Зеркало ХIX века — роман "Красное и чёрное". Роман одновременно и скучающий, и мчащийся куда-то неуловимо, страстный, но, в то же время, расчётливо-осторожный... Надменный художник правдиво живописал свою эпоху.

Уж канули в небытие времена мрачно-героического средневековья. Скрылось за поворотом дороги истории десятилетие славы Наполеона. Формально Франция снова стала монархией, но уже не такой, как в воображение романтиков. На смену рыцарским турнирам пришли великосветские салоны. Единственное, пожалуй, что досталось началу девятнадцатого века в наследство от былого — гипертрофированное чувство собственного достоинства древней аристократии. Париж чванлив, провинция глупа. Всюду — не то что упадок, скорее, обмельчание нравов.

Подобный "сухой", блеклый фон всегда отлично оттеняет истинно высокие чувства, неподдельные страсти. На этом-то и играет Стендаль.

Перед нами — трагическое жизнеописание Жюльена Сореля, сына простого плотника, с самого рождения наделённого в равной мере умом и честолюбием. Отправная точка истории — глубокая французская провинция, в которой великолепие природы напрочь губится фарисейством местных жителей. Стендаль рисует классические альпийские пейзажи (описаний в романе много — и они действительно хороши), в том числе — неотъемлемую их часть, живописные деревушки, зависающие над зелёными холмами, голубыми речушками, и населённые, если можно так сказать, бюргерами — горожанами по-русски. Жюльен, не чувствующий никакого душевного родства с окружающим его приземлённым миром, очарованный карьерой Наполеона, мечтает вырваться из оков провинции, он решителен, уверен в себе, для него стоит лишь один вопрос — что быстрее приведёт к желанной цели, красное (форма военного) или чёрное (одеяние священника)?

Пожалуй, о главном герое стоит сказать отдельно. Жюльен на момент начала действа ещё до крайности юн и неопытен. Его мечты носят скорее сентиментальный характер; они не имеют ничего общего с продуманным планом действий.

Жюльен крайне живо, остро чувствует, его легко поранить, что говорит об открытой, незачерствевшей душе. Однако, презрение к горожанам, в том числе — к родному отцу и братьям, желание увидеть свет, и чтобы свет увидел его усилили честолюбивую черту в характере Жюльена. На его пути встретилось пока что лишь два человека, оказавших на юношу какое-либо влияние. Отставной лекарь взбудоражил голову молодого человека рассказами о наполеоновских компаниях. Местный кюре обучил его латинскому, а заодно как бы "ввёл" в церковный мир. Отсюда — помыслы о чёрном.

Подозреваю, что попадись на пути юноши настоящий Наставник, скажем, учёный, и он вполне мог бы преуспеть на поприще просвещения. Тогда всё сложилось бы иначе...

Однако, к несчастью Жюльена, судьба преподнесёт ему подарок с горьким привкусом — возможность исполнить свои честолюбивые чаяние, стать господином де Сорелем. И тут-то Жюльену и выйдет боком его пламенная натура. Он допустит стратегическую ошибку — полюбит. Дважды.

Далее насчёт сюжета я распространяться не буду, ибо это являлось бы неуважением по отношению к читателю рецензии.

Скажу лишь, что Сорелю предстоит пройти через горе, и счастье, и провал, и успех. Как мог бы догадаться внимательный читатель уже в начале романа, Жюльен, приблизившись к достижению цели, её саму уже ни во что не будет ставить — такова особенность сильных, но впечатлительных, возможно даже ветреных натур, подобных натуре главного героя.

Глазами Жюльена мы увидим блестящий Париж, окажемся посвящёнными в заговор — для того только, чтобы потом разочароваться, соответственно, в мишурном блеске и подковёрных интригах.

Вообще, вся книга похожа на долгую ухабистую дорогу — туда и обратно. В итоге путник возвращается в ту же точку, откуда начинал двигаться, но возвращается он уже не тем человеком, каким был. Так и Жюльен. В начале книги он — отрешённый мечтатель. В конце герой снова становится им же, только помыслы его уже совсем другие, можно сказать, что он обрёл мудрость. Хотя, вряд ли человек может быть мудрым в двадцать три года.

А роман по прочтении всё же оставляет именно что впечатление зеркала. Зеркала девятнадцатого века. Кажется, будто Жюльен, его мечты, его отношения с г-жой де Реналь, Матильдой — лишь камешек, брошенный в прозрачную гладь озера. Всплеск, круги на воде... И уже через минуту — будто ничего и не было. Всё та же невозмутимая, недвижимая гладь, словно слепок оставшегося уже где-то там, за поворотом дороги истории, никчёмного XIX века.

Прошу прощения перед теми, кто хотел бы видеть вместо данного отзыва новую часть рассказа или же рецензию на фантастическую книгу. И то, и другое ещё будет. Сейчас же мне просто надо было выговориться.

"Братья Карамазовы" Достоевского. Мои впечатления.

