«Англичанин-викторианец шагал по свету в ярком солнечном сиянии — символ солидности и прочности, со своим цилиндром и бакенбардами, со своим деловитым портфелем и практичным зонтиком. Однако по ночам с ним что-то происходило; какой-то нездешний кошмарный ветер врывался в его душу и подсознание, вытаскивал его из постели и швырял в окно, в мир ветра и лунного блеска — и он летел, оторвавшись от земли; его цилиндр плыл высоко над трубами домов; зонт надувался, словно воздушный шар, или взмывал в небо, словно помело; а бакенбарды взметались, словно крылья птицы».

Г.К. Честертон

Я безумно рада тому обстоятельству, что в моем детстве были два оксфордских зануды-профессора — Толкин и Кэрролл. Не помню времени, когда бы я не была влюблена в «Алису в стране Чудес». И все же я опасалась, что биография Льюиса Кэрролла окажется-таки занудной. Скромный математик, робкий, заикающийся — вылитый Белый Кролик, когда он опаздывает к Герцогине! Ну, можно ли о таком написать интересно? К счастью, Н. Демурова смогла развеять мое предубеждение.

Она не только прекрасно знает Кэрролла, но и очень любит его — хорошая предпосылка для удачной «ЖЗЛки». Из книги Демуровой можно узнать много любопытного о самых известных шедеврах Кэрролла — о том, как они рождались, о том, какие пласты смыслов в них прячутся, словом, о той чудесной «Алхимии творчества», которая превращает повседневную жизнь писателя в Страну Чудес. Много места уделено и менее известным кэрролловским произведениям: «Охоте на Снарка» и «Сильвии и Бруно». После рассказа Демуровой захотелось тут же прочесть первое из них, а вот второе — не читать никогда. Викторианский нонсенс — это прекрасно, но Боже избави от викторианских нравоучений!

А еще здесь можно познакомиться с незнакомым и непривычным Кэрроллом. Демурова подробно описывает его увлечение фотографией (а он был талантливым фотографом), его религиозные искания, а еще — неожиданно — его поездку в Россию.

Кэрролл-фотограф очаровывает, его фотографии, приведенные в книге, удивительно выразительны. А если еще учесть, сколько труда требовала каждая из них!

Первым делом Гайавата

Брал стеклянную пластинку

И, коллодием покрывши,

Погружал ее в лоханку

С серебром азотнокислым

На одну иль две минуты.

Во-вторых, для проявленья

Фотографий растворял он

Пирогал, смешав искусно

С уксусною кислотою

И известной долей спирта.

В третьих, брал для закрепленья

Он раствор гипосульфита

(Эти дикие названья

Нелегко в строку ложатся,

Но легли, в конечном счете).

Вся семья поочередно

Пред фотографом садилась,

Каждый предлагал подсказки,

Превосходные идеи

И бесценные советы.

(Л. Кэрролл. Гайавата-фотограф)

Мне показалось очень трогательным объяснение особого пристрастия Кэрролла к числу 42, которое, оказывается, тоже было связано с фотографией: «Кэрролл мучительно пытался остановить время, проведенное в обществе своих юных друзей, и, кажется, на те 42 секунды, которые требовались на экспозицию фотопластины, ему это удавалось. В его распоряжении оказывались 42 секунды на то, чтобы уловить самую суть детства да и в конечном счете самой жизни».

Кэрролл-богослов неожиданным образом оборачивается викторианским моралистом (чтобы не сказать — ханжой). Чего стоит одно его желание обкорнать Шекспира, чтобы не шокировать маленьких девочек! Что ж, это, пожалуй, тот самый случай, когда недостатками становятся продолжения достоинств — таких прекрасных качеств, как порядочность и болезненная щепетильность.

Тема «Кэрролл и Россия», увы, не столь захватывающа, как хотелось бы. Писатель был в нашей стране очень недолго, и его впечатления неизбежно остались поверхностными. Приятно, впрочем, уже то, что в его описаниях нет враждебности к России — а ведь Крымская война всего десять лет как закончилась.

Есть в книге и еще одна героиня — какая же может быть биография Кэрролла без Алисы Лидделл!

«И сотни голосов подхватили припев:

Так наполним бокалы и выпьем скорей!

Разбросаем по скатерти мух и ежей!

В кофе кошку кладите, а в чай — комара,

Трижды тридцать Алисе ура!

Голоса нестройно прокричали «Ура!», и Алиса подумала:

— Трижды тридцать — девяносто! Интересно, кто-нибудь там считает или нет?»

(Алиса в Зазеркалье)

Н. Демурова добросовестно рассказывает историю отношений Кэрролла с семейством Лидделлов (не всегда таких безоблачных, как хотелось бы верить). Рассказан и небольшой сюжет о романе повзрослевшей Алисы с настоящим прекрасным принцем (принцем Леопольдом, одним из сыновей королевы Виктории). Увы, роман этот закончился совсем не по-сказочному. Грустно думать, во что превратилась милая девчушка, что глядит на нас с фотографий, сделанных Кэрроллом.

Эта книга обладает тактико-техническими характеристиками бестселлера. Действительно, вроде бы все на месте: и обаятельный герой с прекрасной героиней, и безжалостные спецслужбы, и резкие переключения между персонажами с обрывами повествования «на самом интересном месте». Правда, с непредсказуемостью некоторые проблемы: финал просчитывается легко и быстро. Да и динамика сюжета несколько подкачала: события набирают крейсерскую скорость где-то на второй четверти книги. Читатель получает прекрасную возможность задуматься о том, что читает. А вот позволять читателю задумываться автор остросюжетных триллеров ни в коем случае не должен.

Потому что злодейственные планы ГлавГада поражают предельной нелепостью.

Судить о научной составляющей книги не берусь, но политическая часть показалась мне довольно слабой. Уж слишком отвратительным выглядит один из соперников и слишком безупречным — второй. Слишком некомпетентным кажется шеф Национального разведывательного управления, узнающий о новостях по телевизору. Слишком много случайностей мешают спецслужбам ухайдокать положительных героев.

Ну, разве может не быть милым и симпатичным роман, который начинается с кота и заканчивается им же? Разбойник Петроний здорово придает шарму истории о страшной мести с хронооперой. И, конечно, сам образ Двери в Лето, которую кот упорно ищет посреди зимы. Коты ведь бывают такими упрямыми оптимистами. По ходу действия упрямым оптимистом, ищущим Дверь в Лето, становится и герой.

