Приближается осада, и у города очень мало времени, чтобы приготовиться. Нет еды, нет оружия, а противник поклялся вырезать всех местных жителей.
Чтобы спасти город, нужно чудо, но у него, так получилось, есть только Орхан. Полковник инженерной части, он больше сведущ в постройке мостов, а не в битвах, а ещё он — вор и лжец, к тому же по самым разным причинам не слишком любит собственное командование. В общем, идеальный кандидат для такой работы. Ведь история далеко не всегда плод великих и благородных дел. Иногда приходится тяжело поработать и кое-кого обвести вокруг пальца.
Чаще всего художественные описания осад и штурмов крепостей или замков преподносятся читателю с точки зрения обычных воинов, отважных рыцарей, а то и вовсе великих полководцев или прославленных властителей. Главный герой романа «Шестнадцать способов защиты при осаде» не солдат и не аристократ, он инженер и просто строит мосты. Отличные, должно быть, мосты, если однажды поставленная им временная конструкция вместо пары месяцев простояла годы. И еще у него очень своеобразные представления о законах и власти, не говоря уже о том, что по крови его ничего не связывает с Городом, а вот с осаждающими... но обо всем по порядку.
Как и наш рассказчик, Том Холт постоянно играет с читателем, обманывая его ожидания, начиная уже с прикрытия псевдонимом. Ждете героического эпоса об осаде? Вот вам смекалистый плут и обаятельный социопат в роли главного героя, речь которого будет изобиловать многочисленными отступлениями и совершенно необязательными датами, именами и топонимами. Ждете юмористическую историю успеха от мошенника? Получите путанную и сумбурную исповедь маленького человека в несчастливую эпоху большого перелома. Однако в этом ворохе из оберток и фантиков можно четко выделить несколько ключевых слоев.
Самый простой и поверхностный слой — незамысловатая юмористическая, зачастую самоироничная и даже саркастичная история-пародия. В ней высмеивается и современность с ее лицемерной драпировкой социальных и расовых барьеров, и величественные империи или международные корпорации, чье могущество и сила держались на шатком фундаменте, все сильнее подрываемом гонкой за оптимизацией и экономией. Впрочем, отнюдь не этот слой в романе завоевывал сердца читателей. Однако если принять, как данность, что герой слабо разбирается в чувствах людей и еще хуже коммуницирует с ними, то становится понятнее, почему второстепенные персонажи столь функциональны — именно такими он их и видит. А теряясь в сумятице и хаосе, он постоянно упускает одни вещи, спохватывается про другие, забывает про уже отданные или планируемые приказы, что усиливает ощущение фарса и буффонады.
Следующим по счету идет событийный слой, посвященный гонке вооружений и приемов между осаждающими с их вождем и нашим героем с его командой инженеров и сообщников. Гонка представляет собой длинную галерею интеллектуальных упражнений на тему инженерных, конструктивных и военных приемов в абстрактном вакууме. С одной стороны, Холт частенько вытаскивает жизненно важные тузы почти из ниоткуда, вызволяя героя из очередной безвыходной ситуации. С другой стороны, описанные приемы в немалой степени правдоподобны и реалистичны, а исходные условия — империя с уровнем развития не ниже Византийской — допускают наличие грамотных ремесленников. Конструирование и улучшение катапульт. Поиск подкопа за стены с помощью больших емкостей с водой. Перекрытие залива цепью. Кроме того, в реальной настоящей живой истории именно абсурд и случайность до смешного часто правят балом. Командир останавливает штурм в получасе от победы из-за ложных сообщений о приближении вражеских сил. Или заблокированные войска капитулируют накануне того дня, в который осаждающие твердо постановили возвращаться на корабли. И это мы тактично умолчим о крайне спорном вопросе о роли личности...