Перевернув последнюю страницу "Братьев Карамазовых", задался вопросом: какой именно посыл Достоевский вкладывал в свой роман? Какую идею хотел донести до читателя? Однозначный ответ дать очень трудно. Боюсь даже, что невозможно. Отчасти это обуславливается тем, что в предсмертном творение Фёдор Михайлович попытался поднять совершенно различные по природе своей вопросы: место церкви в государстве, социальные проблемы общества, нравственные муки индивидуума, колеблющегося между верой и атеизмом, психология человека, Бог, необходимость всепрощения... — вот далеко не полный перечень того, чем автор хотел поделиться с читателем. Этим-то меня и поразил Достоевский; в отличие от большинства русских писателей 19 века он не ограничивает себя какими-либо рамками, не пытается через произведение раскрыть, обыграть одну единственную тему. Поясню: с помощью «Отцов и детей» Тургенев показал своё видение конфликта поколений, Грибоедов в «Горе от ума», равно как и Гоголь в «Ревизоре», сдёрнул занавес с нравственных пороков общества, обнажил всю порочность государственного аппарата. Для Достоевского же произведение, как мне показалось, является не средством для доказания чего-либо, а конечной целью. Писатель берёт за основу сюжета хоть и не совсем обычную, однако часто встречающуюся ситуацию и создаёт героев, которые более похожи на людей, нежели на актёров, пусть и безупречно, но, всё же, лишь играющих в спектакле, постановщиком которого является автор. У Достоевского же персонажи действуют на своё усмотрение, думают, переживают, а писатель наблюдает за ними, подслушивает диалоги, беспардонно копается в мыслях и записывает, записывает, записывает…

Наверное, Вы уже поняли, что я такому подходу чрезвычайно импонирую. Ведь он позволяет гораздо глубже раскрыть психологию персонажей, полнее изобразить характеры. И всё же, у всего есть недостатки. Вот и тут: Достоевский создал целостных личностей, людей с глубоко проработанным внутренним миром. Но эти люди жили в девятнадцатом веке. И действуют они, соответственно, так же, как и люди, жившие в девятнадцатом веке. И думают тоже также. Шаблонная, но, однако, подходящая к большинству классических произведений фраза «времена меняются а люди нет» по отношению к «Братьям Карамазовым» неуместна. Почему же она так актуально звучит в адрес других писателей? Думаю, дело в том, что в книгах таких авторов, как Гоголь, Пушкин, Чехов, Островский, Грибоедов, некоторые черты героев несколько утрированы. Тот-то был жадным, а этот-то щедрым. Тот – злым, этот – добрым. Здесь уже я, конечно, преувеличиваю. Это однако, не изменяет того факта, что Маниловы, Карандышевы, Хлестаковы или Чацкие навряд ли существуют или существовали когда-либо за пределом книжных страниц. Они – пародии. Пародии на различные человеческие качества, привычки. А качества, осмеянные перечисленными выше, не меняются уже на протяжении многих веков.

Герои же Достоевского, как я уже говорил, вполне самодостаточны, не пародийны. Но тем сложнее нам понять их мотивацию к тому или иному поступку через полтора века после написания романа. Сейчас нет людей, так сильно переживающих в себе идею Бога, как Иван. Мало кто сможет любить и ненавидеть одновременно подобно Дмитрию. Да и, думаю, совсем немного таких, кто, также, как и Алёша, является верующим из-за своего реализма. Что уж говорить, измельчали нравы. Как там сказал прокурор? «А стал бы сегодняшний юноша, подобно Гамлету, думать о том, что ТАМ?». Боюсь, в наши дни большинство юношей, да и не только, также не стали бы разбираться и в тончайшем хитросплетение человеческих чувств, заставляющих героев Достоевского делать так, а не иначе. Не стали бы разбираться не потому, что глупы или черствы, а потому лишь, что с каждым поколением роль кого-либо из Карамазовых на себя примерить всё труднее и труднее. Мне почему-то кажется, что творение Достоевского ждёт незавидная учесть забытого шедевра. Был бы рад ошибаться.

Выше я писал, что невозможность разгадать посыл романа отчасти объясняется большим количеством проблем, затронутых Достоевским. Заметьте, лишь отчасти. В чём же заключается вторая причина? Думаю, в отсутствие авторского голоса. Яркий пример использования оного мы видим в «Мёртвых душах» у Гоголя. Гораздо в меньшей степени голос автора заметен у Пушкина, Тургенева. И, тем не менее, в произведениях этих авторов он угадывается: эпитеты, данные мимоходом характеристики, комментарии к репликам – всё это указывает на отношение писателя к своим героям. У Достоевского же весь текст абсолютно нейтрален. Читатель волен сам формировать мнение о персонаже. Более того, нам показаны кардинально противоположные точки зрения о Боге и религии, наилучшем пути развития России, правильном отношение к людям, необходимости реформ в государстве… Полагаю, сам Достоевский долго и тяжело переживал эти вопросы внутри себя, думал, как их разрешить, но не находил ответа. По-видимому, терзавшие автора проблемы нашли выход на бумаге. И поэтому-то различные мнения и выписаны так искренно, достоверно, и не возникает ощущения, что одной точки зрения писатель придерживался сам, а другую вписал для галочки. Лично меня это привело в восторг.

На этом, думается мне, лучше рецензию закончить. Конечно, очень хотелось бы побеседовать о героях Достоевского, о его философии, но, в таком случае, размер отзыва превысил бы допустимые границы. Да и, к тому же, главное я уже сказал.

P.S. Как это не странно, по уровню проработанности героев, по их реалистичности и некоторой устарелости их модели поведения, «Братья Карамазовы» мне напомнили «Войну и мир» Толстого. Странная, конечно, ассоциация, но всё же.