Сны, о чем-то большем

– Тебе нравится тортеллини? – спросил он.

Кингсли с вызовом посмотрел на него.

– Конечно, – сказал он. – Особенно ранний, черно-белый.

Начальная точка нашей жизни — это роддом, а конечная точка нашей жизни — это морг, а между ними треть жизни мы спим, дальше у «Сектора Газа» не о том, но со «спать» тоже очень по-разному может получиться. Считается, что человеку достаточно восьми часов сна в сутки, только среднего человека не существует. Где один вполне обходится шестью часами, другому необходимо десять. Кто-то в критической точке усталости приляжет на пятнадцать минут, и поднимется бодрым, кому-то необходимо несколько часов. Один постоянно видит яркие сны, напоминающие фильм или сериал, другой ни одного за всю жизнь не вспомнит.

А еще нарколепсия. вид расстройства сна, забавный лишь в фильме «Крысиные бега». В реальной жизни спать по четырнадцать часов в сутки, засыпать в самое неподходящее время, не иметь сил проснуться — очень плохо и совсем не смешно. Диагноз, он и есть диагноз и девушке Саре не повезло иметь такой. В ее случае физические симптомы усугубились причудливым психологическим дополнением, а именно снами: столь яркими, подробными и не вызывающими сомнений, что проснувшись, уверена — говорила с людьми из своего окружения на эти темы, совершала какие-то рутинные действия, связанные с работой или учебой.

И снова ничего смешного. Когда динамишь подругу со встречей, о которой заранее договорилась, потому что уже встретилась с ней во сне, это неловко и неприятно. Но когда зарубаешь карьеру своего шефа, не внеся в его выступление оговоренных изменений, заодно уж и сама теряя работу, тут все серьезнее. А когда в твоей жизни подобные происшествия печальная норма, тут уж впору совсем пасть духом. Нет, Сара не падет, скорее уронит. Совсем по Ницше: «Падающего, толкни».

Усатого философа не случайно вспомнила, в этой его сентенции не цинизм. Просто так получается, что людей, не знающих точно, чего хотят, встреча с Сарой заставляет понять. И если в некоторых случаях это «быть не тем» или даже «не быть вовсе», то в конечном итоге это их выбор. А если кому-то встреча поможет точнее определиться с жизненным призванием, тем лучше. А что же сама? Как-то приспособится попробует себя в разных ролях, найдет свое место в жизни. Потеряет и снова найдет, а потом отправится в клинику, чтобы пройти уже наконец курс лечения, который сделает ее нормальной.

«Дом сна» апофеоз абсурдистской романтики Коу. Согласитесь, самооскопление и отречение от собственной личности чрезвычайно странный способ продемонстрировать предмету интереса свою любовь? Хотя, если в глубине души ты всегда стремился к такого рода переменам, появление в твоей жизни человека, который становится триггером, можно расценивать как благо. Крыс, кроликов и собак куда жальче, они служить науке в греговом лице не по своей воле попали. Веронику жаль, хотя разогнаться до девяноста миль в час и врезаться в бетонное ограждение тоже было ее выбором.

Но влюбленный в кино лапочка Терри и обмен репликами о тортеллини во время обеда с сынком толстосума продюсера, это просто красота. И да, здесь Джонатан Коу очень обаятельно посмеивается над своей постоянной фишкой — внушить герою одержимость неким артефактом (чаще фильмом, иногда музыкальным или литературным произведением), на сей раз решив уберечь от обсессии.

Где-то есть город

Ласковый город — спасибо тебе.

Мы не приедем, напрасно не жди,

Есть на планете другие пути...

Назвать брутальный, маскулинный Нью-Йорк Городом женщин, да как такое в голову могло прийти? Хотя... Вот потому и читаем, оттого и немыслимая популярность, что умеет разглядеть за привычным неизвестное и рассказать о нем так, что отныне это занимает нишу априорного знания. Смотрите, огни большого города в коллективном бессознательном прочно утверждены на роли тех, о какие наша доверчивая сестра опаляет крылья, далее по тексту: тут какой-то старичок-паучок, нашу муху в уголок поволок. И моли бога, чтобы явился какой-никакой комарик. А не то погибай-пропадай. Беги, в общем, сестра, соблазна больших городов.

Ну, это ты чересчур, как-то женщины выживали в городах испокон веку. Больше того — плодились и размножались. Так-то да, а особенно энергичные провинциалки умудрялись сделать карьеру. Все так, но это не отменяло восприятия мегаполиса как исконно брутальной среды, враждебной женскому началу. Уже и разного рода Секс в большом городе триумфально прошелся по экранам, сдвинув планку восприятия в сторону «места-где-женщина-может-с комфортом-разместиться». Но вот этого главного: в больших городах наша сила, потому что они естественно располагают к объединению, а потому Самый большой город — Город женщин, так прямо до нее не сказал никто.

История юной симпатичной небедной и безалаберной Вивиан Моррис разворачивается на фоне декораций Нью-Йорка сороковых. Не замеченная в большом рвении к учебе, но проявившая недюжинные способности линять при всяком удобном случае в паб, студентка Моррис вскоре оказывается отчисленной из престижнейшего женского учебного заведения своего времени. Семья без восторга встречает опозорившую ее девицу и очень скоро сплавляет девятнадцатилетнюю Вив к тетке в Большое Яблоко.

У тети Пег свой театр «Лили», они все из богатой среды, не забыли? Хотя вернее было бы сказать, театрик, дышащий на ладан. Труппа с миру по нитке прибившиеся к ее берегу артисты, зрители итальянские и ирландские рабочие, постановки — трехгрошовые оперы, цена билетов соответствующая. Пока еще держатся на плаву, но любой шторм потопит. Впрочем, не будем о грустном, станем жить и радоваться жизни, пока Господь дает день и пищу.

Вивиан вливается в среду так, словно специально для нее создана. Хорошенькая, беззаботная, падкая до удовольствий, да к тому же обладающая бесценным талантом (нет, не актерским, а умением шить, чувством пропорций и цвета), она скоро становится костюмером «Лили». А в компании с лучшей подружкой, какие всегда находятся для таких девочек, красоткой Селией, они становятся двумя яркими звездочками ночной жизни это лучшего города на свете. Круговороту удовольствий, развлечений, пьянок, случайных соитий, кажется, не будет конца.

А в большом мире начинается война. До которой Вив дела нет. Но когда бы не она, в дом тети Пег прибывает настоящая звезда английской сцены, старая подруга тетки Эдна Сент-Джон, и теперь она будет играть в «Лили». «Город женщин», именно так назовут пьесу, которую они поставят совместными усилиями под свою прекрасную звезду. И что это будет за дивная вещь! Зритель валом повалит в театр.

Часть «Города женщин» превосходна и воспринимается с тем самым ощущением «на ура», которое дядя Билли хотел уловить в настроениях публики на премьере. С тем, которое заставляет тебя гордиться, читая, словно ты сама сочинила эту книгу или пьесу, поставила спектакль, сняла фильм. Радость сопричастности, за которую мы любим вещи, попадающие в резонанс к биению нашего сердца. И нет, это будет только началом, а беззаботные мотыльки, летящие на огонь, впрямь, обжигают крылышки.

Но о том будет дальше, в продолжении, где бабочка станет птицей. Не жар-птицей и не волшебным фениксом, хотя возродиться из пепла таки придется, а храброй городской синичкой, которая найдет свое место в жизни и обретет подлинную близость с теми, кто станет ее семьей не по крови, а по духу. Отличная книга, читается с удовольствием, умеет донести тьмы низких истин так, что анестезии возвышающего обмана не требуется. Да, мы такие.

УЙДЕШЬ — Я УМРУ

- Я пробрался вглубь неизвестных стран,

Восемьдесят дней шел мой караван...

...И, тая в глазах злое торжество,

Женщина в углу слушала его

Почему мы такие? Что нам дано, то не влечет. Запретный плод нм подавай, а без него нам рай — не рай. Может потому, что это в нашей природе? Завоеванное однажды относится подсознанием по разряду долгосрочных активов: удобно сидеть, но сердце не бьется чаще, при воспоминании. А хочется, чтоб билось. Дело даже не в желании — необходимо, чтобы все продолжало крутиться. Чтобы мир не перестал вращаться.

Декоративный роман Алессандро Барикко как китайская лаковая шкатулка и японский бонсай. Красивый, миниатюрный, напрочь лишен утилитарности, с искусно подрезанными корнями. Но в нелогичности не упрекнешь: купец едет в дальние края потому что такая у него работа. Сумел занять экспертную нишу, высокотехнологичной и довольно капризной статьи импорта. Усердно окучивает, умея обеспечить себе и супруге уровень комфорта, который в их провинции сходит за роскошь.

Работа нелегкая, требует специальных навыков и связана с риском, но боги к нему тут благосклонны. Что до отсутствия детей, то Эрве Жонкур и его Элен не особенно по этому поводу убиваются. То есть, вопросов можно задать немерено: об устройстве тамошней жизни, о войне и мире, о социальной среде и политической ситуации. О том, почему купец довольствуется одной поездкой в год не поддаваясь соблазну заработать. Как супруги на самом деле воспринимают свою бездетность?

Можно, но зачем, пусть остается за кадром. Есть искусственно смоделированная ситуация, в которой надежному берегу стабильности противопоставлен бушующий океан неопределенности и с некоторого времени к «по работе» здесь добавляется жгучий, изрядно сдобренный экзотикой интерес, а жизнь обретает дополнительные обертона и краски. Женщина-пристань, девочка-птица, его на обеих хватит. Эта, чтоб жить, та — чтобы томиться несбывшимся. Вы ж не думаете, что для банального адюльтера, за ним на край света ехать не нужно.

А в промежутках между встречами делать из жены подобие той, другой. В наивной уверенности, что не поймет, не догадается, отчего вдруг оказалась на роли мрамора, от которого отсекают все лишнее. И вытягивать из своей, из ее жизни, из жизни той, третьей, тонкую шелковую нить, другим концом уходящую в самое средоточие жизненной силы. У вас может создаться превратное впечатление,что производство шелка столь же утонченный процесс, как его ношение. Так вот, нет. Для того, чтобы червь, выбираясь, не повредил кокона, его варят прямо внутри. Там еще запашок довольно специфический. Когда б вы знали, из какого

сора.

А когда бы и знали, разве это кого останавливало? Так и будет. Гладкость шелка. Тонкая нить. Кто-то заживо сгорает в своем коконе.

Должен сообщить вам, сударь, одно весьма важное известие. Мы все отвратительны. Мы все на редкость отвратительны.

Господин был родом из Дрездена. Он торговал телятиной и плохо понимал по-французски. Господин разразился оглушительным смехом и закивал головой. Казалось, он уже никогда не остановится

А может расскажешь мне, какая такая восточная...

Под небом голубым

Есть Город Золотой.

Латунь не золото. Хотя желтая и блестит на солнце так, что издалека можно спутать. Джинны, мариды, гаруды, ифриты и прочие элементали не люди, хотя издалека, может, и спутаешь. Герои «Латунного города» по большей части они — волшебные создания «Сказок тысячи и одной ночи». Не делайте утомленного лица, ни сим-салабима с Рахатом Лукумычем, ни Аладдина с Жасмин и Ковриком под мышкой не будет. То есть, как раз ковер — да, куда без средства передвижения в восточной сказке? И джинн, хотя вернее будет называть его дэвом. Там некоторые историко-семантические тонкости, которых непосвященному с ходу не постичь, но поверьте — есть разница.

Этнофэнтези от Шеннон Чакраборти — это масштабный политический боевик со сложной интригой (и не одной), тщательно прописанной непротиворечивой картиной мира, многофигурной композицией, второстепенные персонажи которой выписаны не менее тщательно, чем главные. Добавьте динамичное на всем протяжении действие, множество сражений экзотическим оружием, погони, странствия по неведомым местам, смертельную опасность от магии, обаятельных героев и очень непростой клубок личных отношений — и вы не получите представления о романе.

Вернее, получите бледное его подобие. Потому что книги это не «о чем», и даже не «как», хорошая книга, это «осенил ли творца его дэймон во время работы»? Здесь несомненно, иначе как дебютная книга могла бы выйти в финал сразу нескольких престижных премий, включая Локус и Всемирную премию фэнтези. Время и место действия: Ближний Восток эпохи наполеоновских войн. Впрочем, существенной роли Бонапарт в происходящем не сыграет, как и Каир, откуда начнется повествование. Просто декорация. Или нет?

Нет, в хорошей книге ничего не случайно, началом задается фоновое ощущение несвободы, порабощенности, бессильного желания реванша: вы же помните, Египет в те поры был под турками, пришли французы — египтяне сменили господ. Нам, с имперским самоощущением так вдруг не понять, каково это, быть внизу иерархической лестницы покоренного народа. Но именно такова планида двадцатилетней «предсказательницы» Нари, сироты, живущей на улице, промышляющей мелким мошенничеством с использованием псевдомагии, и мечтающей скопить достаточно, чтобы отправиться в Стамбул лечиться на доктора. Мечта столь же заманчивая, сколь несбыточная.

Нет-нет, в ее то жизни все как раз сложится, как и в самых смелых грезах не привиделось бы. И путешествие в другой город, да не какой-нибудь, а самый, что ни есть, сказочный. И учеба на целительницу с лучшей из возможных наставницей. И просто учеба, боги мои, какое же это счастье, получить возможность узнавать столько нового, учиться столькому новому, сколько хочешь! Лишь за тем, чтобы взлетев выше неба, больнее рухнуть на камни привычного самоощущения побежденной, когда все, чего достигла: любовь, дружба, уважение, доверие — все разбивается вдребезги, и ты у разбитого корыта, и нужно начинать сначала.

Ну, мы-то, положим, знаем, что то, чему ты уже успела научиться, пребудет с тобой. Ничто на земле не проходит бесследно, и в сказках, в отличие от жизни, иной раз мертвые восстают из пепла. А первая сказка «Дэвабадской трилогии» так волнующе свежа, так маняще искрится разноцветьем огней, что нет человеческих сил устоять перед продолжением. И еще одно, канон. Это все-таки важно, при всей яркости и новаторстве книги Чакроборти, в ней чувствуешь себя психологически и ментально удобно. Вы понимаете, о чем я? Нет ощущения вывернутой наизнанку квазилавкрафтианы «Гамбита девятихвостого Лиса» или «Черного леопарда, рыжего волка»

Думай себе что хочешь, а эта суеверная деревенщина сейчас облупит тебя, как луковку.

ЕСЛИ ТЫ НЕСЧАСТЛИВ, ТЫ НИКТО

- Оптимальный состав народонаселения смоделирован нами с айсберга, у которого восемь девятых массы под водой, одна девятая над водой

-- А счастливы ли те, что под водой?

-- Счастливее тех, что над водой.

Популярность вещь относительная. К кому-то приходит сразу и на веки вечные, как к Шекспиру, таких единицы. Других настигает мгновенно и ярко, а через год-другой, глядишь — забыты. Третьих поначалу не замечают, их известность набирает обороты постепенно, и вот уже упоминаются, цитируются, авторитет непререкаем. А есть еще такие, у кого волнами: в определенное время все о них говорят, потом надолго забывают, и опять у всех на слуху, когда некоторые обстоятельства запускают новый виток интереса,. «О, дивный новый мир» из числа таких.

Написан в далеком тридцать первом, почти девяносто лет назад. Не знаю о прежних волнах популярности романа, на моем читательском веку виток второй. Первый был в конце восьмидесятых, связанный с острым интересом к тоталитаризму и антиутопиям. Роман Хаксли тогда вышел под одной обложкой с замятинским «Мы» и «1984» Оруэлла — своего рода обзорная экскурсия по виднейшим произведениям жанра начала XX века. Говорили в основном о «1984», сама я мало что запомнила из «Дивного нового мира»: куда-то летели на вертолете, резервация в тропиках, дикарь и узаконенное потребление сомы. Занятно, что прочитанный во второй раз, оставил почти то же впечатление политизированного памфлета.

Сейчас книга переживает новый всплеск популярности, отчасти связанный с выходом сериала, но главным образом с пугающей актуальностью романа в новых обстоятельствах. Когда все в мире одновременно осознали, как мало значит личный выбор, свобода воли и собственные решения, насколько сильно наши поступки регулируются государством. Сериала не смотрела, но послушала аудиокнигу и пережила что-то, вроде культурного шока. Словно в прошлые оба раза это был другой роман.

Не для того, чтобы в тысячу первый раз сказать: Игорь Князев очень хороший чтец, об этом и без меня знают. Дело в другом, в идеальном совпадении исполнительской манеры с нарочитым абсурдизмом первой части книги. В конгениальной передаче того, что прежде считала вводной агиткой: ну, дети-из-пробирки, ну понятно, дальше то что? Давайте уже историю. История не замедлит явиться, привычно ориентированная на героев: Бернард, Линайна, Джон-дикарь, Линда. Но если воспринимать с позиций индивидуальности это нивелирует роман, переводит из шедевров в разряд качественной прозы.

Самая суть здесь в низведении индивидуума до роли универсального элемента, который в любой момент можно заменить; в отсутствии личного пространства и самой потребности в нем. В ситуации, когда желание обособиться воспринимается социумом как непристойное поведение, В здешней системе ценностей, не столь отличной от нашей, как может на первый взгляд показаться. Сцена экскурсии в инкубаторий совмещает средствами аудиокниги поучительные сентенции, политэкономические лозунги, гипнопедические слоганы общества потребления.

Все эти: «Без стерилизации нет цивилизации», «Сомы грамм — и нету драм», «Чем старое чинить, лучше новое купить» — с такой безапелляционной вкрадчивостью звучат в аудиокниге может быть именно потому, что «Дивный новый мир» не столько зримая картина процветания и благоденствия, сколько, как ни один другой — роман фонового звучания. Перманентного внушения тысячекратным проговариванием. Дальнейшие события воспринимаешь сквозь призму базовых установок: все молоды, здоровы, красивы. Каждый на своем месте, каждый счастлив, и каждый принадлежит всем остальным.

В «Дивном новом мире» нет мерзости и запустения, которыми грешит большинство книг жанра. По сути, это не антиутопия, а утопия, про благоденствие всех. Все довольны той работой, что выполняют на благо общества. Семья упразднена до степени, когда «мать» и «отец» воспринимаются непристойными ругательствами — никаких психотравм, связанных с недостаточной или чрезмерной родительской любовью. Дети появляются из пробирки, уже на стадии эмбриона получая базовые навыки той группы, к которой будут принадлежать в дальнейшем. Расизм? Разумное планирование? Прогнило что-то в датском королевстве? Каждый решает для себя.

ПТИЦЫ И ПАУКИ

— Она белая, между прочим.

— Кто?

— Моя мама.

— И что?

— Некоторые удивляются, вот и все.

— Думаю, я с этим справлюсь. У нее же не две головы, в конце концов.

Отношение к Джонатану Коу менялось от ранних «Карликов смерти», прочитанных первыми — голимый постмодерн и: спасибо,но в дальнейшем от этого автора воздержусь. Через «Срединную Англию»: ужель тот самый? Гляди-ка, человеческое ему не чуждо, хотя брекзита многовато. Через обаяние «Клуба ракалий» и «Круг замкнулся».

И вот «Номер 11», теперь в табели о рангах, определяющей место писателя в личном рейтинге, Коу занял самую верхнюю строчку, вровень с Джулианом Барнсом. Тот, кто полностью погружает читателя в историю, кто может рассказать о простых вещах и обычной жизни маленьких людей так, что не оторваться. Кто чистит и выпрямляет душу.

Почему одиннадцатый номер? Поди разбери. Может Коу просто нравится число, идеальное графическое выражение для независимого сотрудничества: мы вместе, рядом и делаем общее дело, но без слияния и поглощения — каждый продолжает оставаться самостоятельной единицей. Он любит разного рода срединные вещи, одиннадцать как раз между десятком и дюжиной — прочно укорененными в коллективном бессознательном единицами счета. Может еще какие причины, о которых вряд ли когда узнаем.

В романном пространстве четко определенной роли у числа одиннадцать нет, оно скорее живая нитка, маркер сопричастности, примерно как число девятнадцать в кинговой «Темной Башне» Помнишь, в детстве мы играли в сыщиков, а объект интереса жил в одиннадцатом доме. Потом когда я училась в Лондоне и на съемной квартире все время был жуткий холод, грелась, катаясь по кругу в одиннадцатом автобусе. Мерзавка Жозефина вместе с другими богачами, что не погнушаются украсть подаяние слепого нищего — все они сидели на пафосном благотворительном мероприятии за столом номер одиннадцать.

А когда тебя наняли домашним учителем в семью олигарха, его прибабахнутая женушка затеяла строительство одиннадцатиэтажного подземного бункера под их домом в Челси. И ах, чуть было не забыла, тот фильм, который как одержимый искал муж Лоры, тот, что в результате убил его — катушка с ним, казалось, должна была находиться в коробке,маркированной этим номером. Не пытайся понять, к чему тебе все эти «11», нам далеко не все дано понять малым человеческим разумением, просто прими как данность.

Роман разбит на несколько новелл, на поверхностный взгляд, имеющих между собой мало общего. Вот девочка проводит лето у бабушки с дедушкой и сталкивается со странной татуированной «птичьей женщиной», эта встреча наложит отпечаток на ее дальнейшую жизнь. Вот через два года ее снова отправляют в дедов дом, на сей раз компанию Рэйчел составит Эвелин, дочь материнской подруги. Мамы, обе в прошлом известные исполнительницы, рванули отдохнуть, а ей подсунули в подружки эту противную девчонку.

Но как с ней оказалось интересно. Шерлокиана, какой вовек не забудешь: художница, старый бродяга китаец, странные карты. Одна из них, с изображением паука, надолго останется с Рэйчел (антиталисман, антитотем). Неявная, тема пауков и птиц звучит в историях обеих девочек, они бы взлетели каждая из них по-своему талантлива, обе хотят приносить пользу обществу и добиться личного успеха. Взлетели бы, да не пускают паучьи сети, которыми оплели страну и мир те, в чьих руках деньги. И власть, в конечном итоге, идет у них на поводу.

В прошлом прекрасное время, когда люди верили, что о них позаботятся, а во власти наиболее компетентные и благонамеренные люди. Сегодняшний цинизм богачей беспределен, творят, что хотят, зная — все сойдет с рук, укрывают от налогов миллиардные прибыли, но с радостью упрячут в тюрьму за мошенничество одноногую черную лесбиянку на пособии (нет, не анекдотический персонаж, такой станет Эвелин, и нет, не надо жалости, она сильная, она и к протезу приспособится). Что за мошенничество? Она художница, продала пару картин, не задекларировав дохода.

Чудесный роман, я было подумала в какой-о момент: Ух ты, реалист Коу обратился к магии и мистике? Но нет, всему нашлось здравое объяснение. Хотя, тут как посмотреть, от точки зрения очень многое зависит. И спасибо за дивный перевод Елене Полецкой.

Ангелы и пчелы Ника Харкуэя

...Собаку зовут Бастион, и она не знает жалости: «Мой рот в непосредственной близости от твоих гениталий, О ты, человек, который разговаривает с моей госпожой за кофе. Не шути со мной! У меня лишь один зуб, потому что остальные давно похоронены в плоти грешников.«The dog’s name is Bastion, and it is without shame or mercy: I have my mouth in close proximity to your genitals, oh thou man who talks to my mistress over coffee. Do not irk or trifle with me!...

Мой друг, человек очень умный, попробовал читать «Гномон» (о нем, напомню, говорили, как о главной переводной новинке начала года) и удивился, как могла быть от книги в таком восторге, да еще читая в оригинале — это же муть, которую сам он бросил, едва домучив до половины. Но тут мне просто повезло не встретиться с переводом Ефрема Лихтенштейна, убившим книгу. Пусть намного дольше и на порядок труднее, но радость от витиеватой прозы Ника Харкуэя без участия тексткиллера переводчика получила.

Может быть многословие в его случае от противного? Колода тасуется причудливо и о том, что один из самых ярких фантастов современности сын Джона ле Карре интернет любого желающего просветит скоро. Другое дело, что шпионский детектив шестидесятых-семидесятых прошлого века требовал предельной четкости, быстроты, сюжетной экономности и, как бы поделикатнее — простоты, чтобы любой дурак понял. Современная проза размыла жанровые границы, позволяет автору резвиться дельфином в волнах аллюзий и референций, чем умеющие пользуются.