И наконец-то мы добираемся до глубинных слоев, тесно переплетенных между собой — в большей степени психологического и в меньшей степени социального отражения того, как трещит и разбивается на осколки картина мира, система ценностей и приоритетов, когда рушится государство. Средоточие романа — это острейший и болезненный кризис идентичности, переживаемый главным героем. Сын погонщика из далеких северных краев. После того, как пираты убили родителей и взяли его в плен, из рабов на верфи попал к имперцам, там заслужил гражданство в армии и стал бригадиром в двадцать с небольшим лет, а затем и командиром инженерного полка. Ксенофобия имперского общества с антагонизмом синешкурых робуров и млеколицых варваров поставила стеклянный потолок его дальнейшей карьере. Не то, чтобы герой был сильно этим расстроен до войны. Высокий пост открывал ему достаточно возможностей, чтобы строить любимые мосты, решать инженерные задачи, обманывать имперский закон и мухлевать с неписаными правилами. Но в одночасье закон начал таять в воздухе. В период Смуты необходимым и достаточным условиями для захвата власти являются лишь ее символические атрибуты да сила преданных тебе бойцов. После бегства аристократов из Города возникает звенящая пустота...
Периоды смуты или гражданских войн — это час, когда старые заслуги, титулы и должности уже ничего не значат. Когда размеренной и упорядоченной жизни приходит конец. И наступает время решать: с кем ты? Что тебя определяет? Рождение в давно рассеянном и забытом племени, кровь и память ушедших в небытие предков? Или гражданство в коррумпированной и ксенофобской империи, которая настолько погрязла в миролюбивой сытости, что даже перестала считать тебе подобных червями? Звание полковника в армейской системе, где многие вышестоящие командиры едва переносят твое присутствие в одной комнате с ними? Или доверие подчиненных, которые попросту не имеют смелости взять на себя ответственность и перекладывают ее на тебя? Как выбрать между карательными отрядами империи и карательными отрядами мятежников, когда у обеих сторон есть своя правда? Как выбрать между приятелем детства и дочерью давнего друга, если твой ответ может убить как одного, так и обоих? Что сильнее ранит твое сердце?
«Я – строитель мостов», — говорит наш герой. Но сам он не способен без масштабного кровопролития даже утихомирить вражду криминальных фракций Города, не говоря уже о возведении моста между имперцами и мятежниками. Все, что ему остается — тщетный бег в гностическом беличьем колесе наперегонки с фантазией врагов за стенами Города и хаосом внутри. Хорошие намерения и плохие поступки, а потом наоборот. Но когда любой твой выбор, поступок или бездействие будут неумолимо стерты жерновами времени, когда "долг" и "честь" становятся навязанными и чуждыми кандалами, что ты сделаешь тогда, в кого превратишься, кем окажешься на самом деле? Подлым предателем или приверженцем честности? Ниспровергателем устоев или строителем справедливого мира? Или неужели собой настоящим, одновременно противоречивым и цельным?
Итог:ироничный и захватывающий монолог умника-плута, раздираемого личностными противоречиями.
Конец XXII века. Земная Конфедерация начинает осваивать ближайшие звездные системы. Влиятельной силой становятся одаренные: люди, обладающие сильными телепатическими способностями. Они формируют организацию под названием Церковь Таможенного Союза, и священники ЦТС сопровождают каждую из разведывательных миссий Земли, когда ожидается контакт с разумным населением планеты. Есть лишь один нюанс: в случае если цивилизация будет оценена как недружественная, священники ЦТС не только вправе, но и обязаны активировать Дар.
У двух братьев – священника ЦТС Леонида Варгаса и офицера службы безопасности Андрея Варгаса – разные взгляды на все, особенно на применение Дара. Но когда миссия Леонида на планете Сердолик терпит крах и до Земли доходит лишь обрывочная и недостоверная информация, именно Андрей в компании ксенолингивиста Линды Свансен отправляется на Сердолик расследовать произошедшее. Он ищет брата. Она ищет своего клона. Но что они найдут на планете, где небо круглый год расцвечено полосами Авроры, где живы древние хранители-архонты и где восставший Атлант пытается свести счеты с Демиургом, а за плечом его стоит сама Смерть?
