В этот раз начал перечитывать Крапивина, укачивая годовалого сынишку. И вновь перед глазами предстали первые осенние деньки, и ветер, треплющий непослушные волосы у мальчишек, так внезапно переставших быть детьми. Мне почему-то кажется, что «Колыбельная для брата» — это, в некотором роде, более мягкая версия «Журавленка...» Здесь не так остро поставлена конфронтация отцов и детей, не так доверительны отношения между педагогами и ломкими подростками, знающими досконально названия и назначения морских терминов. Есть песня, которая связывает события, трогает души людей, и маленьких и взрослых — эта суровая песня, времен, быть может гражданской войны, но такая, которая всенепременно годится и для колыбельной маленькому брату, и для того, чтобы разрядить обстановку в тяжелом почти морском приключении, и для того, чтобы девочка восхитиалсь и поняла, что третьеклассник с красивым голосом, умеющий петь, но не желающий петь по указке, уже не он, а смелый и гордый парень, почти юноша.

А еще в повести много Гайдара. Начиная от стилистики повествования и говора наставника (все эти «товарищи мои хорошие», «люди порядочные», песни про барабанщиков), и заканчивая самим сюжетом, почти тимуровским. Но здесь словами педагогов Гайдар уже не иконически, но еще и не перестроечно критикуется, а Тимур в этой критике не так идеализирован. Но, в то же время, и хулиганы в книжке такие «квакинские», а Дыба — это никак не романтик Капрал из «Журавленка». Сам посыл повести хороший, в первую очередь он показывает, какие могут быть старшие братья младщим, даже если они и не братья вовсе, какие бываю друзья, неосознанно становясь таковыми, и какие бывают враги, вовсе не хулиганистые парни из переулков. а вполне себе облеченные властью педагоги, но все закончится хорошо, потому что для таких финалов и есть книги Крапивина, вдохновлявшие мушкетеров, барабанщиков и водителей каравелл.

В детстве я читал этот рассказ Яковлева и задавался вопросом, где же происходят все эти события. Вроде бы какой-то город у моря, чьи контуры все время прослеживаются в рассказах о грустных и неприкаянных детях, которые в то же время оказываются смелыми и волевыми личностями. Просто в них эти личности не видят ни родители, ни обыватели, ни сверстники. И, как водится, лишь молодой педагог, проявляя не столько навыки пединститута, сколько интуитивно, помогает или просто подталкивает детей к тому, чтобы стать более открытыми.

Мальчик Коста все время спит на уроках, безобразно и невоспитанно не реагируя ни на окружающих, ни на учительницу, которая думает, что он тот еще хулиган. После звонка он срывается и бежит, сломя голову. Но куда? Молодая учительница, которая настолько юна, что все ее зовут Женечкой однажды бежит за учеником, еле поспевая в модных туфельках на подковках. И вот, наконец, она узнает всю правду

и по-другому относится к своему ученику, который, благодаря этому опыту, становится в ее глазах кем-то более мудрым.

Но, возвращаясь к началу своего отзыва, я снова начал задаваться вопросом, где же происходят события, ведь багульник, цветущий в городе у моря настолько сибирский и родной, насколько необычен город у морских дюн, и мальчик по имени Коста.

Удивительно, но пришлось внезапно перечитать рассказ о маленьком разведчике Николае Вихрове. Библиотекари одного из местных центров чтения попросили в начале мая прочитать для ребятишек из школы-интерната этот рассказ вслух. Поэтому, чтобы вспомнить интонации героев рассказа, их стиль общения и говор, перечитал я рассказ три раза в тихие утренние часы, а один раз вслух.

Почему-то захотелось сравнить это произведение со знаменитым «Сыном полка». В этом сранении, понимаешь, что рассказ «Разведчик Вихров» все же расчитан именно на детей. Здесь нет жестких подробностей, или зверств оккупантов, обо всем этом рассказывается в контексте, и человек, знающий историю Великой Отечественной. наверняка представит себе, как все обстояло на самом деле, хотя мальчик, прибежавший затемно к полковой флотской батарее в летних парусиновых туфлях, сказал обо всем этом скупо. Для юного патриота гораздо важнее тепла, крова, сытной еды и неожиданной ласки военных, увидевших в нем и своих сыновей было рассказать обо всем том, что строили и как укрепляли район его родного совхоза немцы. Рассказать быстро и при этом точно и правильно, ведь от правильной рекогносцировки зависели и жизни сельчан. И вот он уже спещит по промерзшей степи назад, зная, что совсем скоро по ориентиру его собственной скоречни будут бить тяжелые орудия батареи. Это образец настоящего самообладания и выдержки. Так и военные спешили поскорее пойти в атаку, чтобы успеть спасти мирных жителей и того паренька, что крался по железной от холода степи к ним на позиции.

Вторая повесть Пайтыка не содержит больше никаких страшных событий и врагов в ней никаких нет. Скорее — это некий финал того, чего добились все те мальчишки — Чары-кель, Коссек-джан и Миша из Ленинграда. Вот только никто (хотя догадываешься почти сразу) не знает, что Базар, живущий на бахче с дедушкой, и другие ребята в своей беззаботной игре и конфликтах среди барханов и старой крепости — это именно то, чего и добились в итоге мальчишки военных лет, на много лет ставшие друзьями, передав эту эстафету своим детям. Положительно, хотя уже и менее этнографично.

В 1991 году мне было шесть лет, и так получилось, что мои родители пригласили на день рождения абсолютно всех, кто был в момент приглашения во дворе. Получилось ли все так, как на дне рождения Бильбо Бэггинса, не так важно, но забавно. что среди гостей оказались не только друзья, но и просто рандомные ребята, и даже недруги) Среди подарков, разумеется, были первые китайские реплики трансформеров, куча тонких книжек, какие-то грузовички из оборонной пластмассы, а вот книг Анны Пайтык оказалось даже две. Они привлекали своей желтой обложкой, а так как я любил читать, то мне они понравились сразу, и даже сейчас, несмотря на достаточную простоту сюжета, в почти сорокалетнем возрасте я перечитываю их с удовольствием.

Мне понравилась незанкомая и удивительная атмосфера Туркмении времени Великой Отечественной. Практически все мужчины ушли на фронт, а молодые женщины и вчерашние девочки взяли на себя многие тяготы колхозной жизни. Дети же беззаботны до поры, где-то в жарком воздухе еще слышны отголоски старорежимных пережитков, но старики Джапар-сопи и полумифический мулла Абдул-ходжа скорее брюзжащие и полукомичные персонажи, если бы не их более злые и коварные проделки. А так, книга получилась какой-то светлой, и дружба Коссека и его ленинградского друга Миши здесь показана таким моментом ,что веришь в то, что и Коссек когда-то поедет в гости в Ленинград, что, в принципе и показано во второй повести писателя «Наши гости». Вполне подошла бы для внеклассного чтения, потому что текст очень легкий, и даже не любящий книги лодырь вполне сможет прочитать эту повесть, где тяготы трудовой повседневности военных лет неразрывно сплетены с этнографическими нотками.

А вот это стихотворение Кинга вполне себе посталкогольное, когда у человека пьющего, в похмельном состоянии возникает ощущение, что он сделал что-то невообразимо плохое, и за ним все следят, либо осуждающе перешептываются. хотя разум иногда говорит, что все в порядке, и всем все равно. Ощущения от стихотворения не такие волшебные, ровным счетом из-за перевода, но и оригинал не оставляет переживательного послевкусия. Прсто неплохое стихотворение о человеке ,который рассказывает своему невидимому визави о мании преследования, которой, впрочем у него, скорее всего, нет. Все отлично.

Довольно интересно увидеть вполне себе личное стихотворение в сборнике с жутковатыми историями. Хотя, возможно был смысл показать Кингу себя и с этой стороны — этакого отца (или «все же отца», или «вечно занятого отца, но я тебя сынок люблю») — все это вполне понятно и допустимо. Мне и самому отец — известный (ну, или «в узких кругах известный») посвящал такие стихи, где поток сознания часто превращается в замысловатый верлибр. Я своим сыновьям, к слову, стихи посвящать опасаюсь, но люблю их от этого не меньше, чем если бы написал что-то вроде этого грустноватого опуса. В целом, имея у себя пару изданий с этим посвящением, не увидел никаких пояснений самого автора, хотя он часто это делает в переизданиях. В принципе, это и объясняет всю личностную суть стихотворения. Если представить себе С.Кинга образца 1985 года, то можно представить себе некоторую нежность к младшему сыну, которому всего 8 лет, он настолько любим, что ему дарят дорогостоящий саксофон, на котором не научился играть, но никто его (наверное) не сильно за это ругал. И вот, С.Кинг сидит со стаканом чего-то крепкого (полагаю, что в 1985 году он еще бодро себе выпивал) и слезы текут у него по щекам, когда он вспоминает рассуждения своего сына о людях-фруктах и который переживает о том, что он арбуз. К концу стихотворения автор выбирается на мрачно-депрессивную стезю, но все же завершает стихолтворение, как должно. Ну, а в самом деле, не писать же ему про «Одна работа, никакого безделья...» И именно поэтому у читателей есть Стивен Кинг — писатель, а не автор, который почил «во цвете лет», как некоторые его пасхальные герои. Стихи ему, впрочем, удаются хуже, как и их переводы на русский.

