|
Claviceps P., первые два понравились очень. Печальная картинка в душе всколыхнулась...
А вот парочка моих:
ГРАВЮРА
Путник
Я иду по тропинке к тенистому лесу,
Мне голову жаркое солнце печёт.
У меня в рюкзаке, кроме яблок и хлеба,
Лишь Библия — красный простой переплёт.
Для меня заливаются в небе пичуги,
Я сам не дурак им тихонько подпеть.
Мне тесна моя куртка и ветхие брюки:
Узнав, что живу, я готов полететь!..
Сын
Я сижу у окна и гляжу за ограду.
По пыльной тропинке идёт человек.
Он мычит, он немой, он не слышит, как сзади
По той же тропинке волочится Смерть.
А я в доме, прикован к бессильному телу,
Которое юность сожрало мою...
Я убил бы старуху... но солнце пригрело,
Мне лень — значит, ждёт меня место в раю...
Мать
Я лежу на кровати, способная видеть...
И слышать, как сын тихо плачет по мне.
А другой бы ушёл, а другой бы обидел,
Ведь дряхлая мать — что растаявший снег.
Только дует слегка... ты укрой покрывалом,
Сынок! Ты же знаешь, в костлявой руке,
Что когда-то тебя, пострелёнка, ласкала,
Нет сил, да и жизни, наверное, нет...
Бродяга
С чердака я смотрю сквозь широкие щели.
Как станет темно, я обоих убью,
Соберу все харчи, что сожрать не успели,
Деньжата запрячу в кошёлку свою.
Крыса
Я бегу по доскам, по трухлявым и мокрым,
Несу под хвостом человеку чуму.
Я изгрызла косяк, я порушила окна,
Теперь же и жизнь твою, нищий, возьму...
Путник
Я иду по тропинке к тенистому лесу,
Мне голову жаркое солнце печёт.
У меня в рюкзаке, кроме яблок и хлеба,
Лишь Библия — алый простой переплёт.
Мимо мирного домика, старого сада...
В окне человек — я ему помашу.
И беду, даже ту ненавидеть не надо:
Я воздухом тем же, что крысы, дышу...
РОМАНС НА КРОВИ
Оставь мне свои локоны,
Багряный свой наряд,
Пусть письма уже скомканы
И пламенем горят.
Я буду эти волосы
Ласкать в вечерний час,
Пурпуровые полосы
Потянутся из глаз.
Вошью я эти локоны
В свою больную грудь,
Где все сосуды скомканы
И вьются как-нибудь.
Ласкать ладонью стану я
Багряный твой наряд,
Пока послушно старые
Послания горят.
А тьма придёт – затлеет в нём
Знакомое тепло,
И ткань ответит мне огнём,
И треснет, как стекло,
И ты войдёшь агонией
В мою больную грудь,
Где ждут сосуды сонные,
Что вьются как-нибудь.
СЛУЧАЙ В ЦИРКЕ
Я лезу под купол, вверх, по шесту,
Один, в темноту и холод.
А ты в круге света, в шестом ряду,
Внизу, там, где гам и хохот.
Я вижу сквозь пыльный узор стекла
Кусочек зимнего неба.
Под этим небом сюда ты шла,
И рядом с тобой я не был.
Быть может, ты так и осталась там,
Под белым крылом снегопада,
А та, что вошла в этот цирк, как в храм, -
Лишь кукла с блестящим взглядом.
Но ты и она смеётесь одним,
Прозрачным и сладким смехом.
А я только Богом разделанный мим,
Цветное пятно, потеха.
Ты даришь бездумно свою красоту,
Мольбы о пощаде не слыша.
И выбор один — вверх, по шесту,
В темноту...
Но ты станешь ближе.
Ведь нужно всего-то — пальцы разжать
И руки, летя, расправить,
Багряным и белым
на жёлтом
стать,
Врезаться в пол — и в память...
И я
упал
на слепящий песок,
Кровь мешается с мелом...
* * *
Сидящий справа тебя отвлёк,
Ты на меня не смотрела.
И вот совсем старенькое:
ОГОНЬКИ
(Рэю Брэдбери)
За утёсом косым в эту страшную ночь,
Обезумевшим в вечном "Один!" маяком,
Там, где ветер себе панихиду поёт,
Где в экстазе сливаются волны с дождём,
Разбегись,
оттолкнись -
и зверёнышем вниз,
Прямо в бездну,
в пучину,
забудься, простись!
И всё ниже,
и глубже,
в холодную тьму,
И всё дальше,
и тише,
стать тьмой самому!
Там блуждают безмолвно гуськом огоньки,
Там глаза омертвелые в вечности ждут.
Не страшись протянуть непослушной руки:
Ты уже сам из них, и тебя не найдут.
Ты и сам стал блуждающим бледным огнём
И кружишься под странные вальсы без нот...
Позабудь, что Вселенной был дан тебе дом.
Это больше Вселенной. Оно её жрёт.
|
цитировать
