Любопытная историческая зарисовка про жизнь в городе Ниене, сердце будущего Петербурга и его окрестностях. Конечно, главный герой, как полагается, без страха и упрека. И заморские диковинки ведает, и фехтует круче любого гасконца, и Штирлицем могёт, и капитаном Бладом. Ну так и автор не Лев Толстой, и даже не Валентин Пикуль. У меня, правда, сложилось мнение, что антураж событий тянет, минимум, на петровскую эпоху, лет на пятьдесят позднее описываемых, но утверждать не буду ввиду темпорального отдаления от темы.

С удивлением узнал, что у Поснякова около ста произведений на исторические темы — и тевтоны, и ацтеки, и русичи. Вот ведь что Интернет животворящий делает.

Ньютон для своего времени был не человеком, а богом науки. Даже сейчас его достижения превосходят по широте и глубине любого ученого. Версия Акройда любопытна, но, вероятно, далека от реальности, хоть и представляет собой художественно изложенную википедию. В таком-то году издал такую-то работу, в таком-то был избран, в таком-то стал жить там-то.

Живым человеком Ньютон предстаёт только с помощью персонального воображения, ибо автору было более интересно вбрасывать теологические или алхимические эпизоды, нежели реконструировать человеческую жизнь, пусть даже и монументальной личности. Он только ругался на критиков и раздражался на всех. Хотя, по утверждению автора, все его современники, в целом, описывали Ньютона далеко не ужасной машиной.

Но, учитывая особенности жизнедеятельности Ньютона, биография изложена живым языком и читается легко. Все-таки проблемы гравитации или светопреломления вряд ли мучают основную читающую аудиторию, и Акройду, возможно, приходилось при работе искать компромисс.

Фандориана той поры, когда Акунину было интересно эспериментировать с разными формами стилизаций. Здесь то, что называют диккенсовым детективом, изрядно разбавлено локациями Гиляровского. И это было свежо, тем более, что было заявлено переплетение с декадансом «Любовницы смерти». Правда, этот приём был формальным и выглядел искусственно добавленным, типа, этот гражданин не из этого романа, Скорик, не обращай внимания.

Персонажи здесь ещё прописаны сочно, но главзлодей подан, в основном, только по принципу: «чтобы никто не догадался». Кстати, не совсем логичен был интерес Фандорина к преступлениям в среде нищей Хитровки, ведь то этого он занимался совсем не пересекающими делами — разоблачал мистиков полусвета и готовил мотопробег. ЯА, если добавить активную нелюбовь царствующего градоначальника, то реального времени тягаться по заугольям частному сыщику просто бы не было. Эти попытки совмещать несколько дел, Акунин практически больше не предпринимал, ибо не получалось органически.

К минусам мини-романа можно отнести его достаточно быстрое выветривание из памяти. Наверное, потому что бытовые поиски клада цепляют не так, как японские страдания или общение с великими мира сего. Впрочем, если сравнивать с поздними работами, то вполне беллетристически получилось.

Такой альтернативный учебник получился от популяризаторов «правильной истории». Почему бы и нет, уже давно понятно, что официальная история это не официальная математика, а только одна из версий, вписывающаяся в заданную генеральную линию правящей партии. Но у Буровского, а, особенно, у Веллера ведь тоже своя четкая «линия партии», и об этом не следует забывать при чтении данной книги, написанной категорическим языком — эти пошли туда, эти дружили с теми, а над ними были ещё кто-то.

Впрочем, в отличие от официальных трактовок, здесь все на первый взгляд изложено логично, и, чтобы опровергнуть какие-то тезисы, надо разбираться в вопросе достаточно глубоко.

А этой глубины у 99 процентов, конечно, нет. Более того, данные, почерпнутые из «Гражданской истории» для многих новые и оригинальные. На багаже «Неуловимых мстителей» и «Шел под красным знаменем» даже личной теории не построишь.

Поэтому книге , однозначно, плюс как популяризатору исторических моментов.

Художественный аспект беден, уступает стилистически сольным произведениям каждого из авторов. Но. вероятно, это не тандемный компромисс, а задуманное решение придать книге научность и исторический вес.

Любопытно, что в обширном списке литературы нет работ ни Веллера, ни Буровского, хотя раньше они темы гражданской войны в своем творчестве касались.

Документальное произведение. В смысле, не художественное, ибо документов здесь нет. Есть только интервью воевавших женщин. С акцентом на грязи, крови, бесчеловечности.С каждой из женщин, с которыми встречалась Светлана Алексиевич, она беседовала явно не один час. А в книге один-два эпизода, а то и вовсе абзаца. Разумеется, шокирующие. Нормальному человеку трудно читать, как ребенок обещает хорошо себя вести, только бы его накормили картофельными очистками. Как умирали, умирали, умирали.

Правду ли говорили женщины? В целом да, с поправкой на индивидуальные свойства памяти. Открылась ли неведомая читателю ранее картина? Да, в-общем, нет. Какой адекватный человек не знал, что на войне умирают, калечатся физически и психологически, погружаются в грязь, совершают бытовые подвиги и предательства, мучаются и мучают. И, тем не менее, многие «нехорошие вопросы» Алексиевич раскрыть не смогла. Например, почему советский народ враждебно относился к боевым наградам женщин. Хоть одна женщина призналась, что была «Белоснежкой из Девятой роты»? Разумеется, нет. Так что народ термин ппж взял с потолка?

У всех героинь Алексиевич каждый миг на войне — бытовой и военный подвиг. Хотя, конечно, были и предательство, и трусость, и доносы, и зверство. Все было, война. Алексиевич об этом молчит. Но ведь у автора цель — показать несовместимость женщины и войны, поэтому она подгоняет материал в одну генеральную линию. Чем это, по сути, отличается от официоза? Только вектор другой.

При кажущей неприязни власти к Алексиевич за эту книгу она получила множество премий и наград. Тираж превысил 2 млн. Были поставлены спектакли, например, в Театре на Таганке, снят цикл документальных фильмов. Орден «Знак Почета». То есть, Светлана достучалась до всех? И результат? Стали меньше воевать? Стали ценить женщин-ветеранов? Общество стало гуманнее? Уж, извините, один фильм «А зори здесь тихие» гораздо больше раскрывает женщину на войне, нежели постоянный шоковый нажим «У войны».

Но, тем не менее, проект выполнен по-журналистски профессионально. Именно как журналистский проект. А не документальное литературное исследование.

Стандартная работа публициста Резуна. Он берет одну, достаточно парадоксальную мысль, и простым языком приводит доводы воображаемого оппонента и легко разбивает их. В данной книге все вертится вокруг Карибского конфликта. Суворов на каждой странице доказывает явный фейл Советского Союза. Но, если, в отличие от его коронки, готовности напасть СССР на Германию, там он действительно убедителен, то здесь аргументы выглядят хлипко.

Приходится заменять их гипотезами. Например, Пеньковский по приказу начальства выдал секреты США о маломощности ракетных войск, чтобы предотвратить войну. Ага. Узнали Штаты, что Союз слаб, и воевать расхотели. Чего с убогими возиться. И даже ракеты из Турции убрали. Солдат,мол, ребенка не обидит. Странно, странно. По логике, наоборот надо, прижать блефующего Хрущева, что и не пикнул. Да прижми тут, когда на Кубе ракеты торчат, да из Сибири по Лос-Анджелесу долбануть могут. Гагарина, вон, вокруг Земли запустили, что потруднее чем 50 мегатонн на Калифорнию.

Реконструкция интриг коммунистического двора тоже спорная. И с Козловым, который не пойми зачем организовал утечку и больше ничего не делал. И с Брежневым, который по итогу скинул Хрущева — непонятки.

