдается в таких больших вещах.

Так... "Тяжёлое орудие XVIII-XIX..." Нет, вот это всё хорошо. Вот, кстати, чем можно заметить, что автор умеет писать... то есть он ещё не умеет писать, но у него есть потенция, что он может: это то, что даже неопытный автор, вляпывающийся подряд во все ловушки, вдруг может выдать фразу — красивую. Выходит этот самый... да, раненый, ушедший в отставку офицер, френч на нём сидит как влитой... "в военной форме, с прямой как полёт свинца спиной". Опа. Да. Нам дали характеристику, нам дали необычное сравнение. Я не знаю, где его И*** взял — придумал сам, услышал, представил в какой-то момент (ну, единственная беда, если он списал его с другого автора, я надеюсь, что этого не было) — но вот эта фраза, как сказал бы Тургенев, ce mot ("это слово"). Но тут же — "в тот год" — совершенно ненужные, лишние пошли слова. Очевидно, испугался хорошо написанной фразы: "нет-нет-нет, я это сейчас запорчу, я сейчас это запорчу..." Вы высматривайте, выбирайте, делайте, сохраняйте вот эти хорошие фразы и следите, чтобы окружение не портило.

А. Кубатиев: Святослав Владимирович, когда ты вспомнишь, по какой траектории летит свинец, тебе будет сразу легче. Мне это напомнило знаменитую пословицу: "Ничего, что грудь впалая, зато спина колесом".

С. Логинов: Да-да-да, "ядро вершит свой подвиг дугой".

Из аудитории: (Что-то говорят.)

С. Логинов: Нет, это другая цитата, он знает, откуда.

 

 

(Продолжение следует.)

С. Логинов: Написалось. Само по себе. Русская поговорка говорит: "сам по себе даже прыщ не вскочит". Понимаете, зачем-то вы даёте эту самую штуку. Вы даёте массу цитат со сносочками в низ страницы: вот это из Стругацких, это из Ефремова, а вот эта аббревиатура означает: скафандр высшей там защиты... не помню точно, это сейчас уже...

М.М.: "Скафандр общего типа".

С. Логинов: Вот такого рода ссылки у Мартынова году в 59-м — да, они встречались, и так далее. "Мнемонизатор — фантастич., прибор, позволяющий вспомнить то-то и то-то". Но когда мы подобные ссылочки видим в 2009 году — опять: это произведение не нашей эпохи.

"Противометеорные локаторы корабля". "Метеор" — это атмосферное явление, когда метеорит сгорает. В дальнейшем, правда, вы пишете "метеорит" везде и всюду, когда бьют корабль метеоритами.

Здесь в отличие от первого рассказа всё-таки есть сюжет: летит корабль, его поддаёт как следует под задницу метеоритом...

Из аудитории: Под задницу?

С. Логинов: Ну дюзы ему сносит на корме. Касательный удар...

А. Кубатиев: Они ещё на реактивной тяге?

С. Логинов: Да. Ну летит к Юпитеру через эту самую... нет, здесь не очень далёкое будущее, тут освоение идёт Солнечной системы...

А. Кубатиев: Примите мои соболезнования. Осваивать Солнечную систему на реактивной тяге...

С. Логинов: Да, на реактивной тяге. Дюзы слетают... Противометеоритная система работала хорошо, но уж больно там этих метеоритов оказалось много, всё-таки один поддал.

Из аудитории: Не разглядели?

С. Логинов: Нет, не отстрелялись, много разом летело, не хватило...

А. Кубатиев: А не видно было раньше?

С. Логинов: Ну, так было сказано: "Хорошую ты нам траекторию проложил, товарищ бортинженер".

А. Кубатиев: Ой как хорошо. (Смех в аудитории.)

С. Логинов: Ладно. Поддаёт — и начинают они, бедные, там дрейфовать. Все живы, один, правда, сильно ранен... Одного не хватает, второго не хватает, разумеется, как всегда, разбита связь, разумеется, двигатели есть, но совсем чуть-чуть, никуда не добраться — ну то есть весь идеальнейший рояль в кустах. Идеально. Вот почему-то любители космической и вообще научной фантастики очень любят аккуратные катастрофы. Чтобы вот разбило всё, что нужно для сюжета, но оставило всё, что для сюжета нужно. Откуда только берутся такие катастрофы — я не знаю, но тем не менее... Вот в данном случае произошла аккуратная катастрофа.