Забавно было взглянуть на будущее эпохи НТР: «масса дрожжевая жареная, соломкой, по-домашнему», сплошная автоматизация вместо неквалифицированной рабочей силы... и телефон-автомат в коридоре. У Хайнлайна получился по-своему трогательный 2001 год, удивительно безмятежный. Даже атомная война как-то прошла мимо, почти не оставив следа — она разве что служит поводом для шуток. Смог преодолен, с наплывом мигрантов почти справляются. Дверь в Лето распахнулась, и да здравствует Гуманное Воображение!

«Мне очень хотелось написать солнечную книгу» (Жоржи Амаду).

Такое случается не столь уж редко. Некий политик со слезами клянется, что шапка Мономаха не иначе как чугунная, что работает он, как раб на галерах. И все ради любимого города/страны/народа (недостающее вписать, ненужное вычеркнуть). Но только попробуйте избавить беднягу от рабского труда! Загрызет. Именно таков полковник Рамиро Бастос, жизнь положивший на благо города Ильеуса. Кстати, «полковник» — это не значит, что он служил когда-нибудь в армии. Просто нужно же человеку солидное звание, если у него такие обширные плантации какао. Полковник пребывает в почтенном возрасте 82 лет. Он контролирует голоса чуть ли не всех избирателей Ильеуса и окрестностей. В его распоряжении отряды бандитов-жагунсо. Он богат, как... вот у Шеридана как раз попалось хорошее сравнение: «Он мог бы выплатить национальный долг так же легко, как я по счету прачке». И, надо отдать ему должное, он действительно многое делает для города, сообразно своим представлениям о высокой морали: «Он терпимо относился к кабаре, публичным домам, к безудержным ночным оргиям Ильеуса. Мужчинам это нужно, он сам был молодым. Но он не понимал, зачем эти клубы для юношей и девушек, где они болтают допоздна и танцуют эти новые танцы, в которых даже замужние женщины кружатся в объятиях посторонних мужчин. Какое бесстыдство! Жена должна жить взаперти, заботясь о детях и семейном очаге, Девушка в ожидании мужа должна учиться шить, играть на пианино, распоряжаться на кухне». И столь же непреложно то, что ни один наглец не должен становиться между полковником и властью.

Но наглец, разумеется, находится. Молодой Мундиньо Фалкан с его проектом углубления городской гавани. Дело вроде бы хорошее, нужное, даже способное обогатить Ильеус. Но ведь инициатива принадлежала не полковнику! И он готов стереть противника в порошок.

Следить за интригами в Ильеусе было интересно.

Мне вообще показалось, что Габриэла, естественное существо, дитя народа, со всеми своими достоинствами и глупостями здесь где-то на десятом плане. Книга — о крае какао и о политике. О вечном столкновении нового с отжившим. О сражениях из-за плодородных земель. Они уже закончились, эти схватки, уже превратились в романсеро, но так и не ушли в прошлое. На выборах каждая сторона держит жагунсо наготове и пуля для удачливого соперника всегда припасена.

Любовь... Любовь в романе тоже есть. Истории женского одиночества, протеста и страсти вьются, переплетаются, множатся. Чувственная Глория, которую постылый любовник держит под замком, мечтает об урагане страстей. Юная Малвина бунтует против деспотичного отца. И Габриэла, мулатка с кожей цвета корицы и ароматом гвоздики, сводит с ума араба Насиба. А еще есть Офенизия — то ли легенда, то ли быль из XIX столетия, с ее мечтой о любви императора. Честно говоря, среди всех этих сюжетов история Габриэлы вовсе не показалась мне самой интересной.

Куда больше увлекали все эти детали далекой незнакомой жизни. Блюда с немыслимыми названиями, вроде «акараже» или «мокека». Грандиозный презепио сестер Рейс. Празднование Нового года по-бразильски. Подробности афробразильских культов и техника сбора какао.

И да — это солнечная книга.

Ну, вы наверняка знаете хотя бы понаслышке, что такое Вальтер Скотт. Его книги писались для неспешного девятнадцатого века и сами не отличаются торопливостью. Так вот, «Пират» — не самый динамичный его роман.

Повествование камерное, почти домашнее. Первая любовь Мордонта и Бренды, маленькие интриги Норны, брюзжание мистрисс Йеллоули да тому подобные маленькие драмы глухой провинции составляют канву сюжета. Лишь появление пирата Кливленда и его корабля приносит на затерянные Шетлендские острова отголоски какой-то иной жизни, полной приключений и преступлений.

Морских баталий, песен про «сундук мертвеца» и воплей «На абордаж!» в книге практически нет. «Пират», несмотря на название, — роман скорее психологический, нежели приключенческий.

Зато это один из самых поэтичных романов Вальтера Скотта. Недостаток динамизма с лихвой возмещается атмосферностью. Суровая красота природы, так любимая Минной Тройл: северные острова в бурном море, фьорды, птичьи базары на скалах. Удивительная культура, занесенная на Шетленды викингами. Обаяние северного фольклора, с его мрачноватыми историями о трау и морских девах. Ах!

Это действительно было открытием. Потому что о книге я не имела никакого предварительного представления, ничего и не ждала. А в итоге читала запоем.

Веселая сумасшедшинка, странные чудеса, игры с Кэрроллом, Баумом, Берроузом и множеством других авторов и, конечно, Спектр — мне понравилось все.

Спектр... Ну, это маленький городок, в нем есть деревянная статуя индейца и лучший в мире кофе (и не верьте, если конкуренты из Конца Радуги будут его хаять!). А еще в Спектре повышенная концентрация гениальных чудаков. Ну, скажем, там живет астроном, способный с первого взгляда опознать марсианскую принцессу. Городок выписан любовно, со множеством ярких деталек, создающих эффект присутствия.

И при этом сюжет не теряет динамики. Действие уверенно набирает обороты, и вот уже автомобильная пробка в китайском квартале приводит к странной смерти, а герой с пластиковым фламинго под мышкой едет навстречу приключениям.

В двух словах — милый, чудаковатый текст.

