Из любопытных моментов, характеризующих книжное дело рубежа XIX-ХХ веков, было интересно узнать что за журнальные публикации авторам гонорар платили порой в десять раз выше, чем за книжное издание — связано это с тем что книжные тиражи обычно составляли всего 1200 экземпляров, а тиражи журналов — в десятки раз больше. Рост грамотности населения в конце XIX веке привёл к взрывному росту числа читателей, росту тиражей, и опять таки — к поднятию гонораров, коии выросли за двадцать лет с 30-250 рублей за авторский лист — до 1000 рублей за тот же объём. (стр. 17, 18). Интересно и указание на самый первый жанровый журнал фантастики — "Идеальная жизнь", издававшийся в 1907 году в Петербурге. Журнал редкий, малоизвестный, вышло всего четыре выпуска — но таки да, формально это наверное самый первый журнал фантастики.

Книга А.Караваева построена по хронологическому принципу — через призму череды обложек изданий рассказывается о содержании изданных в то время фантастических романов, повестей и рассказов, параллельно даются комментарии о влиянии государства и его сановников на книжную и журнальную отрасль. Например страсть Бухарина к грошовым детективчикам привела к возрождению модного до революции способа издания "романа в выпусках" (см. главы про Красного Пинкертона, стр. 58, 60, 72). Попутно рассказывается о работе Попова, Сойкина и Перельмана — как они вернулись после революционной разрухи к бизнесу, чем занялись, каких авторов из старых знакомых привлекали и сколько платили, а так же описан прелюбопытнейший способ искать и привлекать авторов новых, молодых — речь про конкурсы рассказов, объявленные жанровыми журналами ("Всемирный следопыт" — и "Мир Приключений") практически одновременно. (стр. 121).

Интересно наблюдение А.Караваева, что в период первоначального накопления политического капитала и государствостроения, партия большевиков, хотя от неё зависело будущее страны, не проектировала картину Будущего (в фантастическом, футурологическом смысле), но и не запрещала мечтать оппозиционерам, и поэтому картины Будущего конструировали анархисты (А. Карелин "Россия в 1930 году", 1918), крестьяне (А. Чаянов. "Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии", 1920). В брошюрке Чаянова кстати впервые был использован приём "газета из будущего" — к книге прилагался листок, имитирующий газету из 1984 года! Позднее, спустя многие десятилетия, этот интересный дизайнерский ход использовали в редакциях журналов, например в 1954 году "Знание-Сила" сделали спец.номер, датированный годом 1974). Забавная деталь всех этих утопий — постоянным рефреном звучит что рабочий день составляет два-три часа в сутки, и этого достаточно, мир и так богат и благополучен.

В период НЭПа ("новой экономической политики" — так был назван экономический режим, при котором большевики временно поступились идеологией изъятия и сделали уступку реальности: легализовали частную торговлю внутри страны и некоторые производства — для настройки самообеспечения граждан по закрытию потребностей в еде, одежде, комфорте и развлечениях) в издательских и книготорговых процессах шла неравная борьба между частным и государственным, например частным издательствам нельзя было печатать книги классиков и учебники (этот финансово лакомый кусок монополизировало государство). Бумаги частной не существовало, а распределением занималось государство, опять же — в пользу своих издательств, не частных. Кредиты частникам предоставляли под бОльший процент, нежели государственным конторам. Типографии не печатали книгу или журнал, пока заказчик не приносил разрешение от цензора из Главлита. Времена были еще свободные, известны случаи общения писателей, издателей — с цензорами, и даже описан случай когда владелец издательства через суд отменил запрет Главлита на продажу уже отпечатанной книги (стр. 35). В 1930-х общения с цензурой уже не было, никакой обратной связи, только "разрешено" или "запрещено", без права пересмотра. Частным издательствам чинились следующие препоны: 1) строгий лимит бумаги и невозможность ее покупки на стороне; 2) заказ частного издателя в типографии могли отложить на неопределенный срок в пользу выполнения заказа от государственного издательства; 3) кредит в банке давали под 30% а не под 5%; 4) нельзя печатать классику и учебники; 5) наценка для розницы ограничена 5% вместо 35% у государственных издательств; 6) любую подготовленную книгу могли забрать для печати в государственном издательстве. (Показательна судьба Сойкина, который до революции печатал труды Маркса и Ленина, в 1920-е использовал связи с былыми большевиками для удержания своего детища на плаву, но люди стареют, уходят, и с какого-то момента блат просто испарился).

После краткого рассказа о хрестоматийных книгах Толстого, Обручева и Беляева, давно и прочно вошедших в курсы внеклассного чтения, А.Караваев переходит к изучению забытых авторов и региональных публикаций в Калуге, Омске, Канске, Тамбове, Воронеже, Харькове, Ростове-на-Дону, Свердловске. Пересказ краткого содержания романов и повестей, вкупе с фотографиями книжных раритетов, делают чтение увлекательным путешествием в совершенно забытый мир фантастики начала ХХ века. Я даже выписал себе несколько названий — с целью найти их и прочитать, уж больно увлекательно пересказаны эти фантастические повести в книге Караваева. Например упомянутый на странице 43 рассказ Л.Гессена "Восьмёрки", 1923 года, в котором описан герой с расщеплённым сознанием — чем не "Четыре стихии" Р.Шекли или "Множественные умы Билли Миллигана" Д.Киза? Еще заинтересовал роман Ивана Петровича Штевена "Магические очки" (1845 год), пересказанный на странице восьмой — про очки, позволяющие читать чужие мысли. Это же ровно рассказ Михаила Кривича и Ольгерта Ольгина "Очки", напечатанный в "Химии и жизни" в 1985 году.

Импонирует, что А.Караваев рассматривает историю советской фантастики в связке с публикациями переводной литературы в России. Верн и Уэллс, Трэн и Вуд, Беллами и Мантегацца — всё они, и многие другие позабытые беллетристы, подтолкнули местных российских литераторов к написанию фантастических книг и рассказов о полётах на Луну и Марс, к сочинению утопий о далёком будущем, а также выдуманных отчётов (с непременными картами и диаграммами!) об экспедициях в затерянные страны, где найдена пещера полная алмазов, рубинов, и ты самый желанный, и самый любимый, и по возвращению твой портрет в модной прессе на первой странице и в саквояже ворох артефактов затонувшей Атлантиды.

Зарождение научной фантастики неотделимо от научно-технического прогресса. В Новое время (1517-1918) появилась потребность обсуждать моральный рост личности героя (чем занимается романистика). В Новейшее время (1918-1991) — появилась потребность обсуждать влияние технического прогресса на общество. Это разные литературы, у них отличные задачи. В России это понимали Перельман, Сойкин, Попов, в США об этом говорили Гернсбек и Кэмпбелл. Психология и сентиментализм — для БолЛитры, влияние прогресса — для НФ. Эти выдающиеся редакторы и издатели (по обе стороны Океана) воспитали первых фантастов двадцатого века в парадигме рационального мышления и уважения к науке, и потом уже сформировали литературные представления о Будущем.

Не обошлось без странных заявлений. Например, на стр. 110 написано

цитата

Для американских фантастических журналов первых лет характерна скудность внутреннего оформления, порой совсем без иллюстраций.

Оцифрованные выпуски Amazing Stoiries уже лет 20 есть в интернете, желающие могут убедиться что иллюстрации там имеются. Да и в книге Караваева есть рассказ о том как в ленинградском "Мире Приключений" 1928 года Сойкин напечатал перевод романа Абрахама Меррита "Живой металл", сопроводив его множеством иллюстраций Фрэнка Пауля, взятых из гернсбековского журнала (стр. 186, 193).

Проанализировав и пересказав десятки фантастических книг, А.Караваев на стр. 174 задаётся любопытным вопросом:

цитата

Удивительно, но при всех утопических чудесах СССР отстаёт технически от капиталистической Америки. Это один из парадоксов советской фантастики тех лет, передовое социальное устройство почему-то не обеспечивало технического превосходства.