Товарищ, получивший тяжкую травму, лежит без сознания, потом открывает один глаз и напоминает, что: "А тут, между прочим, летят старые кометные станции". Что когда-то на кометы были запущены с Земли станции, пока они летели близ Солнца, там был экипаж, всё остальное, когда стали улетать в далёкий космос, то людей эвакуировали, станцию законсервировали, и она где-то там восемьдесят лет летала. И вот она сейчас возвращается к Солнцу — ну, кометная орбита, знаете... кстати, при всём при том автор всё-таки чуть-чуть разбирается, молодые авторы совсем в астрономии не разбираются, здесь, если уж говорит "кометная орбита", то он знает, что это такое. Вот, значит, что есть такая станция. И как раз одна в этот момент очень кстати восемьдесят лет где-то летала и именно к моменту катастрофы именно сюда она и подъехала. И можно туда попытаться причалить, может, там чего найдём полезного в нашем бедственном положении.

Они причаливают торжественно туда, входят и обнаруживают: что-то там на станции не то. Что-то не то, шорохи какие-то, пахнет чем-то не тем — и начинают обсуждать. А капитан у них подвинут на предмет инопланетян. Капитан говорит: "Ой, чует моё сердце, инопланетяне тута". Ну ладно, чинятся. Что-то нашли: соответствующий гаечный ключ там, какие-то материалы, чинят свой корабль. Но вот не хватает у них каких-то сердечников для ускорителей чего-то. Из семнадцати штук... а почему, кстати, именно семнадцать?

М.М.: Четырнадцать.

С. Логинов: Четырнадцать? Потому что у Циолковского предполагалось шестнадцать...

А. Кубатиев: Время-то прошло, сердечников-то больше надо.

С. Логинов: А здесь четырнадцать. Тогда маловато (...). Осталось всего шесть, потом один вынимают, а он рассыпается у них на глазах... "Ой, всего пять... Как долетим?.. Где бы вот такие штучки найти?.." А помните "Таинственный остров" Жюль Верна? — и тут же — раз! — и нужное лекарство лежит. И вдруг — раз! — "Ой, а что это лежит?" — надо же: сердечники для ускорителей, ровно все четырнадцать штук, так что хоть все заменяй.

А. Кубатиев: В масле.

С. Логинов: В масле, да. Причём без декоративной насечки и без клейма завода. Вот это вот всех очень... "Да нет, клеймо, наверное, осыпалось". (Смех в аудитории.) Ну осыпалось клеймо! Я мгновенно вспомнил капитана Немо. А вот здешний капитан сидит и думает: "Вот мы сейчас этих инопланетян, заразу эту завезём, они узнают, где находится Земля". Минутку, они уже прилетели в Солнечную систему. Они уже нашли эту станцию, вращающуюся по кометной орбите вокруг Солнца. Теперь, простите пожалуйста, чтобы найти Землю им надо взять полевой бинокль и посмотреть, где тут планеты какие есть. Всё, они уже здесь. Он думает: "Нет, надо, может быть, спасать Землю, а вот сделаю я такую большую бомбу, и когда мы отчалим — взорвём всё к чёртовой матери... А вдруг это будет ошибка?.." Он так мучается. "А если я не взорву — я буду остаток жизни мучаться, что они теперь узнают, где Земля и прилетят, а если взорву, то буду мучаться..." Короче говоря, всяко дело буду мучаться, но потом, поскольку это наш всё-таки, хороший, советский, ефремовский капитан, — он не взрывает их...

А. Кубатиев: ...и увозит бомбу с собой на Землю.

С. Логинов: Нет. Так, "выражение братьев Стругацких"... А вот беседа капитана: "Что там, был взрыв?" "Да, рванули, похоже, кормовые маневровые". Ну почему-то я так представил себе на теплоходе каком-нибудь что-то долбануло — неужели вот так будет капитан со своим помощником беседовать? "Что пассажиры?" "Не знаю". И вот он включает трансляцию и говорит: "Пассажиры, на корабле опасности нет". А пассажиров на корабле — три (в скобках, прописью: "три") штуки. И летят они уже несколько месяцев. То есть это уже одна семья, конечно, они там уже по именам, и так далее, и так далее, и так далее — везут там каких-то с Марса на Ганимед или наоборот, не помню. Но, тем не менее, он к ним обращается официально: "пассажиры". "Как вы сами?" "Успел дойти прямо до каюты. Вошёл — тут кинуло прямо на кровать".

Из аудитории: Везёт.