Харкуэй из тех, кто умеет, так почему бы нет? И еще одно, он пишет смешно, порой это стендаперский уровень, когда не можешь не рассмеяться, одновременно дивясь тому, как щедро некоторым людям отсыпано этого дара смехачей. Это к тому, что, когда в тебя так много положено, хочется все использовать. Таким образом Angelmaker являет собой несколько оксюморонное сочетание избыточного многословия со скетчами в стиле Монти-Пайтона. Как по мне — чудесно.

Это одновременно напомнило «Никогде» Геймана в части подземного Лондона, The Bone Clock Митчелла с хорологией, «Уловку 22» Хеллера и «Сговор остолопов» Джона Кеннеди Тула некоторой фрагментарностью в соединении с остросоциальной сатирой. Не многовато? В самый раз, обилие вещей, с которыми можно соотнести, современной интеллектуальной прозе только на пользу.

О чем книга? Прозябающий в безвестности и достаточно скромных материальных условиях Джошуа Спорк, внук блистательного суперагента (о чем не догадывается, потому что дедушка по сей день засекречен), сын не менее блистательного гангстера, о чем многие знают, одно из обвинительных заключений содержало формулировку: Мэтью, приемный отец героинового трафика, которому следовало бы вспомнить о существовании сына и уделить родному ребенку хотя бы столько внимания, сколько способен дать приемный.

Так или иначе, Джо ведет жизнь скромного часовщика в квартире-офисе на складе в районе доков — остатке былой роскоши империи отца. В качестве хобби ремонтирует и отлаживает сложные старинные механические игрушки. Предложение поправить финансовые обстоятельства, приведя в рабочий вид один из дедовых артефактов, сочетающий книгу со сложным механизмом, воспринимает с энтузиазмом. Тем более, что исходит оно от серьезных людей (ну, вы понимаете: солидный господь для солидных господ).

Он ведь не может знать, что эта штука — оружие, способное уничтожить мир преобразованием простого физического пространства в абстрактную единицу Вселенной. Сгинь-бомба чуть другой разновидности, перенесенная в нашу реальность. Что остается делать герою антибондианы? Правильно, спасить мир. В его команде окажутся приятель детства аферист, владелец похоронного бюро, отставная супершпионка далеко за восемьдесят и чертовски сексуальная секретарша.

Против дьявольски изощренный южноазиатский диктатор с безумными монахами, российские олигархи, использующие во зло гениальные изобретения русских ученых, серийный убийца маньяк. Ах да, чуть не забыла, найдется в книге место и Аде Лавлейс (самой широко упоминаемой в современной интеллектуальной прозе фигуре, дочери лорда Байрона, математику и кибернетику), и механическим пчелам — без них на ключевой роли у Ника Харкуэя ни одна книга не обходится. Мне понравилось. Хотя букв, и впрямь, много.

НАСЛЕДНИЦЫ ПО КРИВОЙ

...У многих душегубов матери были добродетельными и богобоязненными женщинами. Сдается мне, это касается и людей и лошадей...

Дети легко сходятся с другими детьми, игнорируя социальные условности. Особенно если представитель своего класса проявляет себя как откровенная мразь, а с тем, кто «не ровня» весело и интересно. Старшей девочке Бет в то лето было двенадцать, ее младшей сестренке Эрике восемь. Динни, мальчику из трейлерного парка, родным которого предок девочек, владетельный барон, некогда дал позволение останавливаться на своей земле на сколь угодно долгий срок — двенадцать. Как и кузену девочек Генри, подлинному наследнику фамилии, титула и поместья — девчонки так, плод дочернего мезальянса и ничего им тут в перспективе не светит.

Время действия — каникулярное лето, лет за тридцать до описываемых событий. Место, Стортон Мэннор, родовое имение Кэлкоттов. Сюда девочек отправляют на лето под присмотр бабушки Мередит. Которая по большей части предоставляет им полную свободу. Не от широты взглядов, скорее из безразличия. Впрочем, иногда на нее находит стих упорядочивания, и тогда внучкам приходится несладко. Благо, всякий раз ненадолго. Единственный, кого бабка слепо обожает, безмерно балует и кому заранее готова все простить — Генри, урожденный Кэлкотт, дрянь, какую нечасто втретишь.

Лето катится к середине, первая любовь между Бет и Динни крепнет день ото дня, Генри устраивает гадости, далеко не безобидные. Ну, например, накормить собак бисквитами с горчицей, запереть девочку в темном чулане, обкидать мальчика камнями, поджечь сушащиеся простыни. Ему все сходит с рук, Мередит и слышать не хочет ничего, что бросило бы тень на любимца. Как вдруг однажды он исчез. Среди бела дня. Таких масштабных поисков этот сонный уголок Англии не знал ни до, ни после, три недели спасатели прочесывали каждый уголок. Но нет, мальчик так и не нашелся.

Это изменило судьбы всех, вовлеченных в события. Для родителей время словно остановилось, бабушка так до конца жизни и не простила себе, что не уследила за вверенным ее попечению мальчиком. У девочек тоже все складывалось не здорово: первая любовь Бет оборвалась — вскоре после исчезновения родители забрали их из поместья, а потом и вовсе перестали привозить. Эрика смутно чувствует, что есть нечто, связанное с этим летом, что необходимо вспомнить, но что?

То давнее лето кажется не связанным с событиями дня сегодняшнего, когда взрослые Бет и Эрика приезжают в родовое гнездо после смерти бабки. По завещанию поместье достанется им в случае, если они согласятся здесь жить. В противном — уйдет с аукциона, а средства пойдут на благотворительность. Нет, жить вряд ли, это же страшно затратно, содержать такого монстра. Но разобрать личные документы. Может быть отыскать кое-какую ювелирку из непроданного Мередит для поддержания ненасытной недвижимости в должном виде И кое-что действительно находится. Хотя и не ценности. Ну или, все относительно — подлинные ценности: письма, фотографии, вещи, которые станут ключом к пониманию родовой кармы.

Кэтрин Уэбб опробовав в дебютном романе прием развития действия в двух временных пластах с разницей в сто лет, после снова воспользуется им в «Незримом...», втором, после «Наследства» романе.Хорош и социальный пафос в ее исполнении, и достаточно сложный, с этническим и детективным элементами, сюжет. Герои большей частью не вызывают желания самоидентифицироваться, но внутренняя логика повествования всегда безупречна.

Отличная книга для тех, кому память рода и родовая карма не пустой звук. И просто интересно читать.

С ДЫРОЧКОЙ В ЛЕВОМ БОКУ

...Глупость — это тюрьма, выйти из которой невозможно...

Искренне уверенная, что прочла у Кинга все, напрочь забывала о «Блейзе», единственной повести, которую отложила, едва начав, да так и не вернулась. Теперь не вспомню, почему так вышло: не захотелось читать о преступнике идиоте, похищение младенца показалось чересчур болезненной темой, а может явилась другая книга, которая отвлекла внимание. Так или иначе, одна из самых сильных кинговых вещей оставалась непрочитанной.

«Блейз», в самом деле, отличается от большей части написанного Кингом. Граница, отделяющая хорошее от плохого у него всегда четкая. читателя не обманывает ни поток сознания, каким злодей оправдывает свои поступки, ни детские психотравмы, сделавшие негодяя таким, каков он есть. Одновременно с этим,хороший человек у Кинга может думать гадкие вещи, это не делает его плохим, если дурные мысли не переходят на уровень поступков.

Иными словами: ментальный план изначально менее значим, чем каузальный. В «Блейзе» все с ног на голову. Первое: герой не может нормально мыслить из за повреждения лобной доли мозга, той, что отвечает за целеполагание, планирование, приятие сложных решений и оценку результатов действий на всех этапах. Папаша в его детстве, мучаясь с похмелья изуродовал смышленого мальчишку. Сам отправился в тюрьму, сына определили в приют, и умным ему уже не бывать. А вот большим и сильным — да.

Второе: «Блейз» повесть о киднепинге, по определению одном из самых отвратительных преступлений (я не хочу сказать, что бывают симпатичные и обаятельные, но похищение ребенка совершенно за гранью). И одновременно, таком, с каким общество менее всего согласно мириться. То есть, задумавший подобное преступление, подписывает себе смертный приговор. Потому отвлеченно рассуждать о таком способе обогащения можно, но воплощать его в реальность никто теперь не решится.

Никто, способный помыслить последствия своих поступков. Мы помним, Блейз не такой. А потом происходит чудо, Кинг берет персонажа, по определению не вызывающего у читателя эффекта сопричастности, заставляет его совершить страшнейшее из преступлений, а потом ты начинаешь сострадать идиоту преступнику, влезаешь в его шкуру, становишься им. Большим глупым Ленни, который не может соразмерить силы своих рук и давит насмерть тех, кого пытается приласкать.

Это «О мышах и людях» Стейнбека семь десятков лет спустя. Тот же расклад: тупой здоровяк, беспрекословно подчиняющийся мелкому хитровану; скитания и мечта о возможности зажить где-нибудь в тихом месте, позабыв о нищете и зависимости; даже имена героев частично совпадают, там Джордж и Ленни, тут Джордж и Блейз. Разумеется, здесь своя история, но параллелей не увидеть невозможно. Как нельзя заранее не понимать, что добром для участников не кончится. Однако, рассудку вопреки, к финалу твои симпатии безоговорочно на стороне дурака героя. Как-то он умеет это сделать.

Тут еще об ответственности за приведенных в мир. О том, что государственное регулирование по определению не предусмотрит всех возможных случаев. Хороший умный мальчишка, искалеченный мерзавцем отцом. Что, если принудительно стерилизовать алкоголиков и наркоманов, в лучшем случае неспособных позаботиться о детях, а в худшем уродующим и убивающим их? Отвратительно и отдает расизмом (и подрывает основы пенсионной системы).

Хватит за политику, умнее меня люди думают, да так ничего и не придумали. А «Блейз» просто очень хорошая, исполненная нежности к малым мира сего книга.

БЕДНЯКОВ ВРАЧУЕТ СМЕРТЬ

...Коням она же заплетает гривы,

А людям насылает колтуны,

Которые расчесывать опасно.

Все это – Мэб...

У Шекспира этот монолог Меркуццио не очень хорошо закончится, помните? Нехорошо мягко сказано — катастрофой. Ромео сразу после него убьет Тибальта, а там уж закрутится та карусель, о которой в финале: нет повести печальнее на свете. Ханна Кент не Шекспир, герои ее не родовитые семейства Вероны и вражды между ними нет. Их, в ирландской глубинке девятнадцатого века, больше заботят проблемы физического выживания. До картофельного голода еще далеко, но у тех, кто живет на скудной земле и кормится от плодов ее, тучных лет не случается.

У женщины с много говорящим русскому слуху именем Нора Лихе в одночасье умирает муж. Прямо на поле, где копает дренажную канаву. А за полгода до того умерла дочь и зять привез им четырехлетнего внука. В последний раз, когда женщина видела Михася, тот был премиленьким малышом, сейчас мальчишку не узнать: скрюченные ножки не двигаются, отощал, перестал разговаривать, только орет сутки напролет дурниной — как подменили ребенка.

Вот оно и выговорилось. Вы верите в потустороннее? Я да, с чем самой довелось столкнуться, того не сможешь игнорировать. А у ирландской глухомани позапрошлого века отношение к добрым соседям (эвфемизм для фэйри) и вовсе было непростым. Изумрудный остров испокон веку вотчина колдовства, есть на земле такие места, где рациональное истончается, а незримое словно бы проступает сквозь ткань повседневности более явственно. Их называют аномальными зонами, так вот, Ирландия — это такая большая аномалия Евразийского континента.

Ничего веселого, занятного и забавного в этом нет. Потому что маленький народец чаще вредит. чем помогает. Логики их нам не понять, а возможностей остаться при столкновении с ними сильно плтрепанной физически и морально, хоть отбавляй. И легенда об эльфийских подменышах, она ведь не на пустом месте возникла. О том, что фейри иной раз забирают к себе под холм веселых и красивых человеческих детей, взамен оставляя собственных созданий. И появляется у несчастных родителей вместо милого дитяти злобный, грубый, наглый, прожорливый, неблагодарный монстр (держу пари, родители подростков даже и в средней полосе России иной раз задаются вопросом: а мой/моя ли это? Не подменили ли?)

Норе не до отвлеченных рассуждений, ей надо выживать с этим, уже ненавистным, существом, которое требует ежеминутной заботы. И, вынужденная найти кому еще хуже, она нанимает служанку, девочку из многодетной семьи из чужой деревни. Сразу скажу, если вы принадлежите к числу людей, которых нищета, болезни и скудость во всех проявлениях отпугивают — эта книга не для вас. Горя-злосчастия здесь будет столько, что даже изрядно закаленную меня оттолкнуло.

Потому что дальше в истории появится новое действующее лицо — старая травница Нэн, уж такое обиженное судьбой существо, на какое без дрожи не взглянешь. И однако в ней сила семи королей. Три женских ипостаси, три возраста: юность, зрелость и старость вступят в борьбу за возвращение ребенка. Нет, если вы тотчас решили, что имеете дело с фэнтези, вы ошиблись. Из всех возможных видов реализма, эта книга самая реалистическая. Как такое может быть? Не прочтете — не узнаете. Но я предупредила. Легко не будет.

...Вот розмарин, для памяти; прошу тебя, люби, помни: а это анютины глазки, они, чтобы мечтать

BELLE LORAINE

...А я бы не удержался и заказал себе «бель-элен» [Груши «бель-элен» — названный в честь комической оперы Оффенбаха «Прекрасная Елена» французский десерт из теплых припущенных груш, ванильного мороженого и шоколадного соуса...

Думаю, она замечательная. И многим читателям душеспасительная проза Лоррен Фуше должна нравиться. На сегодняшний день на счету французской писательницы двадцать один роман (очко!), и, судя по всему, она не собирается останавливаться на достигнутом. Отлично, такая потоковая творческая активность предполагает профессионализм, хороший уровень работы с сюжетом, тщательность редактирования.

Не беда, что проза выражено коммерческая и ориентирована не на самый взыскательный вкус, суммарное количество читателей Музиля, Джойса, Пинчона в мире на порядок меньше, чем у Дарьи Донцовой в одной только России. А «Между небом и тобой» уровнем повыше Дашутки. Ненамного, но все же. И она ориентируется на классиков: чеховская фраза о стреляющем ружье воплотится здесь столь буквально, что вместо тревоги за судьбу девочки с трудом подавишь смех. Но что делать, даром ли автор развешивала по стенам ружья? Надо, чтобы стрельнуло.

В доме престарелых умирает совсем еще нестарая женщина (пятьдесят шесть новые сорок), любимая жена, нежная мать, обожаемая бабушка. Почему в таком странном месте, не в кругу семьи? То был ее сознательный выбор, ее твердое решение, муж не сумел отговорить. Кардиолог с мировым именем, бестрепетно руководивший кардиологическим отделением столичного госпиталя, перед своей Лу всегда был беспомощен.

Это его согласие стоило окончательного разрыва с сыном, который и прежде считал постоянно занятого на работе отца сухарем, педантом и занудой, недостойным аристократки мамы. Так-то да. Жозеф забрал нареченную из замка, но отец ее был всего лишь земельным спекулянтом, а пятая дочь в семье, где единственный капитал тот самый замок, не то, чтобы очень круто. Но это не мешало Жо всю жизнь видеть в жене принцессу.

Дочь восприняла решение матери спокойнее. Может потому, что чаще бывает на острове в родительском доме и больше замечает. Может оттого, что свое нездоровье заставляет лучше понимать других, которым больно, а у ослепительной красавицы прогрессирующее заболевание, которое постепенно лишит ее возможности ходить. Нет, профессиональной востребованности и успеху у мужчин это не мешает, Сара кинопродюсер, обеспечена, довольно известна в киносреде, и легко выбирает партнера на одну-две ночи из когорты поклонников.

Есть еще малышка Помм, в которой бабушка и дед души не чаяли, дочь сына Сириана от женщины с острова,на которой он не был женат,хотя они любили друг друга. Однако когда он собрался уехать с острова покорять большой мир, любимая отказалась последовать за ним. Но тут очень кстати случилась беременность другой женщины, не столь любимой, которая готова была хоть в ад, лишь бы он был рядом. И, как следствие, малышка Шарлотта от законного брака (на Альбине Сириан женился, как вы понимаете). Девочки практически ровесницы с разницей в возрасте несколько месяцев.

А еще есть любовница Сириана, знойная красотка Даниэль, которая не любит детей и собак (жена Альбена, к слову, любит и вообще добрейшая женщина, но у нее психотравма, связанная с мопедом, смертью любимого брата и материнским проклятием). И вот всех этих притыркнутых родственничков Лу в своем завещании обяжет Жозефа сделать счастливыми. Вы много знаете людей, которые согласились бы принять счастье из чужих рук? Вот и я совсем не знаю. Но Дарье Донцовой такие кунштюки удаются. У Лоррен Фуше тоже все срастется. Не сумлевайтесь.

ТЕБЯ ВЕЛИ НАРЕЗОМ ПО СЕРДЦУ МОЕМУ

...Кто угодно может явиться к моему порогу и заявить, что я веду неправильную жизнь с точки зрения их любимого бога, но если я встану и заявлю, что бога нет, то все вокруг страшно обидятся...

Недавно под фейсбучным постом именитого критика, посвященном не самому удачному переводу англоязычной поэзии, бурно возмущались приведенным вариантом перевода. Сказать по чести, неудачным, да и сам стих не показался шедевром. Что-то о том, как приводя внешность в соответствие с ожиданиями окружающих, женщина предает самое себя, свою внутреннюю сущность, отражаемую телесной оболочкой. Я тогда сказала: а чего вы ждали, это ж феминистская поэзия, которой ни под гипнозом, ни под наркозом читать не стоит.

Не потому сказала, что против феминизма. даже и наоборот, сторонница. Но убеждена, что любая чрезмерная идеологизированность музе не на пользу. А поэтическую, в целом, более нежную и трепетную, чем прозаическая, вовсе может убить (исключения, вроде Пушкина и Некрасова, лишь подтверждают правило). Это вступление к тому, что роман Кэтрин Уэбб феминистский, и при том совершенно дивный. Настоящая литература.

Я сказала «феминистский», но на самом деле «Незримое» даже круче, это суфражистская вещь, кто не в курсе, суфражистками называли основоположниц движения за права женщин. Не путать с «эмансипе», для которых демонстрация свободы взглядов, короткая стрижка, публичное курение, вождение автомобиля в большей степени были способом эпатажа. Суфражистки редко имели собственные автомобили. Грамотные из небогатых, они в состоянии были осознать не только пропасть, отделяющую имущих от неимущих, но еще более громадное различие в положении мужчин и женщин одного класса.

Они боролись за права женщин, проводили разъяснительную работу, агитировали, выходили на митинги, пикеты и демонстрации. Презираемые и осмеиваемые мужчинами. Не находя поддержки у большей части тех, ради кого трудились. Если вы думаете: ничего особенного, попробуйте провести одиночный пикет, да хоть за мир во всем мире. А то была не разовая акция, но ежедневный труд, за который ориентированный на мужчин мир не пальчиком грозил. Лишал свободы. Калечил. Убивал.

Нет, не преувеличиваю, в «Ароматах кофе» Энтони Капелла читала об этом еще пять лет назад и то было культурным шоком. Теперь, много времени спустя и оставив позади много книг об истории женского движения, казалось бы, должна воспринять историю Кэт Морли спокойно. Но нет, она прямо в сердце вонзилась. Действие разворачивается в двух временных пластах между которыми сто лет: 1911 и 2011 годы. Наша современница Лия приезжает в Бельгию по приглашению своего экс-любовника. Он историк и считает, что ее, журналиста фрилансера может заинтересовать удивительно хорошо сохранившийся труп солдата Первой Мировой.

То есть, не сам труп, конечно (хотя при жизни мужчина был красавцем), а найденные при нем письма, которые не повреждены благодаря тому, что были герметично запакованы в коробку, залитую воском. Письма от женщины, не любовные, хотя явно намекающие на некую тайну, к которой оба они причастны. И эта история не отпускает Лию требует разгадки. Ну а вторая линия — английская глубинка начала прошлого века, жена викария по рекомендации своего дяди соглашается принять на работу горничную, репутация которой безнадежно испорчена пребыванием в тюрьме. Ну так, зато ей можно платить крохи.

А девушка, несмотря на некоторую строптивость и неожиданное у прислуги чувство собственного достоинства, оказывается смышленой, расторопной и весьма полезной. И можно было бы наслаждаться жизнью (в отведенных пределах), когда бы не увлечение супруга теософией и не приезд в дом викария блистательного красавца специалиста в этой модной науке. Не знаете, что такое теософия? Ну, это такая солянка сборная из христианства, восточной философии, духовидения, суеверий. Примерно то для начала века, чем для конца станет нью-эйдж.

История будет разворачиваться в обоих временных пластах, обретая драматургию и глубину, обрастая живой плотью. Окажется из тех редких, с которыми не ждешь: ну когда это закончится (положа руку на сердце, большинство книг грешат подобным в третьей четверти). С ней будет по-настоящему жаль расстаться. Отличная книга.

БРАВУРНО И НЕМНОГО ГРУСТНО

...Въезжаешь на Бруклинский мост, и прямо на тебя выплывает полная луна, такая желтая, такая огромная, что ты себе кажешься неземным существом, парящим в воздухе. Никакая книга, Гарри, не даст вам подобных ощущений. Это метафизика...

Повезло начать знакомство с писателем с прекрасного «4321», в сравнении с которым «Книга Иллюзий» и «Бруклинские глупости», прочитанные после, сильно проигрывают. По крайней мере, один Остер, достойный восхищения, у меня есть. Хронологически 4321 сильно позже Иллюзий и Глупостей, что не может не радовать. Значит мастерство уже сильно немолодого автора возрастает.

А может быть трехсотстраничная книга просто не его формат и для идеального выражения творческого замысла Полу Остеру требуется объем под тысячу? Так или иначе, потрясающе живой во всех четырех ипостасях Фергюсон со мной и во мне. А о прочих героях имею представление (что тоже неплохо). Итак, не добившийся успеха ни в одной из жизненных ролей Натан: экс муж, отец, страховой агент, здоровый человек — выбирает Бруклин местом, где намеревается доживать остаток дней, пока рак не вернется и не скрутит его окончательно.

Финансово независим благодаря наследству, желания его скромны, вкус достаточно изыскан, а потребность в социализации с лихвой удовлетворяется уровнем отношений, в которых выступает покупателем или гостем одного из местных ресторанчиков. Что до тщеславия (куда без него?), Натан собирает коллекцию человеческих глупостей. Такие записки дневникового формата. И однажды в книжном неподалеку от своего дома, встречает племянника Томаса, который работает здесь помощником букиниста. Как тесен мир!

Родственные связи возобновляются, общение с еще более неуспешным,чем он сам, родственником дает возможность выступить в чуть покровительственной роли доброго дядюшки. Да и просто счастье встретить того, с кем можно говорить на одном языке. Толстун Томас, академическая карьера которого не задалась, одно время подвизался таксистом, теперь на куда более спокойной работе у старого гея, экс галериста, экс заключенного, отсидевшего за мошенничество, Гарри.

Еще более неустроенный и несуразный, чем дядя, он мучительно переживает разрыв с младшей сестренкой, красоткой и оторвой Авророй, в прошлом порноактрисой, в прошлом блюзовой певицей, в прошлом наркозавизимой. Ныне женой религиозного фанатика. Не совсем типичная еврейская семья? О, да. А впрочем, написано хорошо, черти из табакерок и боги из машин выскакивают в самые подходящие моменты. Чтение достаточно легкое и не без философской составляющей, какое принято классифицировать «доброй книгой».

Энциклопедические познания Томаса в литературе одарят читателя одной из самых моих любимых многие годы историй о Кафке и кукле. И еще многими удовольствиями, вроде особенностей письма Натаниэля Готорна.

ЗИЯЮЩИЕ ВЫСОТЫ ИЛИ ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ГОМЕОПАТИЯ

...Знаете ли вы, что такое любовь? Но не звериная похоть, а любовь подлинная, всепоглощающая, та, что движет солнце и светила? Любовь, когда не видишь ни тела человека, ни кожи его, ни даже внутренностей, а видишь только вечное сияние его души? Так вот, эта любовь тут ни при чем...