К моменту написания рассказов Яковлева о повседневности начала 60-х годов, Великая Отечественная война стала уже чем-то неблизким, случивщимся несколько поколений назад. Может быть, поэтому, тема вчерашних маленьких ребят, становящихся личностями, думающими, смелыми и честными на фоне рассуждающих о причинах и темах обывателей очень животрепещущая. К 1970 году эти рассказы оформились в книгу «Позавчера была война», а у меня уже в 1990-е годы был сборник «Багульник», где они были разделены обычными житейскими темами. где взрослые и дети предстают нам в разных временах, событиях, но остаются интересными и симпатичными героями.

Нехорошо подслушивать разговоры взрослых... Но об этом нравственном правиле рассказ? Вовсе нет. Когда я читал его впервые, в детстве, я вспомнил, почему-то фильм про мальчика Сережу, который в отчаянии просился взять его в Холмогоры, там тоже были неприятные взрослые люди. Ну, а что предстало перед нами в «Друге Гастелло». Некоторый дядя Владя, друг отца главного героя, тоже Сережи, после сытного обеда рассуждает о героизме, представляя себя именно в ключе героизма на фронтах Великой Отечественной рассматривает подвиги героев, как случайность, приводя в пример подвиг летчика Николая Гастелло. Сережа не может выдержать напора и авторитета дяди Влади, и в отчаянии не кричит, что хочет в Холмогоры, ведь он постарше того паренька. Он едет через весь город в военный городок, где просит найти ему друга капитана Гастелло,чтобы доказать некоторому дяде Владе все те чистые помыслы и пример, которые вкладываютс в понятие «героизм», и пожилой офицер едет с мальчиком к нему домой, изрядно сконфузив дядю Владю. «Ведь у людей значительно больше друзей, чем они думают. И друзья никогда не дадут в обиду имя тех, кто отдал свою жизнь за Родину». В целом именно этот посыл отразился и в «Мальчике с коньками», и в «Сапере». Именно в таких мелочах событийной повседневности показывает нам Юрий Яковлев , что еще звенит в душах и сердцах юных людей эхо давней войны...

Вообще, как ни странно, но «Безнадега» попалась мне только сейчас, и изначально далась очень нелегко. Все же зачин у нее несколько затянут, несмотря даже на столь чудовищного персонажа, как господин патрульный. А потом, из дорожного триллера, нас переносят в совершенно иные плоскости, где скорее ожидаем эффект «Темной Башни», нежели «Оно». В некий демонический организм, управляющий животными (самыми отвратительными) и желающий вселятся в наиболее здоровые организмы (правда с этим ему не везет), легко поверить, настолько удачно его образ вписывается в атмосферу унылого шахтерского городка, похожего более на пустнынный город-призрак .чем на перспективно развивающийся обогатительный комбинат с постоянно приезжающими в него новыми жителями, парой баров, мелкими ресторанами, и даже уютным заброшенным кинотеатром. Однако, безусловно, это всего лишь видимость, всего лишь легкий налет хтонического, почти лавкрафтианского мистицизма. Ведь на самом деле этот самый Тэк и сам недоумевает над всеми своими подчиняемыми людьми, насколько они больны не только физически, но их недуги — скорее следствие. А вот неслучайность посланных Богом случайных людей, безусловно очень интересный ход, но с другой стороны, почти в каждом романе С.Кинга есть такие персонажи. Однако .им сопереживаешь с самого начала, возможно Джонни Маринвилл именно тот, кому сопереживаешь, но все равно знаешь о его дальнейшей судьбе. однако, автор держит нас в напряжении до конца, и даже обретенные способности юного вестника-своего-Бога — Дэвида, его харизма и успехи в борьбе с демонической (во всяком случае древней и злой) сущностью, не могут перекрыть харизму пожилого ловеласа и знатока поп-культуры, к тому же лауреата Национальной лит.премии. Вторую половину книги прочитываешь очень быстро и получаешь удовольствие. А вот первая половина действительно жуткая.

Мне кажется, что рассказ вполне был бы уместен в журналах Юрия Петухова, вроде «Галактики». Написан он вполне в стилистике тех самых откровенных бытовых демонологических ужасов, что были украшены занятными картинками. Но, не об этом. Мне доводилось читать много рассказов о домовых, от детских (не про Кузю) до мистических, и даже сатирических. Но, здесь, безусловно есть неожиданные повороты. Вот сидят два алкогольных дел мастера, выпивают, вполне себе обычная беседа доходит до проживающего за шкафом домового, которого любезно приглашают выпить-похрустеть огурцом. Ведет этот домовой себя точно также, хамовато, и логично вписывается в компанию 2+1, как вдруг... и тут, перед читателем разворачивается необычная концепция происхождения демонов\бесов, а вульгарное повествование сменяется слэшером. Как по мне, финал несколько смазан, но вполне себе занимательно.

В целом, когда читаешь подобные вариации альтернативной истории, все происходящее смотрится более живым, непресным. Быть может, потому, что в основу сюжета взят не обычный для жанра «а что было бы, если вторая мировая была...», а вполне себе освещение развития американского общества, если бы во время Гражданской войны победу одержали силы Конфедерации. Перед нами разворачивается неспешность Юга, без Реконструкции и назойливых янки, а где-то за морями все еще идет Вторая мировая, впрочем, и не совсем та, что могла бы происходить в нашем мире. Однако, во главу угла здесь ставятся семейные ценности, чем делается великолепная отсылка к Маргарет Митчелл. Именно здесь консервативный Юг все также противостоит капиталистическому Северу, вот только янки тут уже преследуют цели, якобы важные для Конфедерации, прикрываясь сегрегацией и патриотическими посылами южан ради коммерческой выгоды, скупая чернокожих у плантаторов для использования в соременном для того мира производстве, безусловно, вредном. Но здесь бюрократическая натура северян наталкивается на клин семейных традиций, и, в целом, для такой маленькой зарисовки, сюжет очень насыщенно показывает все то, чем мог бы порадовать, какой-нибудь фанфик про Скарлетт О'Хара в антураже альтернативной фантастики.

Мне кажется, что наиболее подходит Гиляровский для чтения перед сном после сложного трудового дня. Снедала весь день человека рутина, а вот, пожалуйста, вам рассказ о происхождении саек с изюмом или знаменитых монпансье «Ландрин», о тех и об этих. Мне всегда казалось ,что Гиляровский очень тосковал по ушедшей Москве, рассказывая о ее прошлом столь проникновенно и пафосно, словно бы прихлебывая при этом из большого блюдца чай соамоварного кипячения. И ты, безусловно проникаешься этой легкостью и вкусом, путешествуя по призрачной потаенной Москве с удивительным провожатым, каковым Гиляровский бывал и при жизни.

Я перечитал. Вспомнив первые впечатления, которые были, пожалуй уже более 20 лет назад, еще раз захотел понять, чем меня так зацепил рассказ старины Чинаски. Ведь, казалось бы — пресловутый отчаявшийся Гордон, которому плевать — ведь он избавился от очередной работы (бесполезной), а в кармане снова бутылка вина (откуда у героев Буковски всегда оказывается в кармане дрянного пальто вино, ума не приложу, при такой любви к алкоголю) — обычный сюжет рассказов автора. Глупый хиппи подумает, что это рассказ о свободе — секс (весьма откровенный), психоделика (причем алкогольная. никаких там наркотиков или безумия). Но нет, это вполне себе притча. Притча почти религиозная, где старый особняк с ручными животными и девушкой с неоновым светом (цветом))) становится тем самым эдемом непорочного греха и внемировой раскрепощенности последних дней мира, которые пока что витают среди грез и полумрака коридоров. Здесь нет счастья, только сиюминутные моменты, кторые по итогу приводят к финалу начала чего-то нового, послечеловеческого. Bнтересно, что рассказ заканчивается там, где нужно. И хорошо, что Буковски просто лень написать развернуто, зато отрывисто и, при этом ненавязчиво погружать нас в трип своего похмельного творчества.