Противоречия меж тем нет: если бы фантастический союз коммунистических республик был более технически развит чем союз капиталистических штатов, то американцы сами бы вступили в коммунистический блок, мирно и с радостью, а остросюжетные главы про битвы стеклянных подводных лодок с километровыми самолётами не были бы написаны. Чем же тогда завлекать читателя? Кроме того Коминтерн постоянно подогревал общество, готовил граждан к войне с вражеским капиталистическим окружением, богатым и пресытившимся в своём материальном изобилии. И тут мотивация зависти — сильный стимул к действию. С удалением Троцкого из партии были кардинально пересмотрены и задачи страны — никакого нападения, армия только для защиты. Когда фантаст пишет о планете Торманс за многие световые годы от Земли, он всё равно пишет об окружающей его действительности. Так что литература двадцатых годов всего лишь переносила современное состояние дел в декорации будущего, не давая себе труда подумать об изменении ситуации во времени.

Восхищение А.Караваевым некоторыми писателями видно по непропорционально большому объёму текста, отданному для рассказа об их книгах. Например блоки о "Гиперболоиде", "Плутонии" и "Земле Санникова" можно было существенно сократить, книги и так уже давно входят в программу внеклассного чтения, изданы многомиллионными тиражами, и даже экранизированы. Местами уважительный пиетет перед классиками не дает сказать А.Караваеву об источниках вдохновения писателей-фантастов. Например в многостраничном описании романа А.Беляева "Человек-амфибия" (1928) сравниваются разные версии романа, взрослая и детская, но не сказано что это по сути — ремейк повести Жана де ля Ира "Иктанэр и Моизэта" (1909, рус. пер. 1909 и 1911), из которой А.Беляев заимствовал и фантастическое изобретение, и имена, слегка изменив последние (Ихтиандр и Гуттиэре).

Досадное упущение (на мой вкус) в отсутствии научно-популярной серии из десятка книг Николая Рынина (1877-1942) (о котором А.Караваев прекрасно знает и периодически популяризирует его творчество на разных форумах, однако не в этой книге). В современные книги про развитие космонавтики Н.Рынин уже не попадает потому что устарел, в обзоры фантастики не попадает ибо не художественная литература. Вот так и останется слепым пятном, не укладывающемся ни в тот ни в другой жанр. А жаль, ведь в развитии интереса к космонавтике Николай Рынин — фигура соизмеримая с К.Э. Циолковским.

Вывод, который я сделал после прочтения книги А.Караваева, весьма интересный: советская фантастика 1920-х годов развивалась параллельно с фантастикой США. Журналы использовали конкурсы рассказов молодых писателей для выявления новых авторов; издатели выпускали приложения к журналам в виде брошюр или книг; редакторы приглашали учёных как для рассказов о передовых изобретениях и новых открытиях в науке, так и для объяснения фантастического компонента в каждой значимой художественной публикации (послесловия писались не только к романам, но и к рассказам!). Научная фантастика, как литература просвещения и популяризации науки и техники, развивалась в СССР и США до 1930 года одинаково. А дальше начались суровые расхождения. Американское литературное НФ-наследие 1920-х гг. постоянно переиздается и находится в обороте, описано и разобрано в десятках исследований и литературоведческих статьях, монографиях и энциклопедиях; журналы тех лет в основном отсканированы и доступны в библиотеках. Советская НФ времен НЭПа не переиздавалась до начала XXI века, выбита из оборота на 70-100 лет, и даже не оцифрована в полном объеме. Книги так и остаются раритетами, со всеми вытекающими последствиями — у букинистов стоят 5, 10, 20 тысяч рублей за рваный томик и еще поди его схвати, покупателей, желающих повысить цену, предостаточно. Как итог: исследований НФ времён НЭПа нет, публикации (список будет ниже) представлены превосходными многостраничными мемуарными зарисовками о прочитанном в детстве и юношестве, но без общей картины жанра. Исследователи с тёплой ностальгией вспоминают книги, писателей, журналы, но — это не изучение истории как процесса, это не рассмотрение влияние идей первоисточника — на молодых писателей последующих поколений. Книги Бугрова, Булычева, Прашкевича — это описание старых сокровищ, переборка жемчуга в кладовых жанра. Книга А.Караваева пытается эти жемчужины собрать воедино и последовательно насадить на хронологическую нить, показать воздействие окружающих социальных процессов на НФ-литературу.

Теперь про печатное исполнение красочного альбома. Внешний вид издания. Под ламинированной суперобложкой находится книга, покрытая коленкором. Это не бумвинил в сеточку, имитирующий ткань, это именно ткань.

Картина Сергея Шикина — офсетная полноцветная печать по коленкоровому покрытию. Подобных экзерсисов делали мало, самый близкий образец в фантастике, надеюсь знакомый любителям фантастики — книжка Брэдбери "Память человечества", изданная в 1981 году вычурным издательством "Книга", не чуждым разного рода полиграфическим экспериментам и украшательствам с изысками.

Полноцветная печать всех страниц — дело хорошее, книга сразу переходит в разряд альбомов и подарочных изданий. Фотоснимки обложек книг и журналов даны реальные, не исправленные и не облагороженные — с пятнами времени, лохмотьями чтения, тенями в швах переплётов коллекционного хранения. От этого изображения оживают и переносят читателя в прошлое. Сканы текстов объявлений из газет и журналов читаемы, и эти цитаты реальности дополняют книгу. (Лишь статья Николая Бухарина из потускневшей "Правды" 1921 года репродуцирована мелковато и надо сильно напрягаться при чтении, стр. 58). Опечатку нашёл лишь одну — на стр. 195 напечатано "наносы нагнетают воздух" (надо: насосы).

.

.

.

Оммаж Троцкому на обложке не случаен. Фантастика времен НЭПа — это овеществлённый троцкизм, самый его экстракт, выраженный в желании скорейшей Мировой Революции (почти во всех фантастических произведениях тех лет рефреном звучала скорая пролетарская всепланетная революция, по всей Европе, по всем континентам), а дальше — ускоренное развитие науки и техники, и плоды прогресса приведут к повышению комфорта в быту и на работе (которой останется лишь час-два в день, а то и в неделю, остальное сделают машины). Фантастика 1920-х годов показывает как развивалась бы страна, если бы у власти остались технократы-руководители, поддерживающие учёных, инженеров, изобретателей, а не номенклатурщики, опирающиеся на сервильных карьеристов.

Книга А.Караваева не первая, рассматривающая российскую фантастику начала двадцатого века в развитии, но первая, содержащая обстоятельный пересказ содержания книг и украшенная цветными обложками их первых изданий. Кроме того, А.Караваев пожалуй первый из исследователей объяснил влияние тиражей и гонораров на количество написанного. До того филологи зачастую игнорировали оплату труда в анализе творчества, как будто писатель — не человек, и питается эфиром или кормится с безусловного базового дохода, или от оброка с крепостных крестьян.

-

=

==

=

-

Ранее издавались такие справочники, мемуары и каталоги, которые всем заинтересовавшимся темой можно порекомендовать в качестве дополнительного чтения. Книги представлены карточками на сайте, можно перейти и изучить отзывы читателей и оценки, я же буду давать краткие свои характеристики и отмечать звёздочками. Чем больше звезд — тем сильнее рекомендую.

====================================

1)** Монография Бритикова готовилась в оттепель, издана во времена закручивания гаек, некоторые моменты вынужденно опущены или вовсе сокращены. Тем не менее взгляд на развитие жанра даёт хорошее линейное представление.

А.Ф. Бритиков Русский советский научно-фантастический роман Издательство: Л.: Наука (Ленинградское отделение), 1970 год, 9000 экз. Формат: 84x108/32, твёрдая обложка, 448 стр. ISBN: не указан

====================================

2)* Брошюра Ревича рассказывает о фантастике XVIII-XIX вв.

В.А. Ревич Не быль, но и не выдумка (Фантастика в русской дореволюционной литературе) Издательство: М.: Знание, 1979 год, 130620 экз. Формат: 70x108/32, мягкая обложка, 64 стр. ISBN: не указан Серия: Новое в жизни, науке, технике. Серия «Литература», № 6, 1979 Аннотация: Автор статьи утверждает, что из книг русской дореволюционной фантастики можно составить весьма изрядную библиотеку. Открыть ее можно повестью Ф. Дмитриева-Мамонова "Дворянин-Филосов, аллегория" 1769 года издания, которая по сути своей является философско-сатирической фантастикой. Далее следует перечисление и анализ целого ряда литературных произведений. Комментарий: Художник не указан.