Но. Читается легко, полуправды сколько хочешь, да и малоизвестных фактов хватает. Думай, читатель, играй в Агату Кристи. Тут соглашайся, тут противоречь. По-любому интересней, нежели генеральной линии партии следовать. Что нашей, что забугорной.

Разумеется, Виктор Суворов малость прихорашивает факты и суждения, укладывая их в единую гипотезу Зверя, например, назначая Жукова ответственным за разгром в крупнейшем танковом сражении под Ровно. Но, почему-то этот далеко не историк, открывает глаза всему Советскому Союзу, что Жуков не стратег, не политик, не человек. Понятно, что монолог всегда одногранен. Но когорта военных историков ведь не может ему возразить на очевидное. Жуков был начальник Генштаба в 1941 и допустил полный разгром Красной Армии. В принципе, это уже преступление, достойное смертной казни. Но, почему-то, Суворов забывает, что ещё большая вина на тогдашнем наркоме Тимошенко, который был над Жуковым. Ржев на совести не только Жукова, но и Конева. Операция под Ельней — это не фейл по разным причинам, и списывать разгром под Киевом тоже на Жукова из-за Ельни неправильно.

Взятие Берлина — это уже не война, а политика. Тут тоже не Жуков один отвечает.

Но, в целом, портрет, конечно, справедливо отвратителен. Хотя, если начнете вникать в любой исторический вопрос, вы увидите, что принятое мнение о событии или о личности ВСЕГДА коренным образом отличается от того, что было в реальности. Например, пользующийся историческим почтением Наполеон ничуть не лучше назначенного исчадием ада всех времен и народов Гитлера. Да и современники Гитлера вроде нобелевского лауреата Черчилля или единственного применившего ядерное оружия президента США Трумэна сволочи ещё те.

И Жуков был сволочью. Огромного масштаба. Но не был бы Жуков — был бы Мерецков. Или Тимошенко. Или Мехлис. Или ещё кто. И так же бы заливал свой путь кровью людей. Вот этот тезис почему-то Суворов замалчивает. Но по Жукову прошелся знатно. Что полезно прочитать изнасилованным советской пропагандой.

Цвейг не был современником Бальзака, и поэтому слепо брать на веру его выводы не стоит. Создалось впечатление, что либо Бальзак был отвратительной личностью, либо Цвейг мастерски подал его именно так, хотя чуть ли не на каждой странице Бальзак прославляется как великий и величайший.

Оноре никому не сделал ничего хорошего. Он был тщеславен, эгоистичен, ничего (кроме, разумеется, писательства) не умеющий. Получая рекордные гонорары, он был по уши в долгах, спокойно вешая их на родню и поклонников таланта. Он был некрасив, неопрятен и спесив. Постоянно пытался жениться на знатных и богатых. С апломбом брался за дорогостоящие авантюры, постоянно прогорая, ибо не имел, кроме огромного самомнения, понятия совершенно ни в чем, даже в смежных проектах, как драматургия, или издательское дело. Был клоуном-парвеню в глазах аристократической публики, тратя кредиты на «золотые унитазы» и выдавая себя за дворянина. Считал всех ниже, даже когда просто было необходимо контактировать с другими (попытки стать бессмертным академиком или политическим деятелем), он не мог заставить себя преступить гордыню самомнения. О своем внебрачном сыне заметил вскользь и забыл. Куда патрицию отвлекаться на плебеев.

И по прочтении романа приходишь к мысли, а что давало Бальзаку право презирать человечество? Умение писать? Все творческие люди творят, в первую очередь, для себя. Уберите любого, что произойдет? А ничего. Стали бы монументальнее Гюго или Дюма, получили бы больший вес Стендаль, Мериме или Флобер. Или бы в литературу ворвался бы кто кто неизвестный. Мало ли гениев по разным причинам не дошли до читателя, и ничего, мир не перевернулся.

Да и межу нами говоря, Бальзак на любителя. Вот назовите с ходу хоть одну его мало-мальски удачную экранизацию? Вот. Я, к примеру, прочитал подряд «Тридцатилетнюю женщину» Бальзака и «Мадам Бовари» Флобера. Последнее произведение, без вопросов, сильнее. Так что с эпитетом «величайший» тоже не всё однозначно.

Впрочем, повторюсь, это на основании работы Цвейга, что небесспорно. Например, его пренебрежение Российской Империей. «Бальзаку пришлось ехать чуть ли не другую сторону глобуса, в (на) Украину...» . Карту посмотри, цивилизованный наш. Поместье графини-миллионерши Ганской описывалось чуть ли не как медвежий угол, где от скуки спасались лишь выпиской литературы из Парижу. Блин, давно перестали ночные горшки на мостовую выливать. Пушкин, Гоголь и Мицкевич, интересно, Цвейгу были известны? В курсе, какой глубины работы успел создать за 27 лет Лермонтов? Уж куда громаднее, чем сам Цвейг. Его Величество Бальзак в это время, в основном, пошлые халтурки за других писал, да своими прожектами в огромные долги близких вгонял.

Неоднозначная личность получилась. Отталкивающая.

Роман, конечно, эпичный и остросоциальный для своего времени, даже и теперь мало кто отваживаться выставлять действующую церковь сборищем прожженных негодяев. Очень много достаточно сильных сцен. Но произведение великим не будет по ряду причин.

Писано с продолжениями в газете (так называемый фельетон), поэтому все огрехи и недочеты не было возможности подчистить. Но даже, если закрыть на недочеты, то все равно многое провисает. Например, герои либо ангелы в белых одеяниях, честные и целомудренные, либо отъявленные сволочи, которые гадят даже тем, кто их от смерти спасал. Критика слоев всегда с оговорками. Все иезуиты — сволочи, но аббат Габриэль просто архангел с крылышками. Фабриканты — гады ползучие, но фабрикант Горди благочиннее святых. Аристократы — гадюки. но аристократка Адриенна — просто мадонна, и так далее.

А главное, фундамент — главная составляющая романа — выстроен на песке. Даже допустив, что в период потрясений — войны, смена строев, репрессии, банки свято хранят и приумножают баснословную сумму 212 миллионов франков. которая никому не принадлежит и никто на неё не претендует. Даже представим, что три поколения евреев свято заботятся о приумножении капитала, который не пойми чей, и даже не помышляют им воспользоваться. Но понять, почему злые иезуиты устрали маршалов, богачей, капиталистов, принца, невинных детей, плетя головокружительные интриги и им даже в голову не пришло «поработать» с единственным хранителем ценностей, безвестным евреем, который явно не имел ни покровителей, ни средств. Куда проще уговорить или устранить одного мелкого человека, нежели сражаться с полудюжиной могущественных наследников, которые и не знали про это богатство и, даже узнав, особо не стремились его завладеть. А уж провести юридически право получить деньги, которое по роману, положено только тем, кто явится в определенное время в определенное место для организации крючкотворов-иезуитов — пара пустяков.

Особенно когда на кону нереальные суммы.

Кстати, сам Эжен Сю, так рьяно заботивший в романе о честных простых людях, был потомственным мажором, свояком Наполеона, беспутным гулякой, завсегдатаем аристократических салонов и просто снобом. И за этот роман он в течении многих лет получал по контракту 100 000 франков в год. Это штришок для полноты общей картины.

А кликбейт-заголовок «Вечный жид» попахивал манипуляцией. Этот персонаж упоминался в нескольких главах четырехтомного романа и совершенно не влиял на происходящее. Зато мимо заголовка не пройдешь.

В начале двадцатого века в научной фантастике приём «Герои попадают в затерянный мир, описывают его, находят баг и благополучно сбегают» кто только не эксплуатировал. И в первую очередь сам Конан Дойл в перерыве между ремесленичением над Шерлоком Холмсом. Нужна нехитрая затравка — как современные люди попадают в другие миры. Непосредственно, сами миры. И концовка, позволяющая закончить писателю проект с наименьшими потерями.