Теперь мы знаем, что грандиозные сооружения Большого Зимбабве были творением местных племен. Это — столица средневековой империи Мономотапа, никак с финикийцами не связанной. Но у художественного творчества свои законы, и Хаггард рисует такие захватывающие картины, что историческая истина уже не имеет значения. Чувствуется, что писатель использовал собственные южноафриканские впечатления. Описания тяжелого пути к Зимбабве предельно убедительны. Мне очень приглянулись и персонажи, особенно контрастная парочка: ушлый купец Метем и фанатичный левит Иссахар. Когда эти двое сталкиваются, просто летят искры! Еще здесь очень колоритный главный злодей — повелитель племен Итобал, унаследовавший кровь и ментальность сразу двух миров — и финикийской цивилизации, и африканских народов. В нем удивительно сочетаются южная пылкость и политический расчет (особенно, когда он признается, что Элисса нужна ему, собственно, для имиджа). Положительные герои — Азиэль и Элисса — как водится, менее жизнеспособны. Но все равно очень интересно следить за тем, как друзья и враги на редкость дружно устраивают им веселую жизнь.

Такие герои да на таком фоне обеспечивают динамичный сюжет и роковые страсти — все, что нужно для приключенческой прозы.

С этой книгой я открыла для себя нового автора. Могу лишь сказать спасибо Владимиру Ареневу за возможность заглянуть сразу в несколько разных миров — где-то Лавкрафт, где-то артуриана, а где-то вовсе такое необычное, что и не знаешь, как к этому относиться (я о «Душнице»). Не успеешь опомниться от пейзажа с озером, из которого торчит целый лес рук (и в каждой, конечно, меч), как тебя приглашают прогуляться по Петрограду, да тоже не какому-нибудь, а из стихов Корнея Чуковского. Перефразируя Толкина, передо мной разворачивалось то самое Малое Творение, когда писательский мир обретает вещность, убедительность, зримость.

Какие-то рассказы понравились больше, какие-то меньше, и это нормально. Но ни в одном из них не было скучно. Тем более, что Аренев не улекается конструированием миров ради них самих — в каждом рассказе есть двойное дно, каждый говорит не только (не столько?) о фэнтезийных диковинах, но и о нашей реальности, со всеми ее неурядицами, мелкими и крупными несправедливостями, проблемами.

Бонус для эрудитов: в рассказах Аренева неизменно прячутся «вкусные» детальки: то на полке Шерлока Холмса обнаружится книга Дмитрия Зеленина, то учительница начнет рассказывать про малую эсхатологию...

Книга написана для той же серии и, в общем, по той же схеме, что и «Витязь чести». Историческое полотно снова взято предельно широко: это отнюдь не только Англия, о которой, собственно, идет речь. Е. Парнов не упустил случая увести читателя в любимую Прагу и щегольнуть знанием «Книги перемен». И точно так же, как в «Витязе чести», на страницах «Ливня» мы сталкиваемся с великим множеством разных людей. Корпит над астрологическими вычислениями Чосер, трясется от страха недалекий король Ричард, плетут интриги флорентийские банкиры, проповедует неистовый Джон Болл. Вся эта колоритная толпа как-то оттесняет главного героя — Уота Тайлера — на задний план.

Но почему-то все те же самые особенности смотрятся в «Ливне» более органично, чем в «Витязе чести». Много мистики, но к средневековью она явно подходит больше, чем к реалистической повести о XIX веке. Мало Тайлера, но ведь и сведений о нем сохранилось совсем немного.

P.S. Вопреки сугубо идеологизированному названию серии «Пламенные революционеры», изданные в ее рамках биографии западных бунтарей и нон-конформистов писались без особенной идеологичности. Это просто добротные образцы советской исторической прозы, и «Под ливнем багряным» — один из них.

Мне показалось, что у этой книги один, но солидный недостаток: авторские рассуждения, как бы они ни были остроумны и интересны, не должны отодвигать на задний план сюжет и героев. «Ксенотанское зерно», кстати сказать, в этом плане лучше сбалансировано.

Первая линия размышлений автора — реальные возможности «попаданца» в новой для него среде. Сможет ли он и впрямь рассказать Сталину о будущей войне / занять руководящий пост / собрать автомат Калашникова... и далее по списку, allegro con variazioni. Герой романа Сергей-Вышата тотчас наталкивается на мысль, что попасть к Сталину на прием едва ли так легко, заставить себе поверить — еще сложнее, а для «изобретения» автомата неплохо бы знать его устройство. Просто здорово, особенно на фоне легиона мегакрутых «попаданцев», подобными мыслями не осененных.

Вторая линия, выстроенная тщательно и любовно: противопоставление «альтернативной» и «реальной» истории. Здесь кроется львиная игрового заряда книги и есть где разгуляться авторской иронии. Невеликие познания Сергея в истории, почерпнутые из плохо выученных учебников и мельком просмотренных телепередач, сталкиваются с реальностью 1925 года... Или это была альтернативная реальность? Получается забавно, скажем, когда Сергей выясняет, какую именно «грозную» должность занимал тогда Сталин, или пытается получить паспорт. Но здесь же и опасность для книги: описания советской действительности периода нэпа частенько превращаются в прямую агитацию (уж и не знаю, спеть ли «Марш энтузиастов» или от души зевать? по мере чтения, первое желание плавно переходило во второе), а изумление Сергея при столкновении «не с теми» большевиками длится, на мой взгляд, слишком долго.

Сюжет в книге пусть не играет главной роли, но все же присутствует, причем занимательный; одна из многих неожиданностей, подстерегающих Сергея, — сколько возможностей для экшена предоставляет «неинтересное» время. Стиль хороший, несмотря на кое-какие огрехи по части орфографии (я читала самиздатовский вариант). Словом, хотя бурного восторга у меня это произведение не вызвало, для себя зачислила К. Костинова в список авторов, которых можно читать.

Зрелище исландского пейзажа на фоне Багрового Ока не могло не пронять мою толкинистскую душу, так что решение дочитать до конца было принято при одном взгляде на обложку. А под обложкой обнаружился типовой продукт конвейерной сборки.

Похоже, не знаю уж с чьей легкой руки, иметь дело с древними манускриптами стало опасно. То с ними связана какая-нибудь страшная тайна могущественной организации, то и вовсе темный артефакт. В общем, чтобы не попасть в детективную историю, от древней и средневековой литературы лучше держаться подальше. Хуже этого только раскопки — в книгах археологи просто не могут не вырыть какое-нибудь проклятие фараонов.

