Данная рубрика представляет собой «уголок страшного» на сайте FantLab. В первую очередь рубрика ориентируется на соответствующие книги и фильмы, но в поле ее зрения будет попадать все мрачное искусство: живопись, комиксы, игры, музыка и т.д.
Здесь планируются анонсы жанровых новинок, рецензии на мировые бестселлеры и произведения, которые известны лишь в узких кругах любителей ужасов. Вы сможете найти информацию об интересных проектах, конкурсах, новых именах и незаслуженно забытых авторах.
Приглашаем к сотрудничеству:
— писателей, работающих в данных направлениях;
— издательства, выпускающие соответствующие книги и журналы;
— рецензентов и авторов статей и материалов для нашей рубрики.
Обратите внимание на облако тегов: используйте выборку по соответствующему тегу.
Все-таки иногда очень забавно читать краткие аннотации к некоторым книгам, выпущенным на русском языке на заре 2000-х годов. Почему? Да потому что зачастую они являются весьма условными и при всем своем многословии толком не передают суть произведения, про которое пытаются рассказать.
Вот и с романом Бентли Литтла "Идущие" получилась та же ерунда. Если взглянуть на текст, напечатанный на обороте издания, вышедшего в серии "Темный город", то там можно обнаружить упоминание маленького городка, где "вдруг начало происходить НЕЧТО страшное и невероятное"; и местного полицейского, взявшегося разобраться с деяниями "могущественной Тьмы", которому возможно предстоит встать на "путь Мрака". Звучит это все, конечно, мощно, но к реальному содержанию книги имеет слабое отношение.
На самом деле речь в романе идет о частном сыщике по имени Майлс Хьюрдин, которой по просьбе очередной клиентки пытается определить кто или что угрожает ее пожилому отцу. В это же время по всему юго-западу США прокатывается волна странных смертей и Майлс внезапно понимает, что они могут быть связаны не только с его текущим расследованием, но и с подозрительным поведением собственного родителя. Постепенно Хьюрдин выясняет, что все ниточки ведут к рукотворному озеру Волчий Каньон, на дне которого когда-то располагался одноименный город. Город с крайне необычными жителями, даже после смерти продолжающими свою поступь.
Произведения Бентли Литтла можно грубо разделить на два типа. К первому относятся книги, освещающие и гиперболизирующие какие-нибудь социальные проблемы современного общества. А вторую подборку составляют истории, в которых зло из прошлого всеми силами стремится уничтожить настоящее. "Идущие" как раз из их числа и в плане повествования ничем особым не отличаются от тех же "Сгинувших" или "Кочегарки". Кстати, с последней роман роднит присутствие в сюжете агента ФБР Грега Росситера, звездный час которого состоялся в одной из лучших книг автора, носящей название "Призыв".
Как и другие работы Бентли "Идущие" радуют интригующей завязкой, правдоподобными персонажами и жуткими плодами своеобразной писательской фантазии, аналогов которой, на мой взгляд, просто не существует. Как сказал Стивен Кинг в своем посте в твиттер, посвященном выходу романа "The Bank": "мистер Литтл настолько хорош, что трудится практически в собственном жанре".
Портит всю малину, как это нередко бывает у Бентли, невнятный финал истории. Причем, предшествующий ему поход героев через пустыню получился вполне себе любопытным. Но вот сама развязка совсем не впечатлила. Думаю, что писатель хотел сделать ее в стиле мифа о гибели горгоны Медузы (чудовище даже упоминается в одной из глав), но не сдюжил и свел потенциально эпичную битву с антагонистом к скучной и нелепой драке в его логове. В общем, сплошная печаль (хотя и ожидаемая).
Но как бы там ни было, "Идущие" — вполне годный роман, созданный в привычной манере Литтла и наделенный всеми стандартными плюсами и минусами его прозы. При этом, я бы не советовал начинать с него знакомство с творчеством автора (для этой цели есть более подходящие произведения). А вот поклонникам аризонского мастера хоррора книга, наоборот, должна понравиться. Так что, если вы относитесь к данной группе читателей, пропускать "Идущих" точно не следует.
Времена меняются, но молодые люди все так же проходят пору взросления и столкновения с жизнью, с ее враждебностью, неясностью, несправедливостью и красотой. В двух текстах, так непохожих друг на друга, живут герои, которым было бы, о чем поговорить. Но по злой иронии, поговорить персонажам не с кем, мир вокруг холоден и статичен, а судьба их висит на волоске.
Предупреждение: текст аналитический, в нем содержатся спойлеры.
Недавно я взахлеб прочел книгу Йона Линдквиста «Движение», вторую часть трилогии о луге и его обитателях. Если «Химмельстранд», начало эпопеи, в финале требовал, пожалуй, дальнейших подробностей, то «Движение» вполне годится как завершенная история, которую можно читать отдельно. Эта часть служит, видимо, перевалочным пунктом для всего замысла, дает некоторые зацепки, но, если вы ожидаете, что она вполне объяснит вам «Химмельстранд», тогда готовьтесь, что без третьей книги вам не обойтись. Благо третья, «Икс», уже завезена в магазины и мной куплена.
Среди Мастеров
В уютном семействе «Мастеров ужасов» Линдквист с этим своем трехкнижием выглядит как иностранец. В его историях есть жуть, есть монстры и вообще страх, особенно если сильно погружаться в то, что происходит на страницах, но в целом эти его романы скорее можно назвать сюрреалистическими и маго-реалистическими.
«Движение. Вторая остановка» – это роман не просто о внутреннем одиночестве молодого человека, но о внутренней изоляции. Кстати, я бы рекомендовал читать эту книгу сразу после «Впусти меня». Да, именно. После истории про маленького вампира Эли. Если вы хотите посмотреть на подросшего Оскара, то там как бы про него, и вообще про выдуманный мир автора, который написал всё это.
Одиночество в быту
Что плохого в одиночестве? Само по себе оно, по крайней мере временное, дело неплохое, верно? Наедине с собой человек может посмотреть на мир со стороны, выключиться из различных связей, послушать себя. Почитать! Кто-то из великих сказал, нечто вроде – одиночество формирует личность. Но то одиночество, в котором варится герой романа Йона Линдквиста по имени Йон Линдквист – это скорее изоляция личности, порождающая тьму.
Читая этот, на мой взгляд, весьма достойный текст, я вспомнил другую похожую историю. Написана она была задолго до рождения шведского писателя, и принадлежит перу небезызвестного Артура Мэкена (Мэйчена, Макена, Мекена?). Опубликовал он свое творение еще в 1907 году. Там тоже есть молодой человек, у которого отношения с миром не складываются, нить его связи со всем живым и реальным медленно перегорает.
История с фокусами
Сосем молодой Йон Линдквист мечтает о карьере фокусника. Он переезжает в Блакеберг, снимает дешевенькую коморку и вынашивает планы по покорению ресторанов и клубов города. Повествование ведется от лица самого автора, рождая ощущение достоверности всего, что он описывает.
Мистика начинается с того, что Йон ощущает некое давление. Оно происходит как внутри него, так и снаружи – то ли из самого места, где он живет, то ли из туннеля, к которому примыкает здешняя прачечная. Эти странные ощущения заставляют его вспомнить о том, что случилось с ним в детстве, и он пишет об этом свой первый рассказ. В детстве он, как и Оскар друг вампиров, плохо ладил с школьными товарищами, над ним издевались, его обижали. Он научился мысленно уходить от унижений, погружаясь в себя. А еще он ходил в лес, где никого не было. Там у него, прямо на дереве, был свой домик. Однажды туда забрался ребенок весьма странно наружности. Йону удалось выведать у него, что мальчик прячется, да не от кого-то, а от полицейского, который то ли является его отцом, то ли еще кем-то. В любом случае, этот человек явно мучает малыша. Герой понимает, что ребенку нужно убежище, и решает оставить его жить в домике на дереве. Позже жуткий полицейский находит ребенка и утаскивает с собой, а Йону на память оставляет на руке два пореза в форме икса. Автор выдает читателю эту историю частями, пытаясь понять, что это вообще было, и сравнивая свои тогдашние ощущения с нынешними.
