Лев Семёнович Рубинштейн «Мама мыла раму»

Всем хоть немного знакомым с именем канонического концептуалиста Льва Рубинштейна первой ассоциацией с его именем, наверное, послужит его излюбленная игра с библиотечными карточками, содержащими различные фразы. Раскладывая их определенным образом, словно некий поэтический пасьянс, он порой добивался самых неожиданных результатов, открывая новые возможности перед авангардной поэзией.

«Мама мыла раму» — яркий тому пример. Вроде бы набор образов и фраз: от памятных с букваря строк детских стишков и детских надписей на стенах («Вова Авдеев дрался», «Таня Чиркова — дура») до случайных и точно неуместных предложений («Боря Никитин разбил голову камнем», «Жених Гали Фоминой – однорукий», «У бабушки был рак»). Но вкупе они образуют монолог о жизни человека и о зле, которое таится за фасадом бытовой реальности.

Первая фраза «Мама мыла раму» создает ожидание встречи с каким-то удлиненным подобием детской считалки. С чем-то несерьезным и детскими. Но в этом «детском», лишенным всякой рифмы стихотворении рядом с проходными и обыденными образами мелькают все более жуткие («Инвалид сгорел в машине», «Бабушка умерла»), приближающие к безысходной развязке — «В начале было как в начале, но все закончилось концом». Но, в то же время, «все было как обычно» — мы так привыкаем к присутствию зла в нашей жизни, что не замечаем даже его отчетливых проявлений. Даже, когда это зло становится частью детских разговоров и стишков. Всякий, кто помнит детские считалочки из «Мертвой тишины» Джеймса Вана и «Кошмара на улице Вязов» Уэса Крейвена, поймет о чем я говорю без лишних комментариев.

Серая обыденность нашей будничной жизни подчас может скрывать самое фантастическое (или точнее — «фантазматическое») зло. Но самое страшное зло — это то, которое скрывается под маской детской невинности.