Роман «Сон героев» (разумеется, в нём речь идёт не о мечте, а о сне, вернее, о мечте, реализовавшейся во сне, из которого не оказалось выхода), в сущности, посвящён тому малоосознаваемому обстоятельству, что память лжёт. То, что мы помним, это вовсе не то, что с нами случилось. Это то, что, как нам кажется, с нами случилось.

У каждого из нас есть заветные воспоминания юности, воспоминания о минутах, когда мы были счастливы и полны надежд. И Адольфо Биой Казарес в этом романе проверяет память на прочность — перемещает взрослого мужчину в самую счастливую ночь его жизни. Но теперь этот герой обладает сознанием не восторженного юнца, а полноценного опытного человека.

В результате измения оптики восприятия на месте счастливого воспоминания разверзается черная дыра. Оказывается, и любовь и дружба и мудрость наставника и всеобщее веселье существовавали лишь в воображении наивного юноши. Герой проходит маршрутом, на котором когда-то жизнь и случай осыпали его счастливыми находками и удивительными приключениями — но, оказывается, всё было не так.

Прекрасная, горькая, отрезвляющая книга.

Даже не верится, что произведение было опубликовано в 1940 году, так как автор сумел предсказать виртуальную реальность и все трагические последствия, которые она принесет реальному человеку, ибо мир иллюзий всегда будет лучше мира реальности со всеми его проблемами, болью, жестокостью... Подкупает, что автор сумел текстом передать ощущения и эмоции главного героя, которые по-настоящему воздействуют на читателя, так что приходится прерывать чтение, чтобы вырваться из плена галлюцинаций. Книга неординарная, сложная, но это не сюрреализм, это настоящая психологическая фантастика, фантастика, предсказывающая будущее.

«Изобретение Мореля» можно трактовать и интерпретировать в десятке различных направлений — каждый раз перед нами окажется другая книга: философский памфлет, в духе «Острова доктора Моро», научно-фантастический триллер, политическая парабола, размышление о сути искусства и так далее.

Для меня, в первую очередь, это поэтичная, нежная и горькая книга о

В мировой фантастической литературе исторически сложилось так, что большинство научно-фантастических произведений, составляющий костяк жанра, было написано и пишется в странах Западной Европы и Северной Америке. Это не значит, что научную фантастику не писали и не пишут в других регионах нашей планеты, просто ее удельный вес гораздо меньше, а уж произведений, широко известных за пределами страны фантаста не европейца чуть ли не единицы. Речь идет именно о научной фантастике, как «твердой», так и гуманитарной, и столь значительный перекос в сторону Западного мира вполне объясним, ведь именно на Запад пришлась научно-техническая революция, именно там она зародилась и преобразила нашу цивилизацию.

Однако не смотря на такой расклад, сокровищница жанра может похвастаться несколькими самородками, написанными в других странах мира. Одним из них является удивительный по замыслу и блестящий по исполнению роман латиноамериканского писателя Адольфо Биой Касареса «Изобретение Мореля», опубликованный в 1940 году и посвященный не кому иному как самому Борхесу, патриарху магического реализма, великому слепцу, Читателю и мастеру слова.

Касарес никогда не был так популярен как великая тройка латиноамериканских магов: Борхес, Маркес и Кортасар. Тем не менее, он всегда принадлежал к благородной школе магического реализма, на протяжении всей карьеры стараясь сплавить в гармоничное целое реализм и вымысел. Касарес – мастер, признанный мастер слова. Из-под его пера вышло несколько прекрасных и богатых вещей, но самым его сильным высказыванием все же является «Изобретение Мореля».

Сюжет романа незамысловат. Герой, неудачливый писатель, подвергается политическим репрессиям на родине и вынужден спасаться бегством на корабле, плывущем куда-то в Океанию. Там он высаживается на заброшенный остров, чтобы переждать бурю и вернуться домой. Однако остров хранит свои тайны. Одинокий, покинутый, герой словно новый Робинзон бродит по дому, музею и окрестностям, некогда служившим здешним жителям усадьбой. Однажды на остров высаживаются туристы, герой таится от них, но благодаря цепочке случайностей, понимает, что они его в упор не замечают. Одно из двух: либо они призраки, либо призраком стал он сам. Странности на этом не кончаются: в небе появляется две луны, слышатся непонятные звуки, силуэты вещей расплываются в пространстве, предметы обретают странные свойства, не характерные для реальности. В чем же причина? Ответ – в загадочном изобретении инженера Мореля, призрак которого бродит за прекрасной Фаустиной среди обломков усадьбы вместе с другими людьми-проекциями…

Таким образом, центральной темой короткого, но очень насыщенного романа Касареса становится иллюзорность реальности, границы которой размываются по мере раскрытия сути изобретения гениального инженера. В первой половине 20 века, когда о виртуальной реальности никто ничего и слыхом не слыхивал, Касарес умудрился деконструировать привычный нам мир и создать его инверсию, настолько убедительную, что перемена оказалась почти не заметна. Использовав в качестве метафоры изобретение, Касарес едва ли не первым среди авторов современности задался вопросом о реальности окружающего нас мира, и – что самое важное – о реальности человека в этом мире. Если крепко задуматься, где на самом деле гарантии, что все мы реальны и не существуем в чьей-то программе, или проекции, сне или каком-то ином, построенном на иных принципах, но категорически искусственном мире?

Существуете ли вы, господин Читатель, пробегающий глазами эти строки?

Уверены ли вы на сто процентов в реальности окружающего вас мира?

И самое главное: комфортно ли вам здесь?

Именно такие вопросы и такое сомнение зарождается по прочтении романа «Изобретение Мореля». Нет, не Филип Дик первым уничтожил реальность, это сделал задолго до него на пороге Второй мировой войны аргентинский гений Касарес. Но автор не был бы магом и мастером, если бы не вплел в столь удивительный нарратив судьбу человека. Не забываем: в основе любой, даже самой головокружительной, но хорошей истории лежит судьба человека, и наш герой, влюбленный в недостижимую Фаустину, обитающую по ту сторону реальности, должен сделать этот судьбоносный выбор.

Когда все элементы мозаики становятся на место, зритель может увидеть целую картину. Но картина, если она многослойна, может открыть зрителю иные плоскости, достаточно поменять ракурс, фокусировку, приблизиться или отойти. Иногда вещи не те, какими кажутся. Этот удивительный парадокс всегда будет иметь место. Заслуга Касареса и его феноменального романа как раз и заключается в том, что здесь размываются границы между реальностью и иллюзией, между настоящей жизнью и ее бледной имитацией. Парадокс в том, что на самом-то деле придавать явлениям реальность может сам человек, если поверит в существование и примет это существование как данность. Вероятно, в финале романа, описывая действия героя, Касарес хотел сказать именно это.

Впрочем, каждый читатель, имеющий свободу воли и мнения, поймет сказанное по-своему.

Мы же не проекции и не программы, верно?

Пишу по свежим ощущениям от книги. Потому что эту книгу я совершенно точно буду читать ещё. Неожиданные повороты сюжета, интересные мысли, яркие персонажи притягивают внимание сразу же. И личность главного героя весьма занятна, хотя честно сказать я ему не сильно симпатизирую. И этим он прекрасен. Я не согласен с ним, я бы сделал по-другому и вёл бы себя иначе. Сюжет интересен, необычен и держит внимание до самого конца. Сама концовка логична и понятна. Я не думаю, что этот персонаж мог бы поступить иначе. Его характер именно таков.

Сама Фаустина, которую вожделеют и Морель, и главный герой, кажется мне этакой красивой статуей. Каждый из них видит в ней свою собственную Фаустину. Это особенно интересно, учитывая, что никому она не отвечает взаимностью. Я думаю, на влюблённость главного героя в этот выдуманный образ влияет и одиночество, которое практически свело с ума его. Мне кажется, главная идея произведения заключается в вопросе, который оно задаёт — на что ты готов, ради любви? Главный герой окончательно сойдя с ума, признаёт иллюзию реальной и решает присоединиться к ней.