Конан Дойл забросил героев в затонувшую Атлантиду, что, понятно, не очень оригинально. Мир Атлантиды описан минимально — в основном, объяснение как аборигенам удалось выжить после природной катастрофы и описание глубоководной фауны в виде различных кровожадных монстров. Роман, а по сути, повесть получилась коротенькая. Наверное, автор честно не знал, что туда ещё можно впихнуть. Поэтому читается за один раз.

При чтении постоянно ловил себя на мысли, что «Туннель» один в один плоть от плоти драйзеровской трилогии про финансиста. Если убрать фантастическую составляющую про тысячи километров на глубине 6 километров под океаном, то в остальном, это роман про прикладной американский капитал начала двадцатого века. Поначалу удивлялся интернациональному единству. а потом глянул на год написания — ещё до Первой Мировой и этот момент объяснился. Некоторые места очень сильно цепляли. Например, звериная злоба пролетариата. Все-таки нас со времен советского детства приучали к противоположной точки зрения.

Возможно, здесь есть грехи с точки зрения прописания характеров героя (уж больно они однофункциональные) или оющей композиции, словно туннель. ограниченной искуственными рамками, хоть весь роман как спектакль на сцене ставь — и проблем с локациями не будет. Но самое произведение достаточно любопытное и даже поучительное.

Можно смело сказать, что «Шляхтич Завальня» — это белорусские «Вечера на хуторе близ Диканьки». Плюс-минус одно время написания, другой язык, у Гоголя — русский, у Барщевского — польский. И, конечно, сами произведения. Как теперь привычно классифицируют — фэнтэзи. Правда, сейчас про ведьм, драконов и колдунов писать чуть ли не обязательно каждому, а тогда не сильно приветствовалось — церковь, простолюдинские суеверия.

Как и Адама Мицкевича, Яна Барщевского теперь все уверенней причисляют к белорусским писателям, родоначальникам белорусской литературы. Вряд ли это справедливо, хоть они и уроженцы белорусской земли, но писали по-польски, и много колесили по свету, начиная с Санкт-Петербурга.

Да и мир в «Завальне» — шляхетский, а шляхта всегда считала ориентиром польский вектор.

Художественно оценивать произведение сложно — читал не в оригинале, а в переводе на белорусский язык, и всегда нужно делать скидку на переводчика. Но по содержанию «Шляхтич Завальня2 — это, конечно, веха в литературе.Конечно, чувствуется заимствования как той же немецкой «нечистой» литературы, которая сделала знаменитыми братьев Гримм, Гофмана и других авторов, но колорит белорусской земли, которая ещё не имела четких границ с Россией, Украиной, Польшей придаёт произведению оригинальность.

А вы знали, что садить дубы — уменшать свою жизнь?

Роман — прекрасный образец классической зарубежной литературы ХХ века. Он замечательно экранизирован (видел и советскую версию, и вариант Сабо) и практически полностью закрывает тему актрисы театра. Правда, жизнь Джулии ламберт подаётся сугубо через её собственное видение, а это неизбежно сужает диапазон характеров и конфликтов, но такая была цель Моэиа. Творческая профессия здесь романтизирована, богемный мир переплетается с высшим светом, и юным читательницам разных лет, вероятно. хоть немного, но хотелось пожить жизнью царицы сцены.

Сейчас, правда, вектор малость поменялся. Уже не столько грезят театром, сколько кино, эстрадой, видеоблогерством или просто хотят быть светской львицей, но, по сути, это те же желания, которыми жила Джулия. Название «Театр» малость неверное. Скорее, «Актриса театра», потому что театральные волны здесь показаны только, если они разбиваются у ног героини.

Недаром произведение Сергея Абрамова включили в сборник библиотеки советской фантастики семидесятых годов. Это эталонный срез. Тяжеловесная повесть, ибо, по устоявшемуся тогда мнению, хорошая проза не может быть чтивом. Конечно же, раз фантастика научная, то и герои — советские ученые. Причем, не какие-то рассеянные профессора, а бывшие фронтовики и партизаны (руководитель экспедиции и председатель колхоза). Да и молодёжь, а фантастика пишется для молодых, образцовая — не пьёт, не курит, сексом не злоупотребляет, а нестанно кормит комаров во благо советской науки, настраивая темпоральные экраны.

А в какое время забросит случай наших героев? Конечно, в самые важные годы — сороковые-пороховые. И. как положено, советским студентам с тремя берданками, они помеются силами с несколькими взводами карателей-автоматчиков. «А зори здесь тихие» в квадрате.

Разумеется, ничего нового в идее попандцев наоборот нет. Да и главную нестыковку — а почему просто не отключить экраны, зачем дожидаться «запланированной пломкм» (?) — автор поясняет неуклюже. Но, всё-таки срез эпохи прочувствовался. Да, такие уж они были, советские семидесятые, и фантастика была такой. В лесу прифронтовом.

Выборы, выборы, кандидаты — латентные. Но про кандидатов Исаак Юдович из-под Смоленска не писал ничего в рассказе. Он слегка покусал саму систему выборов. Ведь и на самом деле американец обыкновенный не выбирает президентов. Они выбирают представителей штата, которые, независимо от разногласий объявляют, что штат либо за демократа, либо за республиканца. За беспартийного низзя, Америка — свободная страна. И Азимов дожал до абсурда — машина поспрашивает Избранного из электората о ценах на яйца и прочей отвлеченной шелухе, сама назовет президента. Какого надо. А если он окажется сволочью — ату Избранного Избирателя, кого же ещё.

Сборник биографических рассказов, собранных по дате смерти персонажей — медийных личностей Советского Союза. Умерли звезды, собранные здесь, с 1 августа по 31 декабря. Абсолютное большинство — артисты. Немножко спортсменов и писателей. И считанные единицы знаменитостей иного вида, вроде лётчика Валерия Чкалова. Читается легко, факты не обременяют — узловые моменты жизни, несколько историй их жизни и акцент на смерти — тот от рака, тот от бутылки, а иной в аварию попал.

Плюс — в повышении эрудиции, минус — в конвейерности. И где-то к середине закрадывается мысль. ну, не снимался бы артист Сидоров в фильме режиссера Абрамовича, снялся бы артист Смирнов в фильме режиссера Михельсона. Другие звезды были бы.

Лично мне было бы интересно прочитать и про политиков, военных, космонавтов. Педагог Сухомлинский — не звезда, подводник Маринеско — не звезда, академик Лихачев — не звезда. Хотя они и ещё сотни выдающихся людей вполне соответствовали критерию сборника.

Но лучше написать про героев «Экспресс-газеты», выдав их за лучших из лучших.

Евгений Леонов — знаковый артист нашего кино. И его жизнь и творчество интересны многим. Здесь пошли эпистолярным путем — письма к взрослеющему сыну Андрею, тоже артисту, в основном, известному ролью папы в «Папиных дочках». Конечно, письма печатали не как есть, а художественно обработав. Это чувствуется, ибл Леонов в них превратился в дзен-учителя, где каждое предложение — наставление и мораль. От священного долга Родине до великой миссии артиста. Никаких бытовых подробностей, максимум, стою на балконе, смотрю на город и думу думаю. Никаких баек — всё в стиле «Я благодарен режиссеру Яншину и уважаю режиссёра Данелия». Конечно, особенно никто ничего не придумывал, и я уверен, что Леонов и писал, и наставлял, и гордился. Вот только его письма так бланшировали, что все бактерии, полезные и не очень, благополучно превратились в дистиллят.