====================================

3)** В сборнике очерков Виталия Бугрова есть материалы как по переводной, так и по российской фантастике. Статьи печатались в "Уральском следопыте" и других изданиях. Виталий Бугров (редактор отдела фантастики журнала "Уральский следопыт") и его друг Георгий Халымбаджа, были большими знатоками и собирателями фантастики, эти очерки — лишь маленькая часть того что они знали и рассказывали.

Виталий Бугров В поисках завтрашнего дня: О фантастике всерьез и с улыбкой Издательство: Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во, 1981 год, 50000 экз. Формат: 70x108/32, твёрдая обложка, 224 стр. ISBN: не указан Комментарий: Очерки, этюды, литературоведческие заметки. Иллюстрация на обложке и внутренние иллюстрации Е. Стерлиговой.

====================================

4)** В это издание Бугрова добавлено еще семь очерков.

Виталий Бугров 1000 ликов мечты: О фантастике всерьез и с улыбкой Издательство: Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во, 1988 год, 50000 экз. Формат: 70x108/32, мягкая обложка, 288 стр. ISBN: 5-7529-0075-1 Аннотация: Виталий Иванович Бугров, заведующий отделом фантастики журнала "Уральский следопыт" был не просто редактором, библиофилом и библиографом фантастики. Его перу принадлежит множество статей и очерков, посвящённых малоизвестным страницам отечественной и зарубежной фантастики. Лучшие очерки и статьи Виталия Бугрова собраны в этой книге. Комментарий: Очерки и этюды. Иллюстрация на обложке и внутренние иллюстрации В.И. Реутова.

====================================

5)*** Эта версия истории советской фантастики с деконструкцией классиков, в своё время вызвала яростную полемику, не хуже чем "Омон Ра" Пелевина.

Всеволод Ревич Перекресток утопий: Судьбы фантастики на фоне судеб страны Издательство: М.: Институт востоковедения Российской Академии наук, 1998 год, 1000 экз. Формат: 84x104/32, мягкая обложка, 352 стр. ISBN: 5-89282-092-0 Аннотация: Подробная и уникальная в своём роде история жанра русской (преимущественно советской) фантастики, в которой автор смело сбрасывает с пьедестала кумиров былых времен, подвергая всю подобного рода литературу суровой критике с либеральных и гуманистических позиций. Комментарий: Иллюстрация на обложке К. Сошинской.

====================================

6)*** Интереснейший рассказ Кира Булычева о своём детстве: что читал, где читал, что творилось вокруг в жизни. Да и вообще это один из лучших мемуаров советских писателей-фантастов.

Кир Булычёв Падчерица эпохи: Избранные работы о фантастике Издательство: М.: Международный центр фантастики, 2004 год, 800 экз. Формат: 70x108/32, твёрдая обложка, 368 стр. ISBN: 5-88483-056-4 Комментарий: Мемориальное издание. Фото на обложке: Дмитрия Новикова; внутренние иллюстрации (шаржи) И. Можейко, И. Масленникова.

====================================

7)* В монографии старшего научного сотрудника Отдела новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья, доктора филологических наук, написано в основном про авантюрную и историческую прозу, но есть и про фантастику. Впрочем, в начале двадцатого века эти жанры еще не сильно обособились друг от друга, всё это было "про приключения".

Д.Д.Николаев Русская проза 1920-1930-х годов: Авантюрная, фантастическая и историческая проза Издательство: М.: Наука, 2006 год, 400 экз. Формат: 60x90/16, твёрдая обложка, 688 стр. ISBN: 5-02-033895-8 Комментарий: Художник В.Ю. Яковлев.

====================================

8)** В конце перестройки Геннадию Прашкевичу заказали составить антологию старой фантастики. Материал был собран, предисловия написаны, но книги не изданы. Изданы расширенные предисловия спустя много-много лет.

Ген. Прашкевич Адское пламя Издательство: Новосибирск: Свиньин и сыновья, 2007 год, 500 экз. Формат: 60x84/32, твёрдая обложка, 196 стр. ISBN: 978-5-98502-051-9 Серия: Общедоступная библиотечка Комментарий: Художник не указан.

====================================

9)** Великолепный справочник об авторах, всего полсотни персоналий, с многими из писателей Г.Прашкевич общался, и эти личные воспоминания и наблюдения просто бесценны. Книгу несколько раз переиздавали с дополнениями.

Геннадий Прашкевич Красный сфинкс: История русской фантастики от В.Ф. Одоевского до Бориса Штерна Издательство: Новосибирск: Свиньин и сыновья, 2007 год, 1000 экз. Формат: 70x100/16, твёрдая обложка, 600 стр. ISBN: 978-5-98502-054-0 Комментарий: Художник не указан.

====================================

10)* Очерки Валерия Окулова, библиографа и коллекционера фантастики, о журналах времен НЭПа.

Валерий Окулов О журнальной фантастике первой половины XX века Издательство: Липецк: Крот, 2008 год, Формат: другой, мягкая обложка, 68 стр. ISBN: не указан Аннотация: О малоизвестных страницах становления российской фантастики, взаимоотношениях с американской литературой, о первых российских/советских редакторах, специализировавшихся на популяризации фантастики, рассказывает данная публикация. Издание предназначено для читателей, интересующихся эпохой НЭПа, так неожиданно похожей на последнее десятилетие прошлого тысячелетия.

====================================

11 и 12)* Книга выросла из серии статей в журнале "Реальность фантастики" (2006-2008 гг.), в которых рассматривались городские легенды о жанре, опровергались, и тут же создавались новые мифы поверх опровергнутых. Существенная и важная ошибка лектора: история рассматривается не как процесс, а как набор примеров. Как известно, набирая примеры произвольно, можно доказать что угодно.

Антон Первушин 10 мифов о советской фантастике Издательство: М.: Индивидуальный предприниматель Ройфе А.М., 2013 год, 300 экз. Формат: 60x90/16, мягкая обложка, 140 стр. ISBN: 978-5-905907-01-2 Серия: Studia F Аннотация: Известный петербургский писатель и исследователь Антон Первушин пытается в этой книжке развенчать ряд мифов о советской фантастике, сложившихся в последние годы, и взглянуть на прошлое нашей литературы и нашей страны «без гнева и пристрастия». Подробно рассмотрен период 1920—1940 годов, рассказано не только о литературной, но и о кинофантастике. Издание призвано восполнить явный дефицит исследований такого рода в современном российском фантастиковедении. Для литературоведов, историков кинематографа и всех интересующихся отечественной фантастикой. Комментарий: Иллюстрация на обложке — картина К. Кукулиевой и Б. Кукулиева "В небе".

Антон Первушин 12 мифов о советской фантастике Издательство: СПб.: АураИнфо, Группа МИД, 2019 год, 1000 экз. Формат: 60x90/16, твёрдая обложка, 384 стр. ISBN: 978-5-6040839-3-2 Серия: Лезвие бритвы Аннотация: Четвертая книга серии «Лезвие бритвы». Представляет собой дополненную и доработанную версию сборника этого же автора, известного российского фантастиковеда, выходившего в 2013 году. В данном издании добавлены два «мифа», а также большой объем приложений, которые заняли около половины объема книги. Автор разрушает ряд стереотипов и предубеждений, сложившихся вокруг советской фантастики. Для многих читателей, очевидно, станут открытием некоторые названия фантастических произведений советского периода. Около половины объема издания занимают источники 1930-х — 1970-х годов — критические статьи и рецензии. Книга информативна в качестве иллюстрации исторического фона, на котором сложился феномен советской фантастики. Комментарий: Иллюстрация на обложке К.А. Терина.

====================================

13)* Надёрганные из разных источников сведения о научно-фантастических книгах прошлых веков — обложки, аннотации читателей, и т.п. Первый, неполный, но до сих пор единственный торговый каталог фантастических раритетов, напечатанных на русском языке.