Вообще произведение задаёт множество вопросов и зачастую ответ каждый должен найти сам для себя. Имел ли право Морель так поступить со своими друзьями и в особенности с той, которую любит? Что произошло с ними в конце концов? И можно ли называть жизнью их существование? В особенности мне трудно дать ответ самому себе на последний вопрос. Я не знаю. Хотя на первый взгляд ответ очевиден.

Знаете, книга вообще-то не толстая, даже ста листов нет. И при этом насыщена мыслями, диалогами, характерами и имеет нетривиальный сюжет. Для меня остаётся совершеннейшей загадкой то, почему она неизвестна широкому читателю. Что ж, я сумел урвать на озоне экземпляр почти десятилетней давности и на том спасибо.

Сборник совершенно великолепный. Разнообразный и единый.

Постмодернистская ирония над самими принципами постмодернизма.

Можно читать залпом, но лучше останавливаться для раздумий и сравнений.

Неужели Хорхе из «Имени розы» — действительно Борхес?

Читаешь, и смех все время где-то рядом, но никогда не прорывается.

Тексты сборника смело можно отнести к такому жанру, как интеллектуальный фельетон — то есть единый сплав иронии, сатиры, интеллекта и стиля.

Быть может, последует возражение, мол, нет такого жанра? — но в праве на жизнь ему никто не вправе отказать и, не памятуя Хармса всуе, позаимствуем у него, у Хармса, замечательное словосочетание-действие, исследовательскую практику — «растрепать компанию»: надо «растрепать» слово фельетон.

Фельетон, по-французски — листок, листочек. Листовка! — отягощенная, помимо иронии, сатиры или юмора, ещё и злободневным зарядом: доступно обличить и погрести под грудами язвительного смеха, то есть можно переиначить известный афоризм: «от великого, до отстоя — один смех!» Лубок и «окна РОСТа», что суть одно — комикс-фельетон.

Но «треплем» дальше — заклассифицируем фельетон, попытаемся загнать «наших баранов» в матрицу-загон: 1. фельетон бытовой — на уровне фабрично-заводской стенной газеты; 2. фельетон социофренический (нижайший поклон за слово Евгению Клюеву) — уровень журнала «Крокодил»; 3. фельетон-прокламация — это, скажем так, «речи Че Гевары и Кº"; 4. интеллектуальный фельетон — уровень «Хроник Бустоса Домека»; 5. абсурдистский фельетон — высший уровень, уровень архетипа, «типа Хармса» (каламбур, когда тема о фельетоне, вполне уместен — стилистический изыск:)).

И, на десерт, процитируем Андрея Платонова: «Фельетон — это, в сущности, маленький манифест только что рожденного не по своей воли бандита, а по воле своих свах и бабушек: «исторической необходимости», «естественного хода вещей», «действительности» и прочих старых блудниц и гоморрщиц».

От романов Биоя Касареса не знаешь, чего и ждать. Каждый из них чем-то удивляет, у каждого найдется своя отличительная черта. Поэтому сказать, что «Сон о героях» занимает в творчестве писателя особое место – это все равно, что не сказать ничего. Легче объяснить своеобразие романа, сопоставляя его с двумя другими произведениями — «Планом побега» и «Спящими на солнце».

Порядок, в котором я их перечислил, не случаен. Между «Планом побега» и «Сном о героях» пролегла огромная дистанция. С каждым звеном цепочки все возрастает влияние национальных мотивов. Не зная обратного, никогда не скажешь, что «План побега» написан аргентинцем, настолько этот роман близок традициям старой британской фантастики. «Спящие на солнце» — это звено промежуточное. Здесь достоверность антуража важна, но вовсе не то, в какие национальные цвета этот антураж раскрашен. А вот «Сон о героях» не мог быть написан ни американцем, ни европейцем – нужно было чувствовать и знать Аргентину, чтобы передать тот дух, те образы и характеры. Жаль только, что в полной мере понять и по достоинству оценить все, что в романе заложено, сможет далеко не каждый. Впрочем, почему жаль? Наоборот, это прекрасный повод для того, чтобы приобщиться к иной культуре.

Из упомянутой тройки романов дальше всех от фантастики отошел именно «Сон о героях». Первая треть двадцатого века, Буэнос-Айрес, полузабытые мелочи в деталях… Герою, Эмилио Гауне, всего 21 год. Неожиданная удача в деньгах и необычно прошедший карнавал ломают его привычную, устоявшуюся жизнь. Казалось бы, что в этом странного? С кем только не сыграл свою шутку случай… Так почему же ощущение сна никак не отпускает, почему на дне нового этапа жизни Эмилио Гауны все таится карнавал, события которого герой помнит смутно? День проходит за днем, но все как будто в дымке, в тумане, и все шаги героев – словно впотьмах, наощупь. Иррациональность происходящего не проходит.

Кажется, что стоит всего лишь сделать шаг назад. И если память подводит, если нельзя вспомнить все до мелочей и в то же время нельзя забыть и обрести покой, то почему бы все не повторить?... Тогда круг замкнется, и развеется дымка, и будет обычная реальность, уже не магический реализм, и не фантастика, а просто жизнь, которой достоин каждый… Круг замкнется. Но не так, как того мог ожидать герой.

Законченным станет роман. Но подобно герою на карнавале, я не смогу рассказать, что испытал на самом деле, читая этот роман. Что-то важное. Что? Все уже скрыл туман. Надо перечитывать…

Роман отличный. Надвигается беда на парня, главного героя, как-то предчувствуешь это, а вокруг него все зубоскалят и веселятся. Но Касарес умеет создать атмосферу непереносимого психического напряжения, таящегося на изнаночной стороне жизни. В романе сто раз упомянутые закадычные друзья главного героя, навязшие в зубах «ребята» — так и не поймешь, кто это. До самого конца...

Молодому пацану выпало счастье выиграть большую сумму денег и он прогулял их со своими этими «ребятами». Но он помнит, что произошло нечто в тот вечер. Что то такое, что бесконечно важно, только никак не вспомнишь. И вот, через год – он решает все повторить. И только в конце понимает, что вся жизнь, окружающая его, и люди, с которыми он такой друг, это – совсем не то, что он думал. Оборотная сторона жизни – сон – неожидан реализуется.

Писать отзыв о Борхесе, это действительно фантастика. Что можно сказать о том кто знал все? Я догадываюсь кто такое чудовище. Очередное латино-американское чудовище. Рассказ плотно насыщен словами и жизнью. Фактура слога до невозможности плотная. Кто то спрашивал как можно писать стихи после фашизма. Но как можно писать слова после Борхеса? Рассказ написан в соавторстве с Касаресом, что не отменяет впрочем всего вышесказанного.

книга — галлюцинация, заставляющаяся усомниться в реальности реального

И снова — изысканное издевательство авторов над читателями. К сожалению, их рассказы являются настолько четкими и отточенными, что рассказать, чем хорош рассказ, при этом не скатившись в спойлер, практически невозможно. В этом их сходство с Федерико Лумисом, который сумел перещеголять всех своих коллег в афористичности и емкости своих произведений. Рассказ представляет собой превосходную иллюстрацию знаменитому выражению «краткость — сестра таланта», а может быть, и оспаривает его — решать вам.

Добрый рассказ, лишенный мрачности, присущей многим, не менее прекрасным, произведениям Биой Касареса. Наивный деревенский юноша хочет изведать все прелести городской жизни.