Сильной стороной прозы Юлии Зонис всегда были два козыря, первый классически-степенный и второй обоюдоостро-дерзкий, а именно: красивый и яркий слог, а также абсурдные и безумные сюжеты. И если за первый можно только хвалить, то от второго многие читатели во все времена шарахаются, предпочитая более предсказуемые жанровые вещи или хотя бы не настолько... сумасшедшие. Однако со времен последнего изданного на бумаге романа Юлии Зонис, соавторского с Екатериной Чернявской«Хозяина зеркал», прошло больше десяти лет. Достаточно, чтобы про автора напрочь позабыли за пределами узкой "цветной" тусовки, когда первый том «Атланта и Демиурга» незнакомцем ступил из старой испанской лодки на истоптанные пустоши "нового старого" книгоиздания.
Если в цикле «Время химеры» Зонис скрещивала биопанк с постапокалипсисом, в «Хозяине зеркал» Данте и Шварц играли в салочки между шпилями на крыше стеклянного дворца, то в «Атланте и Демиурге» она вернулась к мифологической арене, на которой дзен-боевик «Дети богов» уже однажды крутил кульбиты. В первой части-арке романа, в «Церкви таможенного союза», космические корабли и кибертехнологии, конквистадоры таможенной церкви и психики-телепаты, искины, клоны причудливым образом, как в эпопее-трилогии «Дикари Ойкумены» Олди, возносятся на вершину ацтекской пирамиды, чтобы принести в жертву вырванное с кровью и криком сердце, а потом обрушиться в бездонный колодец с инферно. Однако уже во второй части-арке, в «Печати мертвого архонта», привычная ткань осязаемой и будничной реальности задрожит от властного дуновения потустороннего сквозняка из проеденных червями щелей в шатких стенах из ветвей Мирового Древа.
Издательское деление на два тома сыграло злую шутку с «Атлантом и Демиургом». Если первая и вторая части-арки эпопеи имеют аккуратно оформленные финалы, то гигантскую третью распилили по живому. Кровоточащий обрубок масштабного пролога-экспозиции впихнули вместе с предыдущими частями в «Атлант и Демиург. Церковь Таможенного Союза», а, в прямом и переносном смысле, прорыв в новые измерения, полноценное развертывание и цветение сюжетных слоев оказалось оторвано и заброшено в «Атлант и Демиург. Богиня жизни и любви».
Семена эпопеи проклевываются на чужой земле чужой планеты, когда брат-священник, брат-СБшник, ксенолингвист-психик и ее клон окажутся фигурами в игре, которую ведут старые и дальние божества. Что делать, если знание одно, вера другое, а тупой обсидиановый нож туземца под ребро – вообще третье? Две ярко выписанные картины накладываются поверх друг друга. Сквозь бутоны психологических конфликтов, обвитые лозами детских обид и зрелых привязанностей, проступают призрачные контуры мифологической пентаграммы, которая должна взломать хрупкое мироздание. Повествование выписано предельно образно и эмоционально, а грань надрыва аккуратно полируется сарказмом. Но будучи в шаге от самопожертвования не стоит задаваться вопросом, что если рай остался там, на Земле?
Развитие истории продолжается уже на Земле вполне близкого будущего, только с виртами, нейролинками, политическими интригами и социальным взрывом. Ударная волна от инцидента на Сердолике разрушила карточный домик земного благополучия, подарив отличное игровое поле для иных сущностей. Что может быть общего между спорынью и популяционной генетикой? Черные смерть, огонь и свет, саранча пляшет на разоренных полях, поднимая трупы. Если у кого-то еще и сохранялись иллюзии о научности, то вторая сюжетная арка зримо обрисовывает космологию эпопеи — здесь балом правит сюрреализм, а в роли режиссера и диджея прописался до безумия коллективный миф. Поверни ключ в замке, сыграй верную ноту и надейся, что по ту сторону будет кому исправлять твои ошибки.
И наконец третья арка после утомительно затянувшейся на все окончание первого тома экспозиции разворачивается во втором томе эпопеи на всю ширь и высь. "Звезды — невод / рыбы — мы / Боги — призраки у тьмы", — крылышковал золотописец серебряного века. Уверен, он бы по достоинству оценил цинизм и дерзость космологии в романе, где боги и демоны обреченно мерцают из аспекта в аспект призрачными всполохами эмоций: ненависть и любовь, верность и предательство, разгул и неумеренность — все стерто за тысячелетия до истлевших нитей или заморожено зимой Фимбул. Лишь интриги скрашивают отчаяние бессмертных, пока с удивлением они не заметят способного подняться до божеств человека со спящим демоном в душе и запредельной гнилью за спиной. Но помните, что самыми благими намерениями вымощена дорога в Аид.