Редкая и баснословно дорогая научная фантастика последних трёх веков: Справочник неофита Издательство: Липецк: Крот, 2021 год, 30 экз. Формат: другой, твёрдая обложка, 192 стр. ISBN: не указан Аннотация: В любительском справочнике представлены научно-фантастические книги на русском языке, изданные в период с 1770 по 2015 гг., даны краткие библиографические описания изданий, где было возможно — приведены аннотации о самом произведении и справки об авторах. Указаны цены и даты продаж на Алибе и некоторых аукционах в последние 10-15 лет. Всего описано около 120 наименований. Комментарий: Художник не указан.

====================================

14)*** Маттиас Швартц — научный сотрудник Института общего и сравнительного литературоведения им. Петера Сонди, Института Восточной Европы. Это его докторская диссертация, переведенная на русский язык.

Маттиас Швартц Экспедиции в другие миры Издательство: Липецк: Крот, 2024 год, 30 экз. Формат: 84x108/32, твёрдая обложка + супер, 912 стр. ISBN: не указан Серия: ШФ (продолжатели) Аннотация: Советская приключенческая и научно-фантастическая литература от Октябрьской революции до конца сталинской эпохи. Комментарий: Иллюстрация на обложке Н. Кочергина.

====================================

15-21)*** Колоссальный семитомный справочник, опись отечественной фантастики, изданной за три века.

К.Ф. Бритикова, Л.Э. Смирнов Библиография отечественной фантастики, изданной на русском языке в Российской империи и Советском Союзе с 1759 по 1991 год. Том 1. Художественная фантастика: А-Г Издательство: СПб.: [Борей-Арт], 2006 год, 200 экз. Формат: 60x88/16, мягкая обложка, 472 стр. ISBN: 5-7187-0753-7 Серия: Библиография отечественной фантастики (памяти А.Ф. Бритикова) Комментарий: Библиография, том 1. Художественное оформление в книге отсутствует.

К.Ф. Бритикова, Л.Э. Смирнов Библиография отечественной фантастики, изданной на русском языке в Российской империи и Советском Союзе с 1759 по 1991 год. Том 2. Художественная фантастика: Д — К Издательство: СПб.: [Борей-Арт], 2007 год, 100 экз. Формат: 60x88/16, мягкая обложка, 464 стр. ISBN: 5-71-87-00877-0 Серия: Библиография отечественной фантастики (памяти А.Ф. Бритикова) Комментарий: Библиография, том 2. Художественное оформление в книге отсутствует.

К.Ф. Бритикова, Л.Э. Смирнов Библиография отечественной фантастики, изданной на русском языке в Российской империи и Советском Союзе с 1759 по 1991 год. Том 3. Художественная фантастика: Л — Р Издательство: СПб.: [Борей-Арт], 2009 год, 100 экз. Формат: 60x88/16, мягкая обложка, 582 стр. ISBN: 978-5-71-87-0910-0 Серия: Библиография отечественной фантастики (памяти А.Ф. Бритикова) Комментарий: Библиография, том 3. Художественное оформление в книге отсутствует.

Леонид Смирнов Библиография отечественной фантастики. Том 4. Художественная фантастика С — То Издательство: СПб.: [Борей-Арт], 2018 год, 120 экз. Формат: 60x88/16, мягкая обложка, 476 стр. ISBN: 978-5-7187-0990-2 Серия: Библиография отечественной фантастики (памяти А.Ф. Бритикова) Комментарий: Библиография, том 4. Художественное оформление в книге отсутствует.

Леонид Смирнов Библиография отечественной фантастики. Том 5. Художественная фантастика Тр — Э Издательство: СПб.: [Борей-Арт], 2018 год, 120 экз. Формат: 60x88/16, мягкая обложка, 476 стр. ISBN: 978-5-7187-0996-4 Серия: Библиография отечественной фантастики (памяти А.Ф. Бритикова) Комментарий: Библиография, том 5. Художественное оформление в книге отсутствует.

Леонид Смирнов Библиография отечественной фантастики, изданной на русском языке в Российской империи и Советском Союзе, а также за рубежом с 1759 по 1991 год Т. 6 Художественная фантастика Ю-Я; Исправления и дополнения к томам 1 — 3 Издательство: СПб.: Борей-Арт, 2019 год, 120 экз. Формат: 60x88/16, мягкая обложка, 504 стр. ISBN: 978-5-7187-1002-1 Серия: Библиография отечественной фантастики (памяти А.Ф. Бритикова) Комментарий: Библиография, том 6. Художественное оформление в книге отсутствует.

Леонид Смирнов Библиография отечественной фантастики, изданной на русском языке в Российской империи и Советском Союзе, а также за рубежом с 1759 по 1991 год. Том 7 Издательство: СПб.: Борей-Арт, 2021 год, 120 экз. Формат: 60x88/16, мягкая обложка, 636 стр. ISBN: 978-5-7187-0977-3 Серия: Библиография отечественной фантастики (памяти А.Ф. Бритикова) Комментарий: Библиография, том 7. Художественное оформление в книге отсутствует.

====================================

Ссылка на новую книгу А.Караваева "Краткая история советской фантастики. 1917 — 1931" на Озоне

Тезис Ефремова состоит в том, что человеческий организм и человеческий мозг как место рационального мышления, некогда усовершенствованного этой утопической будущей советской расой, представляют собой вершину эволюционного потенциала для всех форм разумной жизни в любой вселенной: «И я не жду рогатых и хвостатых чудовищ во встречном звездолете — там им не быть! Только низшие формы жизни очень разнообразны; чем выше, тем они более похожи друг на друга». (стр. 54) Ефремов, в некотором смысле, идеологически противостоя Хайнлайну, но странным образом подобно ему, утверждает, что человеческий разум и тело обеспечивают единственно возможный шаблон для развития форм жизни. Будущее продвижение вперед — это просто предопределенное пространство, ожидающее заполнения, поскольку человечество реализует свой потенциал: «В этом смысле человек — микрокосм. Мышление следует законам мироздания, которые едины повсюду. Мысль, где бы она ни появлялась, неизбежно будет иметь в своей основе математическую и диалектическую логику. Не может быть никаких «иных», совсем непохожих мышлений, так как не может быть человека вне общества и природы…». (стр. 55) Все притязания на трансгуманистическую эволюцию, будь то посредством диморфной трансцендентности, или путем синтеза с инопланетными формами жизни, оказываются иллюзорны, поскольку человеческую форму никому невозможно превзойти. Дышащие фтором братья по разуму — это просто немного низкие копии нашей идеальной формы. Они выглядят точно так же, как люди, но в эволюционных терминах у них есть один роковой недостаток: во вселенной фтор — это гораздо более редкий элемент, чем кислород. В финальной сцене эти две расы, идеальные зеркальные отображения, за исключением их химии, смотрят друг на друга сквозь разделяющее их прозрачное стекло. Подобно Нарциссу, землянка Афра Деви сначала бросается на стекло; затем отступает и предлагает другой расе средство для присоединения к нашей, ключ, который позволит им полностью развиться в людей: «Молодая женщина оглянулась на неподвижные серые фигуры и накрест перечеркнула атом фтора с его девятью электронами, поставив вместо него кислород». (стр. 111)

Стругацкие могут быть идеологически связаны с этим антропоцентрическим будущим, где человеческая форма остается «микрокосмом», содержащим все пределы возможного развития. Но они также читали таких авторов, как Уэллс и Стэплдон, и, возможно, Кларк и Брэдбери. Следовательно, и на их литературном горизонте таилась приманка диморфизма. Более того, влияние Брэдбери может иметь решающее значение для созданной ими хроники человеческого прогресса: цикл «Полдень: ХХII век» излагается скорее в манере «Марсианских хроник» (1950 год) Брэдбери, нежели в рамках официальной диалектики.

Хроники Брэдбери разворачиваются, перемещаясь попеременно между Марсом и Землей, вместе с увеличением взаимопроникновения этих двух полюсов. Мы начинаем с исчезновения марсиан и прибытия землян. Последние осваивают Марс, но постепенно становятся жертвами призраков его прежних жителей. В то же время поселенцы переживают ядерный холокост, который разрушает все их связи с родным миром — Землей. Наука и технология привели два взаимосвязанных мира к их концу. Таким образом, когда выжившие в ядерной войне земляне достигают Марса, они обнаруживают, что мир очищается от этих разрушительных сил, предлагая обещание нового начала в постиндустриальном будущем.