А это точно известно, что автор описал тут перенос героев в параллельный мир? Мне показалось, автор, когда вкладывает в уста героя, еще не испытавшего приключений, слова, что «есть разные миры, разные Аргентины, разные времена», дает ложную разгадку, намекая на другие свои рассказы, где герои действительно попадают в другие миры и другие времена. Эта новелла написана в 1967 году, через 12 лет после свержения режима Перона, а после этого чего только не творилось в Аргентине. В дальнейшем был и жуткий период «грязной войны» (Википедия: «массовые похищения, пытки, бессудные казни»). Но и до «грязной войны» вряд ли политическая борьба в Аргентине шла так уж гладко. И как раз за год до появления этого рассказа в Аргентине произошел переворот, установивший военную диктатуру.

История как наука, как объективный плод деятельности разума уходит в прошлое. Теперь История есть акт субъективной веры — так уклончиво характеризуют это новое веяние авторы. На словах красиво, на деле же учёные мужи занимаются фальсификацией прошлого, оценивая правдоподобность того или иного события с точки зрения своей веры в событие. Это здорово перекликается с днём сегодняшним.

Жизнь и есть текст. По крайней мере они сильно пересекаются. По крайней мере для тех, кто тесно связан с текстом.

Я поставил этой антологии высший бал. Хотя большая часть рассказов не дотягивает до этой оценки. Но читать этот сборник просто интересно. Борхес собрал то что он посчитал нужным и интересным для себя в этот момент. Я если честно не понял принцип по которому был собран этот сборник. И даже предисловие не внесло для меня ясности. Перечитывать? Нет, не буду. Но я узнал много новых имен писателей на которых стоит обратить внимание. Может в этом смысл этой антологии? Не знаю. Как понять замысел гения? Хотя он делал всё для нас — обычных читателей. Я знаю одно, этот сборник надо читать, как и другие антологии Борхеса. Спасибо Мастер!

Еще одна грань идеи нераздельности мира и текста

Аргентина взрастила немало талантливых писателей. Большинству хорошо известны только два из них – Борхес и Кортасар. Имя Биоя Касареса оказалось в тени. Почему так произошло – не знаю. На мой взгляд – совершенно незаслуженно. Несмотря на то, что все трое написали немало в фантастическом жанре, Касареса по праву следует считать основоположником этого направления в той части света, что зовется Южной Америкой. И в мировую литературу он ворвался стремительно именно этим романом.

Произведение прелюбопытнейшее. Начать с того, что НФ идея, лежащая в основе сюжета, для 1940 года – просто революционна и предвосхитила то, что «происходит» сейчас (или вот-вот произойдет). Подробнее пояснять этот момент не хочется, дабы не раскрывать и малой толики истории.

Помимо превосходного языка и занимательнейшего сюжета (с «приветами» По, Гете и Уэллсу) есть и огромный философский контекст, который очень «ловко» внедряется в читательское подсознание. Эта «ловкость» лично для меня служит истинным мерилом писательского таланта.

А в качестве пафосной ремарки – цитата из Борхеса: «Я подробно обсуждал с автором сюжет романа; я перечитал произведение и не думаю, что не прав или преувеличиваю, утверждая: оно — совершенно». Согласен целиком и полностью.

P.S. Настоятельно рекомендую тем, кто соберется читать этот роман (и не только его, это относится к любому произведению, написанному в рамках т.н. маг. реализма) не начинать с предисловия. Слишком много тонких «моментов», которые окажутся смазанными (если не разрушенными), и погружение в эстетику латиноамериканского космоса окажется не полным.

Интересный, психологически сильный роман. При прочтении ощущаешь и нарастающую с каждым поворотным сюжетным событием тревогу, и внутреннюю напряженность, постоянно ожидаешь какого-то подвоха и в то же время — живешь какой-то неосознанной надеждой на избавление от наваждения. Рассказ Лусио Борденаве, или попросту Лучо, о своей жизни неспокоен — и напряжение Лучо передается читателю. Вначале это описания обыденной семейной жизни, которые, впрочем, больше напоминаю постоянное балансирование на краю пропасти или ночлег в жерле спящего вулкана. Но с появлением в тексте упоминаний о профессоре Штандтле, заядлом собачнике, все меняется, тревога завладевает всем. Лучо — обычный человек, со своими слабостями и своими достоинствами — он более склонен плыть по течению, чем против него. Он неплохо живет даже в той неуравновешенной атмосфере, что сложилась в его доме после того, как он женился на Диане. Неплохо — пока жизнь остается обыденной. Кто-нибудь мог бы написать роман об обыденной жизни, или сделать роман о жизни романом, полным аллегорий и аллюзий, но Касаресу нужно явное вмешательство в жизнь странного и тревожного, вмешательство на первом плане, а не в играх смыслов. Поэтому читателю, знакомому хотя бы с одним крупным произведением Касареса, уже относительно понятно, куда клонит свой сюжет автор. Одно сюжетное событие сменяет другое, Лучо попадает в поток, и он не может — в силу своего характера — выплыть из водоворота самим собой, целым и невредимым. Начиная с момента госпитализации Дианы, все в его жизни идет наперекосяк. Напряжение повествования все более усиливается, за реализацию моментов с собаками, за их силу — стоит сказать автору отдельное спасибо. Рост напряжения нелинейный, будет и спад, промежуточный финал — вполне оправдывающий опасения читателя, и финал настоящий.

Интересно, что, как и в «Плане Побега», здесь прослеживаются отчетливые параллели с фантастикой Уэллса. Окружающий мир уж не тот, латиноамериканский колорит здесь важен, он создает обстановку, расставляет акценты. Нет, параллели здесь на другом уровне — более частном, но все же важном — на уровне сюжетных ходов. Психопатологический институт, о деятельности которого ничего толком не известно, возбуждает подозрения хотя бы у читателя. Врачи, его сотрудники — иронизируют над сложившимся врачебным образом — но в своей иронии подходят чрезвычайно близко к истине. Гуманизм их обретает извращенные черты.

Несмотря на некоторую предсказуемость развития сюжета в общем, роман оставляет сильное впечатление. Не только атмосфера в нем ценна, не только стиль, но и вложенные в него мысли.

Роман Адольфо Биой Касареса «Спящие на солнце»/«Сон на солнце» читала году в 2002, потому в этот раз решила послушать. И даже соскучилась по голосу Юрия Заборовского – безусловно, мега-профессиональному, но временами (как бы точнее выразиться) … слишком избыточному – если посредством его фирменных интонаций не попадаешь в такт собственному восприятию книги. А с Касаресом все сложилось. И Лусио Борденаве, совершенно аутентичный, вновь рассказал мне свою нервную, запутанную и странно притягательную историю.

Я вошла в эту реку дважды. Впечатления от чтения – глубже, но и в восприятии на слух – свои плюсы, если читает мастер и с душой, а ты незаметно, исподволь, эпизод за эпизодом, проникаешься неотвязной зыбкой тревогой, столь естественной в любых «партитурах» Касареса.

Всё в этой истории – по его правилам: ирреальность происходящего, таясь до времени под маской обыденности, с развитием сюжета набирает очков по местной шкале Рихтера; абсурдные ситуации, не слишком разряжая атмосферу растущего напряжения, совсем по-Кафкиански «правят бал»; а тревожное предчувствие дикой развязки («уютное», как неустранимый сквозняк) шаг за шагом сопровождает нас с бедным слабовольным Лучо на тропе его упрямого и неумелого бунта.

Как же силен подобным проникновением в под/сознание «недобрый демиург» Касарес! Вспомним, «его создания болеют чудесами, как скарлатиной; их медленно, но верно поглощает топкая трясина чудесного, выкарабкаться из которой, как правило, невозможно». Попутно достается и читателю (слушателю). В той мере, в какой он способен вместить. Ему же достается мысленной эстафетой и Большой Нравственный Вопрос с долгим послевкусием: куда могут завести подобные игры в богов-создателей, если на «игровом поле» уже не литературные персонажи, а реальные люди? (Хотя вопрос «реальности» бытия некоторых хомо-сапиенс вообще-то очень спорный).

===

===

Читать, слушать — непременно.