С одной стороны, Зонис максимально аляписто и нарочито гротескно сшивает мифологии, миксует уровни компьютерной игры и пасхалки к вселенной Warhammer с саркастичным бытописанием Нью-Вавилона устами борзописца Мардука и драмой гордиевых узлов в отношениях между божествами и демонами. С другой стороны, именно так, незаметно и пошагово, из отдельных мифологий выстраивается собственная метафизика. В которой самая заклятая стерва может быть способна на преданность, а опустившийся маньяк — на жертвенность, бессмертие же — неразменная монета у Харона. Оставаясь верной себе, Зонис закрутила абсолютно безумную и головоломную историю со множеством литературных игр, в которой метафоры и аллюзии часто важнее, чем слова и поступки, но при этом отражены самые элементарные человеческие — несмотря ни на что — чувства и страсти, противоречивые и непобедимые. И разумеется, в конце стоит не точка, но многоточие...
Итог:метафорическая и метафизическая фантастика о вечных схватках, скитаниях и любви.
Кира Адерка, дочь зажиточного торговца Лесной страны, довольна своей тихой, размеренной жизнью. Но однажды ее настигает проклятие — и с тех пор каждую ночь она проваливается в Подземье, царство змей и их пугающих чар. Лишившись сна и покоя, Кира слабеет и понимает, что ее дни сочтены.
Единственный, кто предлагает помощь, — загадочный чернокнижник Дьюла Мольнар. Его методы опасны, прошлое окутано мраком, но у Киры нет выбора. Чтобы разорвать связь с Подземьем, они отправляются в путешествие по мирам, где магия переплетается с ложью, а каждое обретение влечет за собой утрату.
Если классифицировать книги с точки зрения того, как выстроены и оформлены заключенные в них истории, то по большей части они предстанут перед читателями прямыми и ровными дорогами с частыми верстовыми столбами, жанрово-предсказуемые и легкоусвояемые в суматошном хороводе будней. Другие же взрываются переплетением тропинок и лазов, вскипают бурлящими от метафор и смыслов джунглями, не ведая жалости к слабостям и надеждам читателя. И если трилогию «Детей великого шторма»Наталии Осояну еще можно было с небольшими натяжками вогнать в стандартные жанровые рамки, то ее роман-триптих «Первая печать» уже недвусмысленно намекал, где именно водятся драконы... Драконы-змеи-балауры, персонажи: антагонисты и божества — «Змейских чар», сказочного и мифологического романа Осояну.
Если вообразить тетральную афишу для спектакля по книге, то на ней обязательно будет изображен дуэт ключевых персонажей. Кира Адерка, умная и уже вполне взрослая дочь торговца тканями, ставшая еженощной живой куклой, безвольной добычей для жестоких игр трех змеиных братьев из Подземья, которым неинтересны и смешны человеческие понятия, законы, мольбы. Но если на афише есть дева в беде, то должен быть и защитник. Граманциаш Дьюла Мольнар, странствующий по княжествам и царства бродяга и таинственный чернокнижник, обладатель черных рук и острых когтей, отчего-то напоминающих перья для письма... Однако афиша — это еще не история, даже не присказка, а лишь ее тень, разукрашенная и подвешенная для привлечения почтенной публики.