... а еще был такой самиздатовский фэнзин «в моем супе печенье в форме зверюшек» — намного скучнее этого маленького рассказа)))

В период гласности Погодин уже не вспоминал о том, что у Сеньки было. Ряд его рассказов, объединенных общей проблематикой неприкаянности человека средних лет, неприспособленного к новой жизни, либо постаревшего философа-романтика, которого убила рутина жизни. Что-то такое рождается обычно у писателей, для вдохновения использующих алкоголь.

Итак, мы встречаемся с неким обывателем Скачковым, инженером, который после отъезда жены на курорт купил на все свои деньги книгу, и ему нечего есть. Банка кальмаров, как водится, в советском прошлом за еду не считается и ждет какого-то события в холодильнике. Скачков звонит своему другу, который также купил книгу после отъезда жены, и они идут на богемный прием. В этом заключается некоторый сакральный смысл рассказа. Период перестройки сломал маскулинность мужчины (инженера, то есть человека, в советское время весьма востребованного), и он прозябает в матриархальном подчинении. Однако остается еще его ранимая душа, которой место на собрании эстетов-постмодернистов, где он, вроде бы, может, не боясь, высказать свое мнение. Но Скачков уже не эстет, он просто неприсособленный к выживанию обыватель, который хочет есть.

На вечере хозяин квартиры — демоническое воплощение успешности и всего того, чего бы хотел голодный герой — вполне дружелюбен и гостеприимен, что видно по разнообразной карикатурной публике, собравшейся у него дома. Скачков, от беспомощности, но, сохраняя некую философскую интеллигентность, сразу же навешивает на них ярлыки, опираясь на внешний вид — однако, каждый раз ошибается. Читаются пьесы, герой не может внятно критиковать их, размышляя о колбасе, тем самым, нам говорится, что он уже далек от философствования. Герой бежит от разношерстной, но, явно, успешной «богемы», понимая, что на самом деле он никакой не философ, а просто балласт, и сразу, всенепременно, обмякает, но обретает именно то, чего и хотел, будучи одиноким и «брошенным» — женскую заботу, и теперь символом стабильности и мироощущения становится тот самый, пресловутый салат с кальмарами.

При чтении данного опуса, у меня возникало непреодолимое чувство дежа вю. Вроде бы и тема актуальная, и написано непресно и не занудно для социокультурного исследования. Но, безусловно, тема эта неоднократно поднималась и в тематике субкультур, как например обширное исследование «Молодежные уличные групприровки. Введение в проблематику» Института этнологии и антропологии РАН, где некоторые научные мужи делили сорта на качество и некачество))) Или же перечитываемые мной раз в пару лет неплохие опусы В. Козлова о могилевской культуре повседневности конца 80-х. Нет, безусловно, нет. Здесь мы видим немного другое, возможно то, что сейчас модно называть «инфоповодом». Вот было у человека нечто подобное, не громкое участие в казанских ОПГ, а просто некий эпизод из его жизни, который он однажды рассказал в интернете, подтянулись собеседники, и завертелось. Добавились подробности, немного подзабытый сленг, и вот уже ностальгирующие за 40 мужчины, не вдаваясь во вкладыши и игру в денди, рассказывают то .что еще удается вспомнить. Что-то подобное любят делать сейчас любители футбольного фанатизма, отлученные от стадионов FanID. Ну, ведь было же, парни!? Ах...

По итогу. мы имеем очередную медийную франшизу, обсуждение которой чуть поутихло вместе с первым сезоном сериала, пара слов, которые, например в Сибири не употреблялись никогда, и моду на ретро-шмот а-ля «мастерки»\кепки USA California. Это такая ностальгия по истокам, ретроспектива в мир, в котором молодежь 2023 года никогда не была, но очень хочет этот мир покосплеить. Что ж. Дело хозяйское. Однако, при таком обширном источниковедческом ресурсе, автору не удалось тщательно его проанализировать, а соседство воспоминаний хулиганов из позднего СССР с современными «уличными» рэперами, которые что-то говорят про 2013 год несколько несерьезно, неправильно в контексте освещаемой проблемы. Потому что и феномена такого нет, практически в каждом регионе нашей страны было точно так же, за редкими различиями. В копилку культуролога.

Мне кажется, что при должном внимании, из этого небольшого очерка вполне можно было сделать великолепный сценарий для остросюжетного фильма о буднях пожарных. право, читается это на одном дыхании, а иногда и верится с трудом в реальность описываемых Гиляровским событий из культуры повседневности различных пожарных отрядов, вершиной которых становится

ну, или вообще, для любителей филологии и происхождения слов

Весьма любопытно, а учитывая потенциал молодых писателей. вполне можно сдлать и серию мистических рассказов, где главным героем стал бы отважный топорник, спасающий людей, и расследующий одновременно какие-нибудь таинственные поджоги.

Самое время прочитать этот рождественско-новогодний рассказ Юрия Иосифовича Коваля — как раз на новогодние праздники. И ведь вправду, дышит от него снегом, праздником, суетой. В сутолоке перестроечного рынка, отец нашел для сына елочку, сотряпанную не из веток, а настоящую ровную и разлапистую. Простояла она и Новый год и Рождество Христово (а что простояло и Рождество — подчеркнуто особо, ведь уже 1992 год, как никак) И вот, как ни старался сохранить то детское ощущение мальчик ,пришлось рано или поздно с елочкой расставаться. Но, через призму этого предновогоднего расставания с детством, радостью и волшебством — почему бы и не совершить последнее чудо — елочку следовало посадить. А вот прижилась она, или нет — решать читателю. И верить в чудеса...

Во многом, этот рассказ напомнил мне «Бойню» Петухова. Однако, у этого произведения есть легкий шарм, притягивающий читателя, начиная от необычного и выигрышного названия, которое, безусловно не дает разгадок и намеков, но заставляет дочитать рассказ. Безусловно, тематике социального взаимодействия обитателей Свалки, отведено довольно много места, как такового целостного мира я не увидел, и захотелось узнать что и почему, а финал позволил задуматься еще и над первопричинами всего происходящего. Хотя, в целом, для формата журнального опуса вполне подходяще.

Если бы пытливый читатель соизволил провести аналогии и сравнения, он бы наверняка вспомнил знаменитый фильм «Банды Нью-Йорка», где каждый из героев обладал своей уникальной харизмой. Удивительно, но память Гиляровского в своей ностальгической грусти по ушедшей Москве, какой бы несовершенной она не была, в сравнении с молодой советской столицей, смог сохранить на долгие века память и об уникальных обитателях этого города. Описывая быт и чудовищные нравы Хитровки, в то же время автор уделяет внимание наиболее удивительным из ее жителей, в существование которых иногда трудно поверить, но экскурсии по этим местам для различных литераторов с должной почтительностью сохранили достоверность описываемого. Наверное, это был первый рассказ из сборника, прочитанный мной давным давно, и впечатдивший достаточно, чтобы перечитывать эти воспоминания, как дополнения к «Кондуиту и Швамбрании» или, в меньшей степени — «Республике Шкид». Это и вправду интересно.

Из всей эпопеи коротких заметок о старой Москве, написанных г-ном Гиляровским, потом ностальгически их выпестовавшего, как гимн новому советскому настоящему, все же «Сухаревка» наиболее уютна. Здесь скрывается тот самый азарт искателя приключений, как в омут бросающегося в таинственный и опасный мир потаенной Москвы. Но, разумеется, слово о Сухаревке не стоит и рядом с жестоким и пугающе откровенным описанием Хитровки, и, хотя эхо всей этой воровской и трущобной жизни отзывалось в толчее перекупщиков и продавцов, букинистов и старьевщиков, атмосфера была совершенно иной. Здесь царила хитрость и коварство, вкупе с остроумием, ценимым и стоящим своих денег. Прямолинейно каторжанская Хитровка врядли смогла бы состязаться в этом с обителью хитрецов и знатоков искусств с залатанными карманами. В принципе, если взять отдельно взятый онлайн-аукцион, наследие Сухаревки живет и процветает, поэтому и читать заметки о прежней жизни Гиляровского вдвойне интереснее.