В квартиру Йона периодически звонит незнакомец, и спрашивает, не пришел ли некто Сигги. В книге есть трогательная сцена, когда этот незнакомец просит Йона положить рядом с собой телефонную трубку перед сном. И они как бы спят рядом, находясь в разных частях города (или в разных мирах?). Эдакая попытка соединения двух одиночеств.
Давление продолжается. Линдквист покупает телевизор, так как не выдерживает монотонности быта, отсутствия каких-то событий в жизни. Он идет на выборы и голосует, пытаясь временно ощутить себя частью некой политической команды, но это не срабатывает, внутри ничего не меняется. Он не чувствует сопричастность.
После обхода Йоном многих ресторанов, владелец одного из них соглашается на пробный вечер фокусов. Жизнь сразу обретает краски. Молодой человек получает работу, видит перспективы, видит мир открытым. Во время своих выступлений он знакомится с Софией и между ними возникает симпатия. Та часть мира, которую можно назвать рациональной и упорядоченной, протягивает ему руку. Дома же его ждут соседи, приглашающие присоединиться к некому действу в таинственной прачечной. Здесь уже потусторонний мир открывает перед ним сои двери. Йон сбегает из дома к Софии и живет с ней пару месяцев. Однако, у него не получается влюбиться в нее, на самом деле сблизиться с ней. Его работа фокусником вскоре прерывается и ему приходит в голову, что все перспективы на самом деле ждали его в прачечной! Там его ждало соединение с чем-то значимым, а не здесь! И он бежит обратно в свою коморку. Ему нужно принять приглашение соседей!
Погружение в кошмар
В прачечной, которая граничит со зловещим туннелем, вырубленном прямо в горе, есть ванная, а в ней – находится таинственная субстанция. Жители дома каким-то образом поняли, что с ней делать. Нужно дать ей своей крови. И когда субстанция получает кровь, человек переносится в Другое место. Это безграничный луг, знакомый читателям по первой книге. Здесь Йон и сотоварищи могут быть такими, какие они, как им кажется, есть на самом деле. Главный герой в этом мире является чудищем. Он творит магию, а не просто фокусы, а еще – ведет себя свирепо, злобно, не отвлекаясь на правила. Возвращаясь в обычный мир после сеансов с субстанцией, Йон переносит с собой и внутреннюю злость. Он хочет выпустить своего монстра наружу, стать им в этой жизни.
Остальные жители также получают в Другом месте свои инсайты. Толстая девушка там, как ни странно, еще толще, она просто огромная. Так она, если я верно понимаю, старается соединиться с миром – становясь в нем больше и больше, как бы дотягиваясь до него телом. Пожилой мужчина воссоединяется с ушедшим от него сыном. Старая соседка превращается в существо, облепленное детьми, она хочет быть с ними постоянно. Есть там человек, который постоянно горит. В реальной жизни все эти люди начинают стремиться к воплощению своих жутких образов. Девушка все больше есть и все больше полнеет, мужчина собирает детские вещи своего давно повзрослевшего сына и собирается полностью перенестись в Другое место, совершив самоубийство прямо в ванной.
Наибольших “успехов“ добиваются так называемые мертвецы, пара, у которой Йон купил телевизор. Другое место делает их единым, сросшимся существом, тогда как на момент начала произведения они производили впечатление охладевших друг к другу людей. Субстанция, видимо, отражает их желание вновь быть ближе, только вот результат получается весьма гротескным. Вначале они неистово придаются любви, что можно назвать максимальным физическим единением двух людей. Но этого им вскоре становится мало, и они идут дальше. Они ранят друг друга, и проникают в раны руками. В финале их стремление к тотальному физическому единению заканчивается максимально жутко. Эта пара, на мой взгляд, наиболее выпукло демонстрирует образ изолированности людей внутри себя и стремления как-то нарушить эту изоляцию.
А тем временем в веке девятнадцатом
Герой Мэйкена, Луциан Тейлор, живет в совсем другие времена. Он сын обедневшего священника. Луциан юн, целыми днями слоняется по полям и долам, вбирая в себя красоту мира. Бедность отца не дает возможности герою идти в ногу со своими сверстниками из высокого общества, приходится отказаться от университетской учебы, что означает верную социальную гибель. Он не заведет нужных знакомств, с ним никто из уважающих себя людей не захочет общаться, он не сможет устроиться в жизни. А если он не сможет устроиться в жизни, то и никому он не нужен. Круг замыкается.
Мир очень рано начинает презирать Тейлора за бедность и замкнутость. Это вызывает и обратный эффект – Луциан всё глубже уходит в себя. Он погружается в мир романтических грез, так характерных для Мейчена, Блэквуда, Йейтса и других авторов позднего, очень позднего романтизма с его мистическими переливами. Их герои созерцательны, отрешены от реальности, их интересует поэтическая таинственность природы и старины. Это делает таких персонажей хрупкими и редко приводит к простому мирскому счастью. «Ибо в мире столько боли, что тебе и не понять» — как говаривал Уильям Батлер. Луциана же замыкание на красотах внутреннего мира странным образом ведет к мрачному финалу.
Прибежищем для Луциана становятся его юношеские переживания – древняя римская крепость, в которой его посещали видения, амфитеатр и римский город с населяющими его духами жрецов и поэтов, девушка, образу коей он начинает поклоняться как божеству. Все эти чувства прекрасного он старается соединить в литературном творчестве. Но Тейлор не хочет быть просто беллетристом, он хочет писать ради искусства! А это, как мы понимаем, нечасто вознаграждается и находит понимание при жизни автора. Пылкий, терзаемый романтическим максимализмом Луциан, совсем не забоится о своей социальной жизни – аристократия его не уважает, простым людям он кажется просто чудным. Своими переживаниями ему поделиться абсолютно не с кем. Творчество он может представить доброму отцу, но даже тот, разумеется, понимает только часть всего того, что вкладывает в него сын.
Луциан платит миру той же монетой. Он презирает всех вокруг за мелочность, стремление к простым решениям, пошлость. Все, что есть у Луциана – его внутренняя эстетическая реальность, в которой он может забыться. Но эта иллюзия слишком эфемерна и должна подписываться чем-то извне, например, признанием таланта, чьей-то добротой. Когда Луциан уезжает в Лондон, он теряет даже ту самую природу, которая радовала его глаз. Вокруг него сырые серые улицы, он прозябает в безвестности и творческом кризисе. Плутая в своем внутреннем мире, Луциан тяжело переживает любые соприкосновения с внешним. Он начинает сходит с ума.
В произведении есть довольно сильная сцена, это встреча Тейлора и незнакомкой в тумане. В то время в Лондоне бандиты, пользуясь плохой видимостью на улицах, подстерегали беспечных горожан и грабили. Женщина, судя по всему, приняла Луциана за злоумышленника, истошно закричала и бросилась прочь. Но молодой человек сделал свои выводы, не зная контекста. Он решил, что начал меняться даже внешне, становясь абсолютно чуждым для всех других людей. Он начал превращаться в монстра? Какая-то встречная девочка плачет, увидев Тейлора. А когда к нему на празднике подходит женщина, то ли являющаяся куртизанкой, то ли просто заинтересованной в нем дамой, он сам в ужасе убегает от нее, решив, что она ведьма.
Краски сгущаются, небо над Луцианом темнеет. Читатель ясно ощущает метаморфозы внутреннего мира героя, как тот медленно скатывается во тьму. Теперь тот самый спасительный мир внутри не дает ему увидеть реальность такой, какая она есть.
Истории Йона и Луциана
Луциан не хочет играть по правилам обычного мира, так как не понимает, зачем это делать. Он желает стать писателем, но не просто ремесленником — он хочет стать творцом. Даже обретя некоторое состояние, доставшееся от умершего родственника, и переселившись в Лондон, он не пробует устроить свое будущее. Тейлор романтический персонаж, живущий таинствами и творчеством.