Онорио Бустос Домек – талантливый аргентинский прозаик, критик и журналист. Несомненной вершиной его творчества является вышедший в 1967 году сборник критических статей, незатейливое заглавие которого заставляет предположить, что имя Домека на тот момент уже стало своего рода гарантией качества. Замечу, что более чем за 20 лет до этого Домек отметился на писательском поприще сборником детективных рассказов «Шесть задач для дона Исидро Пароди». Изысканное сочетание иронии, стилистического мастерства и отчетливо осязаемого пародийного духа принесло литератору первую победу. Написанная несколько позже якобы детективная повесть «Модель убийства» развила успех, окончательно похоронив сюжет под горой избитых клише, стилистических штампов и обрывков высокопарных фраз. И вот неустанный пародист наконец нашел в себе силы обратиться к благодатной почве критики.

Стилистического мастерства новоявленному критику не занимать, но от его творчества не стоит ожидать истинной серьезности статей одного из «отцов» Домека, Хорхе Луиса Борхеса. Подчеркнутая серьезность Домека сродни серьезности человека, рассказывающего уморительный анекдот.

Тематика статей разнообразна, однако все они так или иначе связаны с искусством. В сборнике можно найти статьи о поэтах и художниках, романистах и скульпторах, наконец, просто экстравагантных личностях, не подходящих ни под одну из категорий. Борхес в «Автобиографических заметках» писал, что и сам автор «Хроник», и его персонажи – глупцы, стоящие друг друга. Отчасти это действительно так, хотя я бы обязательно уточнил: это не обычные глупцы, скорее чудаки с необычным взглядом на мир.

Почему же эти статьи так интересны? Дело в том, что Домеку удалось подчинить безукоризненный в своем роде стиль исследованию грамотно выбранных проблем современного искусства. Чаще всего критик исследует какой-то оригинальный факт или творческую тенденцию. Несмотря на то, что обычно этот факт парадоксален, разбирается он со всей возможной серьезностью подхода. Вокруг стержня, оригинальной творческой идеи наматывается огромный клубок сравнительного анализа принятых воззрений, мнений простых обывателей, а также критических исследований. При этом в конструкции идей чувствуется отчетливое влияние Борхеса. В рассказах последнего частой была идея единства противоположностей, проявляется она и здесь, правда, не всегда столь же отчетливо. Также Домек практикует умелое доведение до абсурда потенциально интересных и, более того, реально существующих творческих тенденций. Следить за развитием идей и раскрытием взглядов на творческий процесс в крайних, необычных его формах необыкновенно интересно.

Замечу, что не все вошедшие в сборник произведения равнозначны. Какие-то объекты исследования слишком просты, какими-то идеями сегодня уже никого не удивить. И тем не менее, идеи большей части написанных Домеком статей по-прежнему в не реализованы в реальном мире А значит, они по-прежнему удивляют, заставляя нас не только усмехаться фантазии критика, но и задумываться над реальными проблемами. Не забывая при этом получать удовольствие хотя бы от того, насколько виртуозно написаны сами эти статьи. «Хроники Бустоса Домека» — чтение не на один раз.

Благодаря этому роману я открыл для себя творчество Адольфо Биоя Касареса. Его рассказы оставляли у меня впечатление благоприятное, но не восторженное, а вот романы, как смог убедиться я и в дальнейшем, чрезвычайно хороши. Поразительно, насколько точной оказалась словесная формула Юбера Жюэна («Касарес тревожит»). Касарес действительно тревожит, причем тревога здесь — это не цель, и не средство, а нечто неосознанно, подспудно присутствующее в каждом его романе. План побега — не исключение. Здесь чувствуется дух Герберта Уэллса, да и вообще старой, классической британской фантастики — даже не верится, что роман написан латиноамериканцем в середине двадцатого века. Образ главного героя, молодого офицера Энрике Неверса удивительно достоверен, в ходе произведения его характер раскрывается перед читателем в подробностях, и реакция героя на события соответствует характеру. Образ живого человека. Вообще, внимание к психологии героев, психологическая достоверность — это сильная сторона всех прочитанных мной романов Касареса. Обычный человек волею судеб оказывается среди странных и тревожащих душу событий — как он себя поведет, как отреагирует? «План побега» и об этом тоже. А еще заслуживает внимания то, как автор обращается с темой замкнутости и ограниченности мира. Действие происходит на островах — здесь перед нами и чисто физическое сужение, и психологическое — Неверс вынужден изо дня в день общаться с одними и теми же людьми, наблюдать за островом Дьявола, будучи не в силах выяснить, что же творится на нем — и пытаться понять губернатора, проникнуть в его тайну. Финал же романа доводит возможности психологического сужения до логического завершения — опыты губернатора странны и тревожны, высшая цель все равно ясна лишь смутно, даже когда развязка совсем близко...

В романе ценна не столько фантастическая составляющая в финале, сколько смешение, взаимопроникновение реалистично-психологического и фантастического...грани между реальностью и вымыслом размываются, и результат целостен. И так будет и впредь...

«Фантасмагорические заметки о культуре, обществе и искусстве,

или о сбывшихся прогнозах и бесплотных идеалах»

Под вереницей веселых рассказов «Хроник Бустоса Домека» скрывается серьезный цикл из критических статей. Постмодернистский мозаичный памфлет и забавная псевдо-публицистическая проза не суть, а форма коллективного творчества Борхеса и Касареса. От «Предисловия» до «Бессмертных» (ра)скрывается философская публицистика. Только писательский дуэт, как и их французские коллеги, Делез и Гваттари, философствует по заветам Ницше не нудным пером, а сурово-саркастическим молотом. И это не столько и не только, даже вовсе не забавы над вульгарно интерпретированным и понятым постмодерном с постмодернизмом. Это и не воспевание возможностей и арсенала множественностей и ризом, фрагментации и смерти Единого. Скорее Борхес, знаток и романтически преданный классике в философии, литературе и искусстве вообще, творчество которого есть проживание этого человеческого культурного богатства, вместе со своим напарником рассуждают о другом. Как продолжить классику, как не сохранить ее в виде музейно-школьной мумии, а воспроизводить ее, давать классическому продолжение, выход и исход в новое. «Хроники Бустоса Домека» не о постмодерне, а о модерне, который, вспоминая Хабермаса, есть незавершенный проект. Именно о тех границах и преградах, которые возникают перед Модерном, и размышляют в доступной форме Борхес и Касарес.