Еще один псевдопритчевый рассказ. Псевдо-, потому что религиозный антураж здесь нужен, чтобы показать очередные философские мысли автора устами его героев. Вот только опять же, иногда кажется, что все герои — это просто личности одного, ск оторыми он разговаривает в келье монастыря (или дома, куда он так спешит). А еще иногда кажется, что Селуков — это лайтовая версия Пелевина, когда среди фантасмагорического проявляется то тут, то там интересная культурологическая информация, но ее все равно хочется проверить. Итак, несколько послушников монастыря после прочтения статьи о девочке-собаке из Архангельска начинают богословски дискутировать. делают они это довольно долго, приводя различные примеры. люди ,вроде бы разные, но начитанные — это точно. Довольно гротескно искать тут какой-то символизм. но все же — в монастыре таким, специально пришедшим найти себя людям, определенно есть чем заняться, и, во многом, этио будет физический и духовный труд, послушания. Здесь же, компания беседует, и дает себе обеты внезапно, как внезапно их и нарушает. Девочка-собака тут, разумеется, инфоповод для всего этого философского трепа (по-другому отрывистые фразы и не назовешь). В общем, съездили, посмотрели, убедились или не убедились, да и разошлись. А по итогу, все было божьим промыслом и духовным испытанием.

В сущности, когда писатель, имеющий семью и увлекающийся лыжным спортом вдруг пишет увлекательное произведение о том, как некий обыватель из пригорода, в свои года живет с мамой и работает на заводе, чтобы создать собственную ячейку общества, родить ребенка и купить дом, вряд ли кто-то уж очень заинтересуется подобным, зато когда писатель, увлекающийся лыжным спортом напишет то же самое, но с некоторой долей трэша, по крайней мере, это вызовет любопытство, граничащее с нездоровым интересом.

Впервые я познакомился с этим произведением уже почти 20 лет назад, причем тогда оно лежало в тематической библиотеке рядом с Уэлшем и Бегбедером. Так вот, где-то между прекрасным и ироничным шотландцем и нудным Бегбедером затесался и Стокоу. Безусловно — это не та литература, которую порекомендуют в списке 100 книг, которые надо прочитать в своей жизни. Но, ведь, судя по тому, как интересуются подобной подноготной на ютубе, именно в таком ключе и стоит подавать какие-то смыслы. Однако, смыслов на сей раз мы искать не будем, они слишком очевидны, как и все эти фекальные приключения, что устраивает Стокоу, чтобы привлечь внимание к неким философским темам.

А ведь, по сути — это и не сплаттер-панк, это просто некоторые попытки сделать что-то стоящее за неприглядной оболочкой. Насколько я понимаю, повесть о Стивене и коровках была частью некой межавторской серии, возможно написанной специально для эпатажа и шока у читателя. Однако, если не смотреть на фекально-садистскую составляющую, можно увидеть и едкую сатиру, и психологизм, и социальные пробелмы ,выставленные слишком ярко и рьяно, а можно и посмотреть на то, как бы выглядело внутренне видение мясоеда у человека, мясо не употребляющего. Мне, почему-то вспомнился Карел Чапек и его «Война с саламандрами», а ведь 1998 год тоже был неким переломным временем. Это действительно сатира, но сатира не ради смеха, ведь если бы книга была написана только ради трэша, вряд ли ее кто-то дочитал бы до конца, а на аукционах она не представляла бы такой внезапной ценности. На самом деле, «Коровы» — это роман-инициация, причем написанный для того, чтобы сноб покривился, а некий гражданин с высоким эстетическим вкусом сказал — да, вот это современная литература, как чудесно все композиционно выстроено в этом произведении. А Мэтью Стокоу просто поедет на лыжный курорт, криво ухмылясь и хихикая.

Удивительной атмосферы рассказ. Это история человека, который, в принципе, ввиду своей педантичности, расписал свою жизнь по полочкам, не оставив в ней ничего лишнего. И вдруг, внезапно, по прошествии целого пласта времени понял. что желает что-то другое, что он что-то не доделал, либо не сдалал, недолюбил или не полюбил, не смог, не захотел. Так он создает себе альтернативную реальность, где у него все хорошо, хотя, в основном ,в реальности — пусто и уныло, несмотря на мнимые достижения.

И вот, главный герой загоняется все больше, в конечном итоге уже веря в то, что придумал, и о чем мечтал. Жена, дети, дом, и даже пес — примеряя на себя эти ролевые моменты, он уже практически верил в них настолько, что даже куклу машинально приобрел. В конечном итоге, он едет на юг (почему-то все должны ехать за счастьем или покоем именно на юг) в поезде с направлением «Новосибирск-Адлер» (в подобных я, кстати, ездил, отвратительнейший поезд, пускай и в купе, но это так, к слову). В купе он встречается с тем, о чем думал — примером идеальной семьи с многолетним стажем. Сравнивая и рассказывая попутчикам о несуществующих вещах, герой все более загоняется, но, что интересно — все заканчивается неожиданно и хорошо, даже и волшебно. Хороший рассказ, в общем

Прежде чем, критиковать данное произведение, а не просто оставить отзыв о прочитанном, читатель должден понять несколько моментов:

1. СВДС — реальная мировая педиатрическая проблема, активно изучаемая, но, при этом, сохраняющая печальную статистику и в наши дни.

2. Паланик начал работу над романом «Колыбельная» после личчной трагедии, когда его отца Чака Паланика и его подругу убил и сжег бывший бойфренд последней.

3. Как бы то ни было, роман поднимает множество социальных, психологических и религиозных проблем.

Итак, некий заштатный криминальный репортер по имени Стрейтор, настолько неважный в своей повседненвности, что имя его читатели узнают лишь в самом конце, расследует в рамках газетной сенсации случаи синдрома внезапной детской смертности, но мало кто знает, что герой сам пережил подобное. Он начинает думать, что причиной смертей становится некое фольклорное произведение — «баюльная песня», случайно или неслучайно попавшая в сборник детских потешек и песенок. В ходе расследования он выходит на риэлтора Элен, которая поднимает большие деньги, перепродавая дома с призраками, зная о том, что в этих домах происходит.

Есть и еще два персонажа — молодая девушка Мона, поклонница нью-эйдж религий, исповедующая викканство (современное ведьмовство), и имеющая бойфренда, чьего имени мы никогда не узнаем, но зато будем знать его прозвище — Устрица. Этот вредный парень имеет на все свое мнение, и является неким собираетльным образом типичного борца с капитализмом из начала нулевых — он веган, он имеет набор фактов о том как и из чего делают продукты в современном обществе, икак при этом мучают животных, а также достаточно инфантилен, чтобы противопоставлять себя в псевдоироничном стиле «взрослым».

Что объединяет их всех? В какой-то мере они становятся в стрессововй ситуации подобием семьи, двадцатилетняя мона — псевдодочь репортера, а ее парень — псевдосын риэлторши. Недоданное отцовство и нереализованное материнство позволяют щадить этих зарвавшихся «детей», даже когда все начинают понимать, что знание баюльной песни может убивать и независимо, и вопреки. Так, начинается совершенно другой сценарий книги — из магического детектива он все больше переходит в магический триллер-боевик с долей ироничности.

И самое интересное, что финал «Колыбельной» остается открытым, он требует продолжения и интригует внезапно оборванной историей.

Что же можно понять из этого романа. Человек, переживший трагедию внезапной потери близких остается со своим горем один на один, и все, что ему остается, найти себе увлечение (неважно — ломать ли кукольные домики, или просто пить алкогольные напитки, или продавать дома с привидениями). Фольклор — это не просто детские сказки, песенки и потешки (об этом говорит практически каждый писатель литературы ужасов, но, пожалуй Бром возводит это в абсолют). Иллюзия семьи, иллюзия любви и дружбы останутся таковыми перед непреодолимой жаждой власти, стоит лишь вкусить ее, даже если это просто знание четверостишья на языке зулу.

Паланик остается верен себе, преподнося все эпатирующим способом, который у случайного читателя вызовет неприязнь откровенностью сцен, жестокостью, или очередным намеком на гомосексуальность автора, однако, в целом — это философское произведение,при этом, интригующее и захватывающее.