У Йона ситуация, как кажется, не так однозначна. Он понимает окружающую действительность гораздо лучше Луциана, быть может потому, что является частью совсем другого мира или другого его яруса. Йон тоже не ищет простых или, скажем, надежных путей для устройства своей жизни. Он намерен зарабатывать на жизнь, показывая фокусы, ему очень нравится восторг людей во время представлений. Он, как и Тейлор, видимо, тоскует по волшебству и всему возвышенному, магическому и старается привнести это в мир вот таким способом, фокусами. Саму реальность они видит яснее, он даже может обвести людей вокруг пальца, способен пойти на мелкую кражу, например. Но быт его мало увлекает. Вокруг Линдквиста не происходит ничего интересного. Все идет своим стабильным чередом, не отзываясь на порывы молодого человека. До тех пор, пока не случается его встреча с таинственной субстанцией.
Невиданные монстры и как они погибают
Луциан опасается, ближе к финалу, что стал монстром, он видит, как неоднозначно на него начинают реагировать люди. Йон также видит себя монстром и даже хочет им быть, он совершает ряд поступков, чтобы усилить это самоощущение – кражи со взломом и нападением, уничтожение витрин, его даже посещают мысли убить кого-нибудь.
Финал, правда, у героев разный. Так как Луциан персонаж романтический, а история в чем-то назидательная, то и кончина его романтическая (в литературном смысле) – он принимает яд. В своем предсмертном бреду он погружается в объятия тьмы. Все мрачное, пугающее и колдовское таким образом, является для него символом конца.
Йон, увидев, до чего доводит людей субстанция и ее иллюзии, начинает понимать, что она опасна. Его финал остается открытым и, похоже, герой имеет шансы начать разумную, трезвую жизнь.
Движение по холмам
Оба произведения, особенно «Холм грез», будет нелишним прочесть именно молодым людям, чтобы понимать, куда приводит изолированность и отторжение окружающего мира, и что внутренние миры не спасают от ударов внешнего. Люди – это социальные существа, и именно взаимодействуя, самыми разными способами, мы строим реальность вокруг себя. У каждого при этом есть и свой внутренний мир, который никуда не девается, но, я уверен, что именно баланс внутреннего и внешнего позволяет человеку расти и чувствовать себя живым, чувствовать себя частью целого, оставаясь индивидуальностью. Тут важно пройти момент обрушения иллюзий правильно – а он может растянуться на года. Понять, что реальность – большая и разная, а это уже не дает ей быть идеальной.
Fanal or Final
Все, что выше, напросившиеся мне выводы в контексте вопроса о деструктивном одиночестве, хотя, разумеется, оба произведения могут сказать гораздо больше этой статьи, а вы, возможно, увидите их совсем иначе.
У Мейкена блестящие описания природы, чувств молодого человека, контрастирующего с ними быта. Тонко выписаны мистические образы из грез Луциана. Во многом оба автора писали о себе, ведь герой Артура Мейкена – писатель, хоть и несостоявшийся, а герой Линдквиста – он сам.
В Движении много символов и образов, есть там изрядно и для тех, кто следит за общим сюжетом трилогии. Сам ритм повествования, доверительный тон героя, все эти и другие детали текста Линдквиста складываются в нечто большее, чем некий ужастик для того, чтобы напугаться.
Оба произведения дают пищу для размышления и оба достойны внимания, хотя в рамках таких понятий как «хоррор» и «ужасы» они вписываются весьма и весьма условно.
Спасибо за прочтение! Рекомендую ознакомиться с самой литературой!
Новая серия «HorrorZone» в последнее время как-то чересчур часто всплывала в моих рекомендациях во всех онлайн-книжных магазинах, настолько часто, что это граничило с намеренно продуманной психологической атакой. Ну разве можно было устоять? Вот и ваш покорный слуга не удержался, слаб человек…
Забегая вперед, скажу, что при всех недостатках, коих набралось приличное количество, сама книжка мне понравилась. Ну во-первых, концептуальный сборник как явление сам по себе зверек довольно редкий. Навскидку из последнего прочитанного могу вспомнить только «Creepshow» старика нашего Кинга да «Visible Light» Кэролайн Черри, хоррором вовсе не являющийся, вот, пожалуй, и все. Негусто, однако…
А во-вторых, на манер подобных сборников вся сложная конструкция «Голосов» обрамлена сквозной историей несчастного мальчика, который оказался в обществе медленно едущей кукушкой бабушки. Гнусная старушенция запирает Алешу в подвале, где ему и приходится сидеть в сырой темноте до тех пор, пока он не начинает слышать голоса, нашептывающие ему разные жуткие истории. То ли к самому мальчику приехала тетушка Шиза, то ли в самом деле что-то такое там в подвале обитало, кто его знает, как говорится…
Время идет, мальчик взрослеет, возвращается в тот же дом и все повторяется da capo al fina. Ну и о подрастающем поколении тоже забывать не стоит, вот и дочка соседки пригодилась в финале, дабы передать эстафету, видимо.
Как уже метко было кем-то замечено, весь сборник представляет собой деконструкцию классических ужастиков и не менее классической готической традиции. Усложнение психологического плана и постмодернистская игра с детскими «страшилками» прилагается, да и социалка тоже имеется. Вот именно здесь и кроется самое большое количество недостатков сборника. Знаете, когда окружение героев и весь милый колорит российской действительности пугают гораздо больше, чем хоррорная составляющая, как-то даже не по себе становится…
Как ни странно, но при всей стилистической и сюжетной несхожести двух авторов сборника, общая их сумма (чтобы не сказать, симбиоз) представляет собой вполне удачный и законченный паззл. Игра на контрастах и отдельные шероховатости резонируют друг с другом и весьма гармонично дополняют друг друга. Мамушка, короче…
Набор пугалок, впрочем, тоже впечатляющий. Тут вам и оборотни, и призраки, и ожившие куклы, и прочая НЕХ в ассортименте. Кстати, уж не знаю, показалось ли мне, но ближе к финалу истории становились все более круче и полновеснее, хотя особых провисаний на всем протяжении сборника не отмечено.
Дополнительным для вашего покорного слуги плюсом стало то, что героями большей части историй являются дети и подростки, и отступления от этого паттерна воспринимаются как слабость.
Первый блок состоит из трех рассказов, в которых главную роль играют именно «детские» ужасы.
«Снеговик» — короткая история мальчика, выставленного за дверь похотливыми взрослыми, которым мальчик нужен гораздо меньше, чем собственная животность. Повбывав бы, честное слово. Мальчик гуляет во дворе до самой темноты и ломает снеговика, ранее построенного играющими местными детишками, не желающими общаться с сыном "дамы нетяжелого поведения". Зря он это сделал...
«Лиза» — мальчик Эльдар, дабы подтянуть свою успеваемость, ходит на занятия к репетиторше по английскому языку и встречается с ее внучкой. Странная девочка, однако. Мало того, что ее никто не видит, так еще и характерный стриангуляционный след на шее имеется. Кто бы это мог быть?
«НЛУ» — по-хорошему укуренная история о прелестях инопланетного контакта. Занимательно, но не более…
Второй блок состоит из десяти рассказов, сосредоточенных в основном на ужасах взросления, своеобразной инициации, перехода из одного фазового состояния в другое.
«Улица мертвой пионерки» — неожиданно одна из самых доставляющих историй сборника. Незадачливый парнишка Егор на свою голову прибился к компании более взрослых ребят, рассказывающих ему жуткие истории, чтобы по старозаветным канонам под раздачу напугать его до полусмерти. Мол, бродит по городу призрак мертвой девочки-пионерки с крюком вместо руки и то ли защищает город, то ли совсем даже наоборот. Закономерно, что в результате мальчик оказывается в шахте канализационного коллектора, брошенный в беде трусливыми спутниками. Вот только тот, кто спасет его оттуда, так ли с ним все просто?
«Задание на дом» — когда странный мальчик оказывается в вашем классе, по законам хоррора, это всегда не к добру. Спокойный и не лезущий в драку, но при попытке хулигана на него «наехать» с легкостью ломающий ему руку и как ни в чем не бывало выходящий за дверь. В его повадках проглядывает что-то отчетливо звериное, да и в школьном сочинении на тему «Кем я хочу стать» написал — ЗВЕРЕМ. Надо бы отца в школу вызвать для профилактической беседы, как вы считаете?