И, если бы речь шла о артисте меньшей величины, то, скорее всего, многие потеряли бы к ней интерес. Но личность Деонова такова, что поставив небольшой фильтр восприятия. всё равно читаешь с интересом, открывая в экранном добрячке-толстячке не известные ранее стороны. Были и интересные моменты, когда передавали впечатления Леонова о фильмах Пазолини или о книгах Невилла Шюта, которые в Советском Союзе не особо упоминались.

Вот только личную жизнь мемуары Леонова совсем не раскрыли. Будто бы это не человек, а артистическая функция. жаль.

Надо отдать должное Лукьяненко — практически, во всех произведениях у него хорошо продуманные локации. От общего до мелких деталей, зачастую влияющих на содержание. Кое-где это органически вставлено, кое-где искуственно повествуется от лица персонажей. События у Лукьяненко, вроде, детектива. герои оказываются совсем не теми, а безобидные дела попахивают глобальным северным лисом. А потом главгерой Иванушка-дурачок с помощью временно приобретенных высших сил все разруливает.

Именно так случилось и в «Мегиддо» (Армагеддоне) Поле битвы Земля, любовь к Иным, городское фэнтэзи. Короткие фразы, предсказуемые повороты (прочитаешь Дозоры или Черновики — и видишь задумки Лукьяненко на два хода вперед).

На удивление, не сильно пиналась Украина, видно, внутренняя (или не внутренняя) цензура вымарала.

Герои, конечно, не оригинальны. Не не затем же Лукьяненко читаем, правда ведь.

Землю в первом романе не разорвали в клочья, и на том спасибо. Читаем цикл дальше.

Хоть автор и считает «Право на поединок» лучшим волкодавским романом, я, как читатель, с этим не соглашусь. И по драйву, и по персонажам, и по парадигме продолжение уступает началу. И, самое печальное, паразитирует на нем. Если вы вдруг начали сагу с «Права на поединок», то вас ждут множественные эпизоды, где вскользь упоминаются события первого «Волкодава», про которые автор не считает много объяснять (мол, и так же все помните). Поэтому самостоятельным произведением «Право на поединок» назвать трудно.

Мы уже свыклись, что главный герой непобедим. Хоть десять человек на его с мечами нападут, а у него только повязка на глазах. Это, конечно, снижает градус сопереживания. Ну. понятно, что деревенским мужикам он наваляет, и городским бандитам тоже. В-общем, всем. Сильных соперников, вроде Лучезара, здесь немного.

Сюжет галопирует, схваченный на тонкую белую нить. Метаются наши друзья, книжник и мечник, то туда, то сюда. А в конце и вообще на главную цель — нахождение космических артефактов — забили.

Хотя некоторые части достаточно самобытны. Мать, ищущая сыновей, от которой тянутся паутинки к высшим богам. Служение в харчевне. А вот оборотничество выглядит искусственной вставкой. Вместе с нареченной девчонкой, чью бусину носит Волкодав.

По моему дилетанскому впечатлению, вторая книга — это уже обыкновенное фэнтэзи а-ля славянский (хоть это не педалируется) Конан-варвар. Давже не знаю, стоит ли продолжать знакомится с сагой, разбавляя мощь первого «Волкодава».

Название, ставшее нарицательным. Правда, немного по другой причине, нежели задумывалось Гоголем. У него получился прелюбопытнейший этюд поступательного попутнения сознания клерка. Так что, если вы включили режим ветхозаветного Адама и Гарри Поттера и начали понимать речь змей (зачеркнуто) собачек, то это начало конца человека разумного. А Гоголю вполне можно доверять, ведь и он к концу жизни, малость того, пошёл супротив разлинеенных строчек.

Правда, «Записки сумасшедшего», были написаны задолго до конца, как, впрочем, и всё остальное, кроме злосчастных «Мёртвых душ», но ведь и сознание мутнеет по непредсказуемым законам.

Конечно. литероведы расскажт, что в повести все глубже содержания, мол, «все мы Поприщевы», вплоть до матушки России. Но. конкретно для меня, больше любопытна не социальная, а медицинская составляющая. Если коллега по офисному кабинету вдруг влюбляется в дочку префекта, это означает начало сумасшедствия или нет? Или когда он начинает считать себя королем страны Эксель, то тогда точно психиатрия? Где грань между шизофреником и чудаком. И, если другим ставить диагнозы мы все умением, как диагностировать самого себя.

Но всё-таки «Записки сумасшедшего» — это этюд, глава. Она бы хорошо смотрелась в тех же «Метрых душах» (только, ясно, не от первого лица). В «Петербургских повестях» она не совсем органична. хорошо сочетаясь с «Шинелью» и не гармонируя с мистическим «Портретом» и сюрреалистическим «Носом».

Книга, написанная позже фильма «Последнее лето детство», завершающего трилогию про Мишу и его друзей-кладоискателей. Впрочем, в «Выстреле» уже клады не ищут. да и Славка с Генкой устранились от процесса, превратившись в проходных второстепенных героев. Да и сама книга — промышленный детектив, что вызывает некое неприятие у подростков, ломанувшись читать сразу три романа. Сам же Рыбаков-Аронов пришел к заключению истории практически после тридцати лет после начала, что не могло не отразиться на ауре произведения. Хотя, есть версии, что в «Водителях» Миша — это тот самый Поляков, а пионер Саша Панкратов, появляющийся в «Выстреле» на замену выпускнику Полякову — перешел главным персонажем в «Дети Арбата».

Читая роман, все время держись в памяти события кинотрилогию, поэтому независимо оценить непосредственно «Выстрел» сложно. Вероятно, как самостоятельная единица, он послабее своих предшественников, хотя и написан более глубоко по содержанию.

Василий Ключевский — один из канонизированных русских историков. Но нужно иметь в виду специфику предмета. Ключевский опубликовал свои лекции в период царствовования Николая Второго. И его «Полный курс» заканчивается отменой крепостного права, причем, чем дальше от современной ему действительности, тем полнее и обстоятельнее он пишет. Вот о Петре Первом почему бы много не написать или о временах, а вот о внешней или внутренней действительности Александра Третьего — это уже политика и чревато.

Так как Ключевского вполне печатали и в ХХ веке, при СССР, понятно, что особое внимание уделяли его взглядам на простой народ. Но возникают любопытные моменты. Сотни страниц Ключевский посвящает подать и недоимках простого люда времен17-18 веков. И почти ничего нет о Разине, Пугачеве, зарождающихся народовольцах. Ключевский не знал этого материала? Знал. конечно. но либо современная ему цензура убрала чуть ли не весь материал, либо сокращения происходили при Советской Власти. И в итоге возникают неравнозначные перекосы при изложении разных событий. То, чуть ли не сколько раз за день удельный князь на горшок ходил, то значительные периоды удостаиваются чуть ли дежурной отписной строчки.

И, видя достаточно строгий научный подход к изложению материала, это не может, не то, что удивлять (историю всегда пишут, как нужно правящему строю), как делать поправку «на ветер».

Образцовый бестселлер Кинга, который целиком уложен в прокрустово ложе романа на заданную тему. Хотите растянуть абзац с условием произведения, спросите Стивена Кинга — как. Не каждый писатель может. не напрягаясь соединить свою диету с образом сыгранной самим же роли в «Калейдоскопе ужасов», когда персонаж Кинга медленно. но верно зарастал зеленой растительностью.

Так как саспенс был для меня не нов как по тексту, так и по экранизации, то здесь примерил на себя роль учителя словесности. Разумеется, экзерсисов Набокова или Бунина встречено не было, текст упрощен до максимума, только события и однотипные переживания главного героя. Есть и затянутость, присущая мэтру, особенно в той части романа, когда адвокат пускается в автомобильные поиски цыган. Не сильно убедительно выглядело и решение проблемы — с чего вдруг успешный гангстер превратился в одинокого рэмбо, поставив на карту собственную жизнь ради обыкновенного юриста. не друга, не свата, не брата.