Если переступить границу сказочного мира, то дороги назад уже не будет, пока не пройдешь весь путь до конца. И будут тянуться пред тобой всё кривые дремучие опасные тропы. Сравнение «Змейских чар» со «Сказками сироты»Кэтрин Валенте напрашивается само собой. В обоих случаях сюжет стремительно разветвляется на нити и волокна, переплетается в причудливые узоры, превращая повествование во множество вложенных историй, в эпическое цельное полотно, Сказку сказок. Но судьбам Дьюлы и Киры тесно даже в этом лабиринте. Там, где Валенте выплетает следующий узор, Осояну раздвигает нити, за которыми, как за кулисами, виднеются гигантские то ли шестерни, то ли корни Мифа. Шепчутся эоны, шуршат страницы Книги, журчат воды Субботней реки, шелестят листья Мирового древа. И это не слом четвертой стены, а непрерывная двойственность-единство: субъекта и объекта, импульса воли и бессловесной буквы. И эта двойственность, конечно, роднит роман и с текстоцентричной «Vita nostra»супругов Дяченко, однако в отличие от нее, «Змейские чары» — не комплексный психиатрический инструментарий для операции над восприятием и мышлением читателя, холодный и равнодушный, но живая плоть и кровь. Щедро черпая вдохновение в малоизвестном широкой публике румынской мифологии и фольклоре — привет балаурам, дракулятам, змеоайкам и стригойкам, Осояну также старательно украшает и расширяет мир легендами и терминами окрестных стран.
Если каждая сказка похожа на маленькое солнце, каждая — овеществленное чудо, то кто сказал, что чудеса обязаны быть добрыми? Особенно, когда дети демиурга этой реальности творят зло во имя добра, а потом перевоплощаются в ткань и бумагу для библиотеки. Несмотря на иллюзию выбора — на самом деле его нет. Ты обречен биться рекой в теснинах строчек, задыхаться в бесконечных рядах безликих буковок, разве что тебе хватит духу безвременно разлиться чернилами по страницам бытия. Дьюла десятилетиями бродит по миру, неукоснительно следуя трем зарокам, например, всегда исполнять просьбы страждущих. Вот только контраст между желаниями и словами часто убийственен. И даже то, что способ исполнения остается на усмотрение Дьюлы, не спасает ситуацию. Его плоть и кровь — бумага и чернила. Можно ли стать героем в таких условиях? Что было, то записано. «Что вычеркнуто — того нет». Покажи, какое ты чудовище. И чего на самом деле жаждешь ты, граманциаш, не желающий отвечать, боишься или желаешь смерти?
Если ты, дорогой путник, не заплутаешь в орнаментах маргиналий, сотканных из кружев и обрывков сказок, не потеряешься во многочисленных отступлениях и петлях сюжета, то ближе к середине книги с удивлением заметишь, что узнаешь и понимаешь правила и законы этого сказочно-не-сказочного мира. История о пути в Подземье и схватке со змемиными братьям оказывается рамкой, спусковым крючком и вонзенной в сердце стрелой одновременно. Доверие в этой истории — все равно что третья, нелюбимая, неродная дочь- бедняжка, которая в конце концов выйдет победительницей из всех передряг. Или не выйдет, потому что ее обманут, схрумают и переварят. История о победе превращается в историю о побеге. Меняется всего одна буква, а смысл становится противоположным — и снова тем же самым, ведь непрестанный бег и есть вся наша жизнь. Бег навстречу ветру и тьме, навстречу смерти и жизни, навстречу тому, чего не может быть.
Итог:многоплановое полотно из южно-европейских сказок и мифов, пронизанное струнами эмоций и кровью чувств.
В Наволе, процветающем торговом городе-государстве, власть принадлежит нескольким олигархическим семьям. Самая успешная из них, ди Регулаи, раскинула свои щупальца по всему миру. Ее престиж, влиятельность и богатство грандиозны, но защищать их приходится, не считаясь ни с какими жертвами. Юному Давико ди Регулаи судьбой определено унаследовать «невидимую империю», и уже сейчас он подвергается беспощадным испытаниям на пригодность к этой миссии. Его экзаменаторы — не только родная семья и ее союзники, но и заклятые враги, явные и тайные, в которых нет недостатка. А самый суровый и беспристрастный судья — его собственная совесть.
После череды фантастических романов, рисующих мрачные картины неумолимого и сурового будущего, надломленного дефицитом и катаклизмами, Паоло Бачигалупи сделал длительный перерыв в крупной форме, а потом внезапно возвратился с масштабным квазиисторическим фэнтези, вполне достойным пера Гая Гэвриела Кея. С первых же страниц «Навола» открывает читателю красочный, вдумчиво выписанный мир, в котором без труда узнается северная Италия эпохи Возрождения. В центре истории ярко сияет подаривший роману имя, город-республика, полный богатств, интриг, страсти и ненависти.