«Хуже, чем смерть» — рассказ, неожиданно напомнивший короткую историю «Drink My Red Blood» Ричарда Матесона. Мальчишка сходит с ума по вампирам, мечтает стать одним из них и все свободное время посвящает поиску хотя бы самого завалящего вампира. На свое несчастье он его-таки находит и вампир (а вампир ли?) предлагает мальчику встретиться с ним ночью на кладбище дабы завершить сделку. Вот только так ли уж круто подобное бессмертие и надо ли оно вам?
«Весна» — лирическая зарисовка, пропитанная духом и ароматами весны. Хоррора немного, романтики через край.
«Бедные люди умрут в муках» — отдыхать в российской глубинке это вам, знаете ли, не на пляжах Анталии загорать. Особенно когда мало денег и все, что вам доступно — болотистая местность, тучи комаров и подозрительно кружащие над головой птички. Ну мы со времен Дафны дю Морье и мессира Хичкока знаем, чем такое обычно заканчивается. А вот супруги не были знакомы с классикой жанра, и закономерно попали в скверную историю...
«Диафильм» — в детстве почти у каждого советского ребенка был диапроектор, который позволял смотреть диафильмы. И пусть передвигать кадры нужно было вручную, и пусть ни звука, ни музыки не было, для нас это было личным телевидением и мы очень любили эти немудреные истории на пленке. Вот и героев рассказа тоже потянуло вспомнить прошлое и зарядить старый диафильм. Только почему там время от времени попадаются кадры вовсе не сказочного характера? Что это за маньяк такой чудит?
«Халк» — тихий зашуганный ребенок мечтает стать сильнее и отправляется в школьную «качалку». И для физрука дополнительный приработок, и мальчик при деле. Вот только уж очень сильным он становится буквально после первого же занятия. Резюме: не общайтесь с призраками, особенно мертвых уголовников, до добра не доведет.
«Обрывки» — вся наша жизнь лишь обрывки воспоминаний. Как там у Кинга — «все, что ты любил когда-то, ветром унесет». Неплохая история, вполне себе забавная.
«Метастазы» — самый странный рассказ во всем сборнике. Местность, пострадавшая от взрыва АЭС, странные аборигены и тягучая липкая атмосфера непрекращающегося кошмара. На мой взгляд, автор слишком многое попытался впихнуть в пространство истории, отчего она начала трещать по всем швам. Впрочем, вполне читабельно.
«Все хорошо» — сразу же при чтении вспомнился старый анекдот, когда на вопрос «как живешь?» человек начинает выть и биться головой о стену, короче, уходит от ответа. И когда тебе говорят в ответ «спасибо, все хорошо» всегда ли так оно и бывает в действительности?
Третий блок завязан на истории повзрослевшего Алеши, возвращающегося в родные края после долгого лечения у психиатра. Лечение дорого, мальчик повзрослел, вот папаша и забирает сыночка оттуда, вручает небольшую сумму денег и отправляет на все четыре стороны, то есть во взрослую жизнь. Куда же деваться бедному-то? Только возвращаться на места боевой и трудовой славы.
«Королева цветов» — мама с дочкой перебираются на новое место, в сельскую неприглядность. Странный розарий рядом, от которого отчетливо пахнет мертвечиной. И словно кто-то или что-то заманивает туда. Отличная история о мести сверхъестественных сил чужими руками
«Ма-ма» — супруги оказываются на весьма странной вечеринке, посвященной нерожденному ребенку. Мечтая свалить оттуда ко всем чертям, они таки получают такую возможность. Вот только хозяйка на прощание пытается всучить им игрушечного пупса. И отказ супругов здесь никакой роли не играет, потому что на утро после пробуждения игрушка оказывается в их доме. И со временем вроде бы даже расти начинает. Что за ерунда...
«Вэйфэеры» — Странные товарищи, эти современные детишки. Вот и мальчик из рассказа вечно таскается с загадочными очками, утверждая, что видит неведомых существ. Кукушкой парнишка поехал или..?
«Свое место» — Маньяки бывают и легализованные. Суровый писатель, сделавший себе карьеру на жизнеописаниях серийных убийц и прочих маньяков задался целью разобрать коллекцию магнитофонных записей бесед с ними. Разумеется, семейство в шоке. Не хватало еще, чтобы внуки эту бредятину услышали, вдруг сами по этой же скользкой тропинке пойдут. Ну да нашему герою никто не указ.
Четвертый блок историй касается дочки соседки, которой с подачи главного героя предстоит пройти по его стопам, в том же самом подвале.
«Гильдия банщиков» — банщики бывают всякие, в том числе и такие. После подобных историй начинаешь опасаться общественных бань, мало ли что...
«Кто-нибудь, помогите!» — главный герой, откровенная сволочь, плевать хотел на просьбы о помощи. Вот и всплывающее окно на компьютерном экране с призывом помочь собрать деньги на операцию для ракового больного не встретила у него сочувствия. И закономерный финал, следующее окно всплывает с лозунгом «Вы прокляты!». Что ж, поганец получил по заслугам, что и говорить...
«Юные влюбленные мертвецы» — финальная история сборника оказалась самой лирической и самой, не побоюсь этого слова, романтической. Грустный рассказ о хрупкости счастья и человеческой жизни. Отличный финал антологии.
Последняя история, обрамляющая скелет всего сборника и называющаяся «В подвале», является coup de grace от авторов. Не буду спойлерить, это нужно читать самим.
Вердикт: занятный сборник вполне себе симпатичных историй. Рекомендуется к употреблению тому, кого не отпугивает словосочетание «русский хоррор».
От самого сердца выражаю глубокую признательность соавторуalexlazer который на своей броской талантливой подаче принял участие в обзоре этого альбома 1991 года, записанного на основе живого выступления "Алисы" в Лужниках. В свою очередь искренне надеюсь, что в данной эклектике крепко сбитых композиций "Алисы" по принципу опции тасования треков оригинальный почерк каждого останется красиво замикшеванным и выгодно оттеняющим стилистику "Шабаша" непосредственно.
Эта пластинка — стильный такой полированный разворот с аскетичным оформлением красного и чёрного в привычном гранже "Алисы" — тогда в далёкой юности опрокинула раз и навсегда мировоззрение ещё неокрепшего ума абсолютно статичного школьника в лице сего скромного сочинителя скромной авторской колонки.
И песни "Алисы", как оказалось, включают такую сильную ностальгию, что эти мощные флэши буквально вышибают из привычного "здесь и сейчас" с тотальным погружением в прежние аллюзии воспоминаний.
Данный лакированный двойник "Шабаша" одной из самых классных тусовок отечественного рока был "случайно" куплен в начале нулевых на "развалах" провинциального города за первые премиальные а-ля начинающего рецензента. И терпеливо постигая тогда азы среднего образования, вместо общеобразовательной алгебры, он строчил на "заднике" тетрадки в клетку — перевернутой кверху ногами, чтоб не запутаться потом, где алгебра — свои первые тексты. Все они были весьма рваные и экспрессивные — зато искренние и честные. И каково же было моё глубокое удивление, когда из бесконечного коллективного бессознательного вдруг явственно подмигнули: Мы не одни во вселенной
А эта самая экспрессия горячей лавой рваных текстов и великолепных примочек Кинчева разлилась в душе и заполнила собой всё внутри буквально с первой композиции "Шабаша".
Именно тогда на подсознании произошёл удивительно слаженный щелчок, словно клацнул какой-то спусковой механизм триггера вечно беспокойной души, и вдруг в полсекунды стало ясно: Я абсолютно взрослый человек со своими плюсами и минусами взросления. Но взрослый и самостоятельно принимающий решения, — с правом на адекватный выбор пусть даже не оформившегося до конца подростка.
