7. Следующий материал в «лемовском» блоке (стр. 64) – небольшая статья Мацея Паровского, которая называется:
ЛЕМ И КИНО
(Lem i kino)
В опубликованном в журнале «Kino» (№ 8/1968) интервью Станислав Лем говорит, что не видел такого научно-фантастического фильма, который не был бы заурядным или смешным. И добавляет, что при экранизации его прозы из нее неминуемо испаряется все для него наиболее важное. Например, в романе «Солярис» есть эпизод, в котором герой читает в библиотеке тщательно продуманные писателем фрагменты соляристической литературы. Воистину философские изюминки. На экране из всего этого останется лишь некий тип, пялящий глаза на книжку, как баран на крашеные ворота. Воистину, в этом мало хорошего кино. А Лема -–еще меньше.
Прозе Лема покровительствуют порядок и логика, это литература интеллектуальных проблем, апеллирующая прежде всего к разуму. Современное научно-фантастическое кино обращается, скорее, к чувствам, атакует подсознание зрителя наркотическим ритмом образов, поэтической и психоделической изобразительностью. Поэтому Лем не любит кино, за что и поплатился – за экранизацию его прозы брались заурядные или попросту равнодушные к научной фантастике режиссеры. Согласно самому Лему, лучший лемовский фильм – это «Слоеный пирог» Вайды. Лем сам написал сценарий, вещь искусная, Кобеля симпатичный, но... зрелищность экранизации, увы, близка к зрелищности радиопостановки.
Самый титулованный из поставленных по произведениям Лема фильм – это «Солярис» Андрея Тарковского, который получил премию в Каннах.
Ну и что из того, если это творение поссорило обоих творцов. Тарковский и Лем -- весьма контрастные по характеру личности, вдобавок они встретились на территории, чуждой им как в художественном, так и в интеллектуальном отношении.
Лем: «Сценарий подменил трагический конфликт прогресса неким видом биологического, циклического начала и сводит проблемы познавательных и этических противоречий к семейной мелодраме».
Тарковский: «“Солярис” – мой наименее удачный фильм, потому что мне не удалось уклониться от сходства с научной фантастикой (…) трюков, мигающих лампочек и блесток, многих нелепостей, не имеющих ничего общего с искусством».
Лем: «Тарковский напоминает мне поручика эпохи Тургенева – он очень симпатичный и ужасно обаятельный, но в то же время все видит по-своему и практически неуловим. Его никогда нельзя “догнать”, так как он всегда где-то в другом месте. (…) Он в любом случае все переделает по-своему».
Тарковский: «<Он> считал, что мы должны в сценарии подделываться под его роман, иллюстрировать его. Чего я сделать не мог. Быть может, вовсе того не хотел. Но он протестовал, когда мы удалялись от четкого хода действия, а когда придумывали новые сюжеты, попросту негодовал. Меня занимала внутренняя проблематика, так сказать, духовная тема, а его интересовало столкновение с Космосом, с Неведомым».
Лем: «Тот эмоциональный соус, в который Тарковский погрузил моих героев, не говоря уже о том, что он полностью ампутировал сайентистический пейзаж и ввел массу странностей, для меня совершенно невыносим».
И все же, как бы там ни было, «Солярис» можно смотреть, он и сегодня производит впечатление. А «Test pilota Pirxa/Испытание пилота Пиркса» Марека Пестрака (по рассказу «Rozprawa»), хоть и не вызывал споров в процессе постановки, совершенно не запомнился … «Нет в фильме ни “изюминки”, ни запала, -- говорит Лем. – Все там получилось каким-то провинциальным и напоминает мне окрошку».
К фильму «Больница преображения» Эдварда Жебровского (считающемуся наиболее совершенным в художественном отношении, но, к сожалению, не фантастическому) писатель выдвигает много претензий. Сгруппированные в одной главе (в томе интервью, взятых Бересем), они поражают своей чрезмерной мелочностью. Это выглядит так, словно Лем физически не может принять свойственной кино техники сжатия, превосходства синтеза над частностью, эмоции над рациональностью. Лем злится, требует от кино рационализма, то есть того, чего кино чаще всего дать не может.
Другая проблема Лема в кино – стоимость фильмов. Экранизации «Футурологического конгресса» (чем хотел заняться Вайда), «Дневника, найденного в ванне» могли бы стать великими, но, к сожалению, так и не состоялись из-за их дороговизны. «Я по-прежнему считаю, что это было бы очень интересно, но для этого мне пришлось бы найти какого-нибудь Кубрика, чтобы возникло духовное родство между автором сценария и режиссером фильма» -- с ностальгией в голосе сказал писатель в 1982 году. То есть с 1968 года его взгляд на кино все же несколько эволюционировал.
Лему не везло с кино, но из этого не следует, что он понес ущерб. Утверждение о том, что хорошие фильмы получаются из плохих книг, во многом соответствует истине. В кино не везло также Кафке, Конраду, Камю; что-то не слышно, чтобы кто-то собирался снять киноленту по «Мыслям» Паскаля. Интеллектуальная литература находит себе опору не на экране, а в наших головах. И если уж зашла речь о головах, то элементы «мышления Лема» можно отыскать во многих выдающихся научно-фантастических фильмах; например, в «Космической одиссее» Кубрика, в «Звездных войнах» Лукаса, в «Чужом» Скотта.
(Продолжение следует)