«Навола» — многослойный и многоплановый роман, который можно очень долго исследовать и расщеплять на составляющие, вдохновенно восхвалять или едко хулить. Его можно трактовать, как драматичную историю взросления юного Давико, единственного сына и наследника, архиномо Девоначи ди Регулаи да Навола, владеющего Банком Регулаи со множеством постоянных филиалов в других городах и дальних странах. Можно любоваться стройной мифологической системой, сказаниями и легендами, которыми Бачигалупи щедро украсил книгу. Можно сфокусироваться на истории банковского дела и его трудностях, на сотрясавших город-государство социальных конфликтах и мучительно тянущихся трансформациях общества, наконец, на том, как роль личности определяет ход истории. Каждый ракурс демонстрирует нечто новое, дополняя объемную картину, подобную переливам света в драконьем глазе, лежащем на рабочем столе Девоначи.
Вдохновляясь Италией, Бачигалупи не столько копировал или подражал, сколько активно заимствовал и переосмысливал полюбившиеся ему детали, веяния, идеи, из которых он строил собственный город, свою Наволу. Даже псевдоитальянский — наволанский — диалект специально создан автором. Здесь влиятельные аристократы сходятся в танце изящных вежливостей, держа за пазухой яд, а за спиной кинжал; банкиры ведут сложные и запутанные расчеты, красавицы плетут тонкие паутинки хитростей и притворства, студенты шалят и буянят, а гениальные художники и скульпторы творят чудесные полотна, статуи, повинуясь капризным музам или щедрым заказам богачей. Прекрасное рождается из тленного сора и презренной монеты, доброта же низвергается в предопределенный ею же ад.
Будучи рожден, чтобы твердой рукой править семейным делом, Давико часто ведет себя слишком наивно или капризно. Ему намного ближе возня с животными или лечебное искусство, ботаника и анатомия. Если его отец — непревзойденный манипулятор и знаток человеческих душ и характеров, в совершенстве владеющий каждый черточкой на своем лице, то лицо Давико — широко распахнутая книга, в которой даже посредственный интриган прочтет его чувства и планы. Однако на фоне его неподдельной искренности и мягкости остальные персонажи выглядят ярче и острее. Неуловимый и смертоносный убийца-шпион Каззетта, скрупулезный и дотошный бухгалтер Мерио, расчетливый и гениальный архиномо Девоначи, его верная наложница-управляющая Ашья, а также вспыльчивый калларини Корсо, роковая и жестокая Фурия, хитроумный граф Делламон и многие другие, чьи нити судеб Бачигалупи вплел в свое полотно.
Но при всем при этом Навола — не только красивая или умная, но еще и бесконечно жестокая история, в которой насилие часто становится не средством, но целью. Здесь во время войн чести топят улицы кровью и сжигают башни вместе с владельцами. А изощренные пытки и казни служат и массовым развлечением, и средством утоления собственной жажды мести. Лишь немногие влиятельные люди могут себе позволить роскошь балансировать на тонкой грани прагматизма и честности, пока в их руках сосредоточена настоящая сила. Сила золота и обещаний, сила семейных связей и ума, сила знания. Но обманчиво мертвое око дракона равнодушно наблюдает и ждет, когда его вновь напоят свежей кровью, когда дракон вновь увидит крушение и смерти.
Итог: яркая история наследника банкиров ди Регулаи, в которой преломляется изящество, красота и жестокость самой республики Навола.
В 1678 году Джошуа Вагстафф открыл эфир, и началась Индустриальная революция, подпитываемая магией. Эфир, чьи тайны ревниво хранят Гильдии, становится клеем, который скрепляет новое общество. С тех пор прошло много лет, и в воздухе зреют перемены. На улицах говорят о новом начале, о том, что пришла пора свергнуть власть Гильдий, и вскоре существующему миропорядку может прийти конец… Роберт Борроуз вырос в маленьком йоркширском городке Брейсбридж и, как его отец, должен был работать на эфирной фабрике, но он становится свидетелем темной стороны магической технологии, когда его мать превращается в нечто чудовищное и жалкое. Сбежав в Лондон, Роберт начинает свое путешествие по огромному городу, судьба сталкивает его с мелкими преступниками и революционерами, забрасывает в модные салоны и аристократические дома. Так ему открываются тайны, которые угрожают самой ткани этого общества, тайны, связанные с сутью эфира, способные разрушить все или же создать нечто совершенно новое, что изменит мир навсегда.