Есть мнение, что пишущий человек всю жизнь пишет одну книгу. С Алексеем Винокуровым в точности так. Не суть декорации: украинская война, поселок ссыльнопоселенцев в амурской тайге, Испания времен Сервантеса — за ними всегда современность.

Для «Темных вершин» выбран эзопов язык альтернативной реальности, за которой довольно прозрачно угадывается данная в ощущениях и вовсе не альтернативная Россия. Хотя во все время чтения меня не покидало смутное чувство, что скорее образца девяностых прошлого века, чем нынешнего времени.

То есть, коррупция во власти, сращение ее с верхушкой криминала и обслуживание ею интересов крупного капитала — это понятно, не первый год замужем. Но уровень беззастенчивости, с какой подобное демонстрируется, теперь иной. Да, народ по-прежнему безмолвствует или приветствует инициативы власти дружным одобрямсом. а базилевс фигура страдательная — это тоже в наших традициях, жалеть царя-батюшку, много скорбей за нас, неразумных, претерпевающего.

И все же, не спешите нас хоронить, мы не настолько испорчены квартирным и разными прочими вопросами, как кажется автору. И сострадание иногда стучится в наши сердца. Кстати, о сострадании, главный герой с именем Максим Максимович, увековеченным русской классикой и фамилией двух американских президентов — представитель самой сострадательной из профессий, врач.

Да не простой, гомеопат. Не знаю, верите ли вы в гомеопатию, я — ни да, ни нет. Если кому помогает, пусть будет. Практикуемая Максимом Бушем помогала всем, и никто не уходил обиженным. До той поры, пока недобросовестные конкуренты наветами и оговором не лишили его практики, и пришлось нашему герою попасть в неприятную ситуацию с неким криминальным авторитетом. Тут бы ему и пропасть совсем, да защитил другой крестный отец, куда более влиятельный, которого герой излечил от мигрени.

Правильно, гемикрании. Только вот этого не нужно, прием сознательный, все мы прекрасно понимаем, что современная русская литература вышла из «МиМ», как классическая из «Шинели», что уж тут поделать: ругай — не ругай выходцев из Малороссии, а в книжном пространстве они наше все. Однако продолжу: излечил и попал под покровительство лишь за тем, чтобы быть отданным на заклание под нажимом куда более могущественной структуры, за которой незримо стоит мощь Империи.

С этого места роман о любви, несокрушимой, верной, вечной сменяется в качестве источника наполовину «Розой Мира» Даниила Андреева с его эргрегором российской государственности Уицраором, наполовину « Мумией» Лазарчука. А чтобы читатель получил совсем все возможное удовольствие — приправляется эзотерикой в количествах немыслимых.

Скандинавская богиня смерти Хель (она же Гелла из, сами знаете, откуда), соседствует с Икаром-Ариэлем Чубаккой (Рыжим, убей, не пойму, за что Чубайсу такие реверансы), конспирологией некоего неопределенного Ордена и более определенного Триумвирата; буддистскими кармой и дхармой, а также целым кластером тибетской эзотерики, вроде рупы и арупы.

Впрочем, к этому времени роман становится откровенно скучным и его не спасает ни весть с того света, ни побег с лирическим отступлением о чеченском парне, ни кошмар финала. А начало так много обещало.

...А таракан вам пригодится в тюрьме, как давний товарищ ваших игр и развлечений.

СМЕРТЬ АРТУРА

An iron protection, a mountain eyrie, how can we recognise truth?

Кому что на роду написано: кому воевать, кому править, блистать на сцене, работать на земле, лечить, учить, торговать, строить. Мне читать. То есть, разными другими делами ради хлеба насущного и отдачи морального долга обществу — тоже, и большей частью с удовольствием. Но города и страны, основные виды деятельности, окружение, приоритеты и системы ценностей сменялись, а чтение оставалось.

Читать книжный цикл не с первой книги пошло с детства и вечного советского книжного дефицита. Когда «Сорок пять» Дюма прежде «Графини де Монсоро, а «Королевой Марго» замыкаешь — это учит не циклиться на соблюдении хронологической очередности. В конце концов, жизнь тоже сериал, который начался задолго до того, как твоя роль в нем была написана. Имя Короля The King's Name вторая часть трилогии Сулиен ап Гвьен, варианта альтернативного фэнтези артуровского цикла, где действие перенесено в Уэльс.

Начинала его, так вышло, третьей книгой The Prize in the Game , прочитанной исключительно от большой любви к Джо Уолтон, на волне первого увлечения, мела у нее все, до чего могла дотянуться, и эта книга сумела-таки охладить пыл. Вернулась этим летом с появлением русского перевода «Клыка и когтя» (Беленкович великолепен), да так и не смогла остановиться. Нечитаной только Сулиен (Tir Tanagiri) оставалась,

Могу сказать: как было героическое фэнтези со значительной исторической, боевой и фольклорной составляющими не моим, так не моим и осталось. Но для того, кто такими вещами интересуется, книга обещает стать настоящей находкой. Гендерная самоидентификация, как значимый на повестке сегодняшнего дня вопрос, тоже оставляет меня равнодушной, но найдется человек, для которого важна именно эта тема.

Первая книга The King`s Peace завершилась триумфом женщины-воина Сулиен над всеми, кто надругался над ней, изменив ход всей ее жизни двадцать лет назад. Могла бы повторить судьбу многих знатных женщин того времени: выйти замуж, вести большое хозяйство и позиционную войну с мужем, свекровью, потом невестками, надзирать за арендаторами, заполняя жизнь чередой женских дел.

Вместо этого поступила на службу к великому королю Урдо (здешняя ипостась Артура), собирателю земель; руководила его кавалерией и обрела бесценного наставника; родила сына Дэриэна, великого воина, отмеченного божественной благодатью, прожила самую интересную жизнь. НО, именно в финале «Мира в королевстве» Сулиен вынуждена вернуться в свой удел, гибель подлого ненавистного брата в поединке свинцовыми кандалами приковывает ее к родовому имению — она старшая в роду и должна проститься со столь любезной жизнью ради традиционной роли хозяйки и владетельницы.

И нет, Сулиен не единственная, кому такое положение вещей кажется неверным, ее младшая сестра, имевшая на имение собственные виды, отравит наследницу прямо на пиру в честь вступления в, хм, должность. Но, слава богу, есть друзья, кое-какая целебная магия в твоем распоряжении и неплохие навыки решения проблем со здоровьем в военно-полевых условиях. Она выживет. и вернется под знамена любимого короля-наставника.

Будет много сражений, следить за событиями легче, чем с первым романом: отчасти потому, что объем меньше, а действие более динамично, частью кумулятивный эффект сериала, да и круг персонажей сузится. Героям придется искать средств борьбы с загадочной болезнью магического свойства, совершить множество подвигов, а в конце проститься.

Потому что вы помните, Артур погибает, но дело его живет. Здешние Гвиневра, Ланцелот, Мордред узнаваемы. Не было в артуровом цикле лишь девы-воительницы. Что ж, теперь есть. Хотя бы даже и в одном из альтернативных миров.

This is not a riddle, so we will never understand it.

НА КРУГИ СВОЯ

- Я кое-что прочел в книге…. о себе.

- О тебе!

- Ну, не напрямую. То есть, мое имя не упомянуто. Но там рассказана история, и эта история обо мне, я уверен.

Эти речи встревожили Дуга. Долгие годы работая в крупной газете и еженедельно получая десятки писем от читателей, он уразумел, что психические заболевания, разной степени суровости, куда более распространены, чем многие думают...

Этот эпизод не имеет отношения к «мании причастности«развитие которой Дуглас предполагает у друга, но на самом деле связан с его жизнью. Вернее, с религиозным переживанием, в результате которого Бенджамин уверовал в свои четырнадцать лет. Там была история, про которую нельзя не рассказать. Смотрите, физрук престижной школы, где оба они учились, практиковал жестокую, но действенную манеру наказания для забывших физкультурную форму (плавки для занятий в бассейне). Он заставлял провинившегося плавать голышом.

Кто может пережить такое безболезненно? Ну, я имею в виду, оказаться обнаженным в толпе условно одетых одноклассников. Да и выражение «мериться пиписьками» не с пустого места возникло, а Бен подозревал о себе, что внушительным размером похвастаться не может. И на беду забытые дома плавки обещали стать не просто часом позора, но обернуться насмешками на весь остаток учебы.

Тихо слинять с занятий по ряду причин было невозможно, несчастный мальчишка бросается в пустой раздевалке на колени, моля о чуде и обещая уверовать. И вот тогда раздается скрип дверцы соседнего шкафчика, она приоткрывается, а на пустой полке лежат мокрые плавки. Ничего, что размера на четыре больше и даже затянутый шнурком, Бен болтается в них, как в черном море. Господь явил чудо!

Спустя четверть века, он читает книгу столичного поэта, который должен был в тот день выступать перед учениками их провинциальной школы, и натыкается на описание того самого дня. Старый гомик, теша бессильное сластолюбие, прежде идет в бассейн поглазеть на молодых красивых ребят, приходит в восторг от чернокожего аполлона, следует за ним в душ, некоторое время любуется исподтишка. А потом, не в силах противиться искушению, крадет плавки.

Так вот, желая после избавиться от мокрой тряпки, он входит в раздевалку школы, где предстоит выступать перед мелкими ублюдками, и зашвыривает ее в первый попавшийся шкафчик. Вы бы как восприняли известие, что ваша религиозность зиждится на таком сомнительном основании? Ну, я бы тоже решила, что у Бога много способов явить нам свое благоволение. Но Бенджамен Траккалей человек тонкой нервной организации и для него распалась связь времен.

Таков Джонатан Коу, бестрепетной рукой впрягает в повозку повествования вола площадного юмора и трепетную лань высокой религиозности, которые везут, вопреки дедушке Крылову. Да как еще резво! Но по порядку, хотя именно с этой трилогией явила пример вопиющей читательской беспорядочности.

Сначала прочла «Срединную Англию», еще не зная, что это вообще последняя часть трикнижия — потому что перевела Шаши Мартынова, чьих переводов стараюсь не пропускать. После «Клуб ракалий» — потому что перевел Сергей Ильин, моя любовь на все времена. и уж в конце по порядку «Круг замкнулся» (и от Елены Полецкой, перевод отличный).

И, знаете, по зрелом размышлении, третья часть там вовсе лишняя. То есть, приятно снова встретиться с персонажами, к которым уже прикипел душой, и кумулятивного эффекта сериала никто не отменял. И я понимаю, соблазн поговорить о новых временах и новых проблемах на материале старых знакомцев всегда велик, но нет.

Не потому, что «Срединная Англия» плоха, а потому что «Круг замкнулся» замыкает, закрывает, закольцовывает тему, и делает это идеально, в лучших романно- драматургических традициях. Все ружья не просто стреляют в конце четвертого акта, но делают это лучшим способом из возможных.

Я не случайно начала с примера, когда герой усомнился в вере, Подобным способом Коу романист связывает все основные сюжетные линии, нигде не оставляя висящих хвостов, идеально замыкая круг. История исчезнувшей девушки из первой книги. Невероятная и совершенно романная, но от того не менее увлекательная и вызывающая сочувствие тема Пола и Мальвины.

Даже эпизод с дрянью, подсыпанной Стивену во время экзамена — тот, что в одночасье сломал его будущее — даже он получает исчерпывающее объяснение (я уж молчу о записи в гостевой книге Замка, не могла удержаться, смеялась с книгой в наушниках в обувном магазине под недоуменными взглядами других покупателей). Отличный роман.

НО В МИРЕ ЕСТЬ ИНЫЕ ОБЛАСТИ

...Народ все в конце концов узнает, пусть даже никто ему ничего не сообщает, сначала он чувствует это смутно, словно во сне, но однажды молниеносно прозревает, и тогда начинаются всякие перемены, затеваются драки на перекрестках, поджигаются дома, и очень многое меняется...

Сказать, что книжные рекомендации Анастасии Завозовой всегда заходят на ура, было бы преувеличением, но если случается совпасть, то совпадение бывает полным, как с этим романом.

Неожиданностью не явился ни объем больше тысячи страниц — об особой любви главного редактора Сторитела к толстым книгам знают ее читатели, ни то, что автор египетского романа родом из Финляндии. Почему нет, «Уарда» лучшая древнеегипетская книга моего детства, написана немцем Георгом Эберсом.

Изданный в сорок пятом, Египтянин молниеносно прославился на родине, оказался переведенным на кучу языков, лидировал в американском списке бестселлеров (все это несмотря на колоссальный объем, в большинстве случаев препятствующий широкой известности). Что в этой книге такого особенного? Все.

Мика Валтари писал свой роман, опираясь на «Сказание Синухе» — один из древнейших литературных памятников человечества, который датируют двухтысячным годом до Нашей Эры, представляете, какая древность? Хотя события романа перенесены в более поздний период начала-середины XIV в. до Н.Э.. но изящные отсылки к истории первого Синухе во множестве встречаются в книге.

Почему более поздний период? Потому что драматургия и культ селебрити рулят: имена Эхнатона, Нефертити и Тутанхамона не пустой звук для абсолютного большинства. Потому что это дало возможность рассказать не только о Египте, но и о сопредельных странах, где к тому времени уже существовали развитые и переживающие упадок цивилизации: Вавилон, Крит, Хеттское царство, Сирия. Да просто потому что. Он это сделал, и сделал превосходно.

Роман состоит из пятнадцати частей (свитков), каждая из которых отражает события определенного жизненного периода героя. Рассказ ведется от первого лица, это исповедальная проза, довольно психологически глубокая и беспощадная к себе. Одновременно масштабная социальная проза, изящно стилизованный исторический роман, авантюрный, военный, шпионский, любовный и роман взросления. Что, прямо вот так все в одном флаконе и никто не уйдет обиженным? Именно.

Мифические и сказочные сюжеты вплетаются в повествование о горькой, благородной, беспутной и прекрасной жизни врача Синухе, и нет от этой тысячи с лишним страниц ощущения, что излишне многословно или затянуто. Экзотика исторического антуража и сменяющих друг друга в странствиях героя древних царств, не заслоняет истории его жизни.

Нет головокружительных финтов, все движется в спокойно-размеренном идеальном повествовательном ритме. Вот бездетная супруга врача в квартале бедноты вылавливает маленькую тростниковую лодочку с лежащим в ней младенцем (салют, Моисей), вот мальчик учится и учение дается ему на диво легко, хотя в драках и мальчишеских забавах, требующих силы и ловкости, он не из первых.

Вот бывший однокашник приемного отца по учебе в Доме Жизни, а ныне царский трепанатор определяет его в учебу. А чего вы думали, социальные лифты во все времена тем успешнее функционируют, чем лучше подкреплены связями. А вот он уже молодой красавец врач с собственной практикой и так некстати случившейся встречей с самой красивой женщиной Фив.

Можно с полным основанием восхищаться тем, как здесь рассказано о трепанации черепа (угу, уже в Древнем Египте, и умирали всего девять из десяти) или о культе Атона, насаждавшемся молодым Фараоном, или о странствиях, о методах ведения войны, об абсурдистском минойском фрагменте.

Но фаталистку во мне совершенно очаровала роковая неотвратимость, с какой Синухе следует сценарию сказки о своем знаменитом тезке и скверной женщине, разыгрывая поэтапно мистерию падения. А сатурнианку во мне — его работа в Доме Смерти с омерзительными подробностями ремесла бальзамировщика, которыми герой поневоле овладевает. Книга совершенное чудо и мне трудно представить человека, которого она не могла бы заинтересовать.

Аладдин, Останкино и мои четыре копейки

От смерти нет в саду трав.

Некоторые фразы, которые приклеиваются к языку лихой дураковатостью, произносишь, не задумываясь, откуда есть пошло. Мем про 4 копейки достаточно старый, чтобы не забивать голову возможным происхождением, прежде думала, что самозародился в рамках абсурдистского городского фольклора.

Кто жил в советское время, помнит, одна копейка была (коробок спичек, газ-вода без сиропа), двушка ( позвонить), трехкопеечная (газировка с сиропом, трамвайный и троллейбусный билеты), пятачок (поездка на автобусе). Четырехкопеечной не было.

Так вот вбросила в одно обсуждение свои четыре копейки, а через минуту прочла «мои четыре копейки», только тут поняв, что это словосочетание уже не впервые встречаю в книге, которую вперемешку читаю и слушаю. И все стало вдруг понятно мне. Книга называется «Аптекарь», а сюжетообразующей деталью в ней выступает купленная вскладчину бутылка водки.

Есть истории, которые с тобой всегда. Таковы большинство культовых книг, вроде «Лолиты», «Мастера и Маргариты» или твоих собственных — как «Унесенные ветром» у матери героев «Богача, Бедняка» Ирвина Шоу. Помните, эту книгу она читала все время: заканчивала и начинала снова? А есть те, что мимо просвистели, сколько-нибудь заметного следа не оставив.

Орловский «Альтист Данилов» для меня такой, хотя знаю одного замечательного современного писателя, который без конца его перечитывает. Что до «Аптекаря», так он и вовсе мимо: появился в 88-м, когда к возвращенной и в-стольной литературе добавилось неимоверное количество переводной.

Затерялся в книжном море, в самом деле, разве могла история, повествующая в магреалистическом ключе о событиях в московском районе Останкино времен позднего застоя (в книге 76-й год, напомню) — разве могла конкурировать с разверзшимися хлябями? С некоторых пор об «Останкинских историях» Орлова заговорили снова.

Не в последнюю очередь потому, что появились в аудиоверсии Александра Клюквина, который замечательно хорош со всем, что делает, а с этой книгой хорош немыслимо. Рассказ о том, как останкинские мужики сбросились на бутылку, и что из этого вышло, вернее — кто вышел, прекрасен.

Джинн (точнее Джинния, Берегиня) Прелесть весь роман, с его скромным магреализмом. Орлов замечательный стилист, книга проникнута любовью к уходящей тогда, и совсем ушедшей теперь, старой Москве. И конечно, сама история. Дивная. В которой несбывшееся, искушения, чудеса-в-решете, Палата останкинских польз и очеловеченный ротан Мардарий, и «мои четыре копейки». И жизнь, и слезы, и любовь.

КНИГА ПОТЕРЬ

Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Забыла Дьюма-Ки напрочь. Такой избирательной амнезией не накрывало даже с ненавистными «Регуляторами» и «Безнадегой. И те кинговы романы, которые числю совсем темными, вроде «В бурьяне» и «Черного дома» помнятся большим числом подробностей. И те, что не перечитывала с прошлого века: «Кэрри», «Воспламеняющий взглядом», «Мертвая зона». «Дьюму...» как корова языком слизала.

Почему так? Не знаю. Может от противного. В герое узнает себя всякий, кому довелось выжить в катастрофе, оставшись искалеченным, болезненно и долго восстанавливать целостность, пережить разрыв с близким человеком, который оставляет не потому, что ты теперь урод, но потому, что есть в тебе нечто пугающее и опасное. И снова найти себя, обрести успех с новыми людьми в новых обстоятельствах. Лишь за тем, чтобы осознать, что твои нынешние достижения отравлены, и вновь утратить по своей вине близкого человека.

Когда и если в этот момент тебе показывают твою ситуацию, хотя бы и не дословно, измененную, но узнаваемую, взглянуть на нее прямо бывает невыносимо больно. Механизмы психологической защиты вытесняют травмирующее знание о себе. переводят с сознательного уровня на подсознательный: нет, это не про тебя совсем, и вообще не нужно — забудь. Забываешь. Чтобы вернуться, когда будешь готова, когда наберешься сил.

Успешный застройщик Эдгар Фримантл, потерял в результате несчастного случая правую руку (Ты левша и в этом смысле тебе повезло — с неподражаемым кинговым черным оптимизмом говорит он себе), И это не все в перечне его несчастий, серьезная черепно-мозговая травма скверно отражается на памяти и речевой способности героя, ставит под сомнение восстановление его интеллекта. Кто сталкивался в своей жизни, помнит состояние беспомощности, иногда переходящей во вспышку ярости, когда не можешь вспомнить простое слово.

И, так уж вышло, что жена, с которой прожил всю жизнь, вырастил двух дочерей, объявляет о решении расстаться с ним. Да, моральное преимущество на его стороне, и он мог бы оставить ее ни с чем, но, человек порядочный, Эдгар предагает щадящие условия развода, которые, к тому же, обеспечат будущее девочек (он человек небедный), и уезжает зализывать душевные и физические раны в тропический рай Флориды.

Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным, но когда ты болен, наличие денег тоже скорее плюс. Они могут многое, например обеспечить тебя большим красивым домом, в котором помощники по хозяйству станут делать необходимое, вплоть до забивания холодильника продуктами на твой вкус. А для полного восстановления неплохо найти себе какое-нибудь безобидное хобби. Рисовать? Отлично. Тем более, что мелкая моторика напрямую связана с речевыми центрами:и: стимуляция одного подстегивает другое.

И та часть, где Фримантл начинает рисовать, осознает свои способности, с огромной скоростью движется по пути восстановления — она сказочно хороша. Но Кинг реалист, какой бы дико парадоксальной не показалась эта мысль, и в его системе координат, если в твою жизнь входит зло — значит есть в тебе что-то притягивающее его, даже если ты совсем не виноват — просто такая карма. Оно будет преследовать тебя до тех пор, пока не истребишь самого его корня.

И вот здесь Мэтр прибегает к испытанному, ни разу его не подводившему приему древнего внешнего зла, что ищет носителя. Не в первый и не в последний раз черпая вдохновение в ревущих двадцатых, которые воплощаются в самых жестоких, но и наиболее психологически глубоких его произведениях («Сияние». «1929»).

Кинг гений, все, что он делает отмечено лишь ему присущими мастерством, изяществом, остроумием и неизменно пристальным вниманием к деталям. Даже многословие, которое оттолкнуло бы в другом, у него обращается неспешной спокойной обстоятельностью. И замечательно, что есть аудиокнига в исполнении Игоря Князева, всегда безупречном, которая позволила вернуться к роману, прочесть-услышать, понять его по-новому.

ГЕЙ, СЛАВЯНЕ или ОТВЕТ ЭТВУД

...Я не чувствовал самого себя. Я был призраком, вызванным в мир вещей неведомым заклинателем...

Нельзя жить в обществе и быть от него свободным, и на определенном, гражданственном уровне понимаю, почему появляются такие книги, как «Заветы» Этвуд, «Сила» Алдерман или вот эта повесть Столярова. Живо трепещет, дискутируется, привлекает внимание, обещает стать обсуждаемым. А уж как выйдет, нам не дано предугадать.

В мире повести гендерное противостояние достигло в некоторое время такой остроты, что началась война женщин с мужчинами. Не потешная, в стиле аристофановых «Женщин в народном собрании» , а самая, что ни есть «если-враг-не-сдается-его-уничтожают».

Мир отныне делится на феминный и маскулинный с четким территориально-половым разграничением, которое не нарушается даже ради воспроизводства. Размножаются клонированием. Женщины, в силу физиологических особенностей, в более выгодном положении — могут отловить мужскую особь и использовать по назначению, мужчинам остается только пробирка.

И это грустно, потому что с каждым новым поколением у клонов понижается жизнестойкость. А кроме того, остается вопрос сексуальной активности, которая отчего-то не сублимируется в творческую простым удалением объекта. Ставя перед идеологами дивного нового мира задачу легитимизации однополых отношений с одновременным табуированием гетеросексуальности.

Действие «Мы встретимся на горе Арафат» происходит в одном из удаленном от больших городов интернатов — малый замкнутый социальный изолят внутри функционирующего по извращенным законам большого социума, но в стороне от него. Где герой-рассказчик с ужасом обнаруживает у себя патологию — он натурал.

Мне трудно представить сколько-нибудь достойное развитие этой искусственной и несколько анекдотичной завязки. К чести автора, он справляется — мастерство, его не растеряешь. А вывод откровенно хорош. И нет, это не «любовь лучше войны». Скорее: «не можешь исправить ситуацию — уйди из нее»

МИР В КОРОЛЕВСТВЕ

...«Слабость монархии обусловлена ее зависимостью от свойств короля» — писал Лосский философ Аристотель тысячу лет назад. «The weakness of monarchy lies in the character of the king” the Lossian philosopher Aristokles wrote almost a thousand years ago...