»...бал правит аффектированная бессюжетность» (с) некоторая статья

На самом деле, так проще, либо упрятать голову в консервативную раковину, либо кидаться на амбразуру с постмодернистскими стихами или рассказами, и, внезапно получать одобрение. Так устроен мир, тренды изменчивы. Как популярны анафорические стихи, так и постмодернистская литература входит в реалии современного читателя. Собственно, сюжет, как таковой есть. Парень поехал с друзьями в Горнозаводск (из Перми, городок там же — насколько я помню, там делают цемент), чтобы заработать немного денег, пока ехал — друзья куда-то делись (подружка\девушка и закадычный приятель-острослов), покрасил швеллеры (балки п-образной формы), заработал — поехал домой. Но, не все так просто. Проще сказать — что за тупизна — написать рассказ о чем-то незначительном (как говорится в критической статье), но, как мне кажется, в рассказе заложен вполне себе интересный посыл. Три героя словно дополняют друг друга — им по двадцать, они отличные друзья, девушка даже влюблена в главного героя, и вот они едут, чтобы заработать — не на край света, а совсем недалеко, на обычном автобусе в том же регионе. И вдруг все заканчивается внезапностью (как я понял такой внезапный финал — в стиле Селукова) — покрасил\домой. Куда делись все остальные? Сбежали в закат? Нет, слишком просто и глупо даже. А вот тот факт, что герой

Продолжая путешествие по сборнику «Как я был Анной», нельзя не отметить разное качество рассказов, вот к примеру этот — достаточно сырое произведение, написанное не без влияния господина Чинаски (Буковски). В целом, мне кажется, что, как и боольшинство рассказов и новелл Селукова — это идеальное чтиво для поезда\самолета\такси(?), когда не отягощенный беседами с попутчиками читатель словно бы находит попутчика в лице лирического героя рассказа, и слушает его монотонную и сбивчивую трескотню, пробегая взглядом по страницам. Что ж, именно так я и воспринял «Святую троицу», опять же, не найдя в ней всего того, что приписывают прозе Селукова, ругая ее. Впрочем, поругать можно, разве что, стиль — это некоторая сумбурность или перескакивание с темы на тему (но мы ведь едем на юга, не так ли?). Ремарковского юноши в рассказе я не увидел, как и биполярности, скорее вот эту самую неприкаянную жеманность и наигранность, которую пытаются выдать за откровения безумца. Нет, определенно здесь есть постирония на все — на ту неприкрытую религиозность, или ее фальшивое подобие (ведь в других рассказах вполне себе показаны религиозные люди, как они есть), на желание убежать от действительности, на кризис среднего возраста, в принципе на что угодно. Просто главный смысл — все возвращается на круги своя, не смотря ни на что, и в этом та самая сермяжная правда, как выразился бы герой Ильфа\Петрова. Это рассказ — просто скоротать небольшой промежуток времени, вспышка сверхновой, или пролет света одинокой лампочки, еле видной из окна поезда.

Рассказ Селукова, победивший в номинации «Лучший рассказ» литературного журнала «Юность» — это история, словно ,собранная из кусочков. В сущности здесь есть три составные части. Первая — это социальный фон — ночной клуб города Перми и его контингент — от посетителей и до персонала, где внезапным нюансом стало появление необычного охранника, с долей религиозно-философских принципов, которые не пришлись по душе этому саом у контингенту. При всей серьезности намерений автора — показать нам человека на сто процентов правильного и религиозного возникает вопрос — а для чего, собственно он пошел работать в клуб? Чтобы испытать свою веру — так судя по рассказу это ему не было нужно, он самосовершенствовался в своем внутреннем мире, много читаяя, имея для этого свободное время. Если это кому-то не нравилось, спроса с главного героя в этом и нет. Вторая составляющая — это восприятие в дальнейшем охранника как юродивого либо мессию, что также было ошибочно (наверное), ведь он по сути никого не пытался наставить на истинный путь. Ну, и третья — автор раскрывает образ рассказчика, как женский, и это у него получается неловко, словно крайние абзацы были дописаны позже, второпях, и рассказчик вопрошает у героя, как у духовного учителя, на что получает достаточно закономерно простые ответы. Скорее всего .так и должно быть, когда каждый ищет свой путь самостоятельно, не нуждаясь в посредничестве.

«Лужи, оживлённые дождём, были красивыми, а всё остальное — нет...»

О Селукове сейчас говорят достаточно много, и хорошего, и плохого. Хорошего, в основном, с подачи Л. и Г. Юзефович, ну а плохого — все остальные. Как будто до этого пермского автора никто не ругался на страницах своих книг матом или не поднимал со дна социально ориентированной реальности какие-то неприглядные темы. начал я с «Мальчика», и попал видимо в какой-то некритикуемый рассказ. Это философская притча о том, как проходит жизнь. Укого-то она достаточно степенна и выверена стереотипным существованием, а кто-то начинает выбиваться из однообразного бытия своим особым взглядом на жизнь и сове место в ней.

Мальчик (безымянный для нас, читателей) еще с рождения мог видеть мир совершенно по-иному, что доставляло много проблем его отцу, в рассказе показанному своеобразной тенью Мальчика. Он умел видеть прекрасное, во многом даже больше, нежели нужно, и подмечать уродливое. Автору чудесно удалось отобразить это эпитетами, достойными, например А.Иванова (думаю, неслучайно Селуков является сценаристом «Общаги»). Как чудесно он сплетает давнее, почти забытое, с объективной реальностью, не рассказав .в сущности ничего. Мальчик родился. жил и умер, и на его место пришло что-то новое. «Свято место пусто не бывает», а оказывается, что кто-то это место наполняет святостью, возможно скрываясь под обезличенным образом.

Вообще, фантастические миниатюры Джанни Родари всегда имеют социально-сатирический подтекст, возможно не всегда воспринимаемый таковым в детстве, но остро ощущающийся в зрелом возрасте. Начинаясь, в типичном для итальянского темперамента, стиле почти детективном, но, вместе с тем, почти комичном — со всеми этими крокодилами потеющими и индюками, не говоря уже о слоненке в ванной к концу произведение приходит с основными поставленными проблемами — реклама двигатель ли прогресса, каковым ее считают сами рекламопроизводители, и как в назидание автор делает нам заявку на то, что с таким прогрессом скоро вместо созвездий на ночном небе будет красоваться незатейливый слоган «Мастика «Биллибонц» блестит как сотня солнц». И хотя Родари явно делал отсылки, в первую очередь, на «загнивающий» запад, все же он беспокоился о своей ворчливой, но и наивной стране Италии.

Завершающим произведением графической антологии «Зов Ктулху» стал рассказ «Дагон». Для его воплощения был приглашен иллюстратор-дебютант, который подошел к отрисовке произведения модернистски, но, в то же время с личным творческим осмыслением. Этот комикс смотрится акварельным рисунком, где фоны кажутся не объемными, но и не статично двумерными, благодаря тому же стилю фотографической отрисовки персонажей, что мы встречаем, например, в графической адаптации Стивена Кинга «Н.»

Лавкрафтианские существа выполнены в необычном стиле, что свидетельствует, скорее, о женском подходе к рисованию, а Элис Дюк единственная женщина-хужожник в проекте. Во всяком случае, рисунки мне напомнили что-то вроде детских работ, посвященных ночным кошмарам.

Что мне понравилось в этом сегменте графической антологии «Зов Ктулху», так это рваный поспешный стиль отрисовки Дэвида Хартмана. Здесь возникает ощущение набросков, на скорую руку сделанных художником-криминалистом, со слов очевидца — они угловаты, небрежны, но вся суть случившегося передается с точностью. Рассказ протекает с этой неминуемой скоростью, завершаясь, словно бы, внезапно, не давая читателю перевести дух перед следующей новеллой. И это показалось мне очень интересным ходом. А художник, по итогу — наверное самый именитый среди поучаствовавших в проекте.

«И остаться здесь навеки среди чудес и красоты...»

Впечатляющая живая отрисовка Лея Галлагера с практически бережной текстовой адаптацией. Все сцены, показанные на страницах комикса выаерены, а диалоги практически не упрощены, что очень радует. К тому же, большое внимание уделено и фоновым пейзажам, и архитектуре вырождающегося городка, а особый акцент делается на глазах жителей Иннсмута. Мне очень понравилось прелистывать эту новеллу, особенно впечатляют и великолепно нарисованные Глубоководные. Дух Лавкрафта здесь, определенно, присутствует.

«Данвичский ужас» в исполнении Кулбарда можно посоветовать, в первую очередь подросткам (!), хотя на книге красуется значок 18+. Это история, выполнена в очень ироничном стиле «наив», где большинство героев скорее забавны, с умильной мимикой и особенно потешным выражением взглядов. Жители данвича — вовсе не степенные фермеры\горожане, которыми так восхищался ГФЛ, а скорее реднеки, на их фоне старик Уэйтли, его дочь альбиноска Лавиния и уж тем более сам внучек Уилбур совершенно мультипликационны. Гротескный монстр-близнец и вовсе напоминает скорее персонажа из мультсериала «Охотники за привидениями», хотя, чего уж там говорить — это ведь графическая адаптация, как если бы ее напечатали в журнале. Поэтому, те, кто читал — посмотрят на «Данвичский ужас» в ироничном ключе, а неофиты скорее всего захотят прочитать оригинальное произведение.