Вот и попытки хозяйки художественного салона и профессора-филолога подзаработать на продаже исландской саги ничем хорошим не закончились.

Прейскурант предлагает:

Кольцо Всевластия (1 шт.)

вулкан Гекла в роли Ородруина (1 шт.)

неизвестная исландская сага (1 шт., второго сорта, автор не силен в стилизации)

исландская экзотика (в ассортименте)

убийства (в количестве)

и бравый полицейский, который все это расследует (следствие ведет с подсказки левого ботинка, отлично водит машину, но по неправильной стороне, и склонен напиваться в зюзю).

Картонные персонажи и стандартные сюжетные ходы продаются в нагрузку.

В основе сюжета типичная для романтиков тема выбора между любовью земной и небесной, между реальностью и мечтой. И автор, конечно, предпочитает второе, недаром он так любовно, не скупясь на подробности, рисует мир сверхъестественного, где правят «дядюшка Кюлеборн» и прелестная Ундина. При этом повесть невероятно атмосферна — настоящая феерия разлившихся потоков, сверкающих на солнце ливней, шипящих брызг и спокойно струящихся вод. Так и кажется, что после очередной проделки Кюлеборна волна хлынет со страниц, заливая комнату. :smile:

В целом — чудесный образчик романтической прозы!

Что будет, если взять и скрестить Перн Э. Маккефри и наполеоновские войны в изображении С. Форрестера? «Новое слово в жанре фэнтези»? «Открытие года»? Может, даже «книга, которую будет экранизировать сам Питер Джексон»? Или просто фанфик породы кроссовер? :lol:

Ладно, кроссовер тоже имеет право на жизнь. Тем более, что стиль легкий, а процесс адаптации Лоуренса в новом окружении интересен. Да и сам он очень мил: просоленный морскими ветрами отважный капитан, такой обаятельный в своей неуверенности в себе, в своей вечной заботе о своем престиже и в то же время полный разнообразных идей. Вот только описаний многовато. Понятно, что это лишь первая книга цикла, а к первой книге цикла следует быть снисходительной, в надежде, что в следующих описаний будет поменьше и сюжет-таки оживет.

Что до размера драконов... Ладно, это фэнтези, так что пусть они будут сколь угодно громадными. Пусть весят не меньше бронтозавров, пусть несут вчетвером по 2000 пассажиров. Но вот выясняется, что нехороший Наполеон имеет привычку казнить драконов на гильотине... И каких же размеров должно быть это сооружение? :shock:

Так что же все-таки будет, если скрестить Перн с Хорнблауэром? Оказывается, выйдет русское блюдо окрошка. В голове автора царит странная путаница: пишет она о кораблях или все-таки о драконах? А ведь от этого половина ляпов. На дракона помещают чуть ли не сотню человек команды. Зачем??? Какая реальная польза от всех этих крыльманов, мичманов, верховых, низовых? На летящих драконах выполняют «такелажные маневры» и ведут абордажные бои. Как??? :shock:

При всем бесспорном мастерстве Брэдбери, рассказ в целом напомнил то ли заготовку к его шедевру «451º по Фаренгейту», то ли какую-то неудачную копию «Дивного нового мира»: отсутствие книг, смертовоспитание... Герой рассказа Уильям Лэнтри — последний вампир на планете — напоминает Дикаря у Хаксли, как существо, абсолютно чуждое обществу будущего, живой анахронизм. Но вот сопереживать Лэнтри, как сопереживаешь Дикарю, не получается. И прежде всего потому, что Брэдбери отнюдь не показал, что описанное общество, где нет страха, насилия, лжи — это антиутопия. Что люди будущего и в самом деле утратили что-то важное, перестав бояться темноты (даже несмотря на то, что книги, конечно, жалко). Так же, как не показал, что, внеся в это общество разрушение и смерть, вампир делает некое «благородное» дело. Ведь убивает-то он совершенно ни в чем не повинных людей.

В общем, действительно не самая лучшая вещь Брэдбери.

«Время золота» — маленький шедевр исторического фэнтези. Симпатия В. Камши к Ричарду III известна, и она создает очаровательный хэппи-энд для злосчастной битвы на Босвортском поле. Как всегда, множество реминисценций из реальной истории, вплетенных в фэнтезийный мир с эльфами и гномами. Автор лишний раз доказывает, что привычные фэнтезийные расы кажутся однообразными и скучными только у графоманов. И как всегда, удивительно красивые образы, такие как корона из цветов боярышника.

«Время серебра» более камерно. Если читатель настроен на продолжение дворцовых интриг и военных подвигов, намеченных в первой части, его ожидает некоторое разочарование. Самый страшный враг, с которым здесь приходится схватиться доблестному королю Джеральду, — это его собственная теща. Что ж, герои залечивают нанесенные войной раны.

«Искусство предавать» заставило меня задуматься о гендерных стереотипах в фэнтези и об их несправедливости. Обычно принято считать, что о таких героях — с железным кулаком и чуткой душой — любят писать женщины. И вот смотрите-ка! Увы, результат не понравился. Простенький наивный сюжет, море сентиментальности. Протагонист — этакий «сахарный гамлет», вечно сомневается, вечно рефлексирует, вечно идет за событиями... и страшно раздражает своим бесконечным нытьем.

Умом понимаю, что написано хорошо: и мир яркий, и описания красивые до умопомрачения, и сюжет построен как затейливая арабеска, переплетающая то, что уже стало легендой, и то, что ею становится прямо сейчас, на глазах у читателя. Очень выразительные портреты животных — лошадей и загадочных зверей-упчочей — даже более запоминающиеся, чем двуногие и разумные персонажи. Добрая сказка о девочке и драконе. Вообще, в сюжет вплетено немало архетипичных моментов из любимых всеми сказок. Мило, светло, наивно, разве что чуточку слишком сладко. Но... не нравится. И вот почему.

Зло искореняется с легкостью необыкновенной. И при каждой новой победе добра невольно возникает вопрос: а это точно была глобальная беда, требующая вмешательства драконов и могущественных снавей? Или мелкая неурядица, неразрешенная лишь по лености или трусости местных жителей?

Тоэль чем-то напоминает большую добродушную собаку, которую дети дергают то за хвост, то за уши, а она не смеет огрызнуться. Он даже трогателен в своей полной беззащитности перед бестактным вопросом или назойливой просьбой. Но вот как с такой душевной мягкостью он может быть еще и суровым воином?