И нужно ли говорить, что к таким, как Кинчев, буквально прирастаешь душой. И нужно ли акцентировать то, что в этой жизни нет места случайностям…
За первой пластинкой была череда отвязного драйва на концертных площадках этого фронтмена, где на плотной модуляции офигенно красивого голоса в искреннем обожании публики, скандирующей выход Кинчева на сцену, он всегда с ироничным драйвом раскатисто приветствовал: Аааа-ллл-и-са!
Мы вместе! - на тысячи голосов орала истеричная толпа фанов, влюбленная в него каждым фибром своей преданной души.
У Кинчева не только талант написания глубоких текстов. У него редкая подача демонстративного театрала, который так любит сцену и свою "Алису", что дарит себя стократно в каждом выступлении миллионам своих фанов. За эту искренность и широту его души в сущности и обожают "Алису".
И точно так же как в своё время многие лечились Высоцким — позже выросло иное поколение рокеров, которые стали на свой лад латать дыры в душе своему преданному и настежь открытому слушателю. Для многих рождение "Алисы" было как глубокий глоток того воздуха, пульсирующего откровениями Кинчева, в котором можно растворяться, напитываясь его брутальной энергетикой, бесконечно.
Здесь не лишним будет сказать, что Шабаш в концепте заглавия представляет собой талантливо и с душой сложенный перевёртыш СашБаш — все песни этого альбома посвящены памяти трагически рано ушедшего Александра Башлачева, которого очень любил и ценил Кинчев во времена их буйной молодости.
"Шабаш" — одна из самых любимых вещей для Армии "Алисы", накачанная сакральными импульсами культового фронтмена до предела.
Кинчев в своих интервью никогда не скрывал, как сильно на него повлиял Башлачев в своей импульсивной манере написания сложной поэтики. И алисовский "Шабаш" написан на таком классном микшере усиления смыслов — словно до сих пор горит и плавится небо, под которым "Алиса" долгие годы давала свои концерты на многомиллионных стадионах. И в концертной подаче этой песни такая глубокая самоотдача и ядерная энергетика самого фронтмена — всякий раз стынет кровь от того, как распахнутый настежь Кинчев отдает своё огромное сердце другому, аскетично его полосуя и отпуская на все четыре стороны.
Что касается концертной "Алисы" — она по-прежнему держит отличный тонус и плотный график туров. В 2018 году вместо Игоря Романова в "Алису" приходит не менее одарённый Павел Зелицкий, один из лучших отечественных соло гитаристов. И это один из самых удачных "дивидендов" в концертную деятельность "Алисы". Зелицкий виртуозно держит на себе практически весь концертный репертуар. В юбилейном туре "Алиса 35 лет" Кинчев, разменявший уже шестой десяток, в самых значимых местах мудро "прячется" за яркими фрагментами игры Зелицкого. Во многих интервью он с отеческой любовью броско кидает от себя следующее:
Пашка — это находка, уникальный гитарист! При этом еще и трудоголик. Он действительно заставил нас всех опять получать удовольствие от репетиций, а это дорогого стоит.
Павел не просто виртуоз и мастер потрясающих оригинальных соло. Он играет на таком бешеном разрыве и на таком мощном предоргазмическом состоянии, когда буквально вылетаешь в Космос, сливаясь со всем живым и сущим.
И да, к такой плотной подаче "Алисы" нужно иметь особый иммунитет.
И да, у многих фанов он накачан годами.
Ведь в данном случае имеешь дело с особым наркотиком, раздвигающим границы привычного сознания.
Уже в 1996 году сам Кинчев признал этот альбом 1991го лучшей работой "Алисы". Практически каждый свой концерт они открывают именно "Шабашом". Если бы в отечественном роке был сегмент Экзистенциальный хоррор — "Алиса" была в нём открывающей.
И под мрачный протяжный депрессив клавиш Кинчев начинает своё талантливое иносказание.
Есть предположение, что песня группы "Алиса" "Жар Бог Шуга" написана под влиянием творчества лидера группы "Калинов Мост" Дмитрия Ревякина. В общем-то, вполне себе обоснованное предположение, уж очень много элементов славянского язычества Кинчев сюда включил.
Лысые поляны да топи в лесах,
Это шьет по пням весна.
Хей, лихоманка вьюга-пурга,
Что, взяла? Ха! На-ка, выкуси-ка!
Кыш паскуда, черная ночь!
"Созидающая песня", по словам автора. Замечательный погребальный гимн на тему "прощай, зима – здравствуй, тепло!". В ней – Бог и чёрт, боль и любовь, сила и неистовство, воинственность и милосердие. Соединение древнерусского фольклора и современной рок-культуры, попытка создать на почве лучших мировых образцов хард-рока нечто самобытное и жизнестойкое в здешних неласковых реалиях. Это – русский рок как он есть, его гордость и слава. Нерушимый обелиск. Живая нить. Пульсирующий мост от поколения к поколению.
Дрянь твое дело, дедушка-снег,
Почернел да скукожился.
Жги! Жги красное! Жги меня! Жги!
Жги, что бы ожил я!
Приметы того времени, когда создавалась песня, все равно просматриваются даже сквозь камуфляж языческой мистики. Время, когда сломалась одна конструкция и на ее основе зарождалась новая. Когда на руинах мертвой страны так горячо и страстно хотелось ее воскресения, начала новой жизни. И предчувствие того, что путь этот не будет легким, он будет залит кровью и наполнен болью.
Че, братушки, лютые псы,
Изголодалися?
По красной кровушке на сочной траве,
Истосковалися?
Че уставился, лысый козел,
Зенки-полтинники!
Чуешь, как в масло, в горло вошли
Клыки собутыльника?
Все будет впереди и снова вернется время смерти, но это потом, mellonta tauta, а пока что можно задрать голову к небу и прореветь в первые лучи весеннего света:
Ну, как тебе оттепель, царь-государь?
Не душно под солнышком?
Али уж хлебнул государь,
Вольницы-волюшки?
Че, скосорылился, али не рад?
Ты ж сам потакал огню.
Эй, птицы-синицы, снегири да клесты,
Зачинайте заутреннюю!
Жизнь и Смерть, Старое и Новое, вечный праздник встреч и прощаний, День и Ночь, Свет и Тьма сплетаются единым гадючьим узлом и трещит Мироздание, и воют космические ветра, когда на землю приходит Весна. Так начнем же наш праздник и пусть небесам станет тошно!
Во вступлении к песне "Бес паники" Константин Кинчев произнес: "Всем тем, кто отдал свои души ветру, кто знает, что такое любовь, но и умеет ненавидеть, „Алиса“ дарит свой огонь! Грейтесь, пока мы в силе! Да не коснётся вас своей поганой метлой танцующий бес паники". Эта одна из самых старых песен Константина Кинчева на этом альбоме, написанная ещё осенью 1986 года в Москве, не входит больше ни в один официальный релиз группы.
Пламенная вступительная речь и мощная, напористая – как в плане музыки, так и текста, одна из сильнейших песен альбома.
Факела, факела
В нашу честь.
На крыле ангела
Вспыхнула жесть.
Голоса вторили,
Ветер пел.
Долго ли, коротко ли,
Бес дробил передел.
Часто на нашем жизненном пути выпадают такие дни, когда нам кажется, что хуже уже не будет. И нет такой дороги, что способна привести нас хоть к чему-то. Когда стены смыкаются кольцом и давит атмосфера, когда хочется выть от отчаяния и смутным призраком в сумерках души тебе мерещится Он — Великий Бог Пан.
Его появление сопровождается паникой, когда хочется бежать сломя голову, ничего не видя вокруг, сшибая на пути все, что под ноги подвернется, чтобы раненым зверем заползти в нору. А там либо сдохнуть, либо, зализав раны, выйти на свет обновленным и готовым к новому дню.
Встань к стене,
Сделай шаг,
Видишь пепел?
А?
Это танцует бес, бес, бес!
Бес Паники, Бес Паники!