А вот это заглавная графическая новелла сборника Локвуда пересказывает нам одно из самых интересных произведений ГФЛ. Отрисовка Д'Израели близка к классической, очень интересные фоны с преобладанием фиолетовых и багряных тонов вызывают будоражащие и тревожные ощущения. Динамика персонажей также очень интересно отрисована, они смотрятся живыми — если это культисты — то они отвратительны, если это положительные герои или эпизодические персонажи — они либо волнительно беспокойны, либо наполнены твердой волей и непоколебимостью. Циклопические зловонные руины Р'Лайха выполнены очень тщательно и действительно внушают некоторый трепет. В качестве финального сюрприза читателю предлагается лицезреть Ктулху в весьма необычном виде, имеющем, впрочем, место быть.

Итак, «Скиталец Тьмы» в воплощении Шейна Айвана Окли и Дэна Локвуда, показался очень интересным и странно современным. От других графических адаптаций сборника «Зов Ктулху» его отличает, прежде всего нуарный стиль изложения. По большому счету, пролистывая этот небольшой фрагмент антологии, ощущаешь ,что перед тобой визуальная новелла, и еще чуть-чуть, и картинка начнет статично двигаться, а тебе останется только внимать скупому тексту. Роберт Блейк, несомненно срисован с образа самого ГФЛ, что является своеобразной пасхалкой истории в картинках, ну а внезапное появление самого Скитальца Тьмы, во многом, яркой для всего графического желто-черного стиля исполнения, получается эффектным, обрывая мистическую историю завершающим кадром, полностью сочетающимся с эпиграфом.

Прежде чем начинать читать этот роман, нужно уяснить для себя две вещи. Первая — необходимо понять, как воспринимать это произведение — как некоторый магический реализм с отсылками к поп-культуре 70-90-х с легким шармом Уэлша\Паланика\Лимонова (???), либо как некий социальный драматический экскурс в жизнь отдельно взятых молодых людей из Бруклина, с примесью уличной культуры и большим музыкальным багажом, который всенепременно надо слушать при прочтении, чтобы погрузиться в атмосферу авторской задумки. На самом деле нет)

«Одиссея памяти»... есть особый сорт людей, который любит оглядываться на жизни других, чтобы иногда успокаивать себя — «вот я то что, тут вон что у людей творилось». Наверное, стоит именно так понять Летема, который создал «Бастион одиночества», как некий сплав судеб, где каждый персонаж неслучаен, но, по-своему, трагичен. При этом тонкость аллюзий, отсылок и скрытых смыслов настолько неочевидна для обывателя, что он наверняка либо прочитает роман, как нечто пошлое, либо не дочитает вовсе, потому что, надо сказать, произведение достаточно нудноватое.

Но, все же, стоит ознакомиться с этим произвдением по нескольким причинам. Автор, намеренно окутывая читателя в завесу печали, одиночества, и неприкаянности героев, рассказывает нам, на самом деле, историю Бруклина, как района, пережившего несколько перерождений, от времено «Банд Нью-Йорка», через призму мультикультурного Вавилона всех этих обветшалых улиц, к некоторому мнимому Ренессансу с фальшивыми ресторанами «под Европу» и снобами, которые даже не знают соседей.

И, конечно, музыка. В книге ее много, и нарочито подробно отсылая нас к тому или иному исполнителю, для каждого, взявшего книгу в руки, проводится экскурсия в стиль. соприкасающийся со звуком. Музыка улиц 70-х, 80-х, 90-х — взлеты и падения, через которые проходят люди под эти самые ритмы, а в итоге — все те же пыльные пластинки .которые можно продать. купить новые, или потратить вырученное на минутные удовольствия. А вообще, там даже Брайан Ино есть, а это уже зарождение независимой электроники.

Неслучайны и отсылки к комиксам. Жуткая жизнь немногих белых детей в районе агрессивных уличных банд приводит их к тому, что они замыкаются в выдуманном мире супергероев, а кто-то становится ими по-настоящему. Аллегория, безумие, вещества — что происходит на страницах книги, когда мы видим воочию Аэромена и его ипостаси, проявляющиеся не просто так — а через некий артефакт — кольцо, делающее аллюзию уже на«Властелин Колец» и «Хоббита», упоминающиеся в романе вскользь, но отдающие тот архетип всемогущества при помощи какого-то символа.

А еще здесь много написано про дружбу и самопожертвование. Но ведь супергерои так себя и ведут. При всевозможном упоминании «Марвел», главный герой в своем отчуждении — это персонаж DC — более взрослой и мрачной вселенной, именно поэтому роман взял себе это имя — «Бастион Одиночества» — тайное обиталище-крепость Супермена. Но для чего? если вспомнить, то в этой крепости Супермен поставил огромный памятник своим родителям.

Конфликт отцов и детей также пронизывает текст насквозь. Знаменитый художник и знаменитый музыкант — родители двух друзей, и их исчезнувшие матери — вот трагичная предпосылка для грядущей беды. Это одиночество взрослых, которые не могут помочь своим детям, но заведомо слабее их, дети им пытаются помочь снова обрести себя среди этих недобрых улиц. Отцы все равно этого не поймут, а сыновья не обретут покоя.

А еще некоторые фанаты Хита Лэджера считают, что этот роман любимый у этого почившего слишком рано актера, но он упоминает о «Бастионе...» в одном из интервью, только в контексте того, что и сам он проживал в Бруклине. А еще кто-то заметит, что его трагичный джокер тоже вписывается в одиночество мультивселенной Дин-стрит.

А прочитать роман стоит, наверное... Или просто послушать музыку

Il Principe Gelato

Впервые эту миниатюрную сказку прочитал в детстве и она мне очень понравилась своим социальным подтекстом. В этом плане она очень здорово перекликается с одним из рассказов Людвига Ежи Керна о псе Фердинанде — «Тележучок». Вся суть этой социально-психологической (смешной и иронической) сказки в том, что очень близко нашим любителям микрозаймов. И если сейчас агент кредитора будет звонить до упаду и угрожать-увещевать, то в давние годы агенты были не в меру суровее и давили на совесть неплательщиков более рьяно. Социалистически настроенные герои Родари (а таких в его римских фантазиях много), помножают свои взрывные бунтарские характеры на характер чисто итальянский. И вот нежданно во взятом в кредит холодильнике, за который, конечно же, нечем платить, появляются инопланетяне, которые любят холод, а их величина позволяет сделать экспансию на Землю практически безболезненной для самих землян. Ну, и конечно, финал сказки несколько бравурный — с креативным подходом к рекламе и оплате по счету. В общем, «марсиане помогут», а тем не менее...

Эпопея с прочтением произведений Иванова продолжается, и, свой черед настал и для «Пищеблока».

Писатель определенно сделал коммерчески выгодное произведение, чему и способствует уже второй вышедший сезон сериала (я не смотрел, но удивлен, как можно эту историю растянуть на такую длительность). И сам роман написан великолепно, как и все, что я читал у Иванова, а что-то и перечитывал. Однако, почему-то, от начала и до конца прочтения я чувствовал некоторое ощущение дежа-вю. Дело в том. что у меня есть еще один автор, которого я иногда перечитываю — это мало кому (или я ошибаюсь) известная Ирина Денежкина. Сейчас она пишет сценарии для сериалов, а лет двадцать назад номинировалась на премию «Нацбест» с примерно похожим произведением про бритоголового мальчика в очках Валерочку, который, судя по рассказу «Нацбест», имел реального прототипа), и его приключения в лагере.

«Пищеблок» начинается очень бодро — со страшилок, которые черно-красной нитью вплетаются в канву повествования, раскрывая нам персонажей, причем довольно ярких и запоминающихся — это различные пионеры и вожатые образца Олимпиада-80. Что ж, среди этой веселой мишуры, вырисовывается не только мрачноватый мальчик Валера (в очках), но и вожатый Игорь Александрович, модный и молодежный, но, разумеется мечтатель и философ. Я нечаянно вспоминаю про Виктора Рахманина из хоррор-повести Успенского про пионерские страшилки «Красная рука, Черная простыня, Зеленые пальцы» с его доводами и злоключениями.