В цикле Стругацких движение от рассказа к рассказу — это движение взад-вперед от центральной точки (усовершенствованное человечество Ефремова, греющееся на солнце своего бесклассового будущего мира) в постоянно растущей окружности: человечество выходит за пределы нашей Солнечной системы в поисках возможного (но всегда почему-то срывающегося) контакта с братьями по разуму, которые представляют собой нечто большее, нежели просто зеркальные отражения человечества. В эти моменты контакт приводит к взаимной адаптации. В свою очередь, эти изменения возвращаются в человеческий центр, и ритм исследования начинается снова, но теперь из новых наборов предпосылок. [12*]

Действие двух рассказов, составляющих первую часть цикла. происходит в начале ХХI века, в них рассказывается о первых исследователях космоса, Сергее Кондратьеве и Евгении Славине. «Ночь на Марсе» повествует об очень коротком шаге в развитии человечества — походе врачей через полную опасностей марсианскую ночь, чтобы принять первого земного ребенка, родившегося на недавно колонизированной планете. Этот ребенок — Славин. «Почти такие же» — рассказ Кондратьева о его днях как курсанта, где между Сергеем и неким Паниным происходит сдержанный диморфический раскол. Панин, по его собственным словам, «человек простой, простодушный», ставит под сомнение необходимость полетов к далеким звездам в глубины Вселенной. Кондратьев, для которого полеты в космос важнее, чем все земные привязанности, даже любовь, формулирует разницу между ними: «А для кого мы будем познавать звезды… Для себя, для всех. Для тебя тоже. А ты познавать не будешь. Ты будешь узнавать. Из газет». (стр. 36) Но Панин, не просто экспонат зоопарка Бернала, он претендует на равную динамичную роль, в манере радикально отличной от героических речей Кондратьева, и вместе с тем эквивалентной им: «Пойду в учителя. Детские души я буду познавать для всех. А вот для кого ты будешь познавать звезды? Хорошо. Так что я стану учителем. Я буду разбираться в глубине детских душ ради всех». (стр. 36) Дети являются столь же действительным способом достижения будущего, что и индивидуальная героика в космосе.

Второй раздел цикла, «Возвращение», повествует о том, как человеческий прогресс совершает пространственно-временной поворот; Славин и Кондратьев, как реликты прошлого, возвращаются обратно на Землю, которая в их отсутствие значительно изменилась, мощно развившись в научно-техническом и социальном плане. Девять рассказов этого раздела в основном представляют собой скупые нарративы о ежедневных усилиях, предпринимаемых «двумя космонавтами с «Таймыра»», чтобы адаптироваться, привыкнуть к этой новой, утопической Земле. Они все еще молоды с точки зрения биологического возраста, но глубокие старики с точки зрения научного и общественного прогресса. Считавшиеся давно погибшими, они воскресают во времени, которое не отвергает их, но которое в духе Бернала изучает их как диковинки, курьезные живые формы, реликты старого человечества. Хотя к ним относятся с уважением, им, тем не менее, запрещено покидать Землю.

Ключевой рассказ здесь — «Возвращение», где диморф и двойник встречаются и вступают в диалог. Страдающего от безделья и уныния Кондратьева посещает Горбовский, представитель новой породы космических исследователей, о чьих приключениях будет рассказано в более поздних разделах «Полдня». Горбовский воспринимает «героическую» высадку своего двойника на смертоносную Планету Синих Песков, как событие из «героического эпоса» — как нечто великолепное, но причудливо— архаичное. Горбовский — космический ученый, а не первопроходец. Но он в свою очередь также становится пионером-первопроходцем, позиционируя себя аналогичным образом на далекой окружности своего нового фронтира. Ибо, где другие космонавты этого времени развивают точные науки вроде планетологии и астрофизики или занимаются исследованиями Д принципа (двигатель околосветовой скорости — поле деятельности, которое Кондратьев выбрал бы, будь на то его воля), Горбовский пытается разгадать загадочную «четвертую проблему», занимаясь поисками следов инопланетян на далеких планетах.

Очевидно, что для этого космического мистика вещи далекие и близкие имеют ту же зеркальную привлекательность, какую они имели для более раннего поколения космонавтов. На Земле Горбовский вкушает пищу, лежа в манере своих «классических» предков. Он лежит, вытянувшись во весь рост, на зеленой земной траве, «валяется на бережку» у кромки воды и по-старомодному подвержен простуде. В промежутке между полетами в глубины космоса на Д кораблях он на «челноке» переправляет добровольцев на соседнюю Венеру — раньше та была планетой гибели для Кондратьева, но теперь стала безопасным пригородом Земли. Более того, он, как и Кондратьев, видит себя слишком быстро состарившимся в силу неумолимого прогресса: «а сейчас все мы возим добровольцев. Даже гордые исследователи Д принципа. Мы сейчас — как в ваше время кучера трамваев» (стр. 119). С другой стороны, Кондратьеву, поскольку он не может вернуться в космос, предлагают (как компромисс) работу, связанную с исследованием глубин океана. Как и у Кларка, это «новый» фронтир, который всегда был рядом, как только становится понятно, что внутреннее пространство — это двойное пространство.

Здесь, как и в других рассказах этого раздела, взаимодействие диморфа и двойника сплетает нить непрерывности между встречами, которые в противном случае могли бы обернуться катастрофой. Кондратьев понимает, что его встреча с Горбовским и океанографом [Званцевым] не была случайной: «Они умные и добрые люди, значит, они пришли не из пустого любопытства, они пришли мне помочь. Но как они думают помочь? Мне нужно только одно...». (стр. 120) Ему нужно будущее, и в этих рассказах исследуются волнообразные движения между желанием и судьбой, которые приведут нас к этому будущему, но только в ритме одного шага назад на два шага вперед. На «самодвижущихся дорогах» Славин обнаруживает, что, хотя эти «праправнуки» по-прежнему живут так же, как и он, перемены и движение вперед все же произошли, сколь незаметными они бы ни были. Символ этого — сами эти «самодвижущиеся дороги». В отличие от катящихся дорог Хайнлайна, это медленные конвейеры, перевозящие людей и товары. Но если они не являются «прорывной» технологией — «катящиеся дороги» Хайнлайна подразумевает точную технологию, эти же дороги просто «движутся» — они предлагают значительное, если не впечатляющее усовершенствование старым дорогам. Точно так же медленный, но неумолимый поток, устремленный в будущее, имеет место и в «Злоумышленниках», ключевом рассказа раздела. Здесь, в очередном рассказе об учителях и учениках, представлено новое поколение исследователей космоса: Комов, Сидоров, Саша Костылин, Поль Гнедых. Эти имена, которые мы встретим в рассказах следующих двух разделов. Здесь они разыгрывают в детских играх роли, в которых будут выступать, когда повзрослеют. Они — будущие начинающие диморфы. Но их двойники, как они заявляются здесь, являются «героями» первых циклов, те, кого они называют «детьми» Бори Панина.