Счастлив тот, у кого есть кто-то рядом, на кого можно опереться, кому можно прошептать свою боль, освободиться от ужаса, разрывающего сердце и прогнать прочь подступающий призрак Пана. Великого сожаления достоин тот, кто встречает Великого Бога в гордом одиночестве, ведь так легко сломаться даже сильному, когда он заглядывает в Его глаза и слушает его тихое предательское нашептывание. Гибкий тростник сгибается под ветром, могучий дуб ветер ломает…
Ветер головы сыпал,
Как серебро.
И гуляла метла
По телам, по телам.
Ух, потеха была
Факелам, факелам.
В наше время этот бес орудует своей метлой особенно усердно и кто знает, к чему это может привести. Нельзя сдаваться, нельзя поддаваться этому приступу паники.
Долгое время уникальный в своей харизме Кинчев был авторитарен. И практически весь репертуар текстов "Алисы" тянул сам. Однако периодически на волне своей особой рефлексии он любил работать с текстами других авторов. На манер того, как классно "Алиса" адаптировала "Ямщика" Высоцкого и "Спокойную ночь" Цоя — к этому альбому изящно пришвартовалась "Лодка" китайского поэта Су Ши в переводе И. Голубева. Великолепная вещь — нежная, глубокая, задумчивая. "Лодка" всегда исполняется Кинчевым на излёте алисовской души. И она "по самые борта" наполнена непривычным для них софтом психодела азиатов: Я в пути, и нет у меня никаких тревог и забот. Одинокая лодка моя, рассекая волну, плывёт…
Поскольку политика в то время ценилась больше всего, ради заветного разрешения Кинчев пошёл на чисто лисью хитрость, посвятив "Моё поколение" жертвам событий 13 мая в Филадельфии (по сообщению прессы, полиция тогда взорвала гранату в одном из городских гетто, что повлекло за собой гибель нескольких человек).
Ну, с десятком-другим мертвых афроамериканцев не поспоришь, поэтому комиссия, скрипя вставными челюстями, с неохотой-таки согласилась и композиция пошла в дело.
Две тысячи тринадцатых лун
отдано нелепой игре,
Но свет ушедшей звезды
всё ещё свет.
Тебе так трудно поверить –
твой путь от этой стены к этой стене.
Внимательно слушая песню, понимаешь, что для того, чтобы ее исполнить, необходимо быть сверхчеловеком, поскольку обычному homo sapiens ее исполнить в канонической версии попросту не под силу. Дело в том, что сильные доли здесь выставлены в местах, где у вокалиста кончается дыхание. Словно Высшие Силы Вселенной говорят с простым смертным, ведь им, как известно, дыхание не требуется.
Впрочем, склейки вокала Кинчева также можно заметить, если внимательно слушать. Лицедейство — вещь обоюдоострая. Попробуйте даже не спеть эту пронзительную вещь, просто продышать, и вы осознаете свое несовершенство. А ведь Познание и начинается с осознания своего несовершенства, говорил и старый мудрый учитель Кун.
Отвечая на вопрос о том, кого он считает типичным представителем своего поколения, Константин Кинчев отвечал: каждого, с кем ему довелось жить в одной время на Земле. В конечном итоге, все мы всего лишь пленники Пространства-Времени, которые Силы Мироздания по неведомой нам прихоти определили Сюда и Сейчас. Кричи не кричи, хоть бейся головой о стену, но этого простого факта никому не под силу изменить.
Что ж, будем играть теми картами крапленой колоды, которые сдала нам Судьба. Даже отлично понимая, что в итоге крупье все равно получит свое, мы продолжаем играть и сражаться, драться за жизнь до последнего вздоха.
Моё поколение молчит по углам,
Моё поколение не смеет петь,
Моё поколение чувствует боль,
Но снова ставит себя под плеть.
Самый великий подвиг для смертного — даже умирая, даже навеки оставляя эту землю, все равно упрямо стиснуть зубы и отчаянно шептать: "Врешь, не возьмешь, я пока еще жив!". Когда больше ничего не остается, всегда нужно отважно сделать последний шаг...
Здесь у меня просто посыпались все знакомые буквы с клавиатуры... И я не знаю, что сказать, честное слово... Кроме того, что я влюбилась в "Алису" когда-то давным-давно именно с этой композиции. До сих пор помню эти первые впечатления: как оборвалась что-то внутри и как что-то гулкое ударило под самые рёбра на тех словах, где Кинчев на плотной модуляции своей луженой глотки закричал: "Ко мне!"
Это какой-то запредел именно неповторимой Кинчевской бешеной энергетики и оригинальной подачи культового рокера — нервной, брутальной, психоделичной и одновременно очень мягкой и артистичной. И хотя много лет прошло со времён «старенького» Кинчева (первый раз я услышала от "Алисы эту песню на дебютной "Энергии" / LP 1988), всё равно по-прежнему с приятной болью в сердце врезается их рваное и гранжевое: Иди ко мне, если случится ночь, мы не станем пить чай. Иди ко мне, я объясню тебе смысл слова "прощай". Иди ко мне, если выпадет снег, ты ляжешь чуть раньше меня. Иди ко мне, слышишь? Это говорю тебе я. Ко мне!
Классно стилизованный образчик отечественного фолк-рока. И тот показательный случай, когда эти стихи можно читать просто с бумаги и успеть насладиться их неповторимым импульсом. Да хоть выверни их словами "наизнанку" — они прекрасны. И среди прочего строки "Стерха" великолепно оттеняют все самые глубокие переживания любого человека, который хоть однажды берет на себя ответственность задуматься о смысле жизни. "Стерх" выйдет прежде у "Алисы" в "Шестом лесничем" / 1989. И позже в эклектике "Шабаша" он лёг на крыло просто изумительно красиво.
Где молчанье подобно топоту табуна, а под копытами — воля,
Где закат высекает позолоченный мост между небом и болью,
Холодная ярость Кинчева здесь оправдана в полной мере этого глубокого текста и классной подачи исполнения. Из толщи недр вечно загнанного мрачного Ид вырывается наружу глубокая экзистенция "Алисы" о том, что Сон не схоронил, а крест не спас тех, кто прожил в стороне.
Рвутся связки модуляции Кинчева. Рвется пополам душа "Алисы". Это необходимые компоненты их творчества. И эта композиция — песня назидания, созданная с размахом славянского полёта души любого, кто выбирает сложный путь принятия личной ответственности на восприятии опыта этой жизни.
Песня группы "Алиса" "Чую гибель" обычно сопровождается стихотворением про гуляющего лесной стороной Емелю. Все это было написано Константином Кинчевым ещё в августе 1987 года в Адлере. На песню планировалось снять видеоклип, режиссёром которого должен был стать Борис Литвинов, да так и не сложилось.
Кто-то бьётся в поле,
Кто-то – в грязь лицом.
Случай правит пулей,
Ворон – мертвецом.
Посвящено всё это было, судя по всему, Емельяну Пугачёву. Кто же ещё "славит свободу сквозь дыбы изгибы – на радость народу, себе на погибель"? Песня, можно сказать, о войне. А война – это жизнь. Вся наша жизнь – не игра, а война. И тебе выбирать: принять этот бой или попытаться бежать, сломя голову. И поэтому "кто-то бьётся в поле, кто-то – в грязь лицом".
Чую гибель!
Больно вольно дышится!
Чую гибель!
Весело живём.
Чую гибель!
Кровушкой распишемся!
Чую гибель!
Хорошо поём!
Будущее не определено, а уж в наше время тем более. Гнилой ветер, как и много лет назад, доносит до нас смрад близкого кровопролития и каждому придётся рано или поздно решать, на чьей стороне быть и за кого сражаться. Или вообще сбежать и трусливо спрятаться под ближайшим кустом.
Поступь грядущей войны разлита в прозрачном воздухе и тот, кто первым примет огонь на себя лишь откроет шлюзы грядущему кровавому хаосу и далеко на факт, что оставшиеся в живых потом не позавидуют мертвым. Чувство вины за то, что ты остался жив, способно загнать в могилу гораздо вернее вражеской пули и сможешь ли ты потом прожить сразу несколько жизней — за себя и за тех, кто навеки остался на залитых кровью полях сражений, — тоже непростой вопрос.
Братские могилы
Переполнены.
Смерть серпом косила
Буйны головы.