С. Логинов: Ну я и говорю: очень аккуратная... Этот человек нужен в дальнейшем для спасения корабля, поэтому катастрофа очень аккуратная.

А. Кубатиев: Кровать в звездолёте — это совершенно потрясающе. С шишечками, наверное, никелированными.

С. Логинов: Не опошляй. Главное, что они сидят там и следят за стрелками и индикаторами. Индикатор, скорее всего, будет, это штука будет держаться достаточно долго, но вот эти стрелочные штуки — их уже в космических кораблях нету, сейчас нету.

А. Кубатиев: Там всё выводится давным-давно на дисплеи.

С. Логинов: Вот, пожалуйста: что, так сказать, любят товарищи делать... Предыдущая авторесса, которую не стали обсуждать: две героини — "девочки", "девочки", "девочки" вдруг. А тут космонавты — "ребята вышагивали на магнитных подошвах"... Вот когда они ещё друг дружку называют "ребята" — это ещё можно понять, хотя им там... кто-то уже седовласый... сами понимаете: на корабле непременно должен быть седой профессор, это со времён Владко обязательный момент, — но, тем не менее, они уже "ребята".

Вот, пожалуйста: "в белоснежных СУОТах" — ссылочка там: "скафандр универсальный... та-та-та-та-та..." Ну зачем? Неужели нельзя было написать что-то, чтоб это, во-первых, не было вот таким монстром языковым 40-х, может быть, начала 50-х годов, и во-вторых, чтоб это было понятно без ссылок... Да, "скафандр универсальный общего типа". "Амбурцев вынужденно решил". "Ребята уплыли в корабль". Да, вот он у нас уже и профессор, у которого на брюках появилось пятно фруктового сока...Нет, я понимаю, что можно облиться соком, хорошо вот я не брюки облил, а шортики... вчера.

Да, а вот моё нелюбимое слово, почему-то именно в этом случае, сейчас, в эту секунду меня оно дёрнуло, но оно, по-моему, встречается у всех без исключения: слово "какой-то". "Он был какой-то странный". Либо автор пишет, какой именно странный он был, в чём заключалась странность, либо он просто пишет "странный". Когда мы встречаем фразу "какой-то странный", это означает, что автор сообщает нам: "Я чувствую, что здесь должно быть какое-то слово, но мне лениво, вломы мне подбирать точное, нужное и единственно верное слово, поэтому, дорогой читатель, подбери ты это слово сам, а я пошёл за гонораром".

А. Кубатиев: Святослав Владимирович, ты можешь быть не прав только в одном (я совершенно серьёзно сейчас говорю, без всяких подъелдыкиваний): он может показывать нам, демонстрировать нам героя, у которого слов не хватает. Это единственно оправданная ситуация.

С. Логинов: Кстати, не единственная, — но это оправданная ситуация. Сразу добавляю здесь: я буду много говорить всяких разных правил, и говорить: "нельзя делать это, нельзя делать это, нельзя делать это" — над всеми правилами один великий закон: можно и нужно делать всё, что угодно, нарушать любые правила, при условии, что вы знаете, что вы его нарушаете, и вы знаете, зачем вы это делаете, чем вы рискуете и чего вы желаете добиться. Потому что, вообще говоря, искусство, художественность начинается там, где начинаются нарушения правил. Но нарушить правило просто по блаженному неведенью — ну, извините. Вот здесь: "как-то постаревший" — либо уж объясните, что там с ним стало... (...) причём "здорово как-то постаревший"... Я даже в своё время со зла написал рассказ "Какой-то зелёный".

Тут уже у нас прямые ссылки на "Аэлиту". Пытается, сидя в пустой каюте, капитан беседовать на марсианском языке, цитируя Алексея Толстого, но ему... (...) "Зеленовато-сверкающее тело "Сибэрд" отходило прочь, медленно крутясь и поворачиваясь"... "Какой-то неуловимой странностью"...

А вот они уплыли на своём починенном с помощью таинственных сил корабле, а станция продолжает свой путь в пространстве, земная. И тогда появляются инопланетяне, которые помогли, и вот оно описание: "чуть раскосые, длинного разреза глаза, с тёмно-вишнёвыми радужками..." Кстати, тёмно-вишнёвая радужка, она на какой спектр рассчитана?

М.М.: Понятия не имею.

С. Логинов: Ну вот. А если уж пишете такие вещи, да ещё говорите, что у него там белый гигант... не будет там... там будет уж чёрная так чёрная — либо, наоборот, у них вообще будут без радужки, белые как бельма.