Иванов пишет талантливо, ради мрачной истории о вампирах он даже сменил локации с любимого Урала в Самарскую область, чтобы погрузить нас в страшный мир советского детства, и вызвать ностальгию у тех, кто полюбил эту эстетику сейчас. Однако, будучи взрослым человеком, он опять же забывается, и пионеры нарочито пластмассово грубят и подкалывают друг друга. Несмотря на обилие редкого фольклорного детского компонента, почему-то культура повседневности лагеря выглядит ненастоящей, хотя и интересной. Чтобы понять про быт и сленг пионеров того времени, наверное стоит почитать Козлова с его «Гопниками»\«Школой», но мы четаем не реалистичную автобиографию, а печальную и захватывающую сказку про те времена, где многие были, а многие только узнали про все это. Вампиры в романе — все та же ширма, которая карикатурно показывает нам советский идеализм через призму существ, использующих фетиш пионерии для маскировки. В то же время, бунтари-молодежь и дети до уровня уставших от советского несколько не дотягивают. зато есть драматизм и любовь, и финал, печальный, но внушающий надежду на будущее. А это уже Крапивин.

Кстати самое чуждое слово в романе — это

И, в целом, это было чудесно. Буквально недавно пересматривал эти комиксы (все еще комиксы, а не графические новеллы) от «Эгмонт» (в бумажном варианте у меня две первые части, а следующие пришлось рассматривать с экрана). Интрига и экшн-составляющая с неплохой классической отрисовкой, все же продолжает радовать также, как и в середине 90-х. История поиска Атлантиды, вкупе с небольшой долей конспирологии и фантастических мотивов позволили сделать еще одну увлекательную историю об Индиане Джонсе, не вторичную, но, возможно под глубоким влиянием «Ковчега завета». Интересный сюжет, поверхностный экскурс в исторические эпохи, и знакомство с артефактами — вот тот небольшой торный путь, что все еще продолжает романтизировать археологию и смежные науки. Можно и древнюю редкость описать и параллельно проучить какого-нибудь врага, и зачет параллельно поставить юноше, вовремя подвернувшемуся ,чтобы спасти любимого профессора. Можно сказать, что так все и есть на самом деле. И это радует.

Сны Бальдра...

На самом деле, не переставая, восхищаться творчеством Джеральда Брома, все больше вижу в нем самом остатки того самого хтонического, первобытного и примордиального более, чем в любом другом авторе темного фэнтези. Создавая свои причудливые иллюстрации, он неразрывно соединяет их с текстом. Ведь именно так и притягивают читателя и Туве Янссон и Экзюпери — без аутентичных авторских рисунков магии при прочтении не произойдет. А она безусловно есть. Судя по всему, в чем-то повторяя путь «Потерянных богов», автор захотел показать нам историю еще одного неудачника, но с более менее счастливым, «рождественским» финалом. Может быть поэтому в книге остаются пасхалки-имена, чтобы напомнить нам о прошлом.

Джесс «Крампуса» — это скальд давних саг ,который ведет нас по пути йольских мистерий, проложенных по выжженным светом неоновых фонарей американских городков, где даже в захолустье не осталось ничего святого и волшебного. Но вот достаточно пары взмахов кисти, и вот он — Крампус уже скачет по заснеженным пустошам, а Санта-Клаус вовсе не так прост, как он мнится столпившимся в супермаркетах простакам.

Но, чтобы понять мистерию. необходимо в нее погрузиться, и вот тут Бром начинает ерничать уже над Гейманом и Кингом, при этом не оскорбляя их величия, он тпросто рассказывает древние сказки на свой лад, и знаете, очень и очень неплохо, по крайней мере у меня возникло совершенно мало вопросов к этнографической и магически-реалистичной составляющей. Здесь создаются новые магия и мифология с большой тоской по ушедшему европейскому прошлому, и, прорастая на старых кострищах индейских типи, новые боги и герои сражаются на просторах Северной Америки, с долей юмора, отсылкой к старым вестернам, сквернословием, а еще парой запыленных книг с картинками.

У меня эта сказка Родари вызывает столько воспоминаний о детстве, что сегодня перечитал ее снова, буквально в обеденный перерыв. Поистине, это самая чудесная утопия для детей, когда-либо написанной. В этом плане сразу вспоминается еще одно произведение такого рода — «Шел по городу волшебник» Юрия Томина. Ну ведь правда?) Планета, где каждый день новогодний, есть можно все, что угодно, хоть землю — а оно будет вкусным и съедобным. Любые игрушки — самого хорошего качества и ценности бесплатны, а все за людей делают роботы. Такое обычно характерно для того общества, где есть социалистический строй и определенная прослойка населения, которой не всегда на что-то хватает. Но, разумеется, посыл остается совершенно иным — ни волшебные спички у Томина, ни целая планета новогодних елок ничто перед желанием светлого и прекрасного будущего, которое строят сегодняшние пятиклассники, мечтающие и желающие блага не только для себя. В первую очередь, Марко Милани, юный ворчун из Тестаччо в Риме вспоминает о родном городе и районе и всенепременно сохраняет свою непоколебимую идентичность даже в условиях нереального и соблазняющего его союзническими отношениями мир пришельцев, которые, впрочем тоже не сильно доверяют землянам)))

Прошло несколько лет, и Николай возвращается на Черное море, где участвует в экспедиции по вводу в эксплуатацию подводного дома «Садко», где он выступает уже в виде опытного аквалангиста. Читатель знакомится с бытом и спецификой жизни в подводном доме, его обитателями и экспериментами, которые там производятся. Рисунки Беломлинского украшают повесть и делают ее забавнее, но сам текст уже сквозит опытом прожитых лет и легкой грустью, по крайней мере, мне так показалось. а еще в конце книги есть небольшой очерк с реальными фотографиями всех экспедиций Сахарнова, в которых пришлось поучаствовать и его литературному герою. И это очень здорово и интересно.

Во второй подводной повести Николай отправляется на дальний Восток, чтобы сделать иллюстрации для научной книги о морепродуктах. Здесь он знакомится с молодыми водолазами, по-настоящему суровыми и мужественными людьми, и опускается на дно Тихого океана, наблюдая за сложнейшей работой — ловлей трепангов. В «Трепанголовах» еще больше ощущается атмосфера, схожая с Юрием Ковалем — одинокая ветренная романтика, пропитанная морским воздухом, размышления и тоска по дому, месту, куда приятно возвращаться.

Что может захватить более, нежели хороший и интересный рассказ. С самого раннего детства читал и перечитывал издание 1972 года с повестями Святослава Сахарнова о подводных приключениях в Тихом Океане и на Черном море. Эти, простые, написанные в виде дневников, рассказы об экспедиционном быте людей, западали в сердце также, как и волшебство слова Коваля, прочитанного примерно в том же возрасте. Путешествие на «Тригле», небольшом моторном боте, которую безоговорочно назвали шхуной, в компании столь же разношерстной, сколько и интересной, молодого художника Николая захватывает сразу. Экспедиция эта была палеонтологической, молодые ученые искали отпечатки древних морских животных, параллельно попадая в курьезные ситуации и, вместе с главным героем, юный читатель мог узнать кое что и о морском быте, и о названиях животных, да и вообще о многом, что может пригодиться для рассказов будущим поколениям. Из всех трех повестей, «Тригла» кажется самой летней, самой прогулочной и веселой.

Маленькие девочки вырастают, но где-то в глубине души, они все еще маленькие девочки.

В юности мне очень нравилась книга «Девочка, которая любила Тома Гордона», пожалуй это был первый психологический триллер Кинга, мною прочитанный. Вся эта тематика самокопания, вообще очень способствует времяпровождению с книгой в одиночестве осенних ночей. И чуть позже я познакомился с историей Джесси. И, конечно, сопоставил ее с историей Триши. «Игра Джералда», в этом ключе, судя по всему, была пробой пера. Длинное повествование, где, собственно ужасу и survival-части уделено слишком мало времени, и все персонажи, как галлюцинапции, так и реальные угрозы вроде

или

это статисты, фон для личных и глубинных переживаний взрослой женщины со своими скелетами в шкафу. Это бесконечные разговоры с подругами и своими альтер-эго в полубессознательном состоянии, это заморачивание в том, что именно она — причина смерти своего мужа, это неодолимо-неотвратимое возвращение в тот памятный день солнечного затмения, когда произошло что-то, по ее мнению неправильное, но и не без ее (опять же) вины. ВИНА и САМОКОПАНИЕ — вот два ключевых столпа произведения, и, может быть, именно поэтому история Триши, написанная на пару лет позже, смотрится динамичнее, и живее. Девочке сопереживаешь, и пугаешься вместе с ней мрачного леса, а вот чтение «Игры...» превращает нас в соглядатаев, подглядывающих, и судачащих потом обо всем увиденном. Неслучайно, завершающие главы — это письмо, в котором рассказывается о том, как бы умело ситуацию скрыть. Что ж, Джесси победила всех своих фантомов, и излечилась, а вот лунному человеку времени уделено все же очень и очень мало, как по мне, персонаж этот на удивление интересен и самобытен, только Кинг мог такого описать. Хотя, мне кажется, своим романом писатель несколько поиздевался над женской психологической тематикой в общем и частном. И, тем не менее, роман, как и его экранизация стоит времени, на него потраченного.