Но все эти старательно отысканные минусы с лихвой перекрываются драйвом и фирменной депрессивной концовкой.

Хрестоматийная единица жанра.

Вот в который раз ловлю себя на мысли, что исторический экскурс у Акунина, вроде, и занимает объем (в «магистратуре» примерно половинный) и, на первый взгляд, достаточно атмосферный, но на деле практически не привносит ничего нового про ту или другую эпоху. Вот золотой век Екатерины (его финал) должен быть притягателен для читателя (тут тебе и походы Суворова, и университет Дашковой-Ломоносова, и бунт Пугачева и многое другое), а нас покормили посиделками распутной, но незлой бабки (даром что двух предшественников уморила) через призму видения маленького мальчика и немного подлилили масонства-сатанизма в духе ТВ-3. Все, многие исторические личности свелись к эпизодическому упоминанию бариста Кутузова. Да и современная половина не радует многообразием. Опять бандюки вот-вот замочат сэра Николаса, но ему удается соскочить, обращая наивность, эквивалентную глупости, себе на пользу.

В-общем, вклада в вечность не получилось. Но, главный плюс акунинщины в поддержании беллетристического интереса, тут опять на уровне. И еще литературные зацепочки, синхронизация и фишечки, вроде названий глав.

Чтение даже не на один раз, ибо лет за 10 большая часть забывается напрочь и вновь читается с интересом.

Произведение на узловую тему белорусской истории. Да и российской и украинской, если поглядеть шире. Поворотный момент — крещение Руси через взгляд полоцкой княгини Рогнеды, чьих родителей убил Владимир. а её обесчестил и взял в жены. Горислава-Рогнеда-Анастасия — мать Святополка Окаянного и Ярослава Мудрого, прабабушка Всеслава Чародея, хоть и значительная историческая особоано, как сказали ей гусляры-слепцы, что о Рогнеде песни петь, не о чём, прожила несчастливый бабий век да горевала помаленьку.

Вот и Кастусь Тарасов был один из немногих писателей, обративший внимание на одну из первых белорусских монахинь. Разумеется, ставшей ею не по своей воле. Крестил Владимир, хоть и назначенный святым, но живший во всех грехах сразу, исключительно огнём и мечом.

Повесть получилось познавательной, но, увы, материала для художественного произведения в ней, действительно, немного. По сути, два эпизода — уже упомянутое изнасилование Полоцка Владимиром и неудачная попытка Рогнеда убить постылого князя. Остальное — вялотекущая бытовуха с кульминационной концовкой, всецело придуманной писателем.

Возможно, кто-то когда-нибудь сможет углубить тему. Но для времен Советского Союза, когда была написана книга, получилось необычно, ибо похожую тематику старались не стимулировать.

Притча для всех и каждого. Добро и зло, бог и дьявол дают выбор. Добрые самаритяне снимают тонкий моральный слой, и городок Вискос (ваша киска купила бы Вискас) становится библейским Содомом, который надо уничтожить, ибо нет в селе праведника. Хотя, в матче черных и белых сил Пауло Коэльо засчитал ничью.

Но, однозначно, особо критиковать эту работу бразильца не стоит. За первым слоем простоты стоят хоть и вечные, но до сих пор актуальные проблемы и делеммы. Как пел Владимир Высоцкий в псевдо-детской песенке:

Вдруг будет пропасть и нужен прыжок

Струсишь ли сразу? Прыгнешь ли смело?

А? Э... Так-то, дружок

В этом-то все и дело.

Именно для этого и писалась нехитрая повесть. Лишний раз дёрнуть читателя порефлексировать. Хотя. конечно, жаль, что в угоду проповеди, образы достаточно колоритных фигур не очень развиты. Священник, искуситель, Берта вполне заслуживали большего обоснования, тем те, одноходовые мотивы их поведения.

Роман, который изначально вышел произведением классики. Подчеркнуто автобиографический эпос. Калифорнийские фермеры в своем социуме, который лишь частично пересекается с происходящим вокруг. Из минусов навязчивая религиозная аллюзия на Каина с Авелем — очень прямолинейно разъясненная для не совсем догадливого читателя. Многие типажи ярки, вроде Чарльза или Кейт, но как-то нелогически и скомканно закрытые. А ведь цели и мотивы у них уж точно не меньшие, чем у аморфного Адама или канонического героя Сэмюэля.

Рекомендовано к чтению как этапное произведение представителя нобелевских лауреатов.

Вынесем сказку из многочисленных «матрашечьих» вложений в другие сказки и взглянем на её как на самостоятельную единицу. Здесь, как и в большинстве остальных арабских творений фундаментального сборника, мужские персонажи озабочены двумя недоступгыми желаниями — вкусно поесть и полюбить девушку. Кому что болит, как говорится. У русских желание — подвиг совершить (морду набить), у западноевропейских — разбогатеть, у американских — объегорить ближнего. Ну, а арабам кушаний сладких поесть и девушку от 10+ полюбить, ибо хочется, а денег на калым нет и просто так не принято, отрубят все торчащее.

Поэтому брательник рассказчика готов идти за этими морковками куда угодно. Ну, разумеется, попадает он к каим-то садистам — старухе и её дочке, которые дразнили его, намекая на секс. В итоге продинамили — малость побили и выгнали голого на мороз, то есть на раыночную площадь. Добрые сородичи, увидев голого мужика, влупили ещё и, судя по всему, он от этих приключений бедолага малость помешался (стал расслабленный).

Всё, сказке конец. Мораль, вероятно, не шастать правоверным по вертепам, а копить деньги на женитьбу. Эротика присутствует на все 18+ Можно экранизировать, а то Аладдинами да Али-Бабами все перебиваемся.

Узнал новое слово «зебб», но вам не скажу.

На протяжении всего рассказа было стойкое впечатление, что я читаю спин-офф к «Сто лет одиночества» Маркеса. Ну, правда, зачем Уэллса вдруг в Южную Америку понесло да ещё в изолированное поселение странных для других, но логичных для себя. Кстати, тема слепоты не раскрыта полностью, например, что вело к столь необычному дефекту. Впрочем, это только декорации, экзотические и шокирующие. А основная идея, конечно, в разочаровании в, казалось, железнобетонном доводе — «Среди слепых и кривой — король».

Сколько раз каждый из нас мечтал получить какую-то сверхспособность, приручить золотую рыбку со скиллом выполнения желаний, ну, хоть, миллион долларов найти. И уж тогда-то, тогда мы развернемся, мы покажем.

Куда же денутся недоразвитые, падут ниц перед полу-божеством. А вот и нет. Как рыночные бабки задавят в споре любого интеллигентного логика, так и в любой другой области массы не только не попробуют подняться к новым возможностям, но и не преминут забить высунувшийся гвоздь по самую шляпку. И полностью оправдают свои действия.

Имея такую мощную фабулу для рассказа, Уэллс и остановился на ней, отказавшись беллетризировать произведение. Скупые краски на главного героя, и практически пунктир на всех остальных, слепляя слепых в единый личностный колобок. Была наметка на любовную линию, но, устыдившись, автор мгновенно её убрал. Да и концовкасвела значимость идеи к приключениям в духе детей капитана Гранта, где главное — движуха.