Миратэйя в начале книги выглядит неестественно взрослой, зато в конце — неприятно инфантильной. Как расценивать со стороны девицы на выданье, к тому же целительницы, привыкшей к ответственности, такую подростковую глупость: вот сбегу из дома и все вы узнаете!

Причем она довольно эгоистичный ребенок — во всяком случае, в отношениях со своим драконом. Ее слова, обращенные к Тоэлю, по большей части сводятся к различным синонимам глагола «хочу». Например, звезду с неба (жалкие подачки вроде брильянтов не предлагать, этого мало!) И если в начале книги такое еще сходило за милые детские капризы, то в конце...

Говорят, что ему от этого хорошо. Вот только порадоваться за него что-то не получается.

В этой книге меньше постмодернистских забав, да и вообще она серьезнее. Оттенок прежней почти беззаботной веселости обеспечивает разве что линия трех английских рыцарей на Оркнеях. В остальном виден резкий контраст с «Мечом в камне». Вместо счастливого детства Артура — проблемная (мягко сказано!) семья Моргаузы. Вместо победы Кея над чудовищным грифоном — бессмысленная и жуткая гибель прекрасного единорога. Вместо веселой старой Англии — страна, раздираемая сепаратизмом и межрасовыми противоречиями. На этом фоне Артур становится королем. И хотя в финале

Вот воистину повесть, достойная быть записанной иглами в уголках глаз, в назидание поучающимся. Ибо есть в ней храбрость и коварство, похищенные красавицы и разлученные влюбленные. И Большая игра в ней есть — сложная паутина интриг между английской и советской разведкой на советско-иранской границе. Реальность 1930-х как-то совершенно естественно вписывается в рассказы, достойные Шехерезады, идет ли речь о коллективизации в Средней Азии или о британской политике в Иране и Афганистане. Разве что вместо джиннов здесь загадочный цветноглазый дервиш, который, как говорят, — сам Лоуренс Аравийский. И не менее таинственный араб, который тоже вполне мог бы оказаться Лоуренсом. И великолепный Петр Кузьмич, Лоуренсом не ставший исключительно по вине своей «володимерской» внешности.

Сколько же здесь любви к Востоку — поэтическому, грязному, нищему, роскошному, опасному, чарующему.

Плетется, вьется сюжет, затягивая, точно желтые воды Аму. Вот амударьинский штурман не вовремя захотел шашлыка — и угодил в Иран, где изведал и сладкое, и горькое, стал едва ли не принцем, чуть не возглавил джихад. Честно говоря, меня очень интриговало, как славный Зуфар будет в финале всю эту сказку 1001 ночи рассказывать в ГПУ и с какими глазами будут слушать чекисты.

Второй главный герой, он же, вроде бы, рассказчик, Алаярбек, тоже попадает в историю случайно, отправившись в Иран в составе советской эпидемиологической экспедиции. Но он совсем другого склада, чем простоватый Зуфар, и хитроумием уподобился Ходже Насреддину. Он сам ищет приключений, спасает прелестных кипарисостанных пери и влюбленных, а также невлюбленных в них героев.

Да найдете вы наслаждение на страницах этой книги, вместе с героями пробираясь через Каракумы, а то гуляя в Саду Садов среди роз. А советский писатель Михаил Шевердин лукаво подмигнет вам, завершая дозволенные речи легким намеком на продолжение.

Один из знакомых Агаты Кристи обратился к ней с необычной просьбой: он хотел попасть в ее новый роман, причем непременно в роли убийцы. Миссис Кристи просьбу выполнила с лихвой. Роман был написан, знакомый занял в нем место не просто убийцы, а зловещего махинатора, главы настоящей ОПГ. И, надо сказать, отлично справился.

Как и рассказчица — бесшабашная Анна Беддингфелд, которая отправляется за приключениями, не имея за душой ничего, кроме авантюрного духа и острого ума. Приключения, конечно же, будут! Шпионские страсти, убийства и контрабанда алмазов — кому что ближе. И расследование, разумеется, это же классический детектив. А еще будет корабль, прямо-таки набитый подозрительными и эксцентричными персонажами. И много прекрасной Африки. (Заочно влюбилась в забавные статуэтки зверей. Будь я на месте Анны, тоже бы скупала их десятками.)

Что бывает, когда программу контакта с братьями по разуму разрабатывают не этнографы или психологи, а бюрократы. Потому что на момент вылета земного звездолета опыта контакта нет (кроме странных савакиранцев, которые от землян сбежали), зато правила и санкции за их нарушение разработаны до последней запятой. По этим правилам, между прочим, даже объяснить аборигенам оптимальную конструкцию мотыги — уже непростительное вмешательство в чужую культуру. То, что сам вид инопланетянина в скафандре просто не может не повлиять на местных жителей, приводит к простому выводу: инструкция разрабатывалась не для регулирования контактов, а для их полного исключения.

Что бывает, когда экоцивилизация оказывается в тупике. Потому что идиллические разговоры ее жителей — тенду — об охране живого и гармонии с миром прикрывают крайне жестокую реальность. Как объясняет непонятливой землянке Джуне героиня-тенду Анито, ни одна из их экодеревень не сможет выжить, не... поедая собственную молодь. (Благо, размножаются тенду икрометанием.) А значит, заботливо ухоженная природа вокруг более скудна, чем загнобленная людьми земная биосфера; она все же нас кормит. При экосистеме, балансирующей на грани выживания, действия землян, сжигающих участок леса, оборачиваются чуть ли не убийством целой деревни.

Что бывает, когда все правила и предрассудки летят к чертям. А неплохо бывает. Анито и Джуна проходят сложный путь от жесткой ксенофобии, когда каждая готова орать «А-а, тварь!!!», до взаимного уважения и признания.

Изнывающий от летней жары Париж, его оживленные бульвары, уличные кафе. И молодой человек, у которого осталось денег всего на два обеда или два завтрака — на выбор. С этого начинается самое знаменитое произведение Мопассана. Писатель приводит нас в мир осязаемый, чувственный, и, перелистывая страницы, легко ощутить и парижскую жару, и суету в издательстве.