К слову, как и всегда у Кинга, в романе есть взаимные пересечения с еще одним унылым произведением автора —

На самом деле, очень сложно было прочитать этот небольшой, в общем-то рассказ. И, наверное, в первую очередь, потому что он в большей степени психологический, нежели фантастический, и, во многом, выдерживая стилистику сборника, как такового, он не смог расправить крылья в должной мере. На обычном примере семьи снобов, очень правдоподобно (даже сериально) показанной через поведение статичных героев и до странности заежженного непонимания (тоже статичного) между будущими свекровью и невесткой, за которыми наблюдает душа в ожидании воплощения, за порядковым номером и предназначением (строго по номенлатуре канцелярии небес (?)) нам подается то, как из-за глупости людской не получается великого. И, наконец, мы понимаем, что конфликт модернизма и якобы патриархального может привести к тому, что не рождается в итоге человек, могущий сделать что-то полезное для всех. А все из-за старухи-матери с псевдоаристократическими взглядами. И действительно, такое сплошь и рядом. Угнетенные невестки, которые слушают Би-2, но не знают об опере, что вовсе не является показателем дурного тона или несоответствия пассии. Так ведь не бывает, по итогу)))? Но нет, все раздувается до уровня вселенской катастрофы в духе «Брюса Всемогущего». А на деле. было бы достаточно всего лишь немного изменить финал, потому что осадок безысходности остается именно в духе сериального послевкусия, но не надежда на светлое будущее.

«С самой своей смерти в 1937 году Лавкрафт начал стремительно превращаться в культовую личность.У него и тогда уже был круг учеников, подражавших учителю и работавших вместе с ним». Эдмунд Уилсон, «Сказки о чудесах и нелепостях» 24 ноября 1945 г.

Взяв с полки заветный том под редакцией Роберта М. Прайса, который на сегодняшний день является одним из крупнейших издателей произведений легендарного Г.Ф. Лавкрафта, я поспешил уйти от пытливых глаз посетителей нашей скромной книжной лавки… С обложки книги на меня взирал грозный неспящий Ктулху, исполненный подражателем Гигера настолько аляповато, насколько может быть магом человек, вырезавший магические знаки из бульварной газеты. Тем не менее, добротного качества обложка скрывала под своей рельефной завесой на ослепительно белых листах бумаги, вдвое повышающих стоимость тома, двадцать восемь новелл лавкрафтианского хоррора, как обещал нам издатель. Двадцать восемь ключей от Бездны, двадцать восемь ступеней на безжизненное плато Ленг, а быть может двадцать восемь таинственных знаков, позволяющих увидеть Сновидческий мир? Все это ожидал увидеть мой внутренний мир на страницах сборника. В оригинале он носит имя «Аколиты Ктулху», достаточно непонятное для русскоязычного читателя название, что, все же, воспроизвелось в игривой форме в аннотации от издательства. Но в их интерпретации слово «аколит» несло значение ученика, ученика самого Г.Ф.Л., который скрывался под литерами непроизносимого имени в своих письмах. Однако истинное значение понятия «аколит» несколько глубже, это последователь, спутник, если так можно выразится адепт культа Ктулху, но не иномирового спящего и одновременно неспящего Бога, а одного из самых значимых творцов минувшего столетия.

Оформление книги было выдержано в популярном стиле изданий произведений Нила Геймана, которому пророчат судьбу нового Стивена Кинга, он же стоит и во главе списка «аколитов», однако сам он представил на суд читателя лишь короткую новеллу, исполненную саркастических американизмов, колких подробностей и нечестивых замечаний, которые как раз и претили проанглийскому консерватору Лавкрафту.

В самом издании при глубоком изучении обнаруживается сонм опечаток, которые говорят лишь о главном и одновременно самом страшном значении фолианта – спекулятивных изысканий ради скорой выгоды. Дорогое издание пестрит наспех сделанной работой корректоров, которые позволили измарать чистейшие листы поделкой.

Вернемся в мир сборника «Культ Ктулху». На страницах рядом с маститыми Борхесом и Гейманом приютились совершенно неизвестные русскому читателю, авторы, чьи рассказы датированы первой половиной XX века, но они лишь косвенно приглашают нас за завесу мистической тайны. Быть может наиболее значимым для поклонника творчества джентльмена из Провиденса станет интересная литературоведческая статья, которая прелюбопытна и написана хорошим языком.

Испытывая трепет, я поставил фолиант на полку, предоставив будущим читателям ознакомиться с этим сборником, чтобы открыть для себя тайные миры Лавкрафта, стать сетевым почитателем тентаклеобразных монстров, не отражающих и капли миров Мастера, а быть может отвратить от потаенных эстетически изысканных новелл профана. Это неизвестно лично мне, но рок Судьбы наверняка оставит этот сборник в небытие.

'А вот простой, казалось бы, августовский день. Среди молочно-белого тумана, перекликаясь в завесах тяжелого и влажного воздуха можно заблудиться, а можно и созорничать. И вот тогда незначительный эпизод внезапно связывает что-то тревожное, почти трагичное. Но, автор ведет нас, успокаивая себя ,мальчишку, взрослых мужиков, и возможно — овцу. Но, без шуток, страшная августовская гроза в сумерках еще не убраных картофельных полей, в тоске неприкаянных бесконечных равнин и перелесков, среди страха и непонимания, которые превращаются в суеверное, архаическое, фольклорное — это тот самый русский заветный хтонизм. И вот тогда, чтобы спасти себя от страха на ум приходит утро, молочно-белый туман, и голос в сыром воздухе, который уже через пару минут станет новой быличкой или сказкой.

А есть у Коваля и ряд рассказов, которые выбиваются из общей стилистики лубочно-таежно-романтического. Скорее, они похожи на что-то распутинско-шукшинское. Впрочем, все равно, они «ковалиные». Знатоки творчества Коваля поймут, почему герой этого микрорассказа оказался один в рыбоохранной конторе, и откуда у него с собой была нельма и штурвал, но именно этот дневниковый шарж раскрывает нам что-то, что иногда роднит допустим Крапивина с Лондоном. Крапивинские мальчики, рано или поздно, вырастают, и, иногда, их душу наполняет случайная лиричность и внезапная романтика, причем под незатейливую песенку.

Впервые прочитал этот рассказ в подшивке старого журнала «Мурзилки», еще отцовского, с достаточно забавными иллюстрациями, показывающими лабаз этаким мансийским стилем, а Проньку-моториста уж совсем охламоном. Но, в этой ситуации вполне можно понять и страх молодого парня перед медведицей, и его одиночество, и дурной азарт, который терзал его практически год. теперь, сравнивая произведение с различными иллюстрациями, будучи взрослым человеком, все больше проникаешься ситуацией. Я уж не знаю, почему так получилось, но сто (100) банок сгущенки, не считая трех пудов муки, да впридачу мешка компота, да ящика масле — оставленные в тайге — это сильно, при том, что в следующем году на поиск алмазной трубки выделят столько же. Но не буду считать чужой припас. Дело в смекалке лесных зверей. И коваль снова, в свойственном ему стиле, неспешно рассказывает нам, как звери старались в лабаз проникнуть, а что было потом, лучше прочитать.

Из всех моих книг Коваля, «Кепка с карасями» 1974 года самая любимая, потому что иллюстрирована талантливым и внимательным к деталям Н.Устиновым, немного мрачновато и таинственно. «Лабаз» в этих иллюстрациях показывается нам более тревожным, а когда парень сам себе кричит на разные голоса, так и вовсе начинаешь ему сопереживать. В то же время стиль рассказчика пленяет еще больше, и ты засыпаешь под пение ветра в соснах.