Рассказы, в которых участвуют наши «злоумышленники», являются двумя взаимно отражающими видами. В одной категории мы наблюдаем «прорывные» проекты, — попытки разработать новые формы человечества, которые терпят гротескный провал. Рассказ «Загадка задней ноги» отправляет Славина, ныне журналиста, в Австралию, где он сталкивается с фантастической ордой кибернетических существ. Но, как он в конечном счете узнает, это не представители некоего будущего эволюционного шага, а просто результат шутки некоего ученика чародея. В центре этой истории находится грозный искусственный интеллект – великий КРИ (коллектор рассеянной информации), гигантский подземный компьютер, который собирает «следы событий и явлений» прошлого и трансформирует их в образы, воскрешая прошлое в виде «базы данных». В то же время, в роли разумной машины, он может расширять свои способности, создавать и комбинировать новые элементы. Похоже, что он продвигается к какому-то трансгуманистическому будущему, опередив его создателей, этакий предшественник сегодняшнего момента «сингулярности». В то же время тот факт, что КРИ по-прежнему зависим от своих хозяев-людей, становится комичным образом очевиден. Когда ему дают для решения статистическую проблему — в данном случае, какую поилку в ряду поилок выберет данный австралийский баран-меринос и почему — компьютер генерирует модели-симулякры. Вводя данные, программисты — «интеллектуальные пираты» — развлекаются и дают барану семь ног. В итоге этот производитель форм впадает в раж и начинает производить чудовища: «Он громоздит нелепость на нелепость ». (стр. 207)

В рассказе «Свечи перед пультом» настроение более мрачное. Здесь следующим шагом в развитии человечества является личное бессмертие в форме «великого кодирования», загрузки всего мозга умирающего великого академика Окада в компьютерную память. (В то время, когда был написан этот рассказ, компьютеры были очень больших размеров.) Получатель этих данных представляет собой огромную структуру: «Зданий было много – целая улица. Это были блоки с квазибиомассой, хранилище мозга Окада – двадцать тысяч секторов биомассы, двадцать приземистых зданий с фасадами в три десятка метров, уходящих под почву на шесть этажей». (стр. 228) Стругацким ничто не мешало придумать микрокомпьютер, но они нарочно решили этого не делать. Необходимо не только больше места, чем доступно, но и не хватает времени, чтобы до конца выполнить работу. До наступления естественной смерти экспериментаторы успели загрузить только 98 процентов биомассы. В этом контексте «свечи» олицетворяют собой нечто старомодное, даже регрессивное. Они — вынужденные заменители электроэнергии, которой в конечном итоге оказывается недостаточно для эксперимента, и традиционный символ поминок. В последней сцене, догорающие свечи, эти символы тщетности вложенного в эксперимент труда, отражаются приборной доской, которая была призвана осуществить этот «следующий» шаг человечества. В этой взаимной игре отражений диморфный импульс остается связан с его человеческим двойником, — присутствие, накладывающее границы на все такие трансгуманистические устремления.

Рассказ «О странствующих и путешествующих» предлагает подобное ироническое отзеркаливание. На этот раз наши будущие исследования по-прежнему отражаются в формах нашего прошлого. «Астроархеолог» Горбовский встречает океанографа Иванова, обнаружившего еще одну форму земной жизни, примитивную и ранее неизвестную. Но эта жизнь, по-видимому, также претерпевает настоящем формальную эволюцию. Эти головоногие моллюски «септоподы» обнаруживают сильные изменения в сердце и мышечной структуре; по какой-то необъяснимой причине (они все мужские особи, поэтому репродукция не является причиной), они теперь покидают прежнюю среду обитания и выходят на сушу. Космолетчик Горбовский проводит аналогию между этими существами и новым человечеством, которое, по его мнению, он представляет: «Века они сидели в глубинах, а теперь поднялись и вышли в чужой, враждебный им мир… И что же их гонит? Тёмный древний инстинкт, говорите? Или способ переработки информации, поднявшийся до уровня нестерпимого любопытства? А ведь лучше бы ему сидеть дома, в солёной воде, но тянет что-то… тянет его на берег» (стр. 251). Сам диалог Горбовского и Иванова проходит между зеркальными отражениями неба и воды. Горбовский признается, что он тоже был «помечен» некими инопланетными силами, излучает странные радиосигналы, и задается вопросом: что если он и септопод, пусть даже на совершенно разных этапах эволюции, живут аналогичными судьбами? «Пометившая» его сила, сделавшая его постоянным источником радиосигнала («днём и ночью. Радуемся мы или горюем»), столь же безразлична к его желаниям, как и Иванов к существам, которых он помечает. История заканчивается словами Маши, дочери Иванова, которые, по иронии судьбы, зеркально отражают его вопрос: «Да ведь есть же разница между звёздным кораблём и мокрой тиной в жаберном мешке…» (стр. 253). Но, учитывая этот разговор космонавта и океанографа, есть ли, действительно, разница?

В других рассказах этого раздела развивающееся человечество ищет инопланетян, надеясь, что встреча с ними заставит сделать дальнейший шаг шагу. В рассказе «Благоустроенная планета» ученые, вслед за следопытами Горбовского, ищущими следы иного Разума, прибывают на далекую планету Леониду. В отличие от других инопланетных миров, которые встречались на их пути, этот, похоже, не нуждается в «вирусофагах» или других терраформирующих устройствах. Леонида настолько приветлива, что земляне, не обращая внимания на странность ее сооружений, чувствуют себя как дома. Начальник экспедиции Комов подозревает, что это может быть ловушкой (эхо рассказа «Третья экспедиция» Брэдбери, 1948 год). Однако ловушка состоит в том, что этот мир так близок к тому, чтобы стать другой Землей, — еще один утопический «благоустроенный» мир, — что имеющиеся там отличия остаются без внимания. Люди плавают, бегают босиком, топчут местную траву. Они даже стреляют в странных «животных», которые, как они подозревают, крадут их вещи. Но вскоре становится понятно: эти существа обладают разумом. Гости с Земли сначала предположили, что инопланетяне, по определению, должны радикально отличаться от них, упуская из виду тот факт, что то, что кажется наиболее знакомым, может быть радикально чужим.

Но здесь есть некая ирония. Ибо только связав эти существа с людьми, исследователи с Земли смогут объявить их «инопланетянами», т. е. серьезными объектами изучения. В ефремовском духе люди могут серьезно относиться только к людям: «Это люди! Красть вещи могут и звери, но только люди могут возвращать украденное». (стр. 274) Только принимая этих существ как «людей», исследователи могут увидеть возможность следующего эволюционного «шага». Они рассуждают так: в этом месте нет машин или городов, только органические существа. Но поскольку местные обитатели, как и люди, похоже, имеют мораль, альтернативный путь должен привести их к аналогичному результату — цивилизации.

Предположив, что «цивилизации» повсюду одинаковые, они заключают: если это не машинная цивилизация, то, скорее всего, цивилизация биологическая, но это точно цивилизация, так как она соответствует нашей ее модели. Как и во всех таких удвоениях у Стругацких нет однозначного прогресса или регресса. Однако небольшой шаг к сверхчеловечеству действительно происходит, когда исследователи осознают свою зеркальную дилемму: «В течение трех веков искать Братьев по Разуму и позорно бежать, едва их обнаружив?» (стр. 275) В этом случае, по крайней мере, один из группы землян, Комов, хотел бы остаться, чтобы разрешить вопросы, способные пролить свет на то, что может быть следующим шагом в эволюции человека. Тем не менее, с учётом того, что произошло раньше, подобная претензия, несомненно, приведет к еще большей слепоте, к дальнейшему утверждению человеческой формы. И все же, Комов на собственном опыте узнает, что, если внешне инопланетянин может показаться знакомым, то, что мы считаем знакомым внутри, может в одно мгновение оказаться чужим.

Последний рассказ «Полдня», озаглавленный, «Какими вы будете», выражает неудовлетворенность медленной скоростью человеческого прогресса. Смысл заглавия направлен вперед, как бы намекая на стремление к диморфическому прыжку за пределы человечества в направлении постчеловеческого опыта. На прекрасно обустроенной Земле двадцать второго века, Кондратьев, Славин и Горбовский собираются на берегу океана для безмятежного пикника перед полетом последнего на планету Тагору. На этом пороге возможного нового открытия Горбовский вынужден рассказать историю о стародавнем событии. Однако, его история — пример такой сверхчеловеческой возможности. Во время почти фатальной аварии в космосе в кают-компании звездолета чудодейственным образом появляется человек, называющий себя Петром Петровичем, и заявляющий, что он — «отдаленный потомок» звездолетчиков. Его внешность описывается так — «рост средний, худощавый, лицом приятен», «одетый как звездолетчик в рейсе», за исключением того факта, что его куртка застегнута справа налево, «так женщины застегиваются да еще, по слухам, дьявол» (стр. 316). Это также может быть просто человек, видимый в зеркале. Более того, загадочный зеркальный образ, похоже, снова удваивается. Кого же видят эти обреченные на гибель звездолетчики, дьявола или Святого Петра? Они обречены на смерть или спасены? Или возможно, тот, с кем они встретились, — это действительно сверхчеловеческое существо, образчик того, что ждет человечество впереди?