Юрий Поляков везде гордо говорит, что он первооткрыватель многих тем в русской литературе, вроде бардака в армии или в партии. Это. конечно, спорное утверждение, но в случае с «Сексом в СССР», написанным в 2019, он уже опоздал как с заглавной темой, так и с тем, чем, по сути, является роман — чернушными мемуарами. Уж чего-чего, а в этом стиле в последние лет 30 кто только не писал — от Тополя до Подгородецкого. Один Фёдор Раззаков баек, сплетен, версий про медийных персон на неплохую этажерку выпустил. Но вернемся к нашим баранам.

Несмотря на маркетинговый заголовок, секса в романе нет. Сам автор, в принципе, на страницах так никого и не оприходовал, гордо нося статус бабника в глазах жены и собутыльников. А вот разговоров о сексе или бытовом блуде (как-то все больше только эта часть камасутры прослеживалась) было много. Ну так за любой пьянкой мужики понарассказывают как они Анджелину Джоли на Наталью Варлей меняли, делов-то.

А вот с пьянками дело в романе обстояло куда лучше — «Фетяска», «Столичная» и коньяк «Наполеон» лились с каждой страницы, в отличие от секса, живописаны со знанием дела, без влажных мечтаний. Может быть, роман надо было назвать «Запои в СССР»? Правда, новаторством, чем любит гордится Поляков, тогда бы и не пахло.

Ну и конечно, легенды Невского проспекта, то есть байки из жизни литераторов. Кого не упоминал легкими помоями, те, вроде Маркова, шли под своими именами. Кого слегка облил, вроде Ковригина (Солоухина) под псевдонимами, зачастую совсем прозрачными, как и у самого автора ПолУяков. Впрочем, малолетних девочек у него никто не насиловал. Легкий дружеский стеб.

И немножко бородатых анекдотов. вроде парикмахера и Рональда Рейгана. Причем, как минимум, половину, я уже слышал и ранее, в том числе, и в произведениях самого Полякова. Стареем.

Слог читабельный. Футболист Спартака даже во дворовой игре заметен, но не более. Сугубо для любителей старого желтяка.

Заключительный роман трилогии «Царство зверя». Сугубо декабристский путч и самодержавное следствие. В отличие от неторопливой второй части, здесь события понеслись быстрее. В принципе, точка зрения Мережковского не сильно отличается от канонической, из учебника истории. Разве что, постоянное упоминание Зверя-Царя (название цикла обязывает) и навязчивое желание декабристов не видеть другого царя, кроме Иисуса Христа. Ну, и анекдот про жену Константина Конституцию опытный романист бы больше раза не упоминал. Но произведение читается живо, особенно интеллигентские метания дворян на Сенатской. Вот только концовка откровенно смазана, видно, что Мережковский пытался выйти казнью декабристов на какой-то важный для себя тезис, но так и не вышел.

Возможно, мало внимания уделено Южному обществу, непонятна (без исторических знаний) роль Пестеля и Муравьева-Апостола, раз их выделили в состав пятерки повешенных. Николай же, наоборот, показан подробно, но как-то излишне слезливо и робко. А вот второстепенный декабрист Голицын по инерции второго романа выведен чуть ли не в главные герои.

А вообще любопытно читать изложение человека, стоящего на хронологической середине между происходящим и современным читателем.

Последний роман Артура Хейли, который он написал в весьма почтенном возрасте, ожидаемо слабее его знаменитых «Аэропорта», «Отеля» и «Окончательного диагноза». Здесь уже Хейли не хватило сил разложить работу определенных служб на атомы с пересекающимися траекториями. В итоге получился добротный, но совершенно неоригинальный детектив. Причем, некоторые моменты вообще кажутся инородными, вроде властительной, но влюбчивой миллионерши.

Любителям поиграться в разгадку тоже особенно не развернутся. Убийца — дворецкий, причем, здесь (вероятно, с целью пародии, дворецкий тоже не прост). В-оющем, не классический Хейли, но читать можно, особенно отдавая дань творческому долголетию.

По роману есть совершенно малоизвестная (мне) экранизация, но, честно говоря, сложно представить как можно было поставить «Детектив» с минимальными отклонениями от медленной динамики сюжета. Нсмотря на убийства, педофильство и судебные ристалища.

Читать строго сцелью отдать дань уважения незаурядному писателю.

После накопления критической массы прочитанной литературы, уже все чаще пробуешь становится на место авторов. Почему они повернули сюжет именно туда, оригинальны ли персонажи, какой двойной смысл заложен в происходящем. Цикл «Маг дороги» с этой точки зрения довольно слаб. Практически всё уже было. Было сотни раз. И единственное — легкость чтения, что для подростковой литературы — главное.

Второй роман — «Слово Оберона» не особо заморачивается на исходных локациях, ибо подразумевается, что все читатели знакомы с первой частью. А описание потустороннего мира, где происходят главные события, так и хочется назвать малобюджетным. Вот здесь — средневековый замок с темницей, вот там — жарко. Очень узко для задуманного, как лучик от карманного фонарика в темном спортзале. И, не хочется говорить «халтура», расхлябанность — в описании главной цели произведения — пяти принцев.

При неограниченной возможности прописания фантастических персонажей, Дяченки пошли по простому пути — принц-деспот, принц-пленник. Скучно даже для детей. Принц-саламандра уже более экзотичен, но почему-то совершенно картонен характером, передвигай эту фигурку куда хочешь и как хочешь. Ставка на принца-чуму понятна, но ведь образ не оригинален, например, видевшие «Сказку странствий» просто улыбнутся попытке развития персонажа. А пятый и запасной шестой принцы — это такие роялища в кустах, что даже обидно за фантастов. Такие ходы для школьников-графоманов.

Мастер-генерал, конечно, любопытен. Тоже уже встречающий образ, но куда реже, нежели трафаретные остальные. А мальчика-некроманта, такое впечатление, авторы и сами не знали, как прописать — то он обыкновенный мальчик, то он потенциально высокий маг.

Но девочка Лена и её спутник людоед Уйма достаточно колоритны, и тянут роман для приемлимого минимума. Для сиквела сойдет.

Как практически всегда у Дяченко. Жила-была себе девочка начального пубертатного период, и вдруг встречает необычного мужчину. А дальше — все, что угодно, может, учеба в местном Хогватсе, может, спасение мира от апокалипсиса. Или как в «Ключе о королевства» элементарное попадание в классическое фэнтэзи. Где даже властителя называют без заморочек Обероном. Ай-я-яй, модные фантасты, ну явная же халтура с разработкой сюжета. На уровне первых проб школьника.

Конечно, в отличие от школьника, сам роман писан профессионально. Роад-муви с вкраплением обыкновенных фэнтэзийных интриг. Но под нарочито сильным подростковым соусом. Где даже отягощенные жизненным опытом персонажи ведут себя по-мальчишечьи, без многомудрых взрослых многоходовочек, грязи и цинизма.

Сказать откровенно, если бы я познакомился с Дяченками не через Виту Ностру, а с «Мага дороги», то, скорее всего, этот бренд ушел бы в закат из-за своей тривиальности. А пока у супругов есть кое-какой кредит доверия и ожидания необычности. На продолжение, правда, особых надежд нет. Но парочка достаточно известных романов все-таки не выброшена из листа ожидания.

Конечно, «Крейсера» — не самое знаковое произведение Валентина Пикуля. И, глупо отрицать, что оно целиком стоит на плечах известных предшественников — книг «Порт-Артур» и «Цусима». Но русско-японская война, в силу своей катастрофичности, далеко не самая популярная тема в исторической беллетристике, и поэтому роман читается с откровенным интересом. Тем более, что Пикуль, как и везде, умело создавал как персонажей, так и локации этих персонажей. От большой политики до небольшого салона с музицированием.