Прежде всего Модерн — это эмансипация, взаимное обучение, здоровая доля сомнения в своей правоте, стремление к Истине, Красоте и Добру, устремление к новому. Во многом эта еще платоновская триада, греческая мысль, политика как этика и искусство как идеал, по-особому осмысленные в поворотной точке европейской и мировой истории, стали началом наиболее важной и не омраченной милитаристской и колониальной кровью линией Просвещения и Модерна. В большинстве из рассказов «Хроник...» раскрывается, на мой взгляд (все же в ситуации постмодерна надо учитывать, что твоя позиция всегда есть интерпретация, частное мнение и не абсолютный ракурс), ложные и ограниченные пути к Красоте. Об этом «Дань почтения...», где культура цитирования и отсылок заходит так далеко, что цитируемой текст целиком заявляется как новый. Т. е. меняется лишь имя автора. Что интересно, упомянутые византийские «текстари», и вообще средневековая культура письма, базировалась на творчестве именно как особой комбинации заимствований, а точнее отсылок. Такой мозаики смысловых контекстов, которые бы знающему читателю (зачастую от монаха-писателя к монаху-читателю) показали полноценно новый смысл. Особенно это касается летописей, о русском изводе которых отлично рассказывает Игорь Данилевский (вообще его идея о том, что летописи — это «докладная записка» и «материалы дела» для Страшного Суда, а в ожидании томилось все Средневековье, великолепна). Другое дело, что современная культура отсылок и «мира как текста» — лишь бледная тень того океана пересекающихся цитирований. «Вечер с Рамоном...» вопрошает о границе детализации и реалистичности реализма, о диалектике средств и целей. Если цель описать реальность вообще, мы впадаем в такую дурную бесконечность, которая и Аристотелю не снилась. Поэтому, когда Рамон Бонавена принялся было написать реалистический роман о проблемах жителей некоей деревни, а потом погряз в юридических и психологических коллизиях, удаляясь в них все глубже в ножку своего письменного стола, потеря цели привело к осмыслению самого инструмента, реалистического письма, как цели. Отсюда и абсурдные тома о пепельнице и карандаше. Другие рассказы, например, «Каталог и анализ...», проходится по без(д)умному минимализму. «Новый вид искусства» пинает архитектуру, задача которой становится издевательство над человеческим удобством. «Этот многогранный Виласеко» порицает стремление к непохожести, которое приводит к банальной одномерности. «Gradus ad Parnassum» изобличает языковое игрище с языковыми играми, которое приводит поэта к состоянию кабинетного философа из присказки Маркса («наука — это половой акт, а философия — онанизм»). «Наш мастер кисти: Тафас», скорее, представляет из себя уже некоторый переход от отбрасывания ложных путей создания красоты к обнаружению истинных. Его можно прочитывать и как некий полемический жест в сторону чрезмерно зарвавшегося в стремлении к сложности авангарда, и как критику традиционалистского и иного конъюнктурного сдерживания творчества (опять же, авангард, требующий от прогрессивного или «прогрессивного» художника как можно сильнее удалиться от похабных масс с их вожделением китча, прям как в статье Гринберга «Авангард и китч»; и традиционалистские, например, мусульманские запреты по вопросам визуального искусства), и как вопрошание о невыразимом в искусстве. Включенности художника в жизнь и то, как эту включенность показать.

Вместе с тем некоторые рассказы сконцентрированы скорее не на тупиках, а на путях дальнейшего прогресса и эмансипации искусства. Об этом, например, одна из жемчужин сборника, «В поисках абсолюта». В нем произведение искусства предстает как не только и не столько индивидуальный акт некоего гения-творца, а как коллективная, общественная практика. Которая, несмотря ни на что, фоном и тенью скрывается за любой книгой, мелодией или даже научным открытием. Здесь же поднимается и вопрос историчности искусства, исторического как такового, понимания мира вокруг как процесса. «Избирательный взгляд» заставляет задуматься о том, как передать невыразимое в творческом жесте. Как произведению описать пустоту или время вообще? В этой эпизодической зарисовке делается ставка на перформанс и инсталляцию, на выход за рамки единичного произведения к системе таковых и акцентом на отношении между ними. Перформанс как общественная критика всплывает в другом алмазе цикла — рассказе «Гардероб 1». Один из самых запоминающихся, с неожиданным поворотом, меняющим все, и просто веселым. Здесь искусство воплощает идеал Сократа как шмеля, жалящего общественный статус-кво и нудное, некритичное спокойствие. «Чего нет, то не во вред» напоминает, что одна из самых сильных фигур и мощных инструментов искусства и критики — это молчание. Но не умалчивание в страхе, лести и лжи. «Нынешний натурализм», как бы суммируя критическую часть сборника, предлагает хотя бы периодически отказываться от закутывания в одеяла из слов и хитросплетений фраз в попытке новаторства. И попробовать вместо говорения словесных облаков заняться деланием действий и практикой. Некоторым заключением из этой условно выделяемой мной части сборника (и, как я покажу в конце этого отзыва, логический финал вообще всего сборника) выходит «Универсальный театр». В нем, как и в некоторых других своих произведений из других циклов и выкладок, Борхес грезит о театре, который будет неотличим от жизни, как и наоборот.

Оставшиеся элементы и фрагменты «Хроник...» больше ведут речь не о критике тупиков и поиске выходов для жизни искусства, но концентрируются на обществе, техническом и научном прогрессе. В «Теории группировок» критикуются опять же дурно-бесконечные и бессмысленные попытки систематизировать и классифицировать все до последнего винтика. Опять же цель и средство, их взаимодействие, должны определять те или иные научные потуги. «Новейший подход» вопрошает о том, что сегодня называется политикой памяти и войнами памяти. Фальсификация истории, борьба интерпретаций, удобные переписывания — все это затемняет историчность как тотальные процессы, где конкретное определяет абстрактное, отдельные эпизоды истории, а не воли наций и частных политиков. «Гардероб 2», закрывая глаза на сатиры о моде и рекламе одеяний, показывает более глубокие философские и научные проблемы. Наши тела, вплоть до органов чувств, не некие фильтры между нашим сознанием и миром, не то, что скрывает вокруг лежащее, а совсем наоборот. Тела, конечности, система чувствительности не нечто статичное, но инструменты «в руках» нашего сознания и мышления. ««Бездельники»» формируют сатиру на нынешнее состояние научно-технического прогресса, который в угоду частным, а не общественным интересам, создает целые мусорные сектора экономики, а также только усиливает рабство человеческого существа в сфере труда и отдыха от него. «Esse est percipi» в унисон с Бодрийяром обличает и демонстрирует современность как потоки ложной или не «в ту степь» истинной информации, которую пассивный потребитель даже не силится активно осмыслить. «Бессмертные» в духе Лема рассматривает, посмеиваясь, идею вечной жизни человека благодаря техническим заменам в нашей телесности.

И, наконец-то, пара слов для финала. Хорхе Л. Борхес и Адольфо Б. Касарес создали очаровательный и сильный сборник размышлений. Веселых, трагичных, актуальных и глубоких. В постмодернистской форме здесь ставятся задачи по реабилитации и возрождении Модерна. Особенно искусства этой большой эпохи, которое, как мне кажется, из «Хроник...» имеет лишь один шанс для выживание. Перестать быть целью, став средством. Искусство для искусства, филигранные выверты и сложность для акцентирования неповторимой непонятности — все это слишком... просто. Как сказал один мой друг, Джойс совершил в литературе такую революцию, какую и Гегель в философии. После его доведения до логического конца искусства для искусства данная формула попросту невозможна. Такие же окончательные революционные (тер)акты были и в других областях искусства прошлого века. И выход, как мне кажется, кроется в «Универсальном театре» и серии похожих рассказов Борхеса. Искусству для выживания и дальнейшего развития необходимо покинуть свою тепленькую автономную автаркию и смешаться с самой жизнью. Так же, как советовал Маркс для философии в тезисах о Фейербахе. Что-то похожее в размышлениях о «театре жестокости» мыслил Антонен Арто. Искусство как жизнь, жизнь искусством, искусство жизни — следующий шаг к Красоте, которая есть Истина и Добро. Искусство должно менять мир? Так не будем ему мешать! Отпустим искусство на улицы из наших библиотек и творческих лабораторий.

П.С. Я не назвал рассказ «Новый вид абстрактного искусства». Избегая содержания самого этого произведения, я считаю, что «Хроники Бустоса Домека», как и некоторые работы Станислава Лема, есть особый жанр литературы и научной фантастики. Тот самый новый вид абстрактного искусства, но только в смысле не внутренней пустоты, а наоборот. Лем и Борхес создают литературу над литературой, даже не литературоведение и не критические размышления, а как бы фантастику о литературе. Металитературу, которая воображает иные литературы. В данном случае, правда, Борхес воображает такое новое, которое есть хорошо забытое старое...

Навечно приписанный к литературе европейский доктор Фауст через магическую призму латино-американского реализма (через аргентинскую её грань), который, за триста лет до Эдгара По, повторяет сакраментальную фразу: «Это ветер шумит листвой». Полночь, последняя быть может. Полночь, когда надо платить по счёту..., или нет? Ведь есть ещё и безумное изобретение Мёбиуса: пока остались считанные мгновения — возможно закольцевать и время. И лишь в последний миг, вдруг, каждый раз осознавать: «...в который раз?» Вот это ад -соизмеримый с вымыслами Кафки.