Джо Уолтон из тех авторов, кого читаю независимо от того, насколько далека от меня тема очередной книги. Она хочет рассказывать об этом, значит стану слушать. А недостающую информацию доберу по ходу. Так было с Философской трилогией, тогда прочла платоново «Государство», чтобы лучше понимать; а для «Клыка и когтя» — «Фремлейский приход» Троллопа. Просто расширяешь горизонты.

Для Трилогии Сулиен по-хорошему нужен бы цикл Короля Артура, но тут, признаюсь, не озаботилась дополнительным чтением, довольствуясь тем, что уже было в памяти. А между тем, это довольно непросто и требует пояснений к основной концепции. Итак, за основу взят цикл артуровых легенд, и в этом смысле The King's Peace низкое фэнтези.

Но действие переносится в Уэльс, с соответствующим смещением понятийного вектора. Автор валлийка, не скрывает своей приверженности корням, и не исключаю, что этот ее цикл — своего рода бескровная жертва памяти предков, ответ пеплу Клааса, что бьется в грудь всех потомков, некогда покоренных народов.

Еще несколько слов об особенностях книги: имена и географические названия здесь валлийские, что создает при чтении дискомфорт у человека, ориентированного на англоязычие. И стилистически ощущается некоторая непривычность, нестандартность при достаточно простой лексике. Мне, неспециалисту, трудно объяснить, но определенный читательский дискомфорт присутствует.

Одновременно это очень феминистский в самой сути роман, да и весь цикл, потому что героиня женщина-воин (армигер) на службе короля Урдо — здешняя ипостась Артура. Сулиен ап Гвьен королевская дочь. Ну, вы примерно представляете, какие королевства в Уэльсе XII века. Замок — очень большая ферма с тростниковыми циновками, в подчинении некоторое количество арендаторов.

Девушка рослая и сильная, она с детства на равных участвовала в играх братьев и наравне с ними обучалась владению оружием. И, конечно, это не спасло, когда во время пиратского набега на ферму одного из их арендаторов тот кинулся на подмогу своим и был убит, а Сулиен семеро мужиков изнасиловали и кинули подыхать на ячменном поле.

Она выживет, залижет раны и на всю оставшуюся жизнь радости секса останутся для нее тайной за семью печатями. А на «бить мужиков» это не распространится и Сулиен завербуется на службу к королю Урдо, гораздо больше похожему на короля в нашем понимании, и станет предводительницей его алы — конного эскадрона.

Но прежде родичи отправят девушку в монастырь, потому что от того страшного, что с ней случилось, внутри зародится дитя, и нужно будет родить без шума. Родит своего Дариэна, избежит страшной смерти с младенцем, благодаря божественному вмешательству. Потому что, это немаловажный аспект — «Мир в Королевстве» — это еще и роман, где христианство с Белым богом внедряется в жизнь острова, повсеместно тесня старых языческих богов, которые не просто достаточно сильны, но и являют чудеса.

Книга стильная и крутая, как все у Уолтон. Но битвы, сражения, энциклопедического уровня сведения о лошадях: что едят, чем болеют, за какое время преодолевают какое расстояние под вооруженным всадником и со вьюками, а за какое налегке — все это не совсем мое.

Come little warrior, duck your head,

Fast, little shieldman, fast or dead.

ТОЛЬКО БЕЗ РУК

- Видите ли, у него врождённая детерминанта такая. Ни лица, ни фигуры, ни имени никто не может запомнить. Так что, собственно, никак не звать.

— «Эй, ты» — отлично годится, — вставил я, — кроме шуток, это самое удобное. Я отзываюсь...

У Аси Михеевой есть один, но существенный недостаток. Он же главное достоинство. Она пишет для умных. Тем отсеивая львиную долю потенциальных читателей. Помните «тест дурака»? Старый анекдот о том, что всякое солидное издание держит в штате человека не самых блестящих умственных способностей, которому дают читать статьи перед публикацией и передовицу подписывают в печать только если он поймет.

Тест Михеевой — это своего рода антидурак: тебя схватило, зацепило, не отпускает, заставляет крутить в голове и достраивать непонятое прежде — поздравь себя, ты не безнадежен. А если серьезно, она, в самом деле, пишет без скидок на малую осведомленность читателя о мирах, созданных своим воображением. Без разжевывания и сюсюканья швыряет на глубину. Захочешь жить, выплывешь.

Странно ли, что хочешь? «Карты моста» вторая для меня книга Михеевой. По первой, «Восьмому ангелу», была уверена , что она пишет твердую хардкорную НФ в духе Стивенсона, Мьевиля может отчасти даже Гибсона. И вдруг фэнтези. да какое, что-то одновременно от гриновских городов, Анк-Морпорка Пратчетта и Порт-Элизабета в «Транквилиуме» Лазарчука.

И нет, эта попытка классификации относится только к атмосфере, настроению, общему впечатлению. Мир, созданный авторской фантазией, отличается от всего, виденного прежде. Вообразите Мост — колоссальный магический артефакт, портал между мирами, и разросшийся вокруг него город. Все горожане в большей или меньшей степени магически детерменированны, то есть сфера приложения талантов и доступный уровень бытовой магии в применении к ним определены заранее.

Так это ж замечательно. Никаких тебе сомнений и мучительных исканий, всяк сверчок знает свой шесток. Так-то да. Но случаются и здесь накладки. Как со старшим наследным принцем, например. в котором, м-мать ее, магии такой переизбыток, что она превращается в свою противоположность, делая несчастного носителя буквально (а не как у Музиля) человеком-без-свойств. Безликим, никто не может запомнить его.

Нет, ну какой уж тут наследник, при такой-то детерминанте. Назначим скромное содержание, пусть сидит потихоньку в каморке, да вычерчивает карты моста. а наследники не проблема — нарожают, с нашими-то умениями (никакой скабрезности, я имела в виду магические). Одна, вон, двадцать шесть за раз родила. Померла, ясно, но дети живы.

Так жизнь картографа идет потихоньку, брат иногда навещает, блестящий принц Ванг. Так бы и дальше шла, не случись братьям по срочному делу пересекать Мостовую площадь как раз тогда, когда на ней казнили женщину, которой в последний момент усечение головы заменили отрубанием кистей обеих рук.

Не окажись несчастная до такой степени магически недетерминированной, что отсеченные кисти прожгли в мосту дыру, которая продолжает расширяться. Не окажись принцы и несчастная безрукая единственными, кому под силу спасти мост от разрушения, страну от гибели.

Совсем недавно рассказывая о «Темной Башне» Кинга, героиня которой женщина с ампутированными по колено ногами, говорила, что герой-ампутант уникальный для приключенческой литературы опыт (не надо про Джона Сильвера и Капитана Крюка, хорошо?) Как оказалось, была не совсем права. И Ася Михеева справилась с этой непростой темой блестяще.

И еще, «Карты моста» изящный реверанс гендерной идентификации.

СКРОМНОЕ ОБАЯНИЕ ПОЗИТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ

...Смысл жизни в том, чтобы найти и делать то, что одновременно нравится и тебе, и окружающим...

Вы как к позитивной психологии? Вот и я в целом положительно. Вреда от нее никакого, а пользы может принести изрядно, особенно когда «свой путь земной пройдя до середины, я заблудился в сумрачном лесу». Случается, что и молодым людям помогает не загоняться проблемами. Со всех сторон хорошая вещь.

Гуру позитивной психологии на любой вкус и уровень подготовки сейчас много, как и форм подачи. Дмитрий Кулиш для своего варианта выбрал беллетризованную — встроил дни мучительных сомнений, дни исканий и радость окончательного обретения в историю молодого амбициозного предпринимателя, взяв за основу пелевинскую прозу.

Кирилл в тисках классической дилеммы: имею возможность купить ишака, но не имею желания, имею желание купить «Волгу», но не имею возможности. Он фармацевт. Нет, не из тех, что в белом халате за аптечным прилавком и даже не тот, кто аптечную точку держит. Производит медицинские тесты. Трехкомпонентные. А если бы пяти-, это позволит переместиться из середины среднего класса в верхний его сегмент, может даже занять место среди нижнего слоя богатых людей.

Это только с безлошадной точки зрения все, кто ездит на собственной машине богачи, взгляд изнутри дарит много градаций. И своя жердочка героя не устраивает. А тут сынишка привозит с дачи штуковину — шлем с проводками. Говорит, соседка баба Лиза подарила. На самом деле, одержимый страстью к геймерским приблудам Олежка попросту спер гаджет у соседки. Но разобраться, как работает, не сумел, попросил отца.

С тех пор началась у Кирилла новая жизнь, веселая и интересная. Дело в том, что шлем, к счастью, рассчитан на взрослый размер головы, потому папе и его заглянувшему на огонек другу активировать фиговину удается. Там на пульте шкала с делениями от -4 до +4 и нейтральным нулем в центре. Дальше по схеме: откусишь с одной стороны, подрастешь, с другой — уменьшишься. Положительный Кирилл идет в плюс, разгоняя мозг; его пофигист друг Егор, склонный экспериментировать с веществами — в минус, тормозя ради эйфории. Это посредством дачного шлема? Хм.

Вы уже догадались, что бесплатный сыр в мышеловке и вскоре у героев начнутся проблемы, а у Кирюхи к тому же горе от ума, потому что он таки успеет вписаться посредством бизнесплана в свою пятикомпонентную мечту, заложив фирму и рискуя оставить семью без крыши над головой. Но умница автор вовремя прольет на наши головы гекалитры квазинаучного планжа и научит, что делать (а заодно уж и как нам обустроить Россию).

В общем, занятная книжица, в части фармбизнеса, отгрузок, замещения импортного дорогостоя с пятикратной маржой и бумаги для штрих-кодов прямо даже интересно. Чувствуется, что об этом автор «Регулятора» имеет понятие. Хотя финал с Марти Мак-Флаем апофеоз дурновкусия, но тут уж кому что нравится. И нет, это не литература, но как пособие по позитивной психологии вполне сгодится.

ЧАЙЛД РОЛАНД К ТЕМНОЙ БАШНЕ ПРИШЕЛ

...Мне говорить вам, что с того самого момента все жили счастливо? Я этого не скажу, потому что так не бывает. Но счастье у них было.

И они жили...

Кинга знают все. Подозреваю, что уровнем известности он превзошел даже В.И.Ленина. По произведениям последнего не снимают сериалов, хотя мысль, что важнейшим из искусств для нас является кино, и принадлежит ему. А об очередном сериале, в основе которого кингова проза, чуть не каждый месяц прилетают новости: куплены права, проходит кастинг, утверждены актеры, вышел тизер-трейлер-второй сезон. Мир снимает и переснимает все, написанное Мэтром: от коротких рассказов до романов-эпопей.

Не везет с экранизацией одной книге (вернее семикнижию), магнум опусу, «Темной Башне». Почему? Ну, причина на поверхности. Когда главная героиня женщина с ампутированными по колено ногами, проект стопорится уже на стадии кастинга. Решением мог бы стать анимационный сериал. Может быть когда-нибудь. А до тех пор широкая публика, которая не читает, так и останется в неведении, о чем она, главная книга самого популярного писателя.

Три с половиной тыщи страниц — это вам не комар начхал. С наскоку не одолеешь, даже будучи закаленным ветераном чтения. Тут нужно быть кинговым фанатом. Уровень эрудированности выше среднего приветствуется, при внешней простоте Кинг литературоцентричен, щедро разбрасывает по своим страницам отсылки к поэзии и прозе куда менее известных сегодня авторов. Названием и именем героя эпопея обязана поэме Роберта Браунинга «Чайлдд Роланд к Темной Башне пришел»

Я долго странствовал. Я видел кровь,

Пророчества, мечты, что не сбылись.

Очень коротко о кинговой космогонии: есть Темная Башня, ось всех миров — это одновременно и колоссальное сооружение вне времени-пространства, и буквально башня посреди поля алых роз. Опирается на Лучи — энергетические образования, создающие поле поддержки. Каждый из шести одним концом связан с Башней, другим с каким-то из двенадцати древних мифических животных. И есть чудовище, Алый Король. Когда-то был благ, но, наделенный божественной властью, сошел с ума и хочет разрушить Башню, а с ней рухнут все миры.

Довольно сломать пять лучей, один ничего не удержит. Роланд начинает свой путь в накренившемся мире, где три из шести уже разрушены. Мы встречаем его с первой книгой «Стрелок» странником примерно сорока лет, извлекаем троих его спутников, проходим сквозь материализованный кошмар Лада и Бесплодных земель, через Меджис и Калью. «Темная Башня» — выход на финишную прямую.

Это колоссального (под тысячу страниц) объема и довольно сложной структуры книга в пяти частях, каждая из которых могла бы быть отдельным романом. Но раз объединены авторской волей, значит так надо. И все-таки они настолько разные, что о каждой нужно хоть немного рассказать отдельно.

Маленький Алый Король первая часть, завершает нью-йоркскую линию «Песни Сюзанны» рождением чудовищного паукочеловека Мордреда (никакого отношения к Питеру Паркеру не имеет). В этой твари соединились геном Роланда и Алого Короля, ее предназначение убить Стрелка.

Синие небеса Дэвар-Тои, во второй части воссоединившийся ка-тет уничтожает место, где алый безумец собрал разрушителей — мощных телепатов, чья работа в расшатывании и сломе лучей. Здесь постоянные читатели Кинга встретят героев других его произведений. Это будет очень красиво, но куда более трагично, чем в Калье. И тут нам объяснят, что талантливый человек лишь тогда счастлив, когда применяет свой дар, даже если это дар разрушения.

В этом зелено-золотом мареве. Третья часть — история спасения Кинга, за которое придется заплатить немыслимо дорогой ценой. Да, автора, который делает себя и обстоятельства своей жизни частью книги, и это потрясающе органично. Хотя очень горько.

Белые земли Эмпатики. В четвертой части поредевший ка-тет одолевает последние препятствия и встречается с разного рода тварями и искушениями: одни выглядят тем, чем являются, другие предстают в приятном облике, сути это не меняет. Кингу удивительно удается передать ощущение холода, третий раз читаю эту часть и снова поражаюсь, каким знобким становится теплый летний день.

Художник — завершение не только романа, но всей эпопеи. Встреча с человеком (кто читал «Бессонницу», вспомнит Патрика), которому дано изменять реальность силой своего таланта. Не могу даже коротко коснуться содержания этой части, в ней слишком много такого, что невольно раскроет сюжет, испортив удовольствие от чтения, если вы все же осмелитесь.

Что до финала, то теперь думаю — идеальный. Хотя было время, когда жутко злилась за него на Кинга.

...И задалась вопросом, почему все должно быть таким сложным, таким чертовски (головоломки, сплошь головоломки) загадочным, и она знала, что на этот вопрос ей никогда не удастся найти удобоваримый ответ. Разве что, такова человеческая природа, не так ли?

ДРУГОЙ ИИСУС

...Он говорит, что надо смотреть вверх. Пока смотрю вверх – все со мной будет хорошо. А если гляну вниз – могу упасть...

Он определенно что-то подсыпает в свои книги, в промежутки между буквами. Ты говоришь себе: я разгадала секрет Кутзее, он не хочет маяться со своей болезненно увеличенной совестью в одиночку, беззастенчиво пользуясь писательским даром, чтобы заражать ею других. И вот уже вместо того, чтобы спокойно получать от жизни удовольствие тридцатью тремя возможными способами, читатель мается болью несчастных дикарей и старика судьи («В ожидании варваров»), а когда маятник качнется в другую сторону — снова терзается, на сей раз болью «бывших», когда права дикарей признаны и они начинают устанавливать свои варварские порядки («Бесчестье») Но со мной этот номер не пройдет, карету, мне, карету, сюда я больше не ездок. И... берешь «Детство Иисуса».

Уже настроенная страдать за други (недруги,как вариант) своя, Ожидая острых сюжетных коллизий с религиозными аллюзиями, (даром ли такое название?) Да только на сей раз чаяния окажутся иллюзией. Не будет столкновения интересов, а к новозаветной истории происходящее с героями можно будет отнести не в большей,чем любой другой текст, мере. Что не помешает тебе старательно протягивать ниточки от нее ко всем местам романа, имеющим хотя бы подобие выступа, не огорчаясь очередной нитью, провисшей в пустоте.

В какой-то момент ловишь себя на мысли, что здесь комфортно. Да, скудно и нет определенности в положении героев, и занятия их странны. Но тебе не больно. Ты очистилась. Вы все теперь очистились от прошлого. Постой, ты хочешь сказать, что убогий социализм, описанного в книге: «от каждого по способностям, каждому по труду» и «все равны, но некоторые равнее» и «с голоду не помрешь, но если хочешь разнообразить рацион мясными блюдами, можешь поохотиться на крыс» — толка есть светлое будущее всего человечества? Не хочу, эта история аполитична в той же мере, в какой далека от религии.

И асексуальна. Это не феминистский роман, хотя на определенном этапе может таковым показаться, и когда девушка говорит мужчине, что не находит удовольствия в том, что он станет засовывать в нее часть своего тела, к феминизму ее слова имеют примерно столько же отношения, сколько название к религии. Положим, женщины склонны говорить о сексе в таком ключе, но с мужчиной-то иначе, нет? Нет, в точности так же. Он трепыхается по инерции, находя утешение, не доставляющее многой радости, в объятиях соседки. Но с видимым облегчением обрывает связь. Он делает вялую попытку стать клиентом публичного дома (тут по записи и «заполните вот эту анкету в четырех экземплярах»), да так и не доводит до конца.

Мы добрались до Кафки, потому что «Детство Иисуса» отчасти «Замок», в котором остался абсурд, но из него вынули заряд отчаяния, заменив нежностью и заботой персонажей, направленными на мальчика. А теперь я скажу вещь, которая для меня в интерпретации романа очевидна — это на самом деле история пришествия в мир божьего сына. Только в реалиях эпохи Водолея. Вместо четко определенного Отца, совершенно неопределенный дядя; вместо родившей Его Девы — нерожавшая девственница; вместо бегства четы в Египет, общий исход человечества на поля асфоделей; вместо хлева, в котором животные, обреченные стать едой — вовсе никаких животных, каких можно было бы счесть за домашний скот, во всем пространстве романа.

Водолею Кутзее нет необходимости специально моделировать эту вселенную, она берется им интуитивно. Два управителя знака, Сатурн и Уран, в равной мере насыщают книгу своими энергиями. Холодный, ригидный, замкнутый, тяготеющий к структурированию и классификации, склонный к аскезе Сатурн — это сдержанность в проявлении чувств, характерная для персонажей, на фоне которой порывы Инес выглядят почти непристойными. Хм, не хотелось бы вспоминать, но разного рода отхожие места тоже по части Сатурна (помните какашки?). Яркий, революционный, андрогинный, непредсказуемый, ниспровергающий авторитеты, берущий знания из воздуха, питающий склонность к коллективным действиям и более прочих тяготеющий к абсурду Уран — это атмосфера романа, это мальчик Давид и его способ взаимодействия с действительностью.

Ну вот. А вы говорите мракобесие. Астрология в большинстве случаев не попытка облегчить ваши карманы на определенную сумму, а всего лишь удобный ключ, открывающий двери, которые другими ключами не открываются. Ах да, перевод Шаши Мартыновой очень хорош, я читала эту книгу вслед за«Бесчестьем», переведенным Сергеем Ильиным, лучшим в моей табели о рангах, и не почувствовала снижения планки. Книга совсем другая и перевод совсем другой, но хорошо.

МОЖЕТ БЫТЬ ВАРВАРОВ-ТО И НЕ БЫЛО

...С границы вести донеслись:

Исчезли варвары.

Но как нам быть, как жить теперь без варваров,

Чем объяснить, что мы с собою сделали?

«В ожидании варваров» Кавафис

Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

«Письмо римскому другу» Бродский...

Почему если Кутзее — то сразу «Детство Иисуса»? Не знаю, у меня в восприятии четко сложилась эта пара, и отчего-то все никак не могла решиться на знакомство с Нобелиантом. Сподвигло известие о начале съемок по роману «В ожидании варваров» фильма с Джонни Дэппом. И тогда я поняла. что 1. Кутзее — это не только детство и школьные годы Иисуса; 2. Хватит халявничать и читать то, что доставляет удовольствие, пора бы что-нибудь и для общего развития: 3. Может быть он не так страшен, если кино и Джонни Дэпп.

Кстати же, и Кавафис. С греческим поэтом немного знакома, хотя не сказала бы, что он среди моих фаворитов. Из написанного примерно в то же время тем же александрийским стихом, Кузмин много ближе. Но именно одноименное стихотворение Кавафиса вдохновило Кутзее на роман. О чем это? Фабула проста и достаточно подробно описана в Вике. Без выворачивающих душу и нутро подробностей, оно и к лучшему. Кратко: в маленький приграничный городок-крепость на окраине Империи прибывает особист, одержимый желанием любой ценой обнаружить приметы подготовки варваров к реваншу.

А там десятилетиями сложившийся уклад. Представители титульной нации занимают ступени немудреной иерархии, во главе которой уже три десятка лет Судья. С местным населением горожане не смешиваются, сталкиваясь с ними только в ярморочные дни и безбожно обирая грязных кочевников. На более-менее привилегированном положении обитатели рыбачьей деревни к востоку от города. Они ближе, бойчее лопочут на местном суржике, но в глазах граждан Империи все равно остаются дикарями. Уклад жизни скопировали тот, который знали по жизни на родине. В целом неплохо, развлечений только маловато. Но Судью все устраивает, он на досуге занимается археологическими изысканиями и пытается расшифровать найденные в раскопках надписи (варвары-то, оказывается,в прежние времена обладали письменностью).

Когда я сказала про «любой ценой», то именно имела в виду, что полковник Джолл, антагонист Судьи — пе5рсонализации мудрого недеяния в пространстве романа, активен необычайно, дурно и беспринципно. Первое, что он делает, хватает мальчика и старика из местных (вышли они из-под камня, щурясь на белый свет. Старый горбатый карлик и мальчик пятнадцати лет) и запытывает старшего до смерти, а младшего. изрядно покалечив, заставляет провести к кочевникам. Которых, в свою очередь, препровождают в город и пытками же выбивают из них подтверждение. что да, варвары собираются напасть (угу, маленькая, победоносная и на окраинах — оно завсегда с пособствует поднятию патриотического духа электората)

Судья, осознавая свое бессилие в городе, где прежде его слово было законом, не может препятствовать, но страшно мается тем, что с его молчаливого благословения терзают невинных людей. и после того, как Джолл отбывает в метрополию, он подбирает на рынке хромую полуслепую нищенку из числа тех пленников. Она не могла уйти со своими — сломали ноги. которые неправильно срослись и что-то такое сделали с глазами, теперь только периферийное зрение, когда смотрит прямо, видит размытое пятно.

Так вот, подобрав девушку, он как-бы во искупление вины, моет ей ноги. В этом совсем нет эротизма, но какая-то глубинная потребность успокоить душу хоть чем-то, и утешение приходит тотчас же, покой, которого он лишился несколько месяцев назад, снисходит на Судью, стоит ему коснуться девушки, он испытывает неодолимую сонливость. А это важно, знаете ли — спать, И так у них устанавливаются странные на обывательский взгляд (когда бы обыватель мог видеть) отношения. Герой поселяет хромоножку в доме. пристраивает работать при кухне, а город снисходительно посмеивается, убежденый, что седина в бороду...

Между тем, физической близости между ними нет, а по весне он, не то,чтобы окончательно успокоить душу, не то в досаде на то, что молодое женское тело, всякую ночь лежащее рядом, не вызывает влечения, отправляется во главе отряда вернуть девушку ее родичам. А вернувшись, застает Джолла у власти в городе, себя же на положении пленника. подозреваемого в предательстве и сношениях с варварами. Глупость, конечно, но фигуранту будет очень не до смеха. И читателю тоже. Кутзее весьма непрост. Его историю можно рассматривать, как философскую притчу, можно как описание реальных событий, можно как социологичесское исследование. Продолжу в последнем ключе, это не так мучительно.

На протяжении недолгого времени Судья несколько раз поменяет статус, пройдет через издевательства и бездны унижений, будет совершенно сломлен физически и потеряет изрядную часть человеческого облика. Но нет, не перестанет быть Человеком на самом глубоком из возможных уровней. А что же варвары? Да какое там. Империя сама по себе развалится.