Правда, само произведение получилось сыроватым. Для Пикуля, разумеется. Основной персонаж, мичман Панафидин, получился какой-то надрывный — эх, Россия-матушка, не ценишь ты чистые души. А на остальных действующих лиц писатель, возможно, в силу небольшого объема «Крейсеров» и быстроты написания, больше одной краски не выделял. Мол, Житецкий — подлец, Макаров- легенда, а Шаламов — дух земли русской. Хотя тоже здесь не все однозначно.

Сумбурно и отношение к японцам, то они гады последние, то люди, в принципе, хорошие.

Но больше всего смущали текстовые комментарии автора. То он советских историков времен Отечественной войны цитирует, то он наставительно поучает своих исторических персонажей с высоты потомка. В итоге теряется ценность романа как художественного произведения. Скорее всего, это из-за того, чтобы читатель сделал нужный Пикулю вывод в кратчайшие сроки. Ведь одно дело — терпеливо подводить его с помощью литературных приемов, другое дело — сообщить в лоб — было так-то, Рожественский и Куропаткин продались японцам, инфа 100%.

Классический детектив от тети Агаты. Дворецкий почти стал убийцей. Как почти всегда, ограниченные локации, очерченные подозреваемые, и старательное отвлечение читателя от истинного убийцы. Правда, те, кто прочитал не одну книжку Кристи, тот уже привык, что убийца — это тот персонаж, на которого нельзя подумать в первые ходы завязки. Здесь немножко переигран этот главзлодей, но, в принципе, для детектива 30-тых годов нормально.

Эркюль Пуаро и капитан Гастингс оригинальностью не блеснули, отыграв произведение строго по линейке своего характера, темперамента и интеллекта. Но концовка отработана весьма профессиональна. Например, вместо длительного пояснения Пуаро здесь добавлено письмо из-под виселицы, что позволило немного олитературить стандартный в своем жанре детектив.

Не «Восточный экспресс» или «Десять негритят», но крепкая боевая единица.

Александр Шкляревский на ниве русского детектива достиг определенных вершин, не ограничиваясь, как большинство полу-известных соратников по перу, переделками похождений Холмса или Пинкертона на российский лад. Впрочем, в повести «Русский Тичборн» уже одно название отсылает к английскому первоисточнику — делу Тичборна, смысл которого заключался в идентифицировании личности претендента на баронетство.

У нас дела попроще, барин доказывает, что бывший вахмистр Пархоменко это его беглый крепостной приказчик Ксенофонт, который, в свою очередь, убийца, вор и бастрюк. Есть и добрая старушка-процентщица, и губернские интриги овцеводов, и балансирование на пороге желтого дома.

Читается живо, в силу небольшого объема и прописанности характеров персонажей. И, разумеется, из-за экшна, который русской литературе привычен не был.

Понятно, что к этой книжке Стивен Фрай имеет отдаленное отношение, в основном, как бренд. Впрочем, читать её нужно, как говаривали персонажи «Простоквашино» с целью повышения образованности. Причем, факты большей частью не затасканы, хотя то и дело всплывают на разных околоинтеллектуальных сайтов. Часть сугубо для британских читателей из-за местечковости проблем. Часть — спорны. Но, примерно, половина, достаточно любопытна.

Причем, в силу расширения аудитории, изложение максимально упрощено, вплоть до тестовых заданий с вариантами ответов.

Ну, и несколько рекламок титульного Фрая и его проектов.

Для широкого круга читателей, которые должны запомнить пару-тройку любопытных фактов, чтобы блеснуть эрудицией при великосветной беседе в курилке.

Например, когда собачки сношаются по-собачьи, это верхний опускает нижнего (доминирует). А щенят они делают в позиции попка к попке.

Статей много, но все можно свести к следующему тезису — я очень талантливый писатель, драматург и чиновник. Чуть ли не каждое мое произведение вспахивало не тронутую до того целину — то дедовщина в армии, то проблемы в комсомоле и партии, то советский секс. Театры бьются за мои пьесы, режиссеры уровня Снежкина наперебой делают экранизации.

На деле спроси, кто такой Юрий Поляков — у большинства будет легкий ступор. Да, кое-какие его работы, вроде «Ста дней до приказа», шумнули во времена перестройки, но так как тогда каждый день читатель открывал для себя клондайки писателей (от Булгакова до Умберта Эко), непривычные глазу кинокартины, массовую прессу а-ля «Аргументы», то какие-то публиквции в журнале «Юность» как вспыхивали, так и угасали.

Хотя товарищу Полякову до сих пор кажется, что его массово читают и перечитывают, ну, может, Донцова на капельку его популярнее (плебс непривередлив), а уж Акунину, Пелевину да Улицкой до мэтра — как до Марса на трамвае. Ну, что же, с возрастом шкала ценностей сбивается безвозвратно.

Впрочем, читается живо, атмосфера конца СССР, хоть слегка утрирована, но достаточно выпукла.

Для Крапивина написано малость сумбурно и вторично.Хороший взрослый, чистые подростки, грязные и коварные люди. Везде стукачество, спецслужбы и намеки на педофильство. Даже Лосьон со товарищи введен именно для грязи. Прыжки по граням Кристалла тоже натянуты, как-то сюжет надо двигать до задуманного объема. Хотя очень много крапивинской необычайности. Тот же образ Золотой Рыбки из бочки. И тут же в повести непрописанная Лунная Рыбка в стиле Рояль в кустах. Не дожата самостоятельная кибернетика. Интересно, как сам Крапивин относился к этому неровному произведению? Или просто время (начало девяностых) отложило отпечаток на текст?

Все движется по спирали, хочешь понять будущее — изучай прошлое. Вот для чего идут добровольцами на войну, сражаться за одну чужую страну против другой чужой страны? Казалось, всё элементарно — наёмникам интересны лишь деньги. Но Глеб Успенский на примере русских волонтеров показывает совершенно другие причины. Защищать православных сербов от мусульманских турок едут ради поиска справедивости, чего, мол, обижают плохие люди хороших. Кто-то раздувается от гордости, какой он молодец, и сильно удивляется, что его запирают в казарму. Некоторые просто ничего не умеют в жизни, четверть века отслужив в армии и доживают свой век, ища войну.

А в целом, конечно, гнетущее впечатление. Сам русские показаны недалекими, бедными, гонорливыми даже на фоне особо не преуспевающих сербов. Зато все любят порассуждать о великой стране и великой силе, имея в виду, в первую очередь. себя. И ради чего часть из них погибнет, а часть покалечится? Сами же поехали, по-волонтерски.

Один из самых известных романов Леонова. Написано живо и не дидактически-занудливо. хотя, конечно, без направляющей линии партии большевиков никуда не деться.

Конечно, в реале наших засланных казачков давно бы порешили из-за дикого несоответствия, но для воспитанных на образах Доцента-Трошкина и казачка Грини, где вообще трэш, угар и содомия, читателей достоверность внедрения примиряет.

Леонов, вероятно, не ставил цели прописывать антураж, поэтому локации больше камерные — в основном, пресловутый трактир. Персонажи для детектива разобраны хорошо, разве что Пашка-Америка получился клюквенным.

Не зря произведение экранизировали. Вполне сочетается с какой-нибудь «Пропавшей экспедицией» или «Зеленым фургоном».

Где-то между Люксембургом и Францией во время немецкой оккупации ученым-палеонтологам живётся плохо. Потому что их теория черепов отличается от геббельской. И коварный гестаповец, которого по случаю отравления свинцом, полностью реабилитировали после войны, издевается морально и физически над интеллигенцией. И это плохо. Современная продажная буржуазия готова посадить журналиста, возмущенного толерантным отношением властям к бывшим нацистам. Это плохо. Но наука и совесть не продаются. Это спорно, но хорошо.