Так, "...в густых ресницах гармонировали с такого же цвета губами и оранжево-алой кожей лица. В выражении лиц мужчин удивительным образом уживались доброта и дерзость, их волосы были коротко подстрижены. Напротив, головки женщин с роскошными, убранными по-разному волосами, возвышались над воротниками комбинезонов подобно большим экзотическим цветам"... "Друг Аркадий, не говори красиво!" "И в небо щерились уже куски скелета, большим подобные цветам". Ну не надо так!

Да плюс ещё эти инопланетяне, у них там, это самое, — внутре неонка есть. Потому что "если присмотреться, можно было заметить выходящие из глаз цветные лучи. Их цвет менялся... видимо... по настроению". Раз можно было заметить, то он, конечно, в видимом спектре. Заметили, что слово "видимо" здесь звучит двусмысленно? Вот каждое слово проверяйте на двусмысленность.

Ну ладно. Всё замечательно, наши улетели, ихние остались, все пляшут и поют, и записку оставили ихним, что смотрите, мы вас не взорвали, мы хотим... это самое... дружба, Freundschaft, жвачка.

А. Кубатиев: На каком языке была эта записка?

С. Логинов: На русском, конечно.

А. Кубатиев: Класс. Вот, это патриотический рассказ.

С. Логинов: Да. А одна из девушек даже потеряла специально свой портретик, совершенно как у Казанцева в "Сестре Земли" (sic, не у Казанцева, а у Мартынова на самом деле). Помните? Марсианочку-то нашёл, красивую марсианочку — и здесь нашёл. "А ты, Тиллерна..." — ох, имена-то какие знакомые! Ну обязательно же имена инопланетянок должны вот так звучать. Электродрель... а, нет, это эльфы — Теплоцентраль, Электродрель — это имена эльфиек, а вот Тиллерна... "И вовсе хороша, — ответил один из мужчин, — оставить там (слово неразборчиво)".

Ну ладно. В общем, я не знаю... В рассказах автор нам не дал никакой морали, мне, наверное, тоже никакой морали говорить не надо. Если б был мальчишка — то я бы сказал: "Парень, ну что ж ты?.." Человек вполне себе в летах, видно, что вы любите ту фантастику, и, может быть, можно было бы там найти что-то, о чём те авторы не написали, а оно до сих пор интересно ныне живущим. Вполне такое могу себе представить, и могу себе представить, что вы напишете на вот ту тематику замечательный и непустой рассказ. К сожалению, оба представленных вами текста являются перепевами того времени, причём перепевами не самых лучших моментов. Даже у Ивана Антоновича Ефремова вы выбрали наиболее неудачные, устаревшие, так сказать, моменты. А уж когда берётесь за Казанцева-Колпакова — наверное... наверное...

А. Кубатиев: Можно я добавлю? Я просто не уверен, что все знают: "Азбука" сейчас выпускает — ну вы знаете, сборники лучшего за год там, вот это вот всё... По-моему не то один, не то два тома будет вот таких вот кирпичеобразных совершенно, историческая антология научной фантастики и космооперы. Я работал над некоторыми рукописями, потом мне удалось рукописи посмотреть целиком — я вам настоятельнейшим образом совершенно рекомендую. Вот у нас сложилось, к сожалению, к этому времени мнение, что научная фантастика — это уже всё, конец, она обречена на провал. Ничего подобного. Это великолепный, мощный, плодоносный... когда вот работают little gray cells, как говорил Эркюль Пуаро, маленькие серые клетки — когда они не очень маленькие и не очень серые, всё получается. Это такая великолепная школа. Вот честно вам скажу: мне казалось, что я уже всё знаю. Нет. Выдумка, блеф, фантастические гипотезы, вот то, о чём Святослав Владимирович говорил, детали выдуманные, за которыми такое целое открывается, что кажется, что и наука существует целая, и индустрия целая, и вообще общество уже этим продетерминировано очень далеко и глубоко — а вот, вот такусенькая деталь, и от неё проекция вот такая во всё это идёт. Ей-богу, нужно просто учиться...

М.М.: А когда это выйдет?

А. Кубатиев: Да она уже, по-моему, вышла. Покойный Дмитрий Александрович Биленкин говорил, что нужно читать, чтобы не изобретать велосипед. Добавлю: деревянный велосипед. Честное слово, вот будет полезно. Извините, пожалуйста.

 

 

(Продолжение следует.)