КУТЗЕЕ УМЕЕТ ИЛИ ГАММЕЛЬНСКАЯ МАНДОЛИНА

...– Пойдем, – говорит он, и наклоняется, и раскрывает объятия. Пес, виляя увечным задом, обнюхивает его лицо, облизывает щеки, губы, уши. Он не отстраняется. – Пойдем.

Неся кобелька на руках, как ягненка, он входит в хирургическую.

– Я думала, ты позволишь ему пожить еще неделю, – говорит Бев. – Решил поставить на нем крест?

– Да, решил поставить крест...

Закончив, чувствовала себя тем кобельком с парализованной левой задней: знаешь, надежда напрасна, но до последнего продолжаешь надеяться, что твой бессильный бог внесет в безжалостный мир малую толику милосердия. А покуда крест на тебе окончательно не поставлен, слушаешь надтреснутое дребезжание его мандолины, и в целом свете нет для тебя лепшей гармонии. Кутзее умеет превратить инструмент. на котором наигрывает, во флейту гаммельнского крысолова: знаешь, что путь, на который она тебя увлекает, не твой путь, но продолжаешь идти. Хотя тут дело еще в том, что «Бесчестью» невероятно повезло с русским переводом. Все, что делал Сергей Ильин, эталонно.

Нобелиант из страны, победившей апартеид, был явлением предсказуемым. Помимо того, что Африка в ХХI веке в литературном тренде, случай ЮАР уникален и несопоставим с центральноафриканскими странами. Масса нюансов, начиная с климата и заканчивая мощнейшей драматургией обстоятельств. Там теперь одних только государственных языков одиннадцать, можете представить, как им легко договариваться? Наши симпатии, конечно, на стороне угнетенного большинства («ибо я един со всем Человечеством»). Но, положа руку на сердце, вы понимаете, что для белого меньшинства сейчас что-то, вроде «Россия, которую мы потеряли», «и хруст французской булки» — самоощущение профессора Преображенского в окружении Шариковых и Швондеров.

Да, социальные лифты по-прежнему способствуют продвижению потомков колонистов в большей, нежели коренного населения, степени. Но нарождающийся средний класс из чернокожих и цветных, не склонный перенимать европейские культурные ценности; общая криминализация страны; столкновение родообщинного уклада с развитым капитализмом; чувство вины и переживание коллективной травмы, наконец. Джон Максвелл Кутзее плоть от плоти своей земли и своего времени, а потому неудивительно. что его творчество мощно окрашено этими тонами. Даже и тогда. когда то, о чем он рассказывает, апеллирует к общечеловеческим вещам.

То есть, ты хочешь сказать, что у интрижки престарелого профессора со студенткой национально-политический подтекст? А разве нет? Согласна. принуждать к сожительству зависящую от тебя женщину нехорошо. Но Дэвид не Гумберт, Мелани не Лолита и дело даже не в том. как много мужей она познала до него, а в странно провоцирующем поведении. В мерзкой поговорке «сучка не схочет — кобель не вскочит», немалая доля житейской правды, хотим мы того или нет. В астрологии есть аспекты, которые прямо говорят о сексуальное влечении к партнеру, сильно превосходящему по возрасту. Ничего противоестественного в ситуации изначально не заложено. А ее интерпретация окружающими и провокационное поведение девушки: лечь с мужчиной по доброй воле. ни взглядом, ни намеком не дав ему понять, что он тебе противен; прийти к нему, когда тебе плохо. А потом объявить себя жертвой харассмента, с чем социум радостно согласится. Я не любитель CПДC (синдрома поиска дополнительного смысла), но не напоминает ли вам это ситуацию с белыми угнетателями в ЮАР?

Идем дальше, суд над Дэвидом. Стойкое ощущение, что он делает все, ог него зависящее. чтобы претерпеть самое жестокое из возможных наказаний. Все могло ограничиться вынесением устного взыскания, избери он верную линию поведения и повернись ситуация в благоприятную для героя сторону. Отчего так упорно нарывается? Чтобы иметь возможность сказать: вот, со мной сделали это, лишили меня всего словно бы все вокруг не поступают ежечасно, как поступал я! Дальше: Люси и изнасилование. Она знала о криминальной обстановке, пятерых доберманов от нечем заняться не заводят. На прогулке Люси и ее отец, оба люди образованные, встречают подозрительную троицу, использующую прием проникновения в дом,который обессмертил «Заводной апельсин». Да там не тревожный звоночек должен звякнуть, а сирена взреветь. И что делают герои? Правильно, ведут бандитов в дом.

Так можно разобрать по кирпичику весь роман и везде будет одна и та же ситуация, словно отраженная в галерее зеркал, уводящих читателя по пути, выбранному для него автором. «Бесчестье» очень сильная книга, но у меня есть своя земля и иной опыт коллективной вины, отличный от южноафриканского. И свой путь изживания. Однако Кутзее умеет.

ЮАР, 76-й

...Но какой будет свобода, добытая ценой крови? И что потом? Когда мы в гневе отнимем жизни у наших врагов, разве не станем мы теми, против кого сражались, теми, кто был жесток с нами? Если мы однажды познаем вкус победы, разожмут ли наши бойцы кулаки, чтобы жить в мире, или станут искать очередного конфликта?

Если вы вообще когда-нибудь думали о ЮАР, скажите, считали апартеид в этой стране пережитком рабовладельческого прошлого и результатом необъяснимо замедлившейся эволюции? Я была уверена, что так, даже имея в анамнезе Кутзее. Историю южноафриканской сегрегации не приходило в голову изучить даже поверхностно. То есть, знала, что страна, где дискриминация чернокожих была особенно жестокой, поплатилась серьезными проблемами.

До книги Бьянки Мараис, которая произвела полную ревизию в этой области знаний о мире. На самом деле, отношения колонизаторов и местного населения развивались по привычной схеме «бремени белых»: права и свободы у одних, другие ущемлены и довольствуются крохами со стола, за которым пируют победители. Социальные лифты отсутствуют или не работают, но имея талант и усердие, можешь вскарабкаться по эволюционной лестнице. Заранее согласившись довольствоваться немногим.

Так было до середины XX века, официальным началом апартеида считается сорок девятый, время начала мирового подъема национально-освободительных движений. именно тогда к власти в Южной Африке приходят крайне реакционные африканеры, чье правление знаменуется приемом драконовских сегрегационных законов.

Образуются бантустаны (области гетто для чернокожего населения, покидать которые можно лишь по спецпропускам). Все черные, кроме занятых а промышленности и обслуживающих белое население должны жить там. Ограничиваются политические права. Закрываются миссионерские школы. Исчезает возможность получения высшего образования. Устанавливаются крайне жесткие нормы разделения в быту, медицине, на транспорте, в сфере развлечений.

Белые неоднородны по составу и находятся в состоянии вялотекущей вражды между англичанами и африканерами — потомками голландских колонизаторов, уходящей корнями в англо-бурскую войну. «Пой, даже если не знаешь слов» — это события июня 76-го, восстание в Соуэто, ставшее началом конца апартеида. До падения еще очень далеко, но меры по ослаблению сегрегации начнутся с этого времени.

Хотя девятилетней Робин, родители которой убиты бунтовщиками, до великих свершений нет дела. Ее отец работал инженером на золотодобывающей шахте, мама была домохозяйкой и тем июньским вечером они должны были подменить заболевшего папиного начальника с супругой на официальном мероприятии, переходящем в вечеринку.

Учительница из бантустана Бьюти тоже немного думает о глобальных свершениях. Были бы живы-здоровы дети. Двое младших с ней, но старшая, семнадцатилетняя умница Номса, заканчивает школу в Соуэто. Живет сейчас в семье ее брата. Именно его паническое письмо: «Приезжай и забери свою дочь, здесь становится опасно, я не в силах ее защитить», — заставляет женщину двинуться на перекладных на другой конец страны.

Она опоздала. Добралась в день демонстрации учащихся, которая закончилась расстрелом, реками крови по улицам. Следующие дни будут безуспешным поиском девочки, которую знали многие, но никто не может сказать, что с ней стало. Книга Мараис сведет двух этих женщин: бедную белую сироту, которая должна бы теперь ненавидеть всех черных и чернокожую женщину, у которой белые отняли дочь.

Сочетание политического остросоциального романа с историческим; сказки сироты, оды материнству, рассказа о дружбе и любви, феминистской прозы, истории взросления и авантюрного романа. Не многовато? В самый раз. Все дело в волшебных пропорциях. У кого другого получился бы винегрет, Бьянка Мараис сделала увлекательную книгу о непростых вещах. И уму, и сердцу.

КНИГА ЗАБЛУЖДЕНИЙ

...– Можно, в этот раз убийцей буду я?

– И думать забудь! Я гораздо правдоподобнее смотрюсь в роли кровавого маньяка из Ко!...

Четыре новеллы под одной обложкой от мастера детектива из Франции Кровавых преступлений и нечеловеческой жестокости здесь не будет (ну, почти). А что будет? Загадки, которые необходимо разрешить. Вещи, что кажутся призванными помочь, но в реальности запутывают и уводят от разгадок. Странные и страшные ситуации, получающие простое объяснение.

«Помнишь ли ты, Анаис?» Молодая художница, мать-одиночка приезжает в нормандскую деревеньку, которую двести лет назад сделала популярным местом отдыха парижской богемы Анаис Обер, парижская актриса и возлюбленная Виктора Гюго. Героиня хочет вложить все, что имеет в открытие художественной галереи «Чердак Анаис» в расчете на туристический сезон. Парижане с пухлыми кошельками, летом будут обеспечивать ей покупками поделок туристической тематики возможность заниматься творчеством в остальное время.

Выбор не случаен, в этой деревне живут бабушка и дед ее дочурки, с отцом которой отношений не регистрировала и теперь он растворился в поисках себя в пространстве. Девочку зовут Анаис, знаковое имя для уроженцев Вёль-де-Роз, и молодая женщина думает, что сочетание всех этих Анаис принесет ей удачу. Не может не принести, когда она поставила на карту все, что имеет!

Странности начнутся немедленно, местный мастер на все руки, нанятый, чтобы привести помещение в тот вид, какой был у него во времена Гюго, найдет под штукатуркой на диво хорошо сохранившийся конверт с письмом, которым друг актрисы извещает, что она может не беспокоиться о сохранении тайны. Само по себе письмо малоизвестного человека из прошлого ничего не стоит, но может указывать на утраченный роман великого писателя, который, возможно, спрятан здесь и стоит сотни миллионов.

«Нормандский шкаф» чета парижан пенсионеров решает устроить себе отпуск в нормандской глубинке, арендовав фермерский дом. Муж втайне надеется на второй медовый месяц и запасся виагрой, жену больше интересуют скандалы, интриги расследования.

Единственное условие, которое ставит им хозяин (хозяйки отчего-то нигде не видно) — не прикасаться к дивной красоты резному нормандскому шкафу в их спальне — дивный антиквариат главная ценность и реликвия семьи, обветшал и развалится от неосторожного обращения, а реставрация стоит безумных денег. Запах разложения в комнате, меж тем, день ото дня становится невыносимее.

«Вид с чердака», повесть о возвращенном прошлом. На ярмарке выходного дня (вроде блошиного рынка) счастливый супруг и отец двух взрослых детей, на пенсии начавший писать детективы, видит вещи своей семьи. Он совершенно точно помнит вот эти диски сына, кукол дочери, лошадку-качалку и пеленальный столик. Предметы не похожи, они те самые, хотя и сосланные на крышу, как ненужный хлам.

Утратив покой, пытается разыскать дома те самые вещи и не находит. Исследовательский пыл заставляет его обращаться с вопросами к детям и матери, отношения с которыми давно законсервировались на стадии формальной доброжелательности. Он любит, но не хочет показаться назойливым, потому держит дистанцию. Вдруг выясняется, что близость не только возможна, но доставляет бездну радости.

«Бегство в рай» самая короткая, безнадежно грустная и бестолковая повесть о двух девушках, которые решают встретить новый год в тропическом раю и сто из этого вышло. С точки зрения интриги не выдерживает никакой критики, но авторская позиция в отношении застарелых психотравм и комплекса жертвы, которыми теперь принято оправдывать любые мерзости, понятна мне и близка

...Времени полно, следующие парижане приедут только через три дня...

МЫ С ТОБОЙ ОДНОЙ КРОВИ, ТЫ И Я

...Они – представители вида, которому очень подходит жизнь в постоянном свободном падении вокруг планеты. Они рождены, чтобы карабкаться и ориентироваться в трех измерениях. Как это ни странно, но пауки рождены, чтобы жить в космосе.

Любите пауков? Не то, чтобы очень? Сама-то я к ним без восторга, но и не испытывая того безотчетного омерзения, какое вызывают мухи и тараканы — спокойно подставляю руку паучку, упавшему в ванну, чтобы мог выбраться. Это к тому, что героями книги Адриана Чайковски будут пауки, и страдающим арахнофобией она вряд ли доставит удовольствие.

Остальных, особенно умеющих оценить хорошую твердую фантастику, ждет море читательской радости. Но по порядку. Достаточно отдаленное будущее, человечество овладело методиками терраформирования и многими прочими полезными вещами, вроде возможности космических путешествий на двух третьих скорости света и гибернации на две тысячи лет.

Антрополог и социолог Керн добивается реализации масштабного эксперимента: землеподобную планету, где сформирован режим большего благоприятствования, чем даже на Земле, предполагается заселить расой разумных обезьян. Для стимулирования интеллекта приматов будет использован умный нановирус, который предполагается распылить в пространстве.

Поскольку цель исследований — эволюция максимально близкого людям, но все же отличного от них вида, вирус спрограммирован так, чтобы не влиять на прочих млекопитающих. Другие виды земной жизни, заранее завезенные на планету, вроде членистоногих, в расчет не брались вовсе.

И, случайность или закономерность для нашего сверхагрессивного вида, но в решающий момент вмешиваются террористы, борцы за чистоту расы. В результаты диверсии руководитель эксперимента, она же единственный наблюдатель Керн оказывается в спасательной гондоле, отрезанной от основной станции, а корабль с обезьянами сгорает при вхождении в атмосферу планеты.

Оптимальное в этой ситуации погрузиться в искусственный сон, перепоручив управление интеллекту гондолы, посылая сигнал бедствия. Чего не может знать Керн — того, что террористическая атака была глобальной и нанесла немыслимый урон всей галактической империи (маловероятно, должны быть предусмотрены встроенные страховые механизмы, но мир создан Чайковски, я, читатель, принимаю его, как есть).

Пока человечество переживает закат цивилизации и новый ледниковый период. Пока, спустя немалое время, собирает по крупицам осколки знаний времен расцвета Империи и строит ковчег с говорящим именем «Гильгамеш» , зарядив погруженным в сон поллумиллиардом выживших и отправив на поиски нового дома, на планете эволюционируют пауки.

Ох, господа, что за немыслимое чудо эта книга. Зоолог и психолог Чайковски уходит от попыток спроецировать на своих персонажей любые формы человекоподобия. Они отстоят от нас на максимально возможную дистанцию, другое там все, начиная, как ни странно, не со строения тела и количества конечностей, но с ощущения себя в пространстве:.

Естественная для людей двухмерность с длиной-шириной и подразумевающейся, как необходимое зло, высотой, меняется у пауков на столь же естественную трехмерность. «Дети времени» апофеоз мышления, отличного от человеческого. Там совершенно иная сенсорика и соответственно другой тип коммуникаций: общение не голосом, а движениями педипальп.

Тип иерархии и социального устройства, развития транспорта, архитектуры, науки и передачи знаний радикально отличные от нашего. Да ничего общего ни по одному параметру. Однако, против ожиданий, эта чуждость не отталкивает, но чарует и завораживает. А «Гильгамеш» летит, достигает земли обетованной и готовится заселить ее.

Вы не будете разочарованы, это удивительная, разрывающая шаблон, книга. Достаточно сказать, что в сцене открытого столкновения мое сочувствие, наперекор стихиям, было на стороне Порции, Бьянки, Фабиана и иже с ними. Испытайте себя.

МИЗОГИННЫЕ РЕФЛЕКСИИ

...Господи, да назовите мне хоть одну женщину, которая в мужской профессии сравнялась бы с великими? Екатерина Великая? Истеричная дура. Софья Ковалевская? Ординарный профессор, десятки таких в России было… Мария Склодовская? Да она своему мужу пробирки мыла… Есть среди женщин Рембрандты? Толстые, Пушкины, Достоевские? Эйнштейны или Циолковские?… Нет и не будет!

Всякий раз удивляюсь, как слышу о вырождения современной литературы: не хочет, мол, собственных платонов и быстрых разумом невтонов расейская земля рождать. Сама-то я убеждена в обратном — в новом расцвете.

Кроме мастодонтов Пелевина, Улицкой, Акунина, Быкова, Сорокина, Рубиной у нас Сальников, Галина, Веркин, Идиатуллин, Платова, Филимонов, Захаров, Вагнер, Елизаров. А есть те, кто еще только входит в это пространство и широкой известности не обрел, но отлично пишет: Гарр, Арифуллина, Апреликова, Давыденко, Какурина.

О чем вы? господа. Читать — не перечитать. Но особенно разительным отличие становится, когда сравниваешь нынешнее изобилие со взятой за эталон советской эпохой позднего застоя в «самой читающей стране мира». Сборник «Однажды, вдруг, когда-нибудь...» Сергея Абрамова, который в те времена был востребованным, публикующимся и читаемым писателем, показателен. Такой советский магреализм, в меру новаторский, в меру осторожный.

Четыре повести. Герой везде одинаковый: успешный функционер от искусства (чистенький мальчик из приличной семьи, который станет им — в первой повести). «Странник» тот самый мальчик, заканчивает школу, идет на медаль. С недавних пор обнаружил временную аномалию, позволяющую переноситься во времена гражданской войны. В той реальности он красный лазутчик. Действие разворачивается параллельно в двух реальностях.

В обеих герой сталкивается с опасностями, общается с девушками, которым небезразличен, проходит через испытания, способствующие становлению характера. И, несмотря на фантастический антураж, повесть скучна, назидательна и воспринимается как политически ангажированная.

«Двое под одним зонтом», цирковой жонглер встречает волшебницу, так она сама о себе говорит. И в его жизни начинают происходить маленькие приятные чудеса по слову новой знакомой. Сказал он, к примеру, что давно мечтает о некой книге, а она в ответ: Зайдите в Букинист завтра-послезавтра. Посетовал, что уже три года в очереди на телефон, а воз и ныне там, а Оля: Завтра-послезавтра все устроится.

Кто не жил в Союзе, не поймет, а кто помнит тамошний книжный дефицит и

домашний телефон, как отражение привилегированного положения, тот согласится — чудо. Дальше — больше, у него в профессии начинают получаться вещи, о каких мечтать не смел. Герой верит и не верит, бесконечно нудно рефлексирует и потихоньку начинает эксплуатировать чудесный божий дар своей покровительницы. Содрогаясь в пароксизмах рефлексий.

«Потому что потому» повесть о художнике, благополучно писавшем пейзажи, а на портрет не имевшем смелости замахнуться, которому мироздание делегирует опять-таки прекрасную волшебницу в сопровождении свиты дачных детей и даетт в руки ни много, ни мало — флейту гаммельнского крысолова. Вы уже догадались& Конечно, чтобы раскрыть в нем портретиста.

«Требуется чудо» снова цирковой, на сей раз иллюзионист, глубоко уязвленный позицией очередной любовницы, желающей сохранить в отношениях самоуважение и свободу, разыгрывает ряд достаточно идиотских кульбитов, результатом которых становится влюбленность той самой независимой Валерии и девичье обожание со стороны ее дочери. И вот за девочку откровенно страшно, такая уж гумбертгумбертовщина невольно в голову идет.

Так вот, возвращаясь к тому, с чего начинала. Было время, когда за русскую литературу держали такого рода, пропитанные пыльной скукой, мизантропические экзерсисы, к тому же еще дурные стилистически. Хорошо, что осталось позади.

БЕЗ МУЖЧИН

...Таких женщин пока — единицы. Ох как много еще бабы в женщине, как много!… Но скоро совсем не будет. И все станут как я.

«Требуется чудо» Абрамов»

Владеть доходным домом в Париже, что может быть приятнее? Ну, наверно владеть доходным домом в Париже, быть молодой, красивой, здоровой и любимой. Но молодость Королевы давно в прошлом, красота и здоровье в тех пределах, какие возможны, когда тебе семьдесят пять и ты отставная балерина. Что до любви, то от нее сознательно отказалась.

Мужчинам больше нет места в твоей жизни и единственное условие, компенсируемое крайне низкой ценой аренды, которое ставишь своим жиличкам: мужская нога не должна переступать порога этого дома. Кем бы он ни был: муж, брат, сын, отец, друг, любовник. У них даже сантехник и электрик женщины. Благо, французский язык позволяет образовывать женский род от любой профессии, не унижая чести и достоинства носительницы., к которой она принадлежит.

Пять женских судеб: хозяйка дома и четверо квартиранток. Шесть, считая одну, что уехала на время в Индию и предложила пожить в своей квартире приятельнице. Каждая несчастлива по-своему (как семьи у Льва Толстого) и пришла к непростому решению осознанно. Каждую этот мужской мир ломал через коленку собственным способом, но результат один. Бурям страстей они предпочли тихие радости одиночества, «неклятая, немятая», как говорила моя преподавательница психологии.

И в целом ни одна из них не пожалела. А в частности, хм. во многих частностях женщины предпочли бы любить и быть любимыми. И чтобы рядом был человек, с которым можно говорить. Заботиться и ощущать заботу, направленную на себя. Готовить ему еду — кормить своего мужчину и видеть, что ему вкусно, это счастье, знаете ли. Слышать звук чужого, нет, родного дыхания, засыпая. И еще разные другие вещи.

Книга могла бы стать неплохой, не будь она такой скучной и тривиальной. Не разбейся на шесть отдельных сентиментальных историй, из которых не удается вырасти единому целому. Не вцепись автор так намертво в первоначально заявленную концепцию женской обители. Для того, чтобы принять судьбоносное решение и следовать ему, вовсе не обязательно ходить строем. Закрыть мужчинам доступ в свою жизнь, постоянно или временно, женщина в состоянии и сама.

СКОТКРАДДЕРЫ С «КРУЧИНЫ»

...– И какие же книги он пишет? – спросила она.

– Да про одного молодчика, который тоже писал книги, а его сестры выдавали их за свои, и потом все они умерли от чахотки, бедные нюнечки.

«А! Жизнь Брануэлла Бронте, – подумала Флора. – Надо было сразу догадаться. Мужчин-интеллектуалов последнее время возмущает мысль, что «Грозовой перевал» написала женщина...

Любите ли вы умные книги, с которыми можно от души посмеяться, как их люблю я? Тогда вам сюда. Какой немыслимый кульбит судьбы свел книги Джейн Остен и сестер Бронте с русскими почвенниками, писавшими про то, как «раскудлатились зеленя» и прочий стремительно падающий домкрат? То есть, я понимаю, что в Англии и своих таких хватало, иначе Стелла Гиббонс не написала бы в далеком тридцать втором пародии на романтизацию сельской жизни и мы бы остались без этой дивной книги.

Вернее, мы остались бы без нее, если бы Екатерина Доброхотова-Майкова не перевела на русский. Ах, что за дивный перевод! За «Криптономикон» и «Алмазный век» Стивенсона любила ее, за «Неуютную ферму» просто обожаю. Позволить этому немыслимому созвездию маневров и мазурки зазвучать по-русски, как сделала она, мог только виртуоз с безупречным вкусом и чувством языка.

Но по порядку. Юная привлекательная, получившая отменное образование и воспитание Флора Пост после скоропостижной смерти родителей от инфлюэнцы остается сиротой практически без средств. Впрягаться в ярмо работы или замужества она пока не хочет, планируя пожить некоторое время у кого-то из обеспеченных родственников, предложив в качестве компенсации свою сотню фунтов годового дохода (прямо скажем, небольшие деньги).

Из четырех возможных кандидатов, которым отправлены письма, откликаются все четверо, но лишь тетка Скоткраддер (о да, это имечко то еще, но то ли еще будет) предлагает отдельную комнату, которой не придется делить с компаньонкой, туманно намекая на некую мрачную тайну и обязательства владельцев фермы «Кручина» перед дочерью Роберта Поста (угу, готический роман и «Трактир «Ямайка» в одном флаконе).