Петр Петрович, однако, оказывается этаким двуликим Янусом, столь же загадочным, как диморф Бернала или Монолит Кларка, воплощая собой манящее будущее человечества, в котором двойственные импульсы — стремление остаться дома и стремление к трансцендентности — сливаются в загадочной тавтологии. «Прогноз» Петровича о человеческом прогрессе — это просто такая загадка: «вы только помните: если вы будете такими, какими собираетесь быть, то и мы станем такими, какие мы есть. И чем, соответственно, станете вы» (стр. 318). Но оказывается, что Петрович спасает корабль и экипаж, и таким образом дарит команде будущее. Но каким будет это будущее? Позже, когда звездолетчики шутливо обсуждают случившееся, они понимают дугообразный характер обещания Петровича, склоняющегося к возможному трансгуманистическому опыту в непредсказуемом будущем. Каждый, в данном случае, находится на пороге нового будущего. Их взгляды варьируются от квази-мистических до осторожных. И всё же в каждом таится обещание диморфического момента. С одной стороны, есть серьезно заявленный Славиным пост-марксистский прогноз нового, «совершенно фантастического» поворота колеса истории, который теперь превращается в спираль. С другой стороны, мы имеем причудливое приглашение Кондратьева, предлагающего своим товарищам погрузиться в глубины океана, чтобы увидеть «Золотой грот», искусственный парк развлечений со необычным мистическим названием. Таким образом, несет ли будущее в основе невообразимо нового (как мы то видим в банальности восклицания Славина: «такого, мальчики, вы еще не видели») нечто обыденное или нечто поразительно новое в неведомом углу того, что считалось знакомым, вроде того же «Грота», этот рассказ пронизан вероятностью грядущего трансгуманистического опыта. И да, событие, которое вдохновляет предсказания этих друзей, является реальным, хотя и скромным, шагом вперед: предстоящее космическое путешествие Горбовского приведет его на порог того, что по идее станет первой подлинной встречей человечества с инопланетянами.

Что может означать такая встреча для будущего человеческой формы и рациональной души, которую она носит в себе? Чередующийся ритм этого и других рассказов книги Стругацких предполагает, что это событие, как и все произошедшие до него, будет банальным, но в то же время чудесным образом иным, нежели те, которые мы могли бы предвидеть. В своем более позднем романе «Улитка на склоне» Стругацкие находят наглядный образ этого чередующегося ощущения вещей. [13*] В этом образе история человеческого прогресса Бернала переписана с точки зрения непрерывности, а не катастрофы. Скромный путь улитки пролегает между диморфными крайностями бессмертия и монструозности. В форме и функции ее «домика», мир и плоть — терраформирование и киборгизация — слиты воедино, как и движение и стазис.

Похоже, что безысходное положение «дьявола» также разрешается. Для улитки выйти на улицу и остаться в домике — больше не противоположные импульсы, потому что, куда бы она ни шла, она несет свой домик на себе. Несмотря на это, диморфизм не исключен из пути улитки. Ибо в рассказе «Какими вы будете», как и звездолет Горбовского, это подобие домика улитки, где появляется призрак Петровича, так и банальный «Золотой грот» на дне моря также может стать местом сверхчеловеческого опыта. Хайнлайн ради обожествления Лазаруса Лонга отказывается от медленного времени будущей человеческой истории. Стругацкие же здесь и в последующих своих романах исследуют это медленное время. Чередования судьбы и желания в их произведениях остаются осторожными, робкими, но глубоко диморфными.

Примечания, указанные в тексте квадратными скобками со зв1здочками — [10*] и т.д.

10. Аркадий и Борис Стругацкие «Полдень: 22-й век» (Нью-Йорк: «Macmillan», 1978). Перевод с русского Патрика Л. Макгуайра; ссылки даны на этот перевод. https://fantlab.ru/edition136003

11. Иван Ефремов «Сердце змеи» (Москва: Издательство литературы на иностранных языках (Иногиз), 1960). Перевод на английский Р. Прокофьевой; ссылки даны на это издание. https://fantlab.ru/edition78169

12. Другим источником Стругацких может быть такое произведение, как роман юношеского цикла «Время для звезд» Хайнлайна (1956). Учитывая увлечение Стругацких этом циклом, где рассказывается о возвращающихся космонавтах и временных сдвигах, вызванных «парадоксом близнецов», роман Хайнлайна может предложить точный локус. Нет убедительных доказательств того, что у Стругацких был доступ к роману, но как «приключения для детей» он, возможно, прошел советскую цензуру как нечто идеологически безобидное, как простая космическая опера, жанр, который Советы приветствовали на этом раннем этапе своих исследований космического пространства. В романе Хайнлайна один из близнецов, Пэт Бартлетт, летит по галактике со скоростью, близкой к световой, собирая столетия жизненного опыта и научные данные, но при этом не стареет по сравнению с братом Томом, который остался на Земле. Однако опыт на периферии, предлагающий контакт и возможный «прогресс», не ускользает от центра. Вернувшись в свое исходное пространственно-временное местоположение, Пэт обнаруживает, что потерял семью и друзей, но остается молодым по сравнению со своим старым миром; поэтому он может найти новую работу и отправиться в новые путешествия, полные новых открытий. Однако при следующем возвращении цикл будет точно таким же, ведь Пэт почти не постарел по отношению к миру, который служит ему периодическим центром. Стругацкие, похоже, являются советскими коллегами Хайнлайна как авторы фантастики для юношества; как таковые, они идеально используют этот общий образ раз за разом покидающего Землю и возвращающегося космонавта.

13. Стругацкие «Улитка на склоне» (Нью-Йорк: «Bantam Books», 1980). Перевод с русского Алана Мейерса. https://fantlab.ru/edition159445

Интересен язык будущего. В нём нет местоимений единственного числа, и таким нехитрым образом отражается коллективизм мира, единство и целостность общины, монолитность в мыслях, суждениях, действиях и поступках. Мыслить одному никак невозможно, работать одному невозможно, только бригадой, они и спят небольшими группками по сто двадцать человек в бараке, и еду принимают совместно, за длиннющим столом, и плановое весеннее совокупление происходит только совместно, и уже будучи глубокими дряхлыми стариками, в сорок лет отправляются в Дом Стариков строем.

В пятнадцать лет всем ученикам Совет по Труду выдаёт пожизненные мандаты на работу: кто будет плотник, кто повар, кто переписчик манускриптов, кто Начальник, а наш Равенство 7-2521 мечтал (не без оснований) попасть в службу Учёных. Но стал Подметальщиком, как и его дебиловатый соученик Союз 5-3992 — потому что физически сильнее рядового гражданина, а умные и так не особо нужны в плановом обществе, где всё распланировано на века вперёд и проинтегрировано до конца существования мира.

Но жажду знаний утолять можно и работая Подметальщиком: по ночам он спускается в заброшенное Подземелье, где с неведомых доисторических времён остались чудо-машины прежнего человечества.

Через два года изысканий Равенство 7-2521 открыл электричество, и с этим осветительным прибором врывается на Всемирный Совет Ученых.

Но сразу же его осаживают:

"Пятьдесят лет ушло на одобрение Свечей всеми Советами, на то, чтобы определить их необходимое количество, на то, чтобы изменить планы в связи с заменой свечами факелов".

Как же так, мы же облегчим труд людей?

А вот этого делать никак невозможно, потому что в коллективном обществе люди "существуют только для того, чтобы работать для других" (с.72)

Равенство 7-2521 бросается бежать в Дикий Лес, кормится какими-то случайными зверушками и птицами, ночует под открытым небом, пересекает горный перевал, и попадает в давным-давно заброшенный дом, дом из прошлого: удивительные цветные стены поражают его, подружку его Свободу 5-3000 поражают Зеркала, и вместе они остаются жить в этом бастионе прошлого человечества.