Среди интриг политических и любовных все более уверенно идет по этому миру Милый друг — Жорж Дюруа, сын нормандского крестьянина, бывший военный и будущий... донжуан? Ох, вы только взгляните на его неотразимые усы! Действительно, как тут устоять! А еще он порой способен изобразить благородный жест, на что тоже можно купиться. Например, картинно бросит в камин доставшийся не совсем честным путем орден. Правда, потом отчистит орденок от золы и наденет снова, но это ж детали.

И все-таки перед нами не донжуан; женщины нужны ему не сами по себе, а ради ощущения победы и еще более того — ради прибыли и карьеры. Он ведь жаден и завистлив, Милый друг, стоит ему чего-то добиться, как он замечает, что у соседа жемчуг крупнее. А тут, глядишь, одна поможет ему освоиться с журналистикой, другая введет в свет, третья даст богатство... При чтении его истории вспоминаются скорее Жюльен Сорель и Растиньяк, точно так же штурмовавшие Париж. Со знаменитым героем Тирсо де Молины нашего Милого друга роднит разве что быстрое охлаждение. Как только женщина завоевана, внезапно выясняется, что она плачет, как Джульетта, а надо бы плакать, как Дидона. И это, разумеется, нестерпимо.

Женщин жаль, и даже не столько потому, что связались с мерзавцем. Общество, описанное Мопассаном, к ним безжалостно. Вся гордость и ум Мадлен не могут помочь ей отстоять свою независимость, если этого не захочет ее муж. Вся свежесть и элегантность мадам Вальтер не спасут ее от презрения: в сорок лет окружающие считают женщину старухой, и ей остается только носить траур по собственной жизни. Если девушка сбежала из дома с мужчиной, он всегда выпутается, а ее репутация погибла.

Ну, а роман прекрасен!

«Опиум отравляет Китай своим ядом вот уже скоро 100 лет, он не щадит ни богачей, ни бедных, распространяя своё губительное действие по всей стране. ...Если не положить этому конец, погибнет весь наш народ. Никакое вражеское нашествие не сравнится по своим последствиям с этим злом...»

Сунь Ятсен

Маленькое чудо — Гонконг, рождающийся на глазах читателя. Бесплодная скала, превратившаяся со временем в крупнейший экономический центр и до недавнего времени бывшая стратегической опорой Британии на Дальнем Востоке. А пока столь блистательное будущее предвидят только самые дальновидные. Зато именно здесь и сейчас по времени романа сталкиваются два мира. И это столкновение автор описывает обстоятельно и красочно, с прекрасным пониманием психологии обоих. И англичане, и китайцы вполне искренне считают друг друга дикарями. Император Поднебесной не сомневается, что королева Виктория должна изъявлять ему покорность и платить дань. Британские власти столь же непоколебимо убеждены, что именно они имеют право диктовать Китаю все, что пожелают. Такие, как главный герой книги, который хотя бы пытается понять чужой образ мыслей и чужую культуру, в романе в трагическом меньшинстве. Кроме тайпана, разве что еще Мэри Синклер; правда, ее способ приобщаться к китайской цивилизации... м-м... чересчур пикантный.

Итак, тайпан. Несмотря на полифонию романа, где много голосов и точек зрения, он всегда остается в центре. Помимо того, что роман прекрасно написан и что интрига нигде не провисает, несмотря на немалый объем, основной приманкой здесь явно намечался главный герой. Дирк Струан, нищий шотландский горец, ставший главой огромной торговой компании — тайпаном Благородного Дома, на романтический восточный лад. Он по-настоящему умен и смел, немного идеалист, чаще прагматик. Человек, который не растеряется ни в какой ситуации и способен постоять за себя и в коварной интриге, и в честном поединке. Мужчина, который действительно заслуживает любви такой необыкновенной женщины, как Мэй-мэй.

Словом, он действительно очень обаятелен, если, конечно, забыть о том, что он — собственно говоря, наркобарон. И Китаю он несет не будущее великой державы, сплавившей достижения древней цивилизации с конституционными идеалами Великобритании, а опиекурильни, зависимость, деградацию. Впрочем, в романе последствия употребления опиума ни разу не показаны — герой должен оставаться в глазах читателя героем.

А так... великолепно написанная историческая фантазия, создающая полную иллюзию достоверности происходящего в ней. Черт, а ведь вначале я автору поверила, что он рассказывает с какими-то художественными допущениями, но о реальных событиях. Но в какой-то момент автор начал откровенно троллить госпожу Клио. На сцене появился русский великий князь Сергеев, разумеется, с раскосыми глазами, как у всех русских в британских романах. Впрочем, учитывая, что его род происходит из... Караганды, к разрезу глаз придираться не приходится. Это, конечно, такая предыдущая инкарнация Николая II, который в бытность свою наследником действительно путешествовал по Востоку. Этот же князь едет зачем-то на Аляску, да таким затейливым маршрутом, что первым портом, где он останавливается после Петербурга, оказывается... Сингапур. Можно было бы списать на традиционное для западных авторов незнание русских реалий, но в романе еще есть «британский министр иностранных дел» Каннингтон, явно полученный путем перекрестного опыления из Каннинга и Веллингтона, а может, и Пальмерстона, который возглавлял Форин-офис в описываемое время.

Он предостойный человек

С галантерейным глянцем.

Он варит суп, растит детей

И пахнет померанцем.

Да и все Будденброки — предостойные люди. Ведь какая фирма! Старомодная, солидная, «с историей«! (О, этот портной из Ростока, который жил «в отличном достатке» в какие-то незапамятные времена и создал благосостояние Будденброков!) Какая безукоризненная честность — свои конторские книги глава семейства готов предъявить кому угодно в любой момент; они безупречны.

Да, и ради этой фирмы девушки выходят замуж за нелюбимых и нелюбящих, а мужчины душат в себе все, что выходит за пределы торговых расчетов. Тони должна отказаться от мечтаний, взлелеянных у моря в Травемюнде. Томас и хотел бы закончить университет, но этого нельзя ни ему, ни его сыну Ганно — гуманитарное образование бесполезная, а значит, недопустимая трата денег. Именно из-за разного рода трат в семействе Будденброков кипят подлинные страсти, и для Томаса необходимость выделить некую сумму мужу сестры — нечто, сравнимое с трагедией короля Лира. Грустно наблюдать, как Тони превращается в помешанную на «благородстве» пустышку, как Томас носится с декорумом, а Христиан — со своими «муками».