Судя по виду и слогу письма, ждать чего-то приличного не приходится, но Флора — девушка решительная и, отправляется в путь, напутствуемая репликами подруги: «Тебя хватит на три дня, после чего сбежишь», — и: «Наверняка там будет кто-то по имени Сиф или Рувим» (аналоги наших Архипа или Антипа). Она несильно ошибется, там будут и Сиф, и Рувим. А еще Юдифь, Амос, Иеремия, Урк, Анания, Азария, Кипрей и Адам Мухинеобидит.

Под стать им клички местной живности, вроде коров Нескладехи, Неумехи, Неряхи, Невезухи и быка Воротилы, Не знаю, как вы, но меня одно перечисление имен ввергало в состояние безудержного веселья. Этим архипелагом архаичности железной рукой правит бабка Ада Мрак, которая последние лет семьдесят не может изжить последствия детской психотравмы, когда вошла в сарай и увиддела там «нечто мерзкое».

...Наша пшеница скукожилась от золотухи, клевер побило почесухой, а сено поразила парша, наши свиньи не родят, и все остальное так же...

О бытовых условиях, уровне санитарии и гигиены, и особенностях взаимоотношений даст представление по такой фрагмент.

...Сиф, сын мой, ты хочешь разбить мне сердце?

– Да, – со стихийной простотой отвечал Сиф.

Овсянка выкипела на пол.

Юдифь, опустившись на колени и глотая слезы, быстро и отрешенно собрала ее обратно в галган...

Разумеется, деятельная Флора все изменит, и ей даже не понадобится на это слишком много времени. Но, признаюсь, бодрый жизнеутверждающий пафос островка здравомысллия, представленного мисс Пост вполовину не так хорош, как безумные описания коров, у которых от дряхлости на ходу отваливаются ноги и потерянных куриных перьев, которым ведет учет рачительный Рувим.

Кому как, а мне счастье встретить умную книгу, с которой можно от души посмеяться. С «Неуютной фермой» даже щеки устали от улыбки.

СМЫСЛОВЫЕ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ

...Сколько я себя помню, у меня всегда были легкие, ненавязчивые галлюцинации, непосредственно перед самым засыпанием. Я вижу – как будто спроецированные на внутреннюю поверхность век – неясные серые фигуры, расхаживающие среди пчелиных ульев, или маленьких черных попугаев, исчезающих среди заснеженных гор, или розоватый горизонт, постепенно темнеющий за лесом корабельных мачт.

«Память, говори» Набоков

К шедевру городского фольклора: «если в стенах видишь руки, не пугайся — это глюки», книга не имеет отношения. Ну или почти не имеет, потому что среди многообразия описанных в ней галлюцинаторных состояний найдутся и пострашнее, и куда более изощренные. К счастью, пугающего немного и, ручаюсь, вы будете удивлены широтой представленности в обыденной жизни того что сами мы не считаем ни патологией, ни галлюцинациями вообще.

Относительно недавняя по времени книга известного невролога и нейропсихолога Оливера Сакса. Написана в 2013-м, переведена на русский четырьмя годами позже, а в аудиоформате, блистательно исполненная Игорем Князевым, и вовсе появилась только что. Для сравнения, знаменитый «Человек, который принял жену за шляпу» увидел свет в далеком восемьдесят пятом.

С одной стороны, кумулятивный эффект: когда появляется хорошая книга на нетривиальную тему, количество читателей постепенно будет возрастать. Но с другой — рынок имеет свойство насыщаться, а разного рода клинические психопатологии не тот предмет, который может претендовать на удержание внимания всерьез и надолго — зачем нам это, мы ж не в мединститут готовимся?

Так вот, на львиную долю объема «Галлюцинации» не об отклонениях, а о вещах, с которыми каждый не раз на протяжении жизни сталкивается. О том, что нет некой абсолютной психической нормы, скорее норма соскальзывание за тонкую грань, отделяющую видимую реальность от иной чуждой и непостижимой.

Сакс ученый и клиницист, потому принятая им позиция относительно всех описанных состояний в русле парадигмы современной науки: все имеет рациональное объяснение, вроде мозговой опухоли, парциального эпилептического очага или причудливого частичного замещения утраченной органической функции. И в целом это единственно возможный подход для человека, желающего говорить о вещах, о которых рассказывает, не будучи обвиненным в мракобесии. Однако шекспирово «Есть, друг Горацио...» незримо стоит за несколькими главами и они самые увлекательные).

Но по порядку. Наиболее распространенные галлюцинации зрительные, слуховые, обонятельные. Встречаются еще тактильные, но то гораздо реже. Со слуховыми каждый из нас сталкивался, пребывая в режиме напряженного ожидания на фоне общего утомления. Такое бывает у женщин с маленькими детьми, которым чудится плач младенца, на самом деле спящего. Или когда напряженно ждешь звонка и мерещится, что вот, зазвонил. Хватаешь трубку — нет пропущенных.

Зрительные гораздо более распространены. Думаю, не ошибусь, если скажу, что каждому не раз доводилось иметь с ними дело. Та набоковская, что в эпиграфе, как раз о них. Абсолютное большинство живущих не засыпает тотчас, стоит голове коснуться подушки. Линии, перемещающиеся пятна, узоры, иногда картинки на внутренней стороне век перед засыпанием называются гипногогическими галлюцинациями. Человек никогда не принимает их за реальность и серьезного беспокойства они не доставляют.

Много хуже тем, кто подвержен гипнопедическим галлюцинациям, возникающим сразу после пробуждения. Согласитесь, увидеть спросонья склонившуюся над тобой чужую женщину не самое приятное переживание. А если это младенец в луже крови перед твоей кроватью? Или огромный крокодил, разинувший пасть в непосредственной близости от твоего горла? Случаи гипнопедии очень редки, но тем. кому доводится их пережить, явно не позавидуешь.

И нет, это не шизофрения, такого рода состояния имеют объяснимые телесные причины. А примерно десятая часть живущих не понаслышке знает, что такое мигрень и предшествующее приступу мельтешение черных точек, цветовые пятна, очаги частичной слепоты в поле зрения. В неврологии это явление известно как мигренозная аура и фортификационные скатомы. Сама я подвержена мигреням и никому не пожелала бы оказаться в этом состоянии неуверенной беспомощности.

Удивительно, но больные эпилепсией, напротив, чаще всего характеризуют галлюцинаторные состояния, предшествующие парциальному припадку, как очень приятные, даже эйфорические.

Я едва десятой части того, о чем в ней рассказывается, коснулась. Потому что есть еще всевозможные делирии, молчаливые толпы Шарля Бонне, фантомы и призраки, измененные состояния сознания, двойники и хеаутоскопические видения. Книга невероятно интересная и информативная,

О ДОРОГОМ И ДЕШЕВОМ

...Тогда забудешь горе: как о воде протекшей, будешь вспоминать о нем.

И яснее полдня пойдет жизнь твоя; просветлеешь, как утро.

И будешь спокоен, ибо есть надежда; ты огражден, и можешь спать безопасно.

Иов. 11: 16-18

У Элизабет Страут всего семь книг, но третья, «Оливия Киттеридж» взяла Пулитцер и Национальную книжную премию, а потом была отлично экранизирована: Vоila! Писательницу знают и любят. Она тысячу раз того стоит. Она из тех немногих, кто умеет просто говорить о сложных, порой неподъемно тяжелых вещах, не опрощая и не вульгаризируя.

«Пребудь со мной» непосредственно предшествует звездной «Оливии...» Несколько архаичное «пребудь» в названии отсылает к теме — Abide with me, это название гимна, написанного шотландцем Генри Лайтом, умирающим от туберкулеза, незадолго до смерти. Речь в романе пойдет о священнике англиканской церкви, человеке истово и глубоко верующем. Время действия — конец пятидесятых, место — маленький городок в Новой Англии (штат Мэн, если что)

Он такой, знаете, красавец, каких можно встретить только среди кинозвезд и церковнослужителей. Все в нем ладно и складно, удивительно гармоничная личность: проповеди произносит так, что заслушаешься, на коньках по замерзшему пруду катается — засмотришься. Бессребреник при том. И маленький городок, куда назначен окормлять паству, души в Тайлере не чает.

А супругу его такой же любовью не окружают. Лорэн удивительная красавица, под стать мужу. Вот только ведет она себя, н-ну, не вполне в соответствии с ожиданиями, возлагаемыми на жену священника. Нет-нет, ничего скандального. Слишком ярко и дорого одевается, избегает собраний городских дам, да и во всем ее облике-обращении сквозит некоторое высокомерие (если вы понимаете).

Горожане охотно прощают ей это ради любви к мужу. А после уж и прощать не приходится, молодая яркая женщина, мать двух дочерей, старшей из которых едва сравнялось пять, а младшая совсем крошка, скоропостижно умрет от рака. Оставив священника не то, чтобы усомнившимся в вере, но как-то уж очень болезненно дезориентированным.

И... в долгах, простите за прозу жизни. Лорэн была шопоголиком, очень много тратила, покупая в кредит в магазинах соседнего, более крупного, города — жене священника не отказывали. Заботы о младшей дочери взяла на себя мать Тайлера, а вот малышке Кэтрин, для которой красавица мама была всем, очень и очень плохо. Как-то так получится, что все недовольство горожан материнским поведением, вся досада на потерянного и без прежнего энтузиазма отправляющего обязанности отца, выльется на нее, прежде, чем излиться на священника.

«Пребудь со мной» довольно жестокая книга постепенного отторжения от социума и травли одного многими. Которая наглядно покажет, как легко быть крепким в вере, когда дела твои идут хорошо, а стада тучны, и как трудно не усомниться, когда «для чего ты меня оставил?» Заставит задуматься о том, чем благодать дешевая отличается от дорогой. Не даст однозначного ответа ни на один из тяжелых вопросов. Оставит их нам.

О, СЮЗАННА-МИА, РАЗДВОЕННАЯ ДЕВОЧКА МОЯ

...Удача подсказала, дорога привела

Меня туда, где роза прекрасная цвела...

Как все непросто. Нужно было прочесть/прослушать книгу трижды, чтобы наконец проникнуться сложностью и красотой magnum opus Кинга Понять, как безупречно и туго заплетен сюжет. Насколько в этой колоссальной по объему эпопее всякая деталь на своем месте, как работает на общий замысел, не одним, а двумя, тремя способами.

Признаюсь, первое знакомство с «Песнью Сюзанны» разочаровало. Я была лет на семнадцать моложе и точно не лучше, хотя считала себя непревзойденным знатоком литературы вообще и Стивена Кинга, в частности. С сомнительной высоты тогдашней компетентности осудив мэтра за сложности, в которые вверг героев бегством Сюзанны.

Мало им проблем с немыслимо сложной миссией пойти туда, не знаю куда, отыскать то — не знаю что; мало, что Роланд немолод, а лишения бивачной жизни не лучшим образом сказываются на его здоровье; мало, что Джейк, мальчик, разлученный с биологическими родителями (какими бы чужими друг другу они ни были) а Эдди завязавший наркоман (бывших наркоманов не бывает, гласит народная мудрость).

Мало, что у Сюзанны нет обеих ног ниже колена, она беременна и роды первые в неюном возрасте. Так еще и это! Зачем, ну зачем он подселяет в тело героини демона, отправляет ее сомнабулой по ночам охотиться на всякую мелкую тварь, и пожирать прямо с кишками и шкурой? Для чего заставляет читателя сильно сомневаться в отцовстве Эдди? А напоследок и вовсе ошарашивает бегством Сюзанны, разбивая ка-тет.

Эта досада изрядно отравила чтение. Спасибо аудиокниге, записанной Романом Волковым в рамках проекта «ТБ», два с половиной года назад подарившей более дружелюбный взгляд на шестую книгу эпопеи. Теперь появился аудиовариант романа в исполнении Игоря Князева и радость от книги любимого писателя стала полной. У Vargtroms Studio феерическая яркость, у Князева спокойная вдумчивость и глубокий психологизм.

Итак, они разделяются: Джейк в сопровождении отца Каллагана и с верным Ышем отправится на поиски и спасение Сюзанны. В то время, как Роланду и Эдди предстоит путь в другое место-время, чтобы спасти Розу и встретить своего автора. Да, самого Кинга. Это совершенно постмодернистское и безжалостное к себе камео автора:

...— Я не смеюсь над вами, парни, — продолжил Кинг. — Моя религия запрещает смеяться над вооруженными людьми. Просто в моих книгах люди постоянно бегут наперегонки со временем...

Так а что же Сюзанна, каково ей придется в Нью-Йорке будущего, относительно того, в каком сама она жила? Очень непросто, хотя здесь она с ногами (ну, большую часть времени, не забыли, что теперь это две женщины в одном теле и у Мии ноги есть?)

А еще, великая черепаха Матурин не оставит нашу раздвоенную девочку вовсе без поддержки, явив сигул (символ) себя, маленькую черепашку из слоновой кости, при виде которой незнакомые люди проникаются желанием сделать все, чтобы помочь молодой женщине

...Есть черепаха, представь себе,

Она держит мир у себя на спине...

Книга чудесная, сложно заплетенная и безумно обаятельная.

...- Все эти рассуждения об эволюции нелепы. Всем известно, что вселенную держит на себе черепаха.

- Такое возможно, мадам, но кто или что держит на себе черепаху?

- О, вам не удастся запудрить мне мозги! Там до самого низа одни черепахи!

Подробнее: https://www.labirint.ru/reviews/goods/503748/

Некоторые имена можно не вспоминать годами, да что там — десятилетиями, внезапный поворот винта, что-то сдвигается и забытое имя стучится тебе в память двумя упоминаниями из разных источников кряду («Совпадение? Не думаю»), что до меня, то стараюсь не упускать из виду. В один день тестовый отрывок «Опознаете ли вы автора по стилю» в статье фантаста Дэна Симмонса — жутко тяжеловесный и совершенно неопознаваемый по причине того еще, что дан в переводе. После писатель с ухмылкой сообщает, что хотя он-то Генри Джеймса узнал (как-никак преподавал в колледже английскую литературу), но сам в молодости нипочем не взялся бы за чтение его тягучих скучных сочинений. А приведенный отрывок был из «Зверя в чаще».

В тот же день искала свой старый текст о «Повороте винта», нашла, какое — думаю занятное совпадение — полный тезка писателя, о котором говорил Симмонс. Но этому в занимательности не откажешь, роман та еще штучка, викторианская готика, жуть, нездоровый психологизм, полуинцестуальные аллюзии, саспенс. И представьте, человек оказался тем самым. Просто проходил многие этапы в своем творчестве. На одном из витков «Поворот винта», на противоположном «Зверь в чаще», «Бостонцы», «Европейцы». Это был вызов, захотелось ужо прочесть нечитаемого, но великолепного «Зверя» и прочесть в оригинале. А почему не попробовать?

Н-ну, то было самое тяжелое английское чтение, с каким мне приходилось до сих пор встречаться. Даже не столько из-за архаизмов, которых на самом деле немного, сколько из-за тяжеловесного стиля с нагромождением прилагательных, сарамагоподобных кирпичей сплошного монолитного текста с очень малым числом диалогов и полным отсутствием действия. Там даже описаний практически нет, все двадцать страниц — извилистый внутренний мир героя.. Думаю, что не будет спойлером пересказать сюжет, тем более. что вразумительного описания не дает даже английская Вика, не говоря уж о русской.

Итак, на приеме в богатом поместье встречаются не первой молодости (35) господин и тоже уже не юная (30) дама. Оба принадлежат к одному кругу по рождению, но финансовые дела мужчины в несколько более хорошем состоянии, хотя на принадлежность к истеблишменту претендовать не мог бы и здесь на положении случайного незначительного гостя. Девушка вовсе на роли компаньонки у владелицы поместья. Он узнают друг друга — десять лет назад встречались в путешествии по Италии. Марчер помнит тогдашние события смутно, Мэй очень ярко. И в какой-то момент она говорит ему, что много раз на протяжении этих лет думала об одной его фразе, о его страхе.

Мужчина одновременно неприятно поражен, он забыл о той давней откровенности. И польщен, конечно. Но главное — впервые в жизни встретил кого-то, кто разделяет довлеющий над ним с детства ужас. Ему все чудится, что он предназначен для чего-то великого и ужасного, что разрушит его собственную жизнь и жизнь близких — как внезапный припадок безумия или, да сколько угодно может быть вариантов. Это как видеть себя самого чащей, в которой до поры скрывается зверь. Но когда он прыгнет, нужно быть настороже, чтобы спасти то, что тебе дорого. Он потому так одинок — словно стеклянная стена окружает его и отделяет от всех. «Я буду смотреть с вами, если хотите» — говорит девушка.

С пустя небольшое время ее благодетельница уходит из жизни, оставив небольшое наследство. Достаточное для покупки домика и скромной жизни в Лондоне, Мэй переезжает, они возобновляют знакомство с Марчером и это становится дружбой, длиной в жизнь. Да, только дружбой, где главным предметом обсуждения — его странный комплекс. Годы идут, они старятся, она заболевает лейкемией и, умирая, говорит своему безутешному другу: «Тебе не нужно больше бдить, ЭТО уже случилось, Зверь прыгнул, теперь можешь жить спокойно». Тот ломает голову над ее словами, требует объяснений, но ничего более определенного так и не добивается.

После уезжает в путешествие, все такой же одинокий. И лишь, вернувшись, спустя годы, придя на могилу своей доброй подруги, видит посетителя у соседнего надгробья. Человека, который мог бы быть его двойником: возраст, телосложение, социальное и финансовое положение. И Марчер поражен гримасой отчаяния от утраты любимого существа, которая застыла на лице посетителя кладбища. Сам он бесстрастен. Как обычно, впрочем. И только тут понимает, что сделал с ним Зверь из Чащи — разрушил его собственную жизнь и жизнь самого близкого человека. Для этого даже не пришлось прыгать.

Всё подряд мы тогда смотрели. Как с голодного края до хлебного города добравшиеся. До земли обетованной, где по три урожая в год с одного куска земли. И никакого троеполья, никакого «под паром». Неостановимый конвейер счастья. Начало 90-х и коммерческие телеканалы. На самом деле определение «пиратские» подошло бы лучше. Но тут уж... Мы же с голодухи были, понимаете?

В «Ночевала тучка золотая» Приставкина есть эпизод, когда оголодавшие детдомовцы по дороге на Кавказ проезжают на поезде через всесоюзную житницу, Кубань. Война идет, никакого порядка и расписания. Теплушки с детьми встают в чистом поле на целые сутки. Совсем рядом — туда и назад метнуться, заманчивая какая-то овощ зреет. Выходить строго запрещено, а воровать стыдно (так в советско-детдомовской школе учили). Да только голодное брюхо к ученью глухо. Пацаны, они близнецы, выбираются из вагона и тырят полные пазухи этих огурцов-переростков. Им почем знать, как в реальности огурцы должны выглядеть? Может до подмосковного детдома какие-нибудь бракованные доходили?

И они набивают животы сырыми кабачками. До отвала, от пуза. А после, ну, вы понимаете? Я к тому сейчас, что среди фильмов, которые довелось тогда посмотреть, случались действием очень похожие на сырые кабачки. По крайней мере, один такой помню. «Поворот винта» по Генри Джеймсу. Он в 92-м вышел, наши оперативно подсуетились с милым сердцу тогдашнего киномана гнусавым одноголосым переводом. Вуаля — ужасы с доставкой на дом. Самое свежее, никаких тебе тупых зомбей и поднадоевших уже к тому времени вампиров — призраки. Смесь викторианского романа с готическим, все донельзя рафинированно.

Посмотрела и надолго ощутила особый сорт душевного расстройства. Не понос (простите), но тошнота и температура, и вялость — все симптомы пищевого отравления неподходящим продуктом. Потом прошло потихоньку, даже и забылось. Подспудно где-то сидело в душе занозой. Зазубренным и нечистым инородным предметом. После, два или три года спустя, наткнувшись на книгу, поняла — читать не хочу, но буду. Надо как-то вынимать эту мерзость. По принципу «клин клином» или «подобное подобным».

И прочитала странную, больную, извращенную историю. В которой то ли над бедными осиротевшими, никому не нужными детьми сотворено надругательство. То ли сами эти дети настолько изначально глубинно порочны, с таким наслаждением измываются над бедной своей гувернанткой. В общем, еще хуже стало. Она так и осталась для меня скверной историей о людях, максимально исказивших замысел Творца в отношении себя. И не вспомнила бы долго еще. Да только есть в моей жизни другая история. Любимая до щенячьего визга.

Никто не разделяет моего восхищения «Тринадцатой сказкой» Дианы Саттерфилд. Максимум — кивнут, занятная история. А то и вовсе плечами пожмут. Для меня открытие нулевых. Целое десятилетие, за которое столько прочитано было. От, прости Господи, Донцовой до Акунина. И Кинг, и Пратчетт, и Лазарчук (ну, это кого больше всего люблю). И много-много Платовой и, да вот хоть Пелевин. Как среди таких архипелагов не затерялся крохотный единичный островок?

Все просто. Это настолько мое, насколько вообще может существовать на свете специально для тебя написаная книга. Лучший роман о природе близнецовости, рассматривающий явление во всех возможных аспектах: насильно оторванные друг от друга люди, самой судьбой предназначенные существовать в тандеме; одиночество в квадрате, в кубе, в десятой степени, сопровождающее Близнецов, из которых вырвали-вырезали партнера; но и возможность в процессе поиска себя, найти в другом человеке того, кто станет ближе тебе, чем кровный родич.

Эта вещь о совершенной одержимости Близнецов текстами. О взаимных обращениях, сопровождающих их на протяжение жизни: людей в истории, истории в людей. О любви к разным языкам, на которых говорят люди, о ненужных, на первый взгляд, в наш прагматичный век усилиях, затрачиваемых Близнецами на освоение и овладение ими. Ты просто приспосабливаешь вокабулярный аппарат к тому, чтобы понять своего, когда встретишь и суметь сказать так, чтобы он понял — ты свой. Оттачиваешь и шлифуешь инструмент понимания. О «Тринадцатой сказке» я могу говорить долго и без остановки. И без какой бы о ни было внешней связи с предметом. Вернемся.

Там есть момент, когда гувернантке Эстер подбрасывают вместо читаемой ею книги сочинение господина Джеймса. «Эта книга, — с негодованием говорит молодая женщина, — Написана человеком, который очень мало знает о детях и совсем ничего не знает о гувернантках». Не могу не согласиться (имея в виду собственное педагогическое образование и опыт общения с детьми). Но именно этот эпизод, с подброшенным романом, как-бы говорящим: Тебе здесь не место, не уберешься — худо будет. Так вот, именно это напомнило о «Повороте винта» и странной цепью ассоциаций привело к «Тучке золотой» и, знаете ли вы, знаете ли вы, милостивые господа, что самое главное? Эти истории невероятно, потрясающе похожи.

В обеих речь об осиротевших близнецах. До которых никому нет дела, и помрут завтра — невелика забота. Неважно при этом, что одна пара обитает в ветшающем британском поместье, а другая — советские детдомовцы. Те и другие по праву рождения могли бы претендовать на лучшее из возможных образование и воспитание, а растут, как сорная трава, сами по себе. Неважно даже, что одна пара девочки, а другая — мальчики. Они близнецы, одно целое и вдвоем они — сила, умеющая противостоять жестокому равнодушному миру, который растопчет одиночку, не заметив.

Там и тут в мир одиноких детей входит молодая женщина, казалось бы, искренне привязанная к ним, исполненная добрых побуждений, желающая помочь в социальной адаптации. И в обоих случаях предает, прежде навредив, напортив, сколько возможно. Там и тут один из близнецов погибает страшной смертью, а место его занимает ( и имя принимает себе) ребенок посторонний. Для целого света становящийся тем, другим, ушедшим в никуда. И для чужого ребенка такая метаморфоза — суть единственное спасение от равнодушного жестокого мира, который раздавит, не заметив.

Вот за тем и нужна была эта книга. Поворотом винта, соединившая любимые книги,

из 80-х прошлого века и из нулевых века нынешнего. О которых в жизни не подумала бы, что есть что-то общее.

ПЛАМЯ ДЖИРОЛАМО

...Ты создал нас для Себя, и сердце наше будет неспокойным, пока не успокоится в Тебе.

Блаженный Августин «Исповедь»...