Рваную рубаху
Пулями латай.
Топоры да плаха
По дороге в рай.
Не Сатана здесь правит бал, а Костлявая с косой, что с рачительностью хорошего хозяина осматривает свои владения, разрастающиеся год от года. Страницы всемирной истории залиты горячей дымящейся кровью тех, кто сложил головы во имя бессмысленных целей власть предержащих. И все, что остаётся простым смертным, раз за разом поднимать голову на окровавленное закатом небо и вдыхать усталыми лёгкими остывающий вечерний воздух, чувствуя разлитую в нем близящуюся гибель.
Кости на погосте,
Луч на алтаре,
Страх пылает злостью,
Как звёзды на заре.
Вольная дружина, как и в далёком прошлом, уходит в очередной свой поход, черт его знает, зачем. Должно быть, наша жизнь действительно настолько омерзительна, что, будучи молодым, расстаться с ней в кровавой сече кажется нормальным вариантом. Кто его знает...
Красное и черное… По большому счету это символика самой "Алисы" и ее поклонников…
Цвет сердца, вырванного из груди и лежащего на черной земле, где уже орудуют лопатами могильщики, чтобы навеки спрятать в объятиях милосердной могилы тело казенного героя…
Цвет неба умирающего дня, когда утопающее на горизонте солнце медленно растворяется в тенях подступающей ночи...
Спектр восприятия этой непростой композиции весьма и весьма обширный, фигуры Роршаха отдыхают и нервно курят в сторонке. Сам Кинчев писал, что он специально "оставлял возможность для мысли, оставлял драгоценный камень неогранённым, чтобы каждый смог нарисовать свою грань".
И опять на горизонте сознания каркающим вороном, приносящим несчастье, появляется ницшевский Заратустра, снова и снова танцующего свой странный дикий танец… "Я поверил бы только в такого бога, который бы умел смеяться и танцевать", не так ли говорил это пророк истинной свободы?
Под стон хриплых, задавленных гитар, словно мучительный стон продирается:
Шаг за шагом, босиком по воде,
Времена, что отпущены нам,
Солнцем в праздник, солью в беде,
Души резали напополам.
Чёрное и красное, цвета смерти и возрождения, цвета боли и радостной отваги, снова и снова бросающей отважно вызов миру, чтобы однажды в свой черед стать грязью земной, вернуться в эту извечную черноту, в эту Запредельную Тьму…
Но, черт возьми, зачем вообще тогда жить, если не бросать вызов этой холодной равнодушной Вселенной? Пусть и над нашими могилами споют:
Нас величали черной чумой,
Нечистой силой честили нас,
Когда мы шли, как по передовой,
Под прицелом пристальных глаз
Чёрное и красное… Видимо, и в самом деле, в нашем мире слишком мало белого цвета, чтобы там не стонал Мэрлин Мэнсон, и взять его за основу невозможно…
И уходя во Тьму, пусть нашими последними словами будет:
Как-то так сложилось к тому времени, что эта песня стала неофициальным гимном всей рок-тусовки, хотя впервые мне довелось ее слушать в эпоху перестройки и гласности, о которых сам Кинчев довольно грубо высказался в песне “Тоталитарный рэп”. А когда Гарик Сукачев запел ЭТО, все мои соученики просто с катушек съехали и крайне редко школьные перемены обходились без того, чтобы какой-то очередной дятелЪ с ломающимся голосом не затягивал “Автобусы и самолеты, // Пароходы и поезда, // Сегодня нас ждёт Камчатка, // Завтра – Алма-Ата”, нещадно фальшивя и заставляя морщиться тех, чей слух был более-менее музыкальным. Стоило кому-то начать прочищать глотку, как мы с приятелями обреченно хватались за голову со словами “Опять они со своим Кинчевым, он им что, за рекламу приплачивает, что ли?”.
Но ко времени моего окончания университета в конце ХХ века как-то незаметно эта вещица исчезла и из репертуара Кинчева, и их набора застольных студенческих песен, окончательно вытесненная нелюбимым мною рэпом.
То ли пресловутая “красная волна” окончательно потеряла статус зловещей инфернальности (нет, ну в самом деле, невозможно всерьез воспринимать коммунистов, которые 70 лет вопили на каждом перекрестке о своем атеизме, отмечающих Пасху!), то ли времена наступили такие, когда старые людоеды уже накушались, а молодые каннибалы еще только оттачивали свой кровососущий аппарат, мне неведомо, но общий посыл песни (Сопротивление Тоталитарному Злу) выглядел какой-то потасканной пыльной античностью.
Как же нам тогда хотелось верить, что все это больше никогда не повторится, и как же нам предстояло круто ошибиться в этом! Как ни странно, сейчас эта композиция вновь обретает злободневность и одно это уже само по себе довольно зловещий признак.
В 1991-м году, когда “пьяный воздух свободы” кружил нам всем голову и так хотелось верить в то, что хоть что-то в нашей кефирной действительности может измениться к лучшему, заветный винил “Шабаш”, раздобыть который было не так-то просто, как может показаться современной молодежи, грел сердце и душу и эти грубоватые экспрессивные аккорды были дико созвучны нашему тогдашнему настроению, вспоминать о котором сейчас приходится с известной долей стыда. Даже сейчас время от времени ловишь себя на мысли, что мурлычешь “Где каждый в душе Сид Вишес, // А на деле Иосиф Кобзон”, глядя на очередного не в меру резвого товарища, проедающего тебе мозжечок и с тоской вспоминаешь то бесшабашное время юности, и смотришь на себя в зеркало, а оттуда на тебя смотрит какой-то странный постаревший чувак, которого ты и знать не знаешь, и как же хочется, как и в далеком 1991-м году, зареветь раненым буйволом на всю округу, как когда-то давно: “И мы катимся вниз по наклонной // С точки зрения высших сфер // Молодежные группировки // Берут с нас дурной пример.”
И может быть, для тебя еще не все потеряно, думаешь ты, но твой возраст и печальная реальность вокруг подло хихикают в унисон и напоминает тебе, где твое место. И знаете, что хочется прорычать им в ответ (пусть подавятся!)? Вы угадали — “Где воспитательный фактор? // Где вера в светлую даль? // Эй, гитарист, пошли их всех на… //И нажми на свою педаль.”
И, быть может, это один из немногих способов сопротивления не позволяет тебе окончательно оскотиниться и позволяет поверить, что еще не все потеряно… И, какого черта, быть может, так оно и должно быть?
Та самая сокровенная вещь, которую Кинчев изначально сделал акустической. Есть много вариантов её исполнения в альбомах и на концертах. Взрослела "Алиса" и менялась интонация подачи самого Кинчева. Но не менялось ощущение изумительно красивого и болью накачаннного плотного психодела в этих стихах. И каждый раз, особенно на юбилейном туре "Алисы", благодарные фаны — настойчиво перекрикавая и заглушая Кинчева — наизусть речетативят, словно каждому из них до боли близки эти глубокие дебри экзистенциального кризиса:
Заводные скоморошьи гуляния шального рокера, переложенные на риффы сложных метафор и виртуозно зашитые в символику славянского язычества. Второй "Шабаш" великолепно держит основное брутальное напряжение альбома. И эта одна из жемчужин творчества "Алисы". Складывается особое ощущение, что после "Шабаша" Кинчев в своих текстах на такую вертикаль в своём позднем творчестве больше не вышел.
Этот текст, написанный когда-то на разрыве алисовской души, Кинчев долгое время по причине локального скандала на одном из его концертов не брал в репертуар. Всё дело в том — "Алису" нельзя трактовать линейно. И каким бы не был сам Кинчевым — резким, отвязным, заводным или задумчивым — он всегда работал на глубоких метафорах.
Дорогу выбрал каждый из нас,
Я тоже брал по себе.
Я сердце выблевывал в унитаз,
Я продавал душу траве.
Чертей, как братьев, лизал в засос,
Ведьмам вопил: Ко мне!
Какое тут солнце? Какой Христос?!
Когда кончаешь на суке-луне!