Выходец из семьи богатых евреев, Домбровский изрядно пострадал и от Советской власти. Имея это в виду. автоматически ищешь аллюзии на социалистический рай. Но в 1959 году их, вероятно. просто бы не допустили к печати. Поэтому рано или поздно абстрагирушься от современного взгляда и пробуешь стать на место персонажей. Но это трудно. Нет ремарковской магии, нет хемингуэевского нерва.

Да. роман по-советски правильный и предполагает определенные философские выводы. Но к любимым литературным вещам его не отнесешь.

Бондарев, наряду с Васильевым и Быковым, является правофланговым лейтенантсклй литературы о войне. Правда, первый написал только три военных романа, в которых конструировал видения сражений людьми разных рангов — от кашевара до главнокомандующего. Понятно, что, чем выше звание у персонажа, тем больше размывается правдивость, ибо попробуй загляни в полковничье-генеральско-маршальскую душу.

Так, и в «Горячем снегу» у меня два уровня восприятия героев Юрия Бондарева. Рядовым и лейтенантам верится полностью, кого бьет мандраж при взрывах, кого, наоборот, лютая злоба приваривает намертво к разбитой пушке, что лупит в лоб надвигающие танки с бортовыми крестами.

А вот особистам да большим командирам не верю. У Бондарева они не живые, это он их хочет видеть такими.

Таже картина и в передаче событий, до, во время и после боев. На солдатско-лейтенантском уровне — оголенная правда. На уровне Сталиных-Бессоновых-Весниных соцреалистическая реконструкция.

Автор старался. И гасконца вешал, и героев в Америку посылал. Война, любовь, интриги, чума — и все читается органически, без духа фанфиков, где главный герой «сильно изменился за лето». В принципе, веришь, что Дюма руками литературных негров вполне мог что-нибудь похожее написать. Но у этой стези ксть и оборотная сторона — Николай Харин остерегался ввести что-то новое. Персонажи все те же, при том, за исключением д'Артаньяна, делают очень мало. Разве что, попробовалась линия Макропулосов с их бессмертием, но весьма нерешительно. Атоса, Портоса, Арамиса практически не было. Но, с большего, временная ниша пары лет после «Трех мушкетеров» закрылась нормально.

Если уж так тянет не расставаться со вселенной мушкетеров, то роман пойдет нормально. Если же сравнивать с оригиналом, то, конечно, это дивизион рангом пониже.

Разные измерения — это перспективное направление в фантастике, сколько ж можно зомби или попаданцев разрабатывать. Но, чтобы мало-мальски органически вписать сюда беллетристику, нужно автору хотя бы для себя четко построить необыкновенную систему координат. Как минимум ознакомиться с популярным пересказом теории относительности, теории струн или топологии. Тенн в середине прошлого века такими проблемами не заморачивался и пространственные изменения завернул в фольгу из библейских сказаний (а мистика объясняет всё) и обёртку из переживаний клерка.

В итоге перспективная завязка свелась к проблеме любопытной варвары, а остальные концы в воду, мол, было непонятное и сплыло. Кинг бы из такой преамбулы легко бы роман накатал, со флэшбеками из детства. Ну, а так получилось просто занимательное чтиво.

Роман тех лохматых времен, когда Акунину еще больше нравилось оригинальничать в беллетристристике, чем зарабатывать на этом деньги, хотя чашечки весов уже стремятся одна к одной навстречу. Но здесь старание разбросать камешки заметно. От названия глав двумя словами на Ф и М до квеста с читателями про спрятанный перстень. И, конечно, сам Акунин явно старался мимикрировать под Достоевского, вставив в роман роман, аки Мастер для Маргариты. Поэтому и мнение по «Ф.М.» будут неоднозначные. Мне, например, резал постоянный рваный ритм, как ни старался писатель синхронизировать два сюжета. Кстати, сюжет с погибшим папенькой Мармеладовой он уже использовал в раннем японском Фандорине. Кроме того, оправдание названий глав в половине случаев была достаточно коряво, вроде Финальный Матч.Но читать было интересно и достаточно познавательно, что нечато в развлекательных произведений. Николас, конечно, слабый персонаж, но его худо-бедно юзают. Плюс детективная основа с разоблачением мистических видений.

Нормальная единица цикла.

Стивен Кинг говорит, что практически во все своих произведениях он ретранслирует жизненный опыт, переживания, страхи и быт. Скорее всего, Кир Булычев в отношениях Коткина и его жены тоже передает что-то личное. Возможно, даже связанное с ним. Поэтому читается с верой в происходящее. Но, в принципе, если убрать мелодраматичность (Булычева ведь не из-за неё читаем), то ничего в рассказе нет. Фантастическая составляющая условна. Да, такого Глаза, вроде, не существует, но его вполне можно заменить на любой артефакт «с работы». Разбирать рассказ на литературные составляющие тоже золотоносную руду не откроет. Фабула и развязка предсказуемые, второй слой (как я люблю везде их искать) прост — слепыми, мол, бывают не только инвалиды по зрению. Персонажи (по сути, их только двое) обыкновенные и на открытие в мировой литературе не годятся.

Остаётся только лишь атмосфера — тёплая, ламповая, по-хорошему советская. И небольшой психологически-социальный экзерсис, профилактическая БАД для семейной жизни.

Стоит заметить, что многие люди стали смотреть на Великую Отечественную именно благодаря циклам Суворова. «Святое дело» ничем не выделяется из общего ряда. Все те же близкие к пародоксальным выводы. Хотя, как сам неоднократно замечал автор, а что такого, что Сталин собирался напасть на Гитлера?

На фоне первых книг эта более местечковая. Заочная полемика с разными Гареевыми или, вообще, Суровывом имеет явно более низкий градус интереса, чем разгром Жукова или Сталина. Но спасает легкость стиля и постоянная подпитка основного тезиса мелкими штрихами. Например, возмущению квалификации небезысвестной «Пантеры» как среднего танка отведен добрый десяток страниц.

Как и любой сериал, цикл работ Резуна в целом и «Святое дело» в частности, тянет прочитать и, прочитав, получить долю удовольствия от новой дозы.

Я думаю, многие опытные читатели имеют схожие требования к историческому роману. Он должен быть захватывающий, атмосферный и реалистичекий.

С первым у «Вещего Олега» все хорошо — все вокруг интригуют, стрелы свистят, яд в кубки подливается, золото варягов грабят и перевозят. Со вторым элементом напряг. Очевидно, что Борис Васильев с бытом того времени не знаком. Вот, почитаешь «Уральские сказы» Бажова, к примеру, и полное впечатление, что автор — современник Емельяна Пугачева или Ермака, колорит плещется в каждом абзаце. А здесь обычные давние времена, детали не мельче вечевого колокола Новгорода, да и тех немного. А вот с третьим пунктом — сплошная беллетристика. Все персонажи сугубо книжные, нереальные. Князья и конунги ведут себя как Завулон с Гесером. каждое слово просчитывая на десять шагов вперед. Герои помельче — сплошные функции. Тот меткий, то коварный. тот жестокий. И ни шагу в сторону. Это у Булгакова невозможно однозначно определить, каковы Воланд или Мастер, хорошие или плохие, жестокие или простоватые, а тут у всех большими буквами характеристики на лбах написано. Никто не ведет себя под действием плохого/хорошего настроения или просто самодурства, стрелы летят точно в яблочко, наши рубят не наших (правда, кто тут наши — славяне, русы или роги, без ста граммов медовухи не определишь).

Да и реальные исторические события здесь почти не затронуты. Так, на уровне, конунг нагрубил князю, князь казнил холопа, аристократы местного розлива того любили, того ненавидели.

В-общем, тема Олега с погонялом Вещим раскрыта не больше, чем в знаменитом стихотворении Пушкина, в котором тоже непонятно, какая ж такая змея смогла прокусить сапоговую кожу.