Что вы знаете о Джироламо Саванароле? Священник, аскет, проповедник, казнен инквизицией. Уже много. потому что я, если честно, и вовсе сначала перепутала с основателем ордена иезуитов Игнатием Лойолой. Нет, не стыжусь, его фигура относится к довольно специфической истории Италии XV века. Или к истории католицизма. Ни в том, ни в другом я не специалист.

Но это Джо Уолтон, а она знает уйму разных вещей и умеет рассказать о них так, что не только заслушаешься, но захочешь знать больше. С ее «Философской трилогией» пришлось прочесть «Государство» Платона. Ну, чтобы лучше понимать. А для «Клыка и когтя» Tooth and Claw — «Фремлейский приход» Троллопа.

Она такая. Сама редкая умница, и своего читателя умеет поднять над его привычным уровнем. За то и люблю. А писательница давно и страстно любит Флоренцию, одна из лучших ее книг My Real Children страстный панегирик этому городу. И, возвращаясь к нашему предмету, жизнь героя Lent: A Novel of Many Returns неразрывно связана с городом.

Отправной точкой для написания этой книги явилась фреска одной из флорентийских церквей, изображающая Савонаролу с пустой бандеролью поверху. Бандероль — это такая лента над изображением, посредством которой, как в пузыре изо рта персонажа в комиксах, средневековому зрителю сообщалось основное о персонаже или ситуации. Так вот, над головой Савонаролы не было написано» «Великий грешник и еретик», не было и «Святой мученик Джироламо Савонарола», табула раса. И рассказ о нем в режиме «Дня сурка«вырос из этой пустой бандероли: могло быть так, а могло так, и так, и так.

На самом деле, имеет смысл коротко рассказать о человеке, ставшем героем книги. Рожденный в знатной флорентийской семье, пренебрег карьерой врача, к которой с детства готовили, бежал из дома, поступил в монастырь, отказался от наследства. Обрел славу аскета и талантливого проповедника, яростно обличал излишества Римской католической церкви и Папу. после того, как сбылись некоторые его предсказания, обрел в городе (а тогдашняя Флоренция город-государство) непререкаемый авторитет.

Во время похода французского короля Карла VIII сумел убедить того пройти через Флоренцию, не посягнув на ее свободы и вернуть отнятые города (кроме Пизы). Папа сначала пытался подкупить Джироламо епископством и даже кардинальством, после грозил ему и предал анафеме, запретив произносить проповеди. Папскую буллу он сжег на площади и произнес очередную проповедь. Для Флоренции, меж тем, наступили тяжелые времена, толпа отшатнулась от вчерашнего кумира. Схваченный, подвергнутый жесточайшим пыткам, Савонарола был казнен. Считается предтечей пуританства.

В романе, охватывающем последние пять лет жизни, герой предстает не только провидцем и предсказателем, но человеком со способностью видеть и изгонять демонов (в которой не сомневались его современники). Первая половина книги описывает события того периода в соответствии с данными архивных источников. Завершаясь казнью и низвержением в ад, где Джироламо узнает о себе, что сам он один из демонов бунтовщиков свиты Люцифера, обреченный на вечные адские муки, прерываемые краткими возвращениями на землю, в ходе которых извращает Божий замысел в отношении мира: сеет зло, думая, что действует во благо.

С этого начинается череда его возвращений, (сохранить память помогает адский зеленый жадеит) в один и тот же момент жизни Джироламо, открывающий книгу. Он все ищет возможности не умножать зла, перекраивая на разные лады собственную реальность. Но всякий следующий раз заканчивается главой-рефреном:

И он падает, но не лицом вперед, как добрые люди, а на спину, как проклятые. Он снова брошен в адскую тяжесть тщетности и отчаяния. And he falls, not forward onto his face, like good people, but on his back, like the damned. He slams into Hell once more without any moment of respite, into the full and immediate weight of futility and despair.

И что, Оставь надежду всяк, сюда входящий? Нет, умный и деятельно добрый человек в конце концов найдет возможность исправить любую, казавшуюся самой безнадежной ситуацию:

Girolamo falls forward, onto his face, like good people. The Gates of Hell have been opened.

МАССАКРАЛЬНЫЙ СМЫСЛ ИЛИ ТАРТТ ДЛЯ БЕДНЫХ

...– Странно себя ощущаешь, когда твой успех строится на чем-то столь ужасном...

А еще более странно должна бы ощущать себя, осознанно сгребая грязь, которой в нормальных условиях побрезгует желтая пресса самого низкого пошиба, тщательно разминая и вылепливая конфету, которую непритязательный читательский/зрительский вкус не только схарчит, не поперхнувшись, но еще, глядишь, объявит шедевром психологической прозы. Должна бы, но не ощущает, да и с чего бы? Успех, как война, все спишет. Знакомьтесь: Гиллиан Флинн. признанная мастерица сделанных на потребу вашему дурновкусию книг. Хотя, вы наверняка знаете ее «Исчезнувшую», пусть не роман (я тоже не читала), но фильм, снятый по нему, четыре года назад, шел с большим резонансом.

Берем красавицу-южанку-аристократку (тип Скарлетт) с глубокими психологическими проблемами и болезненной потребностью в сепф-харме. Добавляем четыре грана Лолиты и восемь унций Лоры Палмер. Приправляем умершей много лет назад при неясных обстоятельствах младшей сестренкой и матерью, что обрушила на героиню груз травмирующей нелюбви. Остро перчим серийными убийствами девочек-подростков с ужасающими подробностями и томим все на медленном огне атмосферы Твин-Пикса. Можно подавать. А если от этого блюда вас стошнит или случится несварение — что ж, значит вы еще не безнадежны. В отличии от миллионов поклонников Гиллиан Флинн.

Она такая Донна Тартт для бедных и я не случайно назвала это имя, «Маленький друг» ко времени появления «Острых предметов» уже четыре года. как был написан, а предположить у госпожи Флинн отсутствие знакомства со знаковыми для родной американской литературы остросюжетным романом, было бы равнозначно обвинению ее в непрофессионализме. В сути «Острые предметы» — адаптированный к масскульту «Маленький друг». То же застывшее мошкой в янтаре вневременья лето в южном штате, та же аристократическая семья, где со смертью среднего ребенка остальные перестают существовать для матери; те же предоставленные самим себе девочки, которые творят, что хотят. Где у Тартт безупречно психологически выверенно, Флинн берет количеством шокирующих подробностей; что у Тартт филигранно — у Флинн неряшливо (к чему стараться, пипл и так схавает); Тартт пишет драму, в которой сочувствуешь всем, Флинн балаганный фарс, где не жаль никого. включая героиню и убитых девочек.

Надо бы и хорошего чего сказать о книжке, что же все хаять. Сюжет неплохо держит в напряжении. Хотя сакраментальное: «Убийца — садовник!» я воскликнула в конце первой трети и не ошиблась. Боже ж мой, ну что еще? Ну хотя бы крохотную симпатичную деталь, которая разбавила бы этот бред собачий. О, вот, Гиллиан Флинн в студенчестве подрабатывала, рекламируя забегаловку быстрой еды в костюме гамбургера. Может быть, останься она по сей день на этом посту, пользы человечеству было бы побольше, хотя качество жизни в этом случае было бы на порядок ниже. На несколько порядков. Она выбрала успех и кто кинет в нее камень. А вы поддержите — читайте и смотрите.

СТРАШНАЯ ЖИЗНЬ

...Средь кончин и печалей несметных,

Средь горящих дворцов и лачуг

Лишь они безусловно бессмертны

И не втиснуты в дьявольский круг...

Первая на моем читательском веку Гиллиан Флинн, от которой не плююсь ядом. Больше того — в восторге. Такого не было ни со «сделанной» «Исчезнувшей», ни с нарочитой демонизацией семейных отношений и назойливым селфхармом «Острых предметов».

И детектив не мой жанр, и нет ощущения, что «Темные тайны» написаны другим человеком. Все та же мастеровитая Флинн, умеющая напугать, растрогать, держать интригу, вовремя подбросить шокирующих подробностей. И... другая. Осененная в этом сатанинском романе сочувственной нежностью Стейнбека к маленьким людям, стоицизмом Шервуда Андерсона, яростью Фолкнера.

Как такое возможно, имея в виду прежний набор методов и приемов с кругом персонажей, включающих непременное преступление из прошлого, сложные отношения детей и родителей, героиню на роли следователя поневоле, простака с золотым сердцем и демоническую фам фаталь? Поди разбери. Если талантливый писатель обращает свой дар на защиту малых мира сего и говорит от лица тех, кто сам за себя сказать не может, чудеса случаются.

Это произошло четверть века назад, когда мама тридцатидвухлетней Либби была в ее возрасте, а девочка семилетней. Январской ночью членов фермерской семьи Дэй зверски убили. Всех, кроме малышки Либби, она убежала к ручью и до рассвета пряталась в камышах, та ночь стоила ей трех пальцев на ноге и фаланги безымянного на руке (обморожение, ампутация), и кошмара дальнейшей жизни.

Еще один член семьи, пятнадцатилетний Бен, отправился за решетку пожизненно. Поскольку следствие, опираясь на показания главного свидетеля обвинения Либби, установило, что именно он, отправляя сатанинский обряд, задушил одну сестру, изрубил топором другую, зарезал и снес полголовы выстрелом из ружья матери.

Вы уже догадались, что ничего здесь не будет таким, как кажется. Детские воспоминания выросшей, но так и не повзрослевшей Либби окажутся изрядно откорректированными. И столько непридуманной боли будет в истории женщины, которая бьется рыбой об лед, воспитывая в одиночку четырех детей, пытаясь сохранить заложенную-перезаложенную ферму — предмет своего пожизненного рабства.

Такая невыносимая правда в описании ее отношений с трутнем муженьком, который прежде разорил пустым прожектерством и кредитами, а после бросил семью. Периодически появляясь в их жизни, но от любых обязательств тщательно дистанцируясь. Столько боли в отторжении сына подростка, болезненно переживающего семейную скудость.

Детектив с ужасающей резней, который поднимается до уровня глубоко психологической и социальной прозы. Оставаясь блестящим образцом жанра, где интрига сохранится до последних страниц.

ЗАВЕТЫ ИЛЬИЧА

...Новелла повествовала о том, сколь ужасна была прежде женская жизнь, однако я не заметила ничего особо ужасного. Прятать в шкафу красивого мужчину я бы тоже не отказалась. Секс с мужчиной исключается: слишком рискованно выпускать его из шкафа, а я к нему туда не влезу – места нет...

«Рассказ служанки» шедевр и останется им сколько бы воды ни утекло со времени, когда был написан. Логически стройный непротиворечивый мир, гротескное уродство которого так велико, что алхимически трансмутирует в безупречной красоты артефакт.

Не слушайте, когда вам объясняют, что реальность книги достаточно наметить штрихами. На самом деле, если она не стоит незримо за всеми событиями, если не создает ощущения, что выйдя за героем из комнаты, окажешься под иным небом, это и не книга вовсе. А так, набор слов.

В «Рассказе...» Галаад кошмарно настоящий, история героини перерастает рамки частного случая, это плач о всех усталых в чужом краю, о всех, забывших радость свою. Горький и пронзительный как быстрый чистый крик. За то любим и продолжим любить Маргарет Этвуд.

Мы не знаем и не узнаем причин, побудивших мэтрессу вернуться к истории, спустя тридцать четыре года. Наверняка не последнюю роль сыграл успех сериала. Серьезное усиление позиций феминизма, за который эта великая женщина ратовала треть века назад в жестоком мужском мире.

Желание напомнить о себе и завершить творческую карьеру триумфом (удалось блестяще, Букер 2019). Награда нашла героиню, но это скорее премия по совокупности заслуг, а «Заветы» лишь бледное подобие шедевра, сиквелом которого явились.

Исполненный абсурдистского безумия, но невыносимо реальный мир первой книги, мир одиночества и душной безысходности, в котором героиня чувствует себя застывшей в янтаре мошкой, раздвигает границы. И это не идет ему на пользу.

Со времени событий прошло шестнадцать лет, Галаад, даже для его обитателей, теперь не остров цивилизации посреди мира, лежащего в руинах, но его часть. О существовании соседних Канады и Техаса знают изрядно оболваненные пропагандой граждане, и это наносит сокрушительный удар по картине мира.

Вспомните, на чем все строилось: некуда деваться, а мироустройство, предполагающее наличие института служанок (фертильных наложниц, вынашивающих детей в преимущественно бесплодном мире) таково, потому что везде, где сохранилась жизнь, теперь так.

Однако в «Заветах» нам демонстрируют соседнюю Канаду, где народ по-прежнему плодится и размножается, а аномалия обретает странно локальный характер. На фоне которого все турусы на колесах, нагороженные в расчете на фундамент «Рассказа...» избыточны и рыхло тяжеловесны.

Неясно, к чему воспитывать девочек из привилегированных семей в таком ужасе перед сексуальным актом, если планируется, что треть жизни станут согревать мужнюю постель. Разве смысл любой системы образования не в том, чтобы готовить функционально удобных обществу индивидов? Здесь же уровень запугивания таков, что из страха перед грядущими супружескими обязанностями девочки накладывают на себя руки.

Цельной истории, вызывавший такой эмоциональный отклик, не будет. «Заветы», формально построенные на том же приеме «рукописи, найденной в бутылке», уже обретающем несколько анекдотический характер: а вот, поглядите-ка, мы, ученые_из_будущего, нашли еще три дневника, относящихся к Галааду Темных времен, и похоже это продолжение «Рассказа служанки«!

Так вот, в «Заветах» три отдельных истории: «серого кардинала» первой книги тетки Лидии, девочки из семьи командора с тремя Марфами (не путать с наложницами, это неспособные к деторождению служанки) Агнесс. Третья — канадской школьницы Лилии.

Три линии, которые в полном соответствии с канонами мыльных опер, сплетутся в одну, где найдется место утраченной и обретенной памяти, разлученным и воссоединившимся семьям, борьбе за счастье народное, потерянным и найденным младеницам, скандалам, интригам, расследованиям. Не будет только жизни и реально интересной истории.

Перевод Анастасии Грызуновой ожидаемо хорош. Аудиокнига в исполнении Елены Граб исполнена неоправданной пафосной сентиментальности и чересчур давит на слезу.

...И может быть, мы даже родим настоящих детей. Сами. Без служанок...

РАЗУМ И СТРАСТЬ

...Они были одни такие. Мудрые, талантливые и легкие. Прозрачная сеть фантастики на их книгах — как ленточки маскировочного костюма на снайпере. Думаешь, что холмик травы — а тебе оттуда прилетело...

Это о Стругацких, но вы и так поняли. Он такой тоже один: редкий умница, имеющий ответы на все вопросы; трудяга, экспрессивный, эпатажный, эрудит. И я люблю Михаила Веллера больше двадцати лет. С тех пор, как на закате депрессивных девяностых встретила его майора Звягина.

То не было любовью с первой строчки. Сначала-то как раз подумала: «Что за лубок? А впрочем, довольно милый» Все больше проникаясь в процессе. Который закончился нисхождением давно забытой детской ясности и простоты. Помню, как удивила мысль, что человек приходит в мир, чтобы пережить-прочувствовать как можно больше всего. При этом вектор (положительное или отрицательное) не так важен, как интенсивность и сила.

Сама то я и тогда, и сейчас думаю — за тем, чтобы научиться быть счастливым, не делая несчастными окружающих. Но семена веллеровой мудрости упали на благодатную почву, с тех пор фиксирую всякое сильное переживание по типу: смотри, это твой шанс узнать, как выглядит изнутри то, на что ты так долго глядел снаружи. Метод оказался действенным: счастливое удается чувствовать глубже, от плохого отстраняться.

Автобиографическую книгу после прочла с сочувственным интересом, поражаясь стоицизму и восхищаясь волей к победе. А знаменитые «Легенды» и «Фантазии» не пошли мне. Отложила, оставшись при большом почтении. Теперь, после долгого перерыва «Огонь и агония». и да-да-да, совсем моя книга.

Верный привычке эпатировать и ниспровергать устои М. И. открывает этот сборник статьей «Русская классика, как яд национальной депрессии», замахнувшись на святое и аргументированно доказав, что неизменный ассортимент русской классики в школьной программе — то есть, обязательной для изучения даже потенциально не читающими соотечественниками, суть яд замедленно действия, внедряющий в неокрепшие умы паттерны поведения пораженцев и лишних людей.

В русскоязычном пространстве, так исторически сложилось, что поэт больше, чем поэт: церковь дискредитировала себя сращением с властью и обслуживанием ее интересов, значительную часть духовного водительства взяла на себя литература. А произведения школьной программы, бесспорные шедевры, словно нарочно подобраны так, что героями выступают «лишние» люди.

Русская классическая литература оказывает то вредоносное и разрушительное влияние на мировоззрение человека и на его характер, что она проникнута пессимизмом, депрессией, ее герои страдают всеми формами комплекса неполноценности, не хотят и не умеют бороться и добиваться цели, да и цели их ничтожны, если вообще бывают.

Эссе «Золотые шестидесятые» — краткий обзор шестидесятнической оттепельной литературы, от рассвета до заката. «О сущности поэзии» — короткое и по существу введение в тему, после обзор наиболее значительных фигур русской поэзии XX века, от Гумилева до Бродского, в который вплетает рассказ о противостоянии прозаиков и почвенников и еще кучу безумно интересных вещей А рассказывает он так, что оторваться невозможно.

«Братья Стругацкие на фоне конца света» — именины сердца персонально для меня. Потому что безумно люблю фантастику вообще и Стругацких в частности. А здесь и краткий обзор истории мировой фантастики, и о них. Как ему это удается настолько четко, ясно, компактно — тайна сия велика есть. Но может. А нам, читателям, чего еще и надо.

«Советская очень военная литература» потрясающий обзор, причем начинается он не с послевоенной прозы о Великой Отечественной, и даже не собственно с военной, но с предыстории, с Маяковского: «Возьмем винтовки новые» и Гайдара. А заканчивается книгой Алексиевич «У войны не женское лицо» и военными песнями Высоцкого.

И следующая развернутая тема посвящена Владимиру Семеновичу. Это надо читать (слушать, как вариант, потому что есть в аудио в авторском чтении). После «Джек Лондон», вы уже догадались, о ком. «1929» — восхитительный рассказ о «На западном фронте без перемен» Ремарка, «Смерти героя» Олдингтона, «Прощай, Оружие» Хемингуэя, «Шуме и яррости» Фолкнера — книгах, увидевших свет в значимом 1929-м году. Таки да, как фанатичная поклонница Стивена Кинга, не могу не добавить, что его одноименная повесть — одно из самых мощных и жутких книжных впечатлений десятых. не иначе, магия чисел.

«Огонь и агония» о советской исторической литературе, о книжном дефиците, о том, что читали и способах, какими пополняли домашние библиотеки. И о том, что мем о самой читающей стране был насквозь лживой выдумкой агитпропа (расслабьтесь, сокрушающиеся о том, куда катится этот мир).

Финальная часть «Запрещенный Фаддей Булгарин» позволит другими глазами взглянуть на человека, в котором нас с младых ногтей учили видеть подлеца и пройдоху (угу, еще душителя прогрессивной мысли). Если на клетке слона увидишь «Буйвол», не верь глазам своим. Думаю, прочту теперь «Ивана Выжигина». Веллер чудо как хорош. и уж эссеистику его непременно продолжу читать.

...Фантастика полнее и мощнее реализма — тем, что в ней может быть все, что есть в реализме — плюс то, чего в реализме нет. (Ну — это в принципе, теоретически, сами понимаете. Большинство фантастов убогие графоманы — как и большинство реалистов)...

КЛУБ НЕГОДЯЕВ

...Джули Вуд из Ньюбери рекомендовала: «Не расходуйте электричество, высушивая трусики в барабанной сушилке. Вместо этого положите их в смеситель для салата и крутите там, пока не просохнут»...

После необдуманно начатого третьей частью знакомства с трилогией, читать первую, вроде как, поздно. А не читать невозможно. Когда узнаешь, кто перевел. Мне и прежде с Джонатаном Коу везло: «Карликов смерти» делал Немцов, «Срединную Англию» Шаши Мартынова, я давняя поклонница их творческого дуэта.

Но Сергей Ильин любовь на все времена. Было время, еще до того, как узнала о Фантлабе, когда целенаправленно искала его переводы. Сейчас перешла в более спокойный режим обожания, воспринимаю всякую случайную встречу, как подарок. И вот тут самое время сказать о его находке с клубом Ракалий (ракалья — примерно то же что каналья, негодяй, пройдоха, выжига и плут).

Это непростая и очень занятная вещь. Дело в том, что оригинальное название романаThe Rotterps` Club , рождает у англоязычного читателя сразу несколько ассоциаций: 1. созвучие с фамилией героев Троттеры, которое именно заставило Бена назвать диск Hatfield and the North «нашей музыкой».

2. Собственно диск 1975 года (в книгах Коу музыка всегда играет немалую роль). Название второго и последего альбома кентерберийской группы можно вольно перевести как «Клуб негодяев». 3. И есть еще тема Ротари-клуба — неправительственной благотворительной организации мирового бизнес-сообщества. Видите, как много всего и сразу (это я еще не сказала о «рысаках» — прямом значении фамилии).

Теперь представьте, что то же богатство референций нужно перенести в русскоязычное пространство. Совсем без потерь никак, но Сергей Борисович делает удивительной красоты вещь. Он меняет фамилию центрального персонажа с Троттерс на, не меньшей для русского слуха английскости, Тракаллей. И сохраняет «Клуб Ракалий» без существенных смысловых потерь.

Что позволяет расширить значение до изначально предполагавшегося в оригинале. Не просто сообщество, включающее брата и сестру одной отдельно взятой английской семьи (а Пола не примем, этому мелкому говнюку у нас не место). И не круг школьных друзей, порой ведущих себя в отношении кого-то из членов удивительно мерзко. Но жизни вообще, в которой всем нам время от времени приходится выступать теми еще мерзавцами, хотя внутренне все мы тяготеем к добру.

Итак, начало нулевых, женщина с юной дочерью встречает во время туристической поездки в Берлин мальчика из своего прошлого в сопровождении сына. Молодым людям, ровесникам, приходится без особого восторга проводить время в обществе друг друга, пережидая вновь вспыхнувший взаимный родительский интерес.

А поскольку общих тем для разговора у них немного, беседа за столиком ресторана поневоле обращается к прошлому «стариков», позволяя действию соскользнуть в конец семидесятых — время, на которое пришлась юность родителей.

И это будет восхитительно. Ну, то есть, понимаю, что пристрастна и встреча с текстом Сергея Ильина сама по себе в числе вещей, способных доставить физическое, почти физиологическое наслаждение. Но если абстрагироваться, книга тоже хороша необычайно.

Представьте себе Срединную Англию времен Тетчер. Огромная роль профсоюзов, бесконечные забастовки, которые не были плодом советской пропаганды, как оказалось.

О политкорректности и сверхтолерантности никто еще слыхом не слыхивал, дать единственному чернокожему ученику прозвище «дядя Том» норма. Гомосексуальность не то, чтобы не приветствуется, ее просто нет (ну или есть, как анекдотический предмет).

В фокусе внимания несколько семей. Собственно круг соучеников главного героя с их семьями. Школа частная, потому предметом явится английский средний класс конца семидесятых прошлого века. Городок небольшой, потому среди учеников представлены все градации: от верхней границы достойной бедности (Ричард) до низа (Бен), середины (Фил) и верха (Дуг) среднего класса.

Сын профсоюзного лидера учится с отпрыском топ-менеджера фабрики, и вражда отцов не мешает мальчикам дружить. Они влюбляются (не друг в друга), делают всякие глупости и кое-какие умности, вторых значительно меньше. Переживают первое столкновение с насилием и чудовищной несправедливостью мироустройства. Тычутся наугад слепыми щенками, ища своего пути.

А родителям сорок и они полны сил. И кровь у них еще ого-го, как играет, а в браке уже давно, борщ каждый день приедается, и столько соблазнов вокруг. В целом, то еще броуновское движение на материале простых обыденных вещей. Такая удивительная книга. Дико смешная, грустная до слез, страшная. Полицейский разгон пикетчиков — просто физическая жуть. Дивная книга.

...Понимаешь, Бог присматривает за тем, чтобы из всего на свете проистекало какое-то благо.

Отроки во вселенной

Прибор содержит несколько тысяч элементов. Пока нам ясно назначение трех.