И если взглянуть на респектабельное семейство хотя бы с проницательностью маленького Ганно, то за элегантным фасадом обнаружатся одинокие, страдающие люди. Их души — какой-то темный лабиринт, и ни поддержки, ни понимания от самых близких они не получают. Правда, и сами ни о ком не заботятся.

После легкой, радостной феерии «Сна в летнюю ночь» «Мера за меру» кажется особенно мрачной. По тематике она напоминает скорее испанские «драмы чести»: Клавдио, брат юной послушницы Изабеллы, приговорен к смерти, и девушка должна смириться с приговором или отдаться жестокому судье. Прибавьте столь же серьезные темы жестокости закона и лицемерия правителей.

И то ли текст до нас дошел испорченным, то ли Шекспир не дописал, но «Мера за меру» не отличается ни проработкой персонажей, ни связностью сюжета. Благородная Изабелла реагирует на приговор брату с изумительной вялостью:

О! Справедлив закон,

Но строг. Так у меня нет больше брата,

Спаси вас бог.

(Хочет уйти.)

Она брата не любит? Но по тому же поводу в пятом акте она рвется мстить судье и вопит:

К нему! К нему! Ему глаза я вырву!

Но этот порыв так же мгновенно исчезает; в финале она опять не проявляет к брату никаких эмоций вообще.

Злодей Анджело, в свою очередь, настаивает на казни Клавдио, которому обещал помилование, просто из своей злодейственности.

Что до сюжета, то к чему там были все эти сводники, бандерши, странные сплетни Луцио о герцоге? Сами по себе они забавны, но к основной линии пьесы ни малейшего отношения не имеют. Откуда взялась неожиданная любовь герцога к Изабелле? Диалоги Анджело и Изабеллы великолепны, но сама по себе пьеса странная и какая-то недоработанная.

Где же еще быть хорошему английскому детективу, как не в английской провинции? Все необходимые элементы налицо: старинный замок Букшоу — а ведь всем известно, что старинные замки просто обязаны притягивать неприятности — и близлежащая деревушка, куда легко добраться на велосипеде и откуда (как ни странно) в любой момент может появиться таинственный незнакомец. В деревушке сельская библиотека, и кондитерская лавочка, владелица которой точно осведомлена обо всем на свете. И гостиница «Тринадцать селезней», наверняка центр вечерней деревенской жизни, хотя нашей маленькой сыщице Флавии об этом знать еще рано. Прогресс едва добрался до Букшоу в форме пыхтящего автобуса и телефона, к которому отец героини боится даже прикоснуться без нужды.

Время действия — 1950-й год — достаточно удалено от нас, чтобы навевать романтически-ностальгические мысли.

Авторы, жившие в ту самую послевоенную эпоху, начиная хоть с неизменной Агаты Кристи, описывали в таких случаях карточную систему, стремительно растущие налоги, необходимость как-то поддерживать ветшающий замок при отсутствии прислуги. Но Флавия живет в своем собственном мире, где все идиллично, лишь бы только ей не мешали возиться с химикатами в лаборатории.

И труп незнакомца на огуречной грядке — это такое интересное приключение.

Преступление здесь, как и положено в классическом детективе, камерное, без «кровищи» и скорее пробуждает сыскную лихорадку в 11-летней героине, чем пугает. Да тут еще загадочный черный бекас с маркой на клюве и история самой марки «черный пенни», уводящая куда-то в темные тайны прошлого и даже связанная с заговором террористов в славные викторианские времена. Динамично, увлекательно, и только присутствие неизбежного маньяка напоминает, что это все же не Агата Кристи.

И все было бы идеально, если бы не главная героиня. Как бы забыть о ней и просто наслаждаться текстом? Но она все время на первом плане, со своим самодовольством и эгоизмом. В семействе де Люс, вообще говоря, теплые чувства в дефиците, это чувствуется буквально во всем. Но только Флавия способна, когда ее отец валится на пол в предынфарктном состоянии, думать о своей безграничной любви... к химии. Нет, ничего не могу с собой поделать. Ненавижу паршивку! Ближе к финалу у меня мелькнула надежда, что она все же чему-то научится, но в эмоциональном плане девочка, видимо, безнадежна.

В этом романе Бигл последовал сюжетной схеме «истории с привидениями», разработанной когда-то М.Р. Джеймсом — то ли сознательно, то ли потому, что схема и в самом деле кажется оправданной. Вначале жизнь идет своим чередом, затем появляется намек на необъяснимое, и вот уже духи и привидения хозяйничают вовсю — так была построена львиная доля рассказов Джеймса, точно так же строится и «Тамсин». В результате книга для меня отчетливо распадается на две части. Первая была невыносимо скучной. Зато вторая — абсолютно чарующей.

Примерно треть повествования посвящена жизни рассказчицы — американской девочки по имени Дженни — до встречи с Тамсин. Кожа в прыщах, лишний вес и весь прилагающийся букет комплексов. Над каждой строчкой в ее речи торчат «I», точно пеньки на вырубке. I know, I just kept feeling, I can't remember... (Я знаю, я все еще чувствую, я не могу припомнить...) Других интересов, кроме себя нелюбимой, девочка в жизни не завела. И скучна же она, просто умопомрачительно!

Потом ее мать выходит замуж во второй раз, и семья переезжает на ферму в Дорсете. История сразу оживляется. Новые занятия, непривычная обстановка. Заодно можно узнать о сельском хозяйстве Дорсета, перенасыщенности земли удобрениями и нулевой обработке пашни. Дженни тоже приходится все это освоить. И, к счастью, на старой ферме слышны странные звуки, над крышами проносится Дикая Охота (а может, просто пролетают дикие гуси?). Я сразу воспряла духом.

А потом появляется призрачная персидская кошка в спальне и боггарт на кухне, и вот тут-то оно и происходит! Я просто влюбилась в текст и персонажей. В истории о восстании Монмута и кровавых ассизах судьи Джеффриса. В любовно воссозданный фольклор Дорсета, с целым сонмом мелких проказливых духов, с призраком юной девы (Тамсин) и зловещими силами, могущественными и древними, как холмы Британии. Тамсин, печальная и романтичная, очень мила. Но из всей этой низшей мифологии меня, пожалуй, больше всего порадовала не она, а загадочная миссис Фэллоуфилд (в русской ушанке, какая прелесть!). И, конечно, весьма впечатляющим получился судья Джеффрис, с его мягким голосом и абсолютной безжалостностью, но при этом еще и способностью к безоглядной любви. Да, и Дикая Охота, конечно — с ней связаны самые драматические эпизоды.