«Светлые века»Иэна Маклауда одновременно слишком малы для книги и слишком велики для романа. Это исповедь, рассказанная гильдейцем преклонных лет в гнезде подменыша, приютившегося на заброшенном остове недостроенного моста. Это автобиография избранного судьбой человека, приложившего руку к началу и облику новой эпохи. Это тщетная попытка неприкаянного бродяги вновь и вновь уловить, где и когда он разминулся с мечтой. Это горько-сладкие боль и наслаждение от прикосновений к незаживающему душевному шраму-метке, оставшемуся после встречи с чудом.
Формально перед нами альтернативная Великобритания, которой открытие магических свойств эфира позволило вырваться вперед на мировой арене. Но то же время оно и затормозило развитие страны легким и дешевым доступом к грубой силе заклинаний вместо долгого и кропотливого научного поиска ответов и методов в иных областях знаний: от математики и инженерии до химии и строительства. Внутреннее давление огромных паровых машин в локомотивах, на фабриках и рудниках, сдерживается эфиром. Телеграфная сеть транслирует сообщения через разумы телеграфистов с помощью эфира. Невероятно хрупкие и ажурные здания обретают прочность и непоколебимость силой заклинаний, напитанных эфиром. Болекамни утоляют боль, а числобусы хранят неимоверное количество данных. Эфир — это магия, но в большей степени еще и власть. Власть гильдий, в чьих руках находятся все денежные потоки. Власть тех, кто возглавляет их, упивается роскошью и олицетворяет собой земное всемогущество.
Роберту Борроузу, рассказчику этой истории, полагалось после учебы стать очередным мелким винтиком в гигантском гильдейском механизме, впахивать в поте лица на фабриках Брейсбриджа, в непрерывном ритме колоссальных эфирных двигателей, который пронизывает каждое здание в округе. В детстве он волочил за собой обрывки грез и, затаив дыхание, слушал волшебные мамины сказки для летних вечеров. Но когда пришла зима и принесла беды, Роберт к добру или худу выскочил из наезженной тысячами горожан колеи и устремился к дивосветному сиянию эфира над кварталами Лондона. Здесь он будет прожигать свою жизнь искрой революционного движения, рьяно пытаясь перевернуть грандиозную социальную пирамиду, глухую к жалобам и плачам мизеров.
Революция и Новый век, грезы о справедливости и жажда перемен. Внешнее отражается во внутреннем. Однажды в детстве повстречав загадочную девчонку Аннализу, Роберт переплетет всю свою оставшуюся жизнь с ее судьбой, то покорно отпуская волшебную птицу, то упрямо вцепляясь в ее крылья. Грязные улочки и холодные склады сменяются роскошью гильдейских дворцов и обратно. Детские сказки преломляются во взрослую реальность. Фейри, подменыши, ведьмы... на самом деле — лишь изуродованные эфиром бедолаги, лишенные воли, утратившие человеческий облик. Но в любом правиле находится исключение, имеющее особую роль. И тогда взрослый мир рассыплется, а потаенные мечты и желания вырвутся в туманное будущее.
Большому серьезному роману тесно в рамках альтернативно-исторического фэнтези. «Король утра, королева дня» прибывают из «Вирикониума» на «Вокзал потерянных снов». Символы и архетипы с треском прорывают острыми углами старую мантию жанра. Пятый элемент всегда ходит по кругу. Принцесса превращается в музу, а хозяйка в ведьму. Слова — всего лишь или нечто большее, чем заклинания. Новый мир построят люди, вернувшиеся с сияющих холмов. К финалу романа заблаговременно и аккуратно разложенные по футлярам скрипки и пистолеты вознесутся ввысь, чтобы завершить сонату оглушительным салютом.
Итог:магическая смесь викторианского реализма, эфирного стимпанка и неразделенной любви.
облако тэгов