И тут-то Равенство 7-2521 прорывает барьер коллективизма, осознает ценность единоличного, единственного «Я», и распирает от понимания ценности своей личностии и любой личности вообще, его осеняет озарение, его несёт, и несёт несколько последних страниц, с экскурсами в историю рабства, феодализма, расизма и социализма – все эти институты обобществления личности отвергаются ради EGO. В апофеозном прославлении разумного эгоцентризма и заключается "Гимн" Айн Рэнд.

По версии авторов, в первой четверти XXI века Европейский Союз завладел передовым производством систем управления, связи и искусственного интеллекта. В погоне за оригинальным историческим поворотом (оттеснение США на вторые роли) многоуважаемые авторы забыли о разделении труда и рассредоточении производств по всему миру: кому как не компьютерщикам не знать о том, что архитектуру ЭВМ разрабатывают в одной стране выходцы из соседней державы, процессоры штампуют в третьем мире, другие комплектующие поставляют и вовсе из экзотических стран, а собирается весь этот винегрет в слаженно работающий аппарат в любой точке земного шара с помощью отвертки и коленки.

В первой и третьей главе неоднократно звучит мысль о распоясавшихся компьютерных вирусописателях. Однако причиной их появления называется только лишь чей-то злой умысел с далекой целью: развалить государство.

В XXI веке есть электронные террористы и боевики, группировки которых сравниваются авторами с современными ирландцами, басаевцами, палестинцами. Мы знаем, чего хотят современные нам террористы, нам известно, за что они выступают с оружием в руках: сепаратизм, религиозное самоопределение, передел рынка и т.д. Однако против чего борются электронные неотеррористы XXI века — непонятно. По мысли авторов, любые террористы — нехорошие люди, и все их стремления и цели — низменны априори. Однако за гранаты люди хватаются в последнюю очередь, когда все другие — в том числе и легитимные — способы исчерпаны и не привели к должному результату. И никто не будет просто так, из фанатизма, содержать военные базы по подготовке солдат, не имея четкой цели.

О том, что соавторы плохо разбираются в истоках террористических движений, свидетельствует хотя бы тот факт, что слово "анархия" они употребляют исключительно в советском смысле, для обозначения полного распада общества и расцвета бандитизма. Авторы вульгарно понимают анархию как отсутствие порядка, тогда как анархия в переводе означает "безвластие, не принуждение".

Сюжет второй главы романа — о перевозке лекарств для спасения умирающих через разрушенную войной страну — один в один слит с «Долины Проклятий» Роджера Желязны, только финал получился ударнее, потому как еще пессимистичнее, нежели чем у Желязны.

Описываемая псевдо-средневековая цивилизация удельных энергетических княжеств во главе с компьютерами, распределяющими электроэнергию, выглядела бы непротиворечиво, если бы человеческая цивилизация была бы больше завязана на электроэнергию. Допустим, к середине XXI века нефть и газ кончились полностью и бесповоротно (первые звоночки уже прозвучали сейчас...). Человечество быстро перестроило инфраструктуру под альтернативные источники энергии, до сих пор находящиеся в полуприкрытом, законсервированном виде.

Люди перешли на электроэнергию, вырабатываемую гидроэлектростанциями, АЭС и т.п. геотермальные ветряки. Появились массовые электромобили, электрокомбайны, электромолотилки, электропрялки, электрохлебопекарни и электромухобойки, а простых, не электрифицированных вещей, не осталось нигде и ни у кого. Только в таком техническом окружении задача выработки электричества и его распределения по потребителям действительно имеет жизненно важное значение. Однако в описываемой Большаковым и Первушиным эколого-экономической ситуации существуют машины на бензиновых двигателях и крестьяне роются в земле, поэтому функции распределения какой-то там электроэнергии не являются жизненно важными для регионов. В описываемом мире нет такой необходимости, из-за которой следует терпеть на себе власть компьютера, пусть и разумного, сидящего на электростанции. Нет таких задач, с которыми не справились бы люди без помощи компьютера в "мире осколков".

Несмотря на все эти натяжки, фантастический роман просто великолепен, и я получил истинное наслаждение, недавно перечитывая "Собирателей осколков".

Колония тараканов живёт в гармонии с человеческой парой, живущей в их квартире; когда пылкая женщина швыряет еду об стену, еды хватает на всех. Но однажды она исчезает. Её маниакально аккуратная преемница переделывает кухню; щели и дыры заделываются, еда убирается в недоступное место. Тараканы рискуют умереть с голоду. Один из них придумывает дьявольский план: с невольной помощью местного торговца кокаином он поощряет роман между мужчиной и симпатичной соседкой, отпугивая хозяйку дома и спасая колонию. «Отголоски Кафки, Свифта и Дона Маркиза. Дэниел Эван Вайс написал трогательную, часто едкую сатиру на городские условия... Неужели я забыл упомянуть, что необычный роман Дэниела Эвана Вайса не только остроумен и очарователен, но и мрачен и эротичен? Если вы таракан, эта книга — просто огонь!» The New York Times Book Review

Жизнь людей глазами таракана. Занятная повесть, моментально приходит на ум аналогия с рассказом Виктора Шендеровича «Из последней щели» (1990). Копирайт на повесть Вайсса тоже 1990 года, и книга содержит родимые пятна холодной войны (игра в шахматы по переписке с диссидентом из Союза, упоминание КГБ).

От лица тараканов сатира получается злее и точнее. Не от того ли, что из грязи видно, чего же люди стоят на самом-то деле?

Человек – тупое животное, а таракан им управляет. Тараканы занялись переустройством личной семейной жизни своего квартироснимателя: мелкими ухищрениями ссорят его с женой, подстраивают свидание с красивой соседкой, вырубают электрический ток, короче, геополитика по тараканьи. Помимо прочего читатель узнает подлинную историю истребления тараканами динозавров (стр. 277-279), пройдет с экскурсией по канализации, и т.д.

Есть и антиарабские наезды, куда ж без них в сатире ХХ века: «вот же кретины – закрывать шмотьем единственную штуку на нашем зеленом шарике, которую стоит видеть» (про паранджу).

цитата

«Неприглядное воплощение общинности – пчела. Как человек, она процветает лишь в пределах своей касты и неспособна выдержать одиночество. Честный рабочий-фашистик исполняет свой «танец» (может, энтомологи скажут, что и рабы на галерах «танцуют»?), нескончаемо собирает еду, которую едва пробует; летит в улей, где едва живет…»

цитата

«Деньги – людские феромоны»

Человечество приближается к кастовой разблюдовке: жесткой ситуации, когда от рождения будет прикреплено место как в социальной, так и в экономической структуре общества. Муравейник и улей – образец для конструкторов будущих государств по Клаусу Швабу. Стагнационная структура мегаполиса, в котором все раз и навсегда отлажено на века, может быть позволит себе ненадолго какие-нибудь атавизмы типа символического обряда дружного голосования, или наличие нескольких источников информации, да только отмирать они будут быстрее, нежели когда-то внедрялись в жизнь. Вот об одном из таких муравейников Баллард в "Суперканнах" и написал.

Раньше сатирики критиковали общество с позиций великанов ("Гулливер" Джонатана Свифта например). Теперь же, во времена всепроникающей демократии, любая, хоть даже самая наиконструктивнейшая критика, смотрится как лай Моськи на Левиафана. Главное, чтобы свободомыслящим не надобно было прятаться по щелям.

P.S. В 2019 году вышла повесть Иэна Макьюэна "Таракан". Издательский анонс предвещал сатиру на человеческое сообщество глазами наблюдателя из-под плинтуса:

цитата

"Тем утром Джим Самс — не гений, но с усами — проснулся после нелёгкого сна и обнаружил, что превратился в гигантское существо". В прошлой жизни он был презираем многими, но в своем новом воплощении он самый могущественный человек в Британии. Он прибыл, чтобы исполнить важнейшую миссию, и ничто не сможет его остановить — ни оппозиция, ни члены его собственной партии, ни даже принципы демократии. Умно, остро, сатирически: вспоминая одно из самых известных произведений Кафки — "Превращение", Макьюэн рассказывает о современности, которая кажется слишком безумной, чтобы быть правдой.

Однако повесть оказалась кислой и малоинтересной.