Воистину, Касарес тревожит: каждый раз у него — порубежье, грань и повергающий в смятение вопрос, ответ на который там, за..., и не возможно дать один единственный ответ: граница между да и нет размыта пограничной полосой.

А в слугах — Вагнер! И есть отличный повод перечитать эдгарова «Ворона».

Прелюбопытнейшее произведение. Прочитав, тут же поставил на него штамп «для перечитывания». С трудом удержался, чтобы не начать это делать сразу же. Сюжет «Плана побега» – крайне причудлив. Интрига закручивается с первой главы, и атмосфера нагнетается просто мастерски. Перелистывал страницы с жадностью, удивившей меня самого: уж очень хотелось узнать, где собака зарыта. Но до самого конца так и не понимал, что собственно происходит. А когда дошел до финала – меня он, надо признать, изрядно удивил. И я оказался к нему совершенно не готов.

Что еще можно сказать, не раскрывая хитросплетений сюжета? Язык и стиль – выше всяких похвал. Место действия – остров (точнее, острова) в Атлантическом океане вблизи Гвианы (франц. колония). Любопытно, что первый роман Биоя Касареса (написанный пятью годами ранее и после которого он получил признание как писатель) также описывал события, происходящие на острове. В тот раз (по воспоминаниям Борхеса) он всячески открещивался от аналогий с уэллсовским «Островом доктора Моро» и говорил, что идея поместить Мореля на остров возникла у него вне всякой связи с произведением своего именитого заокеанского коллеги. Здесь же аналогии просто-таки напрашиваются. И не видеть параллелей – надо быть слепым. Собственно за это (вместе с некоторыми ляпами научно-фантастического характера) и оценку снизил. В остальном, роман безупречен. Читается на одном дыхании и идеально подходит для первого знакомства с Биоем Касаресом, главным зачинателем фантастического направления всей латиноамериканской литературы.

Очень Борхесовский рассказ — это когда малое количество текста ни в коем случае ни умаляет смысл, а наоборот, словно аккумулирует его. Есть такой кумулятивный принцип, особо применимый в противотанковом «оружии ближнего боя»: главное прожечь маленькую «дырочку» в толстенной броне, что бы превратить внутреннее пространство башни в ад. Тоже делает и текст Борхеса: «...что-то умирает со смертью каждого», — и это превращает этого «каждого» в носителя уникальной памяти, того что с его уходом уже не воскресить. И сама История лишь сборник версий.

Рассказ до предела насыщенный цитатами из китайской книги Перемен, витиеватыми речевыми оборотами и интеллектуальными диалогами, из которых, собственно и состоит всё произведение. Авторы столь утончённо опутывают этими элементами читателя, что сюжет перестаёт иметь значение. Тот случай, когда форма превалирует над содержанием.

Однако, история, в которой одним из действующих лиц является маг Тай Ань — это ещё и детективный магреализм, щедро сдобренный китайским колоритом, хотя всё происходит в Латинской Америке. Действия практически нет, а декорации нужны лишь для того, чтобы дать направление тому или иному высказыванию персонажей. Признаться, до сих пор я ничего подобного не читал.

К моему сожалению, не всё я понял, осталось ощущение чего-то недопонятого. Возможно, я не был готов к такой мощной плотности интеллектуальности текста и, наверное, произведения Борхеса нужно читать, ожидая именно такой подачи.

И, настроившись на волну рассказа, хочется написать что-то вроде: охладившись в тени словесных ветвей, не торопись выйти на свет, а подожди умственных всходов, подумав над тем, что познал в сени дерева.

Кого, кого, а Биой Касареса нельзя читать бегло, словно развлекаясь ни к чему не обязывающей прогулкой. Ведь, если Борхес завораживает нанизыванием все новых и новых, объясняемых им тут же, фактов, а Кортасар просто убеждает прозаичной реальностью, пусть и фантастических, событий, то третий из великих аргентинцев, Касарес, по всему тексту то тут, то там оставляет маркеры (так у Стругацких Сталкер провешивает в Зоне путь), -надо просто быть внимательным и всматриваться в его слова и фразы. Это словно собирать неизвестную картинку (просто нет её ещё, как подсказки) из пазлов. Там, вроде бы нелепая, мысль или идея героя, там неосторожное, или не замеченное остальными героями, замечание другого.... Но вот что-то цепляется, зацепляется: пазл за пазл, пазл за пазл.... Получившаяся картина больше настораживает, чем поражает своей непредсказуемостью: а правильно ли я домыслил (и герои тоже)? И это вовсе не недоумение, скорее предостережение (в том то и магия их реализма). А ягуар, как джокер в колоде (хотя всем (или почти всем) показалось, что из рукава!). Сюжет и исполнение идеальны. А вместо заключительной точки безнадёжная надежда: «А раз она ушла, то может и вернуться.»

И всё (или почти всё) объясняющее название.

Роман очень интересный и своей необычной темой, и изложением. Жёсткая психологическая проза автора из «пылающего континента» заставляет подумать о стариках, о пресловутой «осени патриарха», которая настигнет каждого рано или поздно, и которая вполне может быть сведена к нищете, к духовному и физическому вакууму пожилого человека в каменных джунглях современного мегаполиса.

Книга заставляет задуматься, а это уже не мало!

Великолепно построенный сюжет — расписанный как шахматный этюд, даже партия: автор передает слово доктору, который в свой рассказ включает записки лётчика..., но , всё же, автор последний ход оставляет за собой, но партия так и не закончилась: ни мат, ни пат.... Тревожащее нечто.

Магия (со всей атрибутикой магических пассов и «необъяснимых событий») и параллельные миры.... И наложение «детективной» составляющей — с домыслами, предположениями, расследованиями и, казалась бы, разгадкой. И не всё так просто. При всей казалось бы фантастичности событий, есть ещё и любовная составляющая (и не одна), которая подталкивает события к необратимости.

не просто великолепный детективный сюжет (и автор это ни сколько не скрывает, вынося такое заглавие новеллы, — кстати советую прочитать на про это (о заглавиях) у Сигизмунда Кржижановского), а Касарес не был бы Касаресом, если бы не привнёс нечто, свойственное ему: тревожная и сгущающаяся атмосфера...

и пара цитат: «...ангел с чемоданом...» — это о так любимом Касаресе непредсказуемом чуде, что тут же (почти тут же) свивается в петлю безысходности «...барабан в цирке перед смертельным номером...»

Блестящая история. Читать одно удовольствие. Положительных впечатлений — масса. Все произведение можно разобрать на цитаты.

Персонажи-китайцы, как живые, стоят перед глазами. Безусловно, одна из лучших историй про Пароди.

Шикарный рассказ в духе Мопассана. Написано очень стильно (впрочем, как всегда у Касареса) и выразительно. Блестящий финал — такой концовки не ожидал.

Это рассказ из цикла о Пароди понравился больше всего. Умело скроенный, тщательно продуманный, психологически достоверный — просто блеск!

Шикарная история. Читая, непрерывно улыбался. Блестящая пародия на классический детектив. Вторая история из сборника, имхо, гораздо лучше первой.

Было бы мне столько же лет, сколько главному герою книги (т.е. под шестьдесят), я бы, наверное, поставил оценку повыше. А так, в настоящий момент, проблемы людей старшего поколения понять сердцем, а не разумом — по-настоящему не получается. Это, так сказать, лирическое отступление.

А в целом, книга довольно необычная и мне очень понравилась. Особо хочется отметить две вещи. Первая — это удивительно прописанные персонажи. Они не просто живые, они «болезненно» живые (если так можно выразиться). И хотя почти все они — люди преклонного возраста, их «витальность» (то бишь жизненная сила) просто сочится со страниц произведения. И какие бы чувства эти касаресовские «старики» не вызывали, в одном им не откажешь — в полной реалистичности и психологической достоверности, даже несмотря на то, что менталитет (тьфу на это слово) аргентинских пенсионеров далек от наших российских реалий.

И вторая вещь — это, конечно же, атмосфера Буэнос-Айреса, абсолютно не похожая на те «картинки», которые мы привыкли видеть в классических историях Кортасара и Борхеса (да и того же Касареса, только раннего). Это что-то такое туманное, безнадежное, изломанное, донельзя странное и фантасмагористичное. Здесь, как мне кажется, тонкая и подчас неуловимая грань между маг. реализмом и сюрреализмом «склоняется» в сторону последнего. Но кроме этих «двух вещей», в романе есть еще целый ряд, на мой взгляд удачно-интересных моментов: сама манера повествования, безумно странные отношения между людьми и, наконец, шикарный финал. Одним словом, это действительно знаковое произведение одного из талантливейших писателей двадцатого века, которое не случайно всегда сравнивают с «Осенью патриарха» Маркеса.

В Аргентине их было три титана литературы 20 века — Борхес, Кортасар, Биой Касарес. Третий, как и Кортасар, ученик Борхеса, да еще и большой его друг, к сожалению, крайне мало известен у нас. Я когда-то читал его рассказы и первый роман «Изобретение Мореля», заинтересовал, понравился, но я забросил читать его книги лет на пятнадцать.

И этот роман прочитал по чисто внешним причинам. Книга производит двойственное впечатление. С одной стороны, действительно — атмосфера загадки, тревоги, а потом страха и отчаяния, окруживших жизнь главного героя — классического «маленького человека», переданы великолепно. События развиваются стремительно, роман читается жадно, страницы летят. Даже предсказуемый и закономерный финал не разочаровывает, а по-хорошему, бодро «выдергивает» читателя из зоны комфорта, как и положено хорошему триллеру, заставляет задуматься о собственной жизни и социальном поведении.

Биой Касарес всю жизнь прожил в Аргентине и не мог открытым текстом писать все, что думает. Ведь его в его стране одна диктатура сменяла другую, с кратчайшими периодами «оттепели». Поэтому в романе есть явная тема, важная для культуры второй половины 20 века, да и сейчас актуальная, — об ответственности ученого перед человечеством за свои открытия и важности его нравственной позиции. Но также и скрытая — о беспомощности «простого человека» перед государственным аппаратом подавления и его приспешниками. Будешь выступать — тебя легко заменят на послушного робота или зомби, с радостью исполняющего приказы сильных мира сего. Даже в частной жизни «маленькому человеку» не удастся укрыться. Семья — ячейка общества, и она подвержена тому же давлению и управлению, как и отдельная личность.

Тут, кстати, находится обратная сторона впечатлений от книги. Слишком уж много внимания уделено дрязгам и разборкам в семье главного героя Лусио. При этом часто поведение и поступки персонажей, даже то, что они несут в ходе бесчисленных перебранок выходит за пределы хоть какой-то нормы. Кажется, то ли они все «с прибабахом», то ли только что с дерева слезли и ведут себя соответственно. Половина этой дичи и околесицы работает на атмосферу и сюжет романа, а половина только вызывает недоумение и раздражение. Не прочитав комментарии, я так и не понял, что действие происходит в Буэнос-Айресе, современном мегаполисе и столице страны. Кажется, даже у селян в разорившейся деревушке будут более сбалансированные отношения, чем у этих якобы столичных жителей. Персонал Психопаталогического института ведет себя не более вменяемо, хотя казалось бы — научные работники. Истерики и дикие выходки вперемешку с лихорадочными достоевскими исповедями для них норма. Люди, населяющие роман, похоже способны свести с ума не только протагониста книги, но и читателя.

Тем не менее, книга оставляет после себя хоть и тяжелое, но сильное впечатление. И через негативный результат попыток главного героя восстать против жестоких правил игры и вернуть свою большую и прекрасную любовь — красавицу-жену Диану — дает читателю сделать правильный вывод. Борьба с пороками и несправедливостями общества должна быть разумной, последовательной и коллективной. Необходимо преодолевать разобщенность между близкими по духу людьми, и только совместными усилиями добиваться своей победы в правом деле.

Страшный но правильный урок из любопытного, пусть и противоречивого романа.

Ироническая апология тотальному плагиату — нет, это не центонное крохоборство: здесь куплетик, там сонетик — вот и текстик сшит в лоскутное одеяльце византийцем-эпигоном или средневековым монахом, которым не было отказано лишь в праве на мозаики и витражи из чужих строк и мыслий, используя их как кусочки смальты или окошечки окрашенного стекла, но чем порой достигалось чудесное — из механической, казалось бы, комбинаторики калейдоскопа: но, «случай — бог изобретатель...».

Нет, Сесар Паладион, как истинный паладин и бравый землепашец искусства, брал в «центон» — окружая текст своим именем, как в каре, — весь текст, целиком... Очень оригинальное и разнообразное творчество: от «Собаки Баскервилей» до, уже почти готового к изданию — но смерть вмешалась в творческие планы литератора, — «Евангелия от Луки» (хотя припомним, что одна из вершин самого Борхеса — «Евангелие от Марка», правда сам он не воспользовался творческим методом Сесара Паладиона, — видимо пойдя по пути наименьшего сопротивления и побоявшись взять неподъемный груз ответственности за новозаветный текст и его ветхозаветный смысл...).

На первый взгляд кажется, что главный герой этого романа – молодой аргентинец Эмилио Гауна, с его поисками несбывшегося, раздвоенной любовью и отложенной на три года судьбой. Но, вчитавшись, сознаешь: если кто и доминирует здесь по-настоящему, так это дух Буэнос-Айреса (призванный тем, кто хорошо знал и чувствовал его). Причудливый дух стихийных вероятностей, «недоверчивый и вульгарный»©, воздействующий на тебя с первых же страниц. Мы ведь не замечаем, как дышим, если не сосредотачиваемся на дыхании специально. Вот и здесь так. Буэнос-Айрес забирает твое внимание, незаметно погружает его в легкий транс, виртуально напоив горьким мате, и устраивает настоящий латиноамериканский трип – со своим «садом разбегающихся тропок» и собственными (Буэнос-Айреса) мечтами/снами о героях.

Это его пульс бьется в висках читателя, его образы, живые и красноречивые, визуализируются сами собой, уводя все дальше и глубже на теневую сторону города, на изнанку душ его жителей. Мне кажется, именно аргентинцам роман этот должен быть «мил и дорог» более всех прочих (не говоря уж о жителях Буэнос-Айреса и его окраин). Поскольку он для них и про них. И, пожалуй, лишь знающий и любящий Буэнос-Айрес (его нрав, колорит, национальные особенности, etc) сможет по-настоящему проникнуться этим романом и взять от него максимум. Что ни в коем случае не возбраняется и людям с иной ментальностью! … Но мне (хоть и люблю Касареса) эта история кажется слишком … затянутой; время ее порой будто замирает и «провисает», ты словно выныриваешь из тревожного сна дневной сиесты и, не успев осознаться, погружаешься обратно, возвращаясь в чей-то чужой сон о героях…

… Шальной выигрыш на скачках, карнавал, маски, граппа, гаучо, нахальные «ребята», вьющиеся вокруг пренеприя́тнейшего доктора Валерги (доктор чего – этот властный, капризный и самовлюбленный тип?) Три загульных дня во время карнавала, немой, шаман, история с мальчиком, история с лошадью, история со слепым музыкантом; … самодеятельный театр, новый год жарким летом, любовь, Клара, поиск ускользнувшего чуда и горький вкус неизменного мате, который пьют буквально на каждой странице… А еще дыхание предместий и улиц Буэнос-Айреса и знакомство с его жителями – юными и старыми, простыми и странными, открытыми и себе-на-уме… И в лабиринтах сюжетной линии (зачарованной и зашифрованной духом города) – «хождение по мукам» мальчишки Эмилио Гауны, взыскующего храбрости и одержимого Маской. Куда выведет его кривая?

Роман-медитация. Так и пережить его, отдавшись на волю автора, затерявшись-заблудившись в Буэнос-Айресе, оставив любые попытки анализировать и подгонять события. Просто наблюдать за персонажами и прислушиваться к внутренним ощущениям. И выйти, стряхнув наваждение, к великолепному финалу «от Касареса». Не катарсис, конечно, но в первом чтении я не прозрела сути до последних роковых страниц, и поворот был впечатляющим!

===

И удивительно вот еще что. Этот роман – точно не из любимых. А сидит, что называется, «гвоздем» в голове. Прошло несколько дней, с тех пор, как я перечитала его после 10-летнего (если не более) перерыва, а все возвращаюсь и возвращаюсь к нему мыслями. То один поворот приближу, то другой… Неужели снова тянет войти в поток? Лицом к лицу лица не увидать?

===

Это все – Касарес. Сподвигает и не на такое.

Борхес в предисловии назвал этот роман совершенным-возможно. Касарес , разумеется, великий писатель , один из немногих «фантастов», принятых в общество «большой» и настоящей литературы. Роман не очень большой, скорее небольшая повесть, и при этом не очень то и многослойный, но сочетает в себе очень много интересных составляющих, на первый взгляд-несовместимых

С начала мне этот рассказ показался очень наивным.Зарисовка из провинциальной жизни Латинской Америки.Тихий,сонный городок в котором произошло событие!Вдруг пропала поливалка в саду.И народ расшевелился.Потом выяснилась причина пропажи,довольно таки предсказуемая.Но дочитав рассказ я понял,что это не только банальная фантастическая история,но и глубоко социально-философская.Ведь один простой обыватель принял на себя ответственность за грандиозные вещи.Он принял на себя ответственность за будущее Земли,он принял на себя ответственность за контакт с другими мирами.И всё исходя из своей обывательской психологии.И трудно сказать хорошо это или плохо.А что если бы с пришельцем встретился кто-то другой?Хотя бы тот же учитель.История приняла бы совсем другой оборот.

Подборка историй довольно неплохая, правда, не могу сказать, что ровная. Три из шести показались гораздо сильнее оставшихся. И, действительно, по языку не похоже ни на Борхеса, ни на Касареса. Хотя «уши» Борхеса все-таки слегка «подтарчивают» — многочисленные (для этого жанра) отсылки на произведения, упоминание всевозможных исторических фактов, не имеющих прямого отношения к сюжету, цитаты из произведений малоизвестных поэтов — короче, даже не зная о том, кто скрывается за автором этих детективных историй, мысли о Борхесе, волей-неволей, появляются.

как будто и странная на первый взгляд история, но...

да, правильно было замечено, что Касарес тревожит — мир оказался не только тесен,

и в нём происходит не только непредсказуемая, как казалось, материализация мыслей (а другой рассказ Касареса так и называется: «чудеса не повторяются» — доказывая о совсем обратном...)

«магический реализм» — это так, наверное, называется:

»...каждому человеку суждено заглянуть сюда однажды — через край судьбы, через край удачи и неудачи; а я здесь живу...»

вот-вот — эта цитаты — «саморазоблачение» автора (а может и всей этой тройки великих аргентинцев: Борхес, Касарес, Кортасар).

«...лаборатория, откуда выходит непредсказуемое...»

Хорошая миниатюра, только очень грустная. С философской точки зрения я с такой постановкой вопроса согласен. Однако, с житейской – не совсем…

Веселый рассказ, повествующий о том, насколько необъяснимыми и странными могут быть мотивы, побудившие женщину «домогаться» мужчины. И что делать этому мужику, который вынужлден избегать не только «благодарной» женщины, но и ее не менее странного (и отнюдь не «благодарного»:)) мужа?

Это как бы детективная повесть на самом деле — отличная пародия. Собственно детективная интрига совершенно теряется за многословием действующих лиц. Впрочем, не жалко, вся соль все равно не в ней, а в лексике героев, стиле повествования, который ощутимо меняется при переходе от одного героя к другому. Здесь и напыщенный, выспренный слог не то что бы истинных аристократов, а скорее актеров, вынужденных этих аристократов играть в местном театре, и журналистский сленг (и характерная манера повествования, изобилующая дешевыми штампами, расхожими выражениями, хлесткими словцами), и какие-то финансовые термины, и простота и спокойствие Исидро Пароди, особо выделяющаяся на всем этом диком фоне... Повесть просто перенасыщена своеобразной лексикой.

Книга авторам удалась. Жаль только, читать больше 5 страниц за раз решительно невозможно.

Антология, составленная Борхесом, Бьой Касаресом и его женой, менее у нас известной, Сильвиной Окампо -- производит впечатление пестрого литературного калейдоскопа, охватывающего разные времена и народы.

Сюда вошли как небольшие рассказы, так и фрагменты более объемных произведений. Из известных имен можно назвать Рабле и Кэррола, Киплинга и Мопассана -- весь список не ограничивается только ими...

Самое интересное -- когда читаешь произведения совсем неизвестных писателей, и натыкаешься вдруг на жемчужину. Например, на рассказ итальянца Джованни Папини.

Если вы не вполне уверены, стоит ли читать эту книгу, откройте небольшой томик на первой странице и попробуйте первый рассказ -- вам сразу все станет ясно.

В целом роман понравился. В плюсы стоит записать, прежде всего, бесподобную атмосферу Буэнос-Айреса и сам стиль повествования. А главный минус (имхо) — полнейшая иррациональность происходящего и практически полное отсутствие логики, главным образом, в поступках героев. Если с иррациональностью я еще могу смириться (маг. реализм всё-таки), то с алогичностью перебор полнейший. А еще неплохо бы подсократить раза в полтора объём, затянутой история мне показалась.

Узнал в предисловии, что сам Биой Касарес считал этот роман наиболее удавшимся, что меня немного удивило. Лично мне «Остров Мореля» и «План побега» понравились гораздо больше.

PS А еще мне кажется, что главная фишка «Мечты героев» состоит в препарировании образов аргентинских бандитов, которые весьма сильно отличаются от «среднестатистических», не с точки зрения сути, а с позиции аргентинца. Впервые я об этом узнал из книжек Борхеса, у него есть несколько рассказов и парочка эссе на эту тему. Все эти гаучо и прочие жители «окраин» — персонажи исключительно аргентинской природы, и с трудом могут стать по-настоящему понятными для людей, не выросших в Латинской Америке.

Сборник критических рецензий о вымышленных деятелях культуры и науки, написанных от имени никогда не существовавшего автора. Опыт чистого кристаллизованного постмодернизма.

Бустос Домек это буйная голова и бойкое перо; и то и другое без тормозов. Иногда, в считанном количестве статей, мне этот Домек нравится, но чаще возникало ощущение, будто Онорио выгуливает передо мной своё эго.

Особенно хороша зарисовка про новое направление в исторической науке. Во время написания «Хроник» такое направление было чем-то из ряда вон, сейчас этим занимаются многие: от блогеров до людей, находящихся на госслужбе.

Прочие рассказы-анекдоты-рецензии не дотягивают до этого уровня. Любопытно подана теория группировок, но не более того. Повеселила биография супер-пупер новомодного писателя с оригинальным «усыхающим» стилем: остроумно, но оканчивается пошло.

P.S. Поймал себя на мысли, что в «Хрониках Домека» вполне лаконично смотрелись бы: очерк о художнике-перформансисте, прибившем себя за чресла к асфальту; отзыв на инсталляцию «банан и скотч»; обзор на музыкальное шоу, в течение которого исполнитель кричал в микрофон только два слова, используя склонения.