Антуан Володин «Дондог»

https://kobold-wizard.livejournal.com/1023225.html

Определенно «Дондог» — книга не для всех. Одних отпугнет фиксация на атмосфере разложения и уныния, других — шаманское повествование. У Володина рассказчик, главный герой и окружающая действительность суть одно, и оно грязно и безумно. Дондог Бальбаян бормочет читателю свою историю или свои галлюцинации, пропитанные болью от пережитого. Он говорит, что ему нужно отомстить людям, виновным в его бедах. Только не может сказать, в чем их вина. Герой даже не может их узнать, столкнувшись нос к носу. По его словам, таким его сделали этнические чистки и годы лагерей. Там он вспоминал своих знакомых, постепенно сочиняя им новые судьбы взамен забытого, а затем растворившись в болезненных грезах.

«Я попросил его вызвать в своей, а значит, и в нашей памяти какие-то значимые образы той ночи.

— Когда я углубился в темные улицы? — вздохнул Шлюм. — Когда шел в черноте, сойдя с баржи на берег, ты хочешь увидеть заново это?.. Или потом, улицу Одиннадцатого Лигети?.. Или когда Габриэла Бруна отыскала меня у подножия стены и ее вдруг выхватили лучи фар?..

— Как хочешь, — сказал я.

— Я предпочитаю об этом не говорить, — сказал Шлюм. — Все еще. Это еще не умерло у меня в памяти.

— Как хочешь, — сказал я.

— Расскажу об этом, когда полностью все забуду, не раньше, — сказал он.

— Хорошо, — сказал я.»

В книге, залитой на Флибусту, вслед за романом идет статья Володина «Писать по-французски иностранную литературу». Фанат советской литературы 20-30х годов говорит о трагедии глобальных проектов тех лет. Авангард искусства, вера в Мировую революцию, космополитизм стерлись в потрясениях ХХ века. Выжившй в лагерях маргинал воплощает коллективное ощущение от ХХ века: его великих надежд и безумной жестокости. Отсюда растут корни странного мира, лишь похожего на глобальный СССР. Автор заботливо обрезает все лишнее: даты, географию, реальные события — взывая тем самым к нашим ощущениям, а не к проверкам в Википедии. Об этом например следующий сюжетец, совмещающий жестокую абсурдность и симпатию к юношеской воле:

«Солдату понадобилось немало времени, чтобы извлечь листок бумаги, который он хранил под исподним отрепьем. Его движениям недоставало силы. Он был искусан хищниками, и раны при малейшей оказии открывались, было видно, как он борется с головокружением и усталостью. Солдат протянул документ Узбегу.

— Передайте мне заключенную, — сказал он.

Тохтага Узбег развернул бумагу. Это был ордер на арест, выданный Отделом 44В Революционной законности. На нем стояло множество печатей и очень разборчивая подпись Джесси Лоо.

— Ордер не заполнен, — заметил Узбег.

— Заполнить его был уполномочен наш командир, — сказал солдат. — Но его растерзали. А сегодня утром я сообразил, что мне нечем писать. И к тому же меня укусили в руку, мне уже не заполнить официальные документы. Ты умеешь писать?

— Да, — сказал Узбег.

— Тогда пиши, — приказал солдат. — Внеси имя туда, где оставлена пустая строка.

— Какое имя? — сказал Узбег.

— Не знаю, — сказал солдат.

Народные комиссары вновь разразились хохотом. Смеялись все, кроме Тохтаги Узбега и солдата.

— Командир не посвящал нас в свои тайны, — сказал солдат. — Он доверил мне бумагу, когда волки взяли нас в кольцо. Они уже вгрызались ему в горло. Он не мог ничего вымолвить. Подал мне знак и умер».

Итого: Болезненный бред Володина оказался мне ближе кафкианской литературы. Вряд ли я скоро соберусь читать что-то еще из его творчества, но и кидаться тапками не тянет. Это добротное упражнение по творчеству в жестких рамках, описанных в упомянутой выше статье.

Дико стремная книга. Страшная, грязная, потная, грубая, душная, давящая.

Не знаю, о чем она. Сложно описать, да и не важно, наверное. Не уверен, что даже самому автору это было важно. Это такая квинтэссенция чернухи, самое дно безысходности, отчаяния и отупления, когда снизу уже не постучат. Здесь нет черного и белого, игры теней и даже серого. Все черное. Причем такое, гнилое черное, замызганное и вонючее. Очень грязное черное.

Аллюзия на весь страшный и кровавый двадцатый век, с его концентрационными лагерями, этническими чистками, погромами, карательными отрядами, расовой ненавистью, врагами народа, дикой партизанщиной и тотальной войной. Не могу сказать наверняка, но кажется, что действие происходит в мире, где победила мировая революция. Ну, как победила — победила, а потом стала быстро разлагаться и пожирать сама себя. По крайне мере так герои считают.

Пишет Антуан Володин хорошо. Я б даже сказал, не пишет, а скорее как-то шаманит под веществами (судя по настроению — под героином). Какое-то заклинание пишет, причем заклинание длинное, сложное, высасывающее всю жизнь из всех, кто рядом, заклинание тяжкое и недоброе. Как будто Ктулху вызывает, но делает это уже долго, много лет подряд, и устал и уже все равно, фхтагн или нет.

Хочется сразу молока, помыться и проблеваться. И что-нить от токсинов и шлаков. Но хорошо пишет, стервец, не отнять. Вроде люди мучаются и других мучают, а страницы одна за другой проглатываются. Редкостная книга, по всем статьям.

Чисто стилистически роман потрясный. Автор талантливо переводит слова в чувства и ощущения (ну и перевод Виктора Лапицкого впечатляет, отличная работа) и обратно, но в целом категорически не советую. Исключительно на свой страх и риск и если все остальное в жизни вы уже попробовали.

Почему решил прочитать: без понятия, где прочёл рекомендацию почитать эту книгу. Вряд ли на МирФ, скорей на каком-то высоколобом литературном сайте.

В итоге: формально — фантастика. Странный, грязно-подробный до болезненности мир, аллюзии на историю 20-го века, особенно на советские лагеря и репрессии.

Но всё так мутно и нудно, что читать невозможно.

Если что, Володин — псевдоним французского писателя , профессионального переводчика с русского. Допереводился, кукушка съехала, начал графоманить — накропал примерно три десятка романов. Почти все в одной вселенной.

Совершенно не зашло. Добросовестно отмучался 15% текста и прекратил пытаться осилить это