Вместе с духами и привидениями в текст входит совершенно новый язык. Дженни, как и положено нью-йоркской девчонке, говорит на довольно скудном молодежном жаргоне. И вдруг — боггарт! С дорсетским диалектом! (Тут уж оставалось утешаться тем, что Дженни тоже с трудом его понимала.) А затем Тамсин с изящно стилизованной под XVII век речью.

И мир сразу становится удивительным, его переполняют захватывающие тайны. Что за история связывает Тамсин и Эдрика, о котором она не хочет говорить? Несчастная любовная история, как фантазирует Дженни? И кто таков зловещий Другой (The Other One), которого Дженни видит во сне?

Меняется и Дженни. Вместо вечно ноющей и комплексующей девочки-аутсайдера мы видим «храброе дитя» финала. И даже не в храбрости дело. Дженни обретает способность любить свою семью, своих друзей — и жертвовать ради этой любви собственными желаниями и интересами.

Вы хотите знать, как фабрикуются императоры? О, всего лишь небольшая сделка, в которой прибыль — некая идея, а убыток — несколько миллионов сестерциев и целая цивилизация, один друг и одна дочь.

А ещё, пожалуй, потребуется “создание”, этакий шут, который сможет изящно подносить к глазам смарагд и к месту проговаривать заученный текст.

Горшечник Теренций — ну, можно ли представить более безобидное существо! И это он — Зверь из Бездны? Да, именно он. Автор гениально раскрывает тот невероятный процесс, когда роль поглощает актёра. Великолепно показан контраст между ролью Нерона и Нероном истинным. Теренций раз за разом ошибается — он воспроизводит поступки не человека по имени Нерон, а того “кровавого актёра”, образ которого у всех в головах. Нет, он раз за разом поступает безошибочно: он делает именно то и именно так, как по всеобщему убеждению делал бы Нерон. Быть может, на его фоне подлинный рыжебородый император ещё и показался бы самозванцем. И тут-то кроется тайна превращения забавной марионетки в Зверя из Бездны: он изо всех сил старается быть более Нероном, чем сам Нерон.

«Удивительное дело: из-за того, что существует ошибочная уверенность, будто подлинный Нерон поджег Рим, нужно в честь этого поддельного Нерона потопить город Апамею! Иначе мир не признает подлинным нашего поддельного Нерона», — меланхолически замечает один из персонажей.

Итак, Зверь из Бездны — всего лишь горшечник Теренций? Нет, не он. Воистину, короля играет свита. И Фейхтвангер со скрупулезной дотошностью демонстрирует, как Зверем из Бездны становятся все они — озлобленный на весь мир раб Кнопс, и утончённый интриган Варрон, и усталый молодой царь Филипп, и Требон со своим жирным смехом.

Роман логически делится на две части. В первой — собственно, обычный для Фейхтвангера мир сложных интриг, запутанное переплетение скрытых мотивов и интересов. Вторая — начиная с “Лейпцигского процесса “ над Иоанном из Патмоса — написана куда более жёстко и злободневно. Писатель отбрасывает изящную игру намёков — там удачная аналогия, здесь намеренный анахронизм. И начинается открытое гневное обличение, адресованное уже не Римской империи, а ХХ веку, не Лже-Нерону, а новому, ещё более ужасному Зверю из Бездны.

Книг о палеоконтакте на самом деле немного. Со времён Уэллса и по сей день с пришельцами, как правило, приходится общаться либо современникам автора, либо обитателям некой будущей Земли. А ведь интересно представить, как протекало бы общение инопланетян с людьми, понятия не имеющими ни об астрономии, ни даже об уфологии. Странные существа были бы приняты за богов или демонов? Возможно, но «Эйфельхайм» предлагает менее очевидный ответ. Недаром роман начинается с описания изображений фантастических народов в средневековой церкви. Инопланетяне с фасеточными глазами, вероятно, не более фантастичны, нежели блемии или сциоподы. И жители деревушки могут продемонстрировать более сложное и менее враждебное поведение, чем панический вопль «Изыди Сатана!». Интересно наблюдать, как меняет общение и обитателей Эйфельхайма, и жукоглазых «демонов».

Но чтение не назовешь легким (это не упрек, что вы!). По ходу приходится осваиваться и с теоретической физикой, и с особенностями средневековой философии, и с не менее экзотической в наших краях клиологией.

Монотонно, как ветер в степи, звучит моринхур — монгольская «скрипка». Сказитель тянет речитативом бесконечное, как сама Великая степь, сказание — «Сокровенное сказание монголов» о рыжебородом Чингис-хане:

Смелой родилась наша мать-Учжин.

Чад своих благословенных вот как растила:

С лыковым лукошком в степь уйдет,

На варево деткам корней накопает,

Корней судун да корней кичигина.

***

Черемухой да луком вскормленные

Доросли до ханского величия.

Конечно же, такой резкий взлет — от «корней судун» до ханского величия — прямо-таки просится в роман. И Исай Калашников с удовольствием использует открывшуюся возможность сплести длинное повествование об унижении и власти, о дружбе и предательстве. Нет, не одно повествование — в его романе уживается множество историй, переплетенных в сложный узор. В центре внимания, конечно же, путь Темучина — Чингисхана. Главный герой меняется, проходя путь от обездоленного юнца, заносчивого и трусоватого (чего уж греха таить!), до безжалостного правителя степной империи. На своем опыте он постигает чеканные макиавеллистские максимы: «Не родство, не дружба удерживают людей под одной рукой. Страх. Всели страх в сердце человека, и он твой раб. Страх заставляет покоряться и повиноваться. Кто не боится тебя, тот становится твоим врагом». Следить за процессом было крайне познавательно.

Но и боковые линии не менее интересны. Сюжет создания нового государства вовлекает в свой водоворот многие жизни: веселого болтуна Тайчу-Кури; бежавшего из степей пленника-китайца Хо; высокородного нойона, темучинова побратима Джамуху; и даже самого «пресвитера Иоанна» — кереитского хана-христианина Ван-хана. Из этой компании Тайчу-Кури наиболