Каролина Светла «Крест у ручья»

«Доланская мельница вдруг остановилась. Случилось это в первый раз за целые тридцать лет..». Да, с этих мрачноватых фраз (речь идет о стародавнем обычае, когда вместе с последним вздохом хозяина замирала в тишине и вся окрестность ...) начинается давний роман Каролины Светлы «Крест у ручья». Еще в 1902-м году этот роман издавался под одной обложкой со знаменитым произведением Абрахама Стокера (пусть и приписанным Марии Корелли...). Чем же, кроме территориальной западнославянской близости с трансильванскими равнинами, заслужила чешская бабушка Светла у наших книгоиздателей соседство с «Дракулой» ? Если Стокер по фамилии — «кочегар», то здесь речь пойдет о «мельнике». И достаточно глянуть на обложку- на ней изображена молодая дева, в печали прислонившаяся к огромному кресту — ясно как день, что такой сюжет явно не будет страдать от переизбытка веселья. Отдельное издание 1902-го года открывает предисловие Карла Райса, где он говорит о писательнице, как о женщине «возвышенного ума и сердца», а заканчивает его предположением о том, что «беспристрастный литературный критик, конечно, скажет спустя много лет: «Какая это была великая женщина»...Понятное дело, что Райс не жалел хвалебных слов в адрес коллеги, но зато предисловие дает понимание авторитета этой угрюмой женщины (если смотреть на прилагаемый к книге портрет...) на родине.

Так что же это за «Крест у ручья». Мистики, как таковой в прямом виде здесь наверное и нет (ну или почти нет...), однако, все события будто бы подчинены некой воле — побороть кровь, снять родовое проклятие. Два схожих случая, разделенные годами: брат страстно любит женщину брата, только сначала любовь оная ведёт к кровавому братоубийству, а потом, напротив, один отдаёт жизнь ради счастья другого — точнее, ради его избранницы. И всё это в пределах одного давнего рода. Задумка сильная, и литературная обработка такой схемы требует определенной старательности и психологизма— с чем чешская ведунья, можно сказать, что справилась.

Овдовевшая мельничиха берёт себе на воспитание осиротевшую девочку из соседнего семейства. Зовут ее Евочкой. «И верится мне, что прислал тебя сам покойник». /Однако, зловещий эпитет /... Так уж случилось, что повзрослев, Евочка становится супругой Степана Потоцкого — молодого человека из проклятого семейства. Говорили, что одна из женщин в их роду, Юзя, помешалась с головой и проводила все время у лесного ручья, близ креста, установленного там после братоубийства (один из первых Потоцких застал свою девушку в объятиях младшего брата и вонзил меч в обоих любовников)... Ну так вот, суждено было приемной дочери мельничихи породниться с этим несчастным семейством, и надеть на голову розмариновый венок свадебный...«Каждый сам знает, где у него сапог скрипит». Степан все чаще проводит время в трактирах, находя отдушину в объятиях местной певички, а утешение Евочки составляет один лишь нелюдимый брат по имени Амвросий. А любимым ее времяпрепровождением становятся вечера, проводимые у того самого креста близ ручья, где она отдается слезам. По всему сказанному кажется, что надвигается нечто драматичное — и оно, так и есть...Однако, более запоминается другое — «Там где-то старая мельница крутится-вертится» (c) и всего прочего природного прилагаемого. Цветущая трава-мурава и верба в садах, густые хлеба на полях; времена, когда ходили по горам в праздничных одеждах за папоротником, вечерами зажигались метлы, пропитанные смолой, и девки прыгали через костры, или пускали по ручьям с гор венки, надеясь, что поймают их избранники. Та ещё подзабытая атмосфера, вообщем, которой не достает англоязычным авторам...

Отдельно выделю переводчика с чешского. Такое ощущение, что перевести этот вязкий, иногда певучий язык писательницы, способен был только другой писатель. Да, иногда, попадаются неточности (Яковский на следующей странице превращается в Якубовского, или Евочка становится Эвочкой), но сомневаюсь, что когда-нибудь выйдет новый перевод. И, возвращаясь к началу, коль уж писательнице пришлось породниться с «Дракулой». Если и язык Стокера ныне может показаться архаичным, то что же сказать о книге Каролины Светлой, написанной на треть века ранее? Иногда притомляют и долгие истории, вливаемые ею в ткань сюжета из уст различных персонажей, не имеющие прямого отношения к делу. Но на самом деле, по владению фразами и словосложению эта старица дала бы неплохую фору своему ирландскому коллеге, но тот, правда, отыгрался бы за счёт большей выразительности ужаса. 7.5 из 10.0.