Есть то, во что внутренне расположена верить и есть — во что нет. Я верю в призраков, посмертное существование и в то, что предки помогают нам. В бытовой энергетический вампиризм и что один человек, поднаторевший в нем, может заедать век другого/других. В домового. В реинкарнацию. В астрологию. Не верю в порчу, в зомби, вампиров, вторжение инопланетных пришельцев.

То есть, в инопланетян или гостей из других измерений, периодически манифестирующих себя в нашей реальности, как раз верю. В возможность вторжения — нет. Оно кажется такой же дичью, как оживший мертвец, всем лакомствам предпочитающий человеческий мозг. Или роковой красавец, что нахлебавшись крови, бегает по потолку.

Может быть я не права и рептилоиды уже захватили Землю, заставив всех нас ходить в намордниках (потому что на подбородке у людей орган, испускающий особо опасные для них лучи). Но отчего-то думаю, что вся история с COVID — заговор бизнес-элиты и политиков, имеющий целью обогатить первых, дать больше власти последним, запугать и поработить массы. Люди как люди.

Потому идеи романа Александра Мирера не близки мне. Уж и не знаю, почему классифицирован повестью, но объемом, масштабностью, многотемьем, многофигурностью совершенный роман. Да какой: яркий, захватывающий, удивительно современный, несмотря на то, что написан полвека назад. И это инфлюэнсер — фантастика, которая повлияла на дальнейшее развитие жанра в русскоязычном пространстве.

Не то, чтобы вся она вышла из «Дома Скитальцев», как русская литература из гоголевской «Шинели», но отголоски миреровых идей и стилистических приемов разбросаны по этому пространству. Имеющий глаза, видит. Роман четко поделен на две части: земную и космическую.

«Главный полдень»: маленький городок на юге России, двенадцатилетний мальчик по пути в школу замечает странное поведение городского рубахи-парня, гитариста, любимца жен и дев. Вместо того, чтобы идти домой после явно бессонной ночи, тот сидит возле городской почты. А встретив начальника почтамта, проделывает какие-то манипуляции, после которых тот бледнеет, хватается за грудь, едва не падает, но приходит в себя, говорит: «Здесь красивая местность» и идет на работу.

Дитя продолжает наблюдение. Когда то же происходит с городским телеграфистом (а ленинская фраза об успехе любого восстания, подкрепленного захватом почты, телеграфа, телефона, в сердцах всех советских детей), ребенок Алексей мобилизует на подмогу друга, они продолжают слежку за предполагаемым шпионом, в ходе которой узнают о городе и горожанах массу вещей, каких предпочли бы не знать.

Дальше много чего еще будет: конфеты, «заряженные» гипнопередатчиками; стрельба из ружья и бластера, по живым, условно живым и неживым мишеням; перерождение вчерашних друзей в чужаков, милицейские пикеты на дорогах из зараженной зоны и свернутое пространство; доблестная госбезопасность. Приключений море, штука, на самом деле, классная. А зачем хватались за грудь и говорили про местность? Этого я вам не скажу, пусть останется интрига.

Вторая часть, собственно «Дом скитальцев» — космическая. Спустя недолгое время после изгнания передового отряда инопланетной конкисты, земные спецслужбы, уверенные, что лучше перебдеть, заручившись помощью перебежчиков из числа инсургентов Пути (идеология инопланетян), отправляют в космос подростков Машу и Севу. С целью, вы догадались? Правильно, получить детектор, позволяющий распознать внедренного пришельца. И разрушить Путь (но то уже программа-XXXL-максимум).

И тут стало скучно. То есть, крылья авторской фантазии унесли в мир, напоминающий замятинское «Мы», только организованное на порядок сложнее и описанное с невероятным тщанием. Все эти балоги-шестиноги-домашние любимцы-цветовая дифференциация скафандров-предметы местной роскоши- сложная иерархическая система. И вот, хоть режьте меня, хоть ешьте — но такая пыльная скука на меня со всем этим опустилась. Передать не могу.

Обилие инопланетных имен, бесконечный бессмысленный и беспощадный обмен телами, устройство межпланетных кораблей, хитросплетение отношений. Для того, чтобы всем этим проникнуться, прежде нужно всей головой удариться о тему. У меня она мимо уха просвистела, даже краем не задев, и в процессе мечтала, чтобы это поскорее уж закончилось. Даже ценой гибели Вселенной.

Резюмируя: книга крутая, и для шестьдесят девятого года была бомбой. Но сегодня воспринимается анахронизмом. Пусть почиет в бозе.

КАМЕНЬ. ЛИСТ. НЕНАЙДЕННАЯ ДВЕРЬ

...За всей бестолочью, бессмысленными тратами, болью, трагедиями, смертью, смятением неуклонная необходимость шла своим путем; если малая птица падала на землю, отзвук этого воздействовал на его жизнь, и одинокий свет, который падал на вязкое и безграничное море на заре, пробуждал перемены в море, омывающем его жизнь. Рыбы поднимались из глубин...

Боже, как он хорош. Какая широта, мощь, избыточность смысла в малом отрывке. И небо в чашечке цветка, которое не только видит, но умеет подарить читателю. Так думаешь, натыкаясь у Томаса Вулфа на фрагмент, как в эпиграфе. Жаль, лучшие отрывки хаотично разбросаны по книге, без логики и закономерности. Наткнуться на такой, что найти самородок в рудном отвале.

Нынче много говорят об американских беспорядках на расовой почве, о доходящем до абсурда запрете на «Унесенных ветром». И вот, что я вам скажу, господа, эти люди не читали «Взгляни на дом свой, ангел», слово «негр» в самом высокомерно уничижительном значении встречается в нем стопицот раз.

Я далека от того, чтобы на этом основании обвинять писателя в расизме. С той же презрительной ненавистью он относится к евреям, спортсменам, соученикам и учителям, соседям, постояльцам материнского пансиона, братьям, сестре, родителям. Людей, не становившихся объектом его ядовитой ярости, можно пересчитать по пальцам одной руки, да и то, лишь до момента, когда им случалось сказать что поперек.

Как такое возможно? Как может быть широкий и плодовитый автор тонко ритмичной и удивительно жизнерадостной прозы таким унылым человеконенавистником? Хорош он или плох, в конце-то концов? Почему нет? Литературный талант не гарантирует тех же результатов в прочих областях жизни. Даже большого ума, не говоря о простой человеческой порядочности. Хороший писатель, плохой человек. Случается.

А самая интересная и мощная книга, которая когда-либо создавалась из унылых обстоятельств провинциальной американской жизни, обеспечила Вулфу признание как многообещающему молодому романисту Америки, но в родной Эшвилл, выведенный в книге под названием Алтамонт, он после семь лет носу не смел показать. Верно не потому, что пресытился восторгами поклонников.

История Юджина Ганта, младшего из шести детей в семье владельца мастерской по изготовлению памятников и могильных плит, во многом автобиографична. В реальной жизни детей было восемь, но отец так же сильно пил, а мать была такой же феноменально одаренной земельной спекулянткой. И тоже, купив здание под пансион (Диксиленд в романе) поселилась в нем с младшим сыном.

Так же скверно он обходился со всеми, кто ему помогал и в дальнейшем. Алиса Бернштейн, которая была не только любовницей молодого гения, но и спонсировала его, а главное — верно поняла суть литературного дара и переориентировала с драматургии на крупную прозу, и способствовала знакомству с нужными людьми. Так вот, она была мишенью его упреков в недостаточной лояльности и злобных антисемитских выпадов.

Максвелл Перкинс, один из лучших литературных редакторов своего времени, который работал с Хемингуэем и Фицджеральдом, и которому досталось счастье редактировать роман Вулфа, изначально называвшийся «О, ненайденное» O,Lost, вложил очень много труда в редактирование «Взгляни на дом свой, ангел» — окончательный вариант названия тоже принадлежит ему.

В то время ходил анекдот, что Перкинс не в меньшей степени автор книги, а рукопись, из которой удалось в результате сделать компактный шестисотстраничный роман, ему доставляли на грузовике. На самом деле, Вулф чудовищно многословен и привести роман в подходящий для публикации вид было тем еще подвигом.

За время совместной работы молодой писатель обрел в редакторе отца и духовного наставника. Но расстался с ним, осыпая оскорблениями и обвиняя в выхолащивании своего труда. От этого удара Перкинс так и не оправился, хотя до конца своей жизни говорил, что встреча с книгами Томаса Вулфа была ярчайшим впечатлением его жизни.

А книга-то, книга, хороша ли? Чудесная: горькая, честная, трагичная, забавная, полная стилистических трюков, столь же беспощадная к себе, как к другим. Нет, я не планирую больше читать Вулфа, по крайней мере, не в ближайшее время. Но что-то же есть в нем такое, что заставило Брэдбери написать «О скитаниях вечных и о Земле», а Кинга сделать фразу-рефрен «Ангела»: «Камень. Лист. Ненайденная дверь» лейтмотивом «Темной Башни»

Подробнее: https://www.labirint.ru/reviews/goods/615680/

ПОСЛЕ ФАНДОРИНА

...Резать остолопов не к лицу пожилому, уважающему себя человеку...

Никогда всерьез об этом не задумывалась, однако Григорий Чхартишвили, будучи в радикальной оппозиции, позволяя себе резко критические высказывания в отношении власти, не участвуя в поздравляю-прогнувшись игрищах либеральной интеллигенции, продолжает быть издаваемым. И вы ж понимаете, что причиной не заслуги его как литературоведа или япониста. Просто мы любим его читать.

И ни откровенный неуспех некоторых его серий, вроде «Смерти на брудершафт», ни прошедшие незамеченными «Жанры», ни полюбившаяся многим, но скоро забытая Пелагия, ни книги Анны Борисовой и Брусникина, которых некоторые до сих пор считают автономными авторами — ничто не отменит читательской любви к Фандорину.

Благополучно почившему, после нескольких воскрешений (нет уж, умер — значит умер). И что теперь? Оплакивать Эраста Петровича, утешаясь фандорианой «Истории Российского государства» да Николасом (кому как, а у меня «Сокол и Ласточка» из любимых).

А вот и нет. Вы забыли про Масу, господа. Да лан, делать из помощника основную фигуру несерьезно, на этом еще Конан-Дойл с расследованием Ватсона обжегся. Рада сообщить, что у Акунина отлично вышло то, чего не смог создатель Холмса. Первый роман об оставшемся без господина одиноком самурае получился превосходным.

Да, Масахиру Сибата, шестидесяти трех лет, репатриант, ронин, владелец международного сыскного агентства — продолжит путь служения благородного мужа. Н-ну, с некоторым отступлениями и поправками на ветер, порой до ураганного.

Потому что принципы принципами, а нет, не «кушать хочется всегда», по крайней мере, это не основная побудительная причина для Масы. Есть еще зов крови и осознание себя частью клана. Патриотизм и осознание себя частью нации, интересы которой надобно защищать. Любовь, наконец, и осознание себя частью единства с партнершей, самой судьбой предназначенной тебе.

А тех, кто совсем уж никак не может забыть Эраста Петровича, ждет небольшой по объему, но обаятельный экскурс в историю. В котором, кстати же, Маса предстанет не просто большей частю бессловесным помощником, но полноправным участником расследования. Такая занятная постфактум-корректировка.

Борису Акунину очень везет с аудиоформатом, голосом акунинских книг давно стал Александр Клюквин, это великое счастье для поклонников, потому что всякая вещь в его исполнении шедевр и «Просто Маса» не исключение.

ГОРОД КАК АЛИСА

...Я нахожу столько удовольствия в воспоминаниях о храбрых людях и диковинных сюжетах. I find so much pleasure in the memories of the brave people and strange scenes...

Если вы подумали, что речь пойдет об Алисе Кэрролла, то вы ошиблись. Никакого отношения к постмодернистским играм, магреализму и всякому такому, роман Невила Шюта не имеет.

К нему, написанному семь десятков лет назад, в жанровой классификации скорее применимо обозначение авантюрный и любовный. И роман о войне, о путешествиях в экзотические страны. Может даже феминистский, социальный и производственный. Вот, поняла, в чем очарование этой книги.Задолго до того, как мультижанровость стала нормой прозы мейнстрима, Шют начал размывать границы.

Но этот человек заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов, хотя бы в режиме общей информации. Он был инженером авиаконструктором и в своей основной специальности использовал полное имя Невил Шют Норвей, а в литературной карьере — сочетание первого и второго имен без фамилии. Опасаясь, что слава романиста, пишущего любовно-приключенческие книжки, повредит его профессиональной репутации.

Было чему вредить? Еще как. Оксфордский выпускник, он служил солдатом в Первую Мировую и работал в похоронной команде во время пандемии испанки (куда более жуткой, чем ковид). После войны начал карьеру в дирижаблестроении и весьма преуспел, но когда мир, в результате катастрофы R101 во Франции, охладел к дирижаблям — продолжил работу как авиаконструктор, переключившись на самолеты.

Созданная им в партнерстве с Хесселом Тилтманом фирма Aircraft LTD стала флагманом самолетостроения Британии тридцатых. А во Второй Мировой английские летчики воевали на машинах, во многом опирающихся на их разработки. Так или иначе, успех в профессии и бизнесе не заставил Шюта отказаться от страсти к писательству. И на этом поприще тоже немало преуспел.

Всего им написано две дюжины романов, с каждым следующим популярность возрастала, но самые известные «На пляже» On the Beach (1957) и «Город как Элис» A Town Like Alice (1950). И да, конечно, имеется в виду австралийский город Элис Спрингс. В последней трети своей жизни Шют страстно влюбился в Австралию, эмигрировал туда вместе с семьей, и много писал о континенте, заразив любовью сотни тысяч читателей в разных уголках света.

Итак о чем книга? После смерти состоятельного австралийца, нажившего капитал на австралийской золотой лихорадке, единственной наследницей остается молодая женщина Джин Паджет. В общей сложности ей предстоит унаследовать тридцать три тысячи фунтов, примерно как семьсот тысяч долларов в сегодняшнем эквиваленте.

Не финансовая империя, но безбедную жизнь с процентов, с собственным домиком и приличным автомобилем, даже и с возможностью путешествовать, обеспечит. Небольшая проблема в том, что право распоряжаться всей суммой Джин получит, достигнув тридцати пяти лет. Двоюродный дедушка был изрядным сексистом и не верил, что у незамужней женщины моложе трети века достанет ума распоряжаться собственными деньгами.

Сейчас она работает секретаршей на фабрике, производящей элитную кожгалантерею, вроде Эрме, и не собирается резко оставлять работу. Пусть проценты немного подкопятся, а она пока оглядится, подумает, как жить дальше. в этот период, примерно полгода, Джин очень сближается с героем-рассказчиком, совладельцем адвокатской конторы, ведущим ее дела. Они ходят в театры, рестораны, много разговаривают, она рассказывает историю своей жизни.

Их с братом детство прошло в Британской Малайе, оба они хорошо владели местным языком и, незадолго до войны, брат принял предложение вернуться туда для работы, вскоре за ним приехала сестра. Платили хорошо, положение британских подданных обеспечивало многие блага, а к нездоровому для европейцев местному климату оба были адаптированы с рождения.

С началом Второй мировой Япония оккупировала Малайю, брат попал в лагерь, где позже умер от холеры. Джин тоже стала военнопленной. Но благодаря знанию языка и хорошим организаторским способностям, заняла положение старшей в группе. В отличие от пленников мужчин, которые строили железную дорогу, женщин гнали пешком через всю страну в большой лагерь.

На пути они встретились с группой австралийских пленных, один из которых, водитель грузовика, много разговаривал с Джин и украл для голодающих женщин из ее группы цыплят у японцев. За это японцы распяли его, а женщин погнали дальше. Но когда конвоир умер в пути от холеры, их приютила малайская деревня. Это был риск для деревенских, но женщины — рабочие руки. И три следующих года они пересидели потихоньку.

Теперь Джин решает вернуться в Малайю, чтобы построить в деревне колодец для спасших их людей. в местном вода солоновата — для стирки подходит, а для питься носят из источника, который очень далеко. А вернувшись, узнает, что тот парень выжил и после войны вернулся к себе в Австралию. И теперь уже хочет найти его.

Ах, там столько будет, всего не расскажешь, да и зачем? Но третья часть такая замечательная созидательная утопия. я прямо умилялась, читая. И такая правильная модель поведения разумного человека, вообще ода разумному хозяйствованию.

Хотя с точки зрения сегодняшнего экологического мышления, планы геноцида аллигаторов и валлаби ради производства модельных шузов заставляют содрогнуться. Что ж, мир меняется, и меняется к лучшему, беззастенчивого зверства в отношении братьев меньших в нас меньше. Отличная книжка и язык простой. подойдет для начинающих читать на английском.

НИЖЕ ТРИДЦАТИ ДВУХ ПО ФАРЕНГЕЙТУ

...Джим процитировал слова Амудсена о том, что приключения — результат плохого планирования. Амудсен был неправ, приключения не в меньшей мере могут быть обусловлены невезением. Это-то и делает жизнь такой опасной. Jim had quoted Amundsen to the effect that adventure was just bad planning. Amundsen was wrong, and adventures could also be a matter of bad luck. That was what made all life dangerous...

Может потому, что не люблю холода, отношение к нему определяю другой цитатой Амудсена: «Человек может привыкнуть ко всему, кроме холода», и не могу понять людей, которые добровольно соглашаются на жизнь в скандинавском ледяном аду.

Может сказалось отсутствие в романе яркой, броской основной идеи, как мира без Европы в «Годах риса и соли» или затопленных прибрежных городов в «Нью-Йорке 2140» А может быть просто «перечитала» за последнее время Кима Стэнли Робинсона.

Но «Антарктида» (Antarctica), не произвела такого сильного впечатления, как читаное у автора прежде. Написанная в девяносто седьмом прошлого века, задолго до мировых турне юной Тунберг на экологически чистом транспорте, В целом, посвящена тому же. Остроактуальной проблеме глобального потепления и отношения человечества к своему дому — основным в творчестве писателя темам.

На самом деле Антарктида последний резерв человечества, не только неосвоенный, но и довольно мало изученный. И восемьдесят процентов запаса пресной воды на Земле сосредоточено именно там. Важность этого ресурса никому объяснять не нужно, а водой все далеко не исчерпывается.

И хотя по конвенции пятьдесят девятого Антарктика не принадлежит ни одному из государств, объявлена мирной и безъядерной зоной (мирному атому на материке тоже не место), но территориальные претензии уже предъявляются, а исчерпав сырьевые возможности пяти континентов, человечество закономерно обратит взоры на шестой.

И вот тут надо бы наконец выключить ненасытный потребительский инстинкт, включив мозги, говорит Робинсон. «Антарктида» написана во многом на основе впечатлений от его пребывания там в девяносто пятом в рамках программы «Антарктические художники и писатели»

Основное действие разворачивается на американской полярной станции Мак-Мердо, Другие локации Станция Южного полюса Амудсена-Скотта, ледник Шеклтон, южноамериканская буровая платформа вблизи массива Робертс. И вот тут сказался мой недостаток как читателя, практически полное отсутствие знаний о реальном быте сегодняшних полярников.

То есть, я не могу отделить реальность от выдумки и от этого чувствую себя в предлагаемых условиях очень неуютно, но об этом уже говорила в начале. Кроме того, да простит меня мировой феминизм, обилие технических подробностей, связанных с работой тягачей и вездеходов, бурового оборудования, даже милого сердцу автора альпинизма — как-то не внушало в процессе чтения большого энтузиазма.

Верный любви к многофигурным композициям, Робинсон ведет рассказ от лица трех основных героев: немного наивного молодого идеалиста Экса, антарктического долгожителя циничного и разочарованного Вэла и Уэйда Нортона, который работает на сенатора Чейза.

В сферу внимания писателя попадают такие вещи, как недостаточная организованность комфортного пребывания сотрудников на арктических станциях в условиях изначально враждебных человеку. Это отражение его марксистских взглядов и это то, что очень импонирует мне в его книгах.

В романе довольно подробные и занимающие значительную часть общего объема экскурсы в полярные исследования, главным образом арктические. Тут не могу не сказать о несколько затенившей сияющий образ Амудсена подробности о ездовых собаках, которых он изначально закладывал в план своей экспедиции как питание для ее участников: двуногих и четвероногих.

А самое яркое, и такое — Вау! — воспоминание — ледяные горки. Побочным эффектом от резки километровых массивов льда лазером становится образование большого количества кипятка. Которое предприимчивые полярники приспосабливают под подобие ледяной сауны.

Проникать в каверну с бассейном, заполненным горячей водой (это после долгого отсутствия возможности толком помыться и тем более понежиться в ванной), так вот, скатываться туда нужно без всякого комфорта по подобию бобслейной трассы и голышом. Но это такой классный момент, просто дух захватывает. Он со мной и останется от книги.

ЗА ПОПЫТКУ СПАСИБО ИЛИ ЯПОНИЯ НАЧИНАЕТ И ВЫИГРЫВАЕТ

...На Тайване-острове, или под Чарджоу,

Русскому с татарином все равно где жить..

Акунин начал двумя годами раньше ван Зайчика, предложил более внятную и менее сложную концепцию, и у него был герой. Теперь даже не об Эрасте Петровиче, моя любовь вообще с Пелагии началась, ее первой прочитала. Но о том, что шерлокиана с двумя персонажами чуть труднее для восприятия, чем архетип Одинокого Героя.

В мейнстриме простота решает многое, если не все. И #Россия_которую_мы_потеряли, в качестве декорации куда яснее непонятной Ордруси, которая, к тому же, посягает на глубоко укорененные в коллективном бессознательном триста лет монголо-татарского ига.

Чтобы воспринять, надо корректировать всю связанную систему ценностей, что совсем не приятно — позиция непризнанных спасителей мира, грудью защитивших Запад от орды завоевателей, кроме страдательного залога жертвенности еще и очень удобна для оправдания: не мы такие, жизнь такая.

Кто не в курсе, Хольм ван Зайчик — совместный псевдоним Вячеслава Рыбакова с Игорем Алимовым. Оба писатели, фантасты и, что важнее — китаисты. Но это сегодня Китай в тренде (с поправкой на ветер уханьского гриппа, сильно подмочившего акции Поднебесной за последние три месяца). Двадцать лет назад «китайское» было синонимом некачественного.

Что не сильно способствовало продвижению бренда Ван Зайчик на российском интеллектуальном рынке. За японистом Чхартишвили незримо стоял еще и кредит доверия, которым соотечественники облекли Страну восходящего солнца. Так или иначе, Акунин в топе, ван Зайчик почти забыт.

И напрасно. Сегодняшняя литература нечасто балует читателя утопией, то ли дело постап и дистопия — этого добра только ленивый не пишет. А продумать убедительный мир, устроенный правильно и справедливо — не письку воробьям показывать. В современной российской литературе одна только книга этого жанра и вспоминается «СССР» Шамиля Идиатуллина..

Творческий дуэт Рыбаков-Алимов создает удивительной красоты и гармоничности мир, в котором Россия не Евразия и не Азиопа, но часть триумвирата, объединившего Русь, Степь и Китай. Здешнее «а что, если бы?» базируется на допущении союза, заключенного Александром Невским с ханом Сартаком и образовании единого государства, к которому после присоединился Китай.

Такая Держава, величиной с четверть суши, основанная не на привычных имперских принципах разделения и властвования, но добровольного взаимовыгодного объединения: «и божья благодать сошла», «наградою всеобщей будет нам мир наций, благодарствие потомков». Ислам и православие мирно сосуществуют, восприняв мудрость конфуцианства.

В остальном люди как люди. Не квартирный вопрос, так что другое испортит, хотя и сострадание стучится в их сердца. Герои — пока не знаю, будут ли они сквозными, предполагаю, что да — обаятельны: склонный к рефлексиям интеллектуал Богдан Оуянцев-Cю и силач Богатур Лобо.

В первой книге им приходится расследовать дело о краже государственного достояния, имеющего значение религиозно-патриотического артефакта (это как если бы из Грановитой палаты умыкнули Шапку Мономаха, чтобы вы представляли масштаб).

Детективная составляющая, впрочем, не то, чтобы очень, и теста Бехдель книга явно не пройдет. И ненужных намеков на актуальные два десятка лет назад, а ныне основательно забытые фигуры, будет предостаточно. А все же серия дивно обаятельная. И, как бы подобрать слово к ощущению — выпрямляющая.

...«Вот он каков в натуре», – подумал Богдан.

«Вот он каков. В натуре!» – подумал Баг.