Именно потому тексты "Алисы" стали классикой и закономерно вошли в антологии отечественного рока. И именно потому что-то трогательно сжалось внутри, когда этот фронтмен на своём юбилейном концерте символично вновь озвучил: Душа — это птица, её едят. Мою жуют уже почти 60 лет.
Ещё одна задумчивая и невероятно талантливая вещь — знаковое завершение пластинки. Красиво, тонко, пронзительно, символично и очень трогательно. Кинчев может быть разным — и его талант многогранен.
Что проросло,
То привилось, -
Звёзды слов или крест на словах.
Жизнь без любви
Или жизнь за любовь -
Всё в наших руках
Кинчев в качестве харизматичного фронтмена рок-группы дал новый толчок в развитии контркультуры рокеров 80х прежнего века, которая пережила крещение временем и, откликнувшись трижды в сердцах миллионов, стала сегодня крепким жизненным стержнем для многих.
"Шабаш" 1991 года можно по праву считать жемчужиной творчества этой рок-группы. Складывается особое ощущение, что песни этого альбома находятся вне времени. И в последующие 30 лет "Алиса" будет их играть неоднократно в своих новых концертных программах.
Атмосферность и наполнение песен "Алисы" знаково оттенят основные тенденции времени и подведут некий маркер глубокой искренней самоотдаче Рокера. Ибо таких как Кинчев сейчас единицы.
"Алиса" по-прежнему взрывает стадионы и огромные концертные залы.
Фаны всё так же очень тепло принимают новый репертуар, несмотря на то, что он стал другим по энергетике и драйву.
Кинчев никогда особо не любил давать интервью по той тривиальной причине — на каждый глупый вопрос по обыкновению приходится давать такой же глупый ответ. В сети давно гуляет знаменитый ролик Как не надо брать интервью, вызывающий ироничную улыбку на грани скатывания в lol*ы, в котором Кинчев виртуозно отшил назойливого представителя прессы в стиле: Всем спасибо — всем свободны.
И разве нужно на волне нездорового любопытства нарочито у него что-то спрашивать — когда он так много сказал в своих текстах, талантливо зашитых в альбомах дискографии "Алисы"?..
______________________________
Когда-то известный журналист Нина Барановская, отечественный музыкальный критик, писала в своих воспоминаниях о встречах с известными рокерами тех лет. Однажды на маленьком квартирнике Кинчев сильно психанул, хлопнул дверью и ушёл сидеть на ступеньки лестничной клетки. Я подошла к нему и вкрадчиво сказала: Костя, вставай. Ты простудишь лёгкие на этих холодных ступенях. На что он очень устало и печально ответил: У меня нет лёгких. Зато одно большое сердце...
PS Фаны его обожают. За это одно большое сердце. За весь его такой сложный и витиеватый жизненный путь. За то, что на чёрный день лучей не прятали — а жили жадно так, словно к рассвету расстрел.
И за то, что "Алиса" — это по-прежнему такая тусовка, за которую не стыдно. Спасибо!
На роль талисмана своего романа Джонатан Симс выбрал число тринадцать. Задумка стара как мир – количество этажей мрачного дома толсто намекает на его зловещую суть, до поры сокрытую в тени тайн и странных событий, цепочка которых тщательно выстраивается на протяжении всего действа. В очередной раз увязать зло с несчастливым числом идея довольно тривиальная, бывают приметы и пострашнее. Но Симс сделал ставку именно на эту. Не придумав ничего нового, он обратился к хорошо знакомому старому.
Десять лет назад миллиардер Тобиас Фелл построил престижный тринадцатиэтажный Баньян-Корт. Роскошное жилье премиум-класса, квартиры в котором по карману далеко не каждому. Однако это только фасад. Заднюю часть дома миллиардер отдал под жилье для малоимущих. Таким образом, Баньян-Корт оказался разделен на две половины, хитро связанные между собой многочисленными скрытыми коридорами и ходами на границе двух миров – бедных и богатых. Особой вражды между ними нет, но недопонимания и неприязни хватает. И многим частенько приходит в голову, что мысль свести вместе два этих мира была не слишком-то удачной. Впрочем, истинная цель Тобиаса была совсем иной. Ее то он и собирается раскрыть двенадцати приглашенным на ужин гостям из числа жильцов, а также обслуживающего персонала.
Маленькая девочка с жуткой воображаемой подругой. Антиквар, охотящийся за предметами искусства. Сантехник, на свою беду вынужденный работать в Баньян-Корте. Усталая мать-одиночка, едва сводящая концы с концами. Риэлтор, девушка-клерк, разработчик мобильных приложений, начинающая журналистка, бывший бездомный, мелкий начальник в крупной корпорации, консьерж, и еще одна девушка-клерк. Каждый — отдельная история, ведущая в итоге в апартаменты Фелла. И все они, прежде чем получить заветное приглашение, проходят через череду таинственных и страшных происшествий, на собственном опыте убеждаясь в реальности обитающего в стенах дома необъяснимого зла. Намерения этого зла остаются для них непонятными до момента встречи с миллиардером, которая состоится в тщательно приберегаемом финале.
Но до финала надо еще добраться, а этот процесс читателю «Тринадцати этажей» не всегда в радость. Двенадцать историй предваряющих развязку на поверку оказываются чтением довольно утомительным, поскольку Джонатан Симс испытывает терпение читателя гораздо дольше, чем следовало бы. Монотонные описания житейских невзгод, чередуемые с не всегда убедительными вкраплениями ужасного, энтузиазма по отношению к творению Симса не добавляют. Автор злоупотребил и количеством персонажей. Роковое число в романе ужасов вопреки некоторым стереотипам выглядит скорее ненужным штампом, чем необходимостью. На первый взгляд добавляет символизма, но на деле работает не очень хорошо. Запомнить подробности и сюжетные переплетения всех историй не получается, их слишком много и каждая, по существу только пролог. Соединяясь, они разрастаются до размеров романа, при этом индивидуальной самостоятельностью не обладают. Одни истории интересны чуть более, другие чуть менее. В результате однозначно констатировать, что пациент скорее мертв, чем жив, нельзя. Его кардиограмма нестабильна – то пусто, то густо.
При этом, роман довольно прилично написан и не лишен некоторого обаяния, свойственного именно английским романам. Автор с безупречным, истинно британским чувством такта дежурно обличает социальную несправедливость и неравенство, но дозирует разоблачения в строго отмеренных, почти гомеопатических объемах, ровно настолько, насколько это необходимо для раскрытия затронутых в книге тем, и ни толикой больше. За что ему огромное спасибо, потому что в отличие от многих своих современных коллег, Симс хорошо понимает, когда следует остановиться, чтобы не увязнуть в политике.
Кроме того, кое-где Джонатану Симсу все же неплохо удается припугнуть зазевавшегося читателя, подловив того неожиданной сюжетной находкой. Таковы, например, истории консьержа Джейсона и сантехника Янека, изложенные в десятой и одиннадцатой главах. Но это скорее исключения, чем правило. Остальные десять историй гораздо скучнее, а мытарства их героев однообразны и вызывают больше сочувствие, нежели страх. В общем, наличие некоторых достоинств не искупает недостатков книги, а в лучшем случае их уравновешивает. Да и то не всегда.
Спору нет – дела многих богатых гораздо чернее их холеных рук. Это старая истина, приснопамятная еще советским школьникам из стихотворения Джанни Родари. Однако на одной этой мудрости далеко не уедешь. Стихи, пусть и не очень хорошие, из нее получились, но фундамент для полноценного романа вышел довольно шаткий. Поэтому «Тринадцать этажей» все время балансирует на грани фола, с большим трудом поддерживая тусклую искру читательского интереса, постоянно норовящую потухнуть. Увы, на одних прописных истинах и добросовестном бытописательстве, в котором Симс силен, далеко не уедешь. Блюдо из таких скудных ингредиентов получилось хоть и съедобным, но слишком пресным. Ему банально не хватает остроты — проглотил и забыл. Насытиться им можно, но запоминающегося вкуса и интересного долгого послевкусия оно не имеет.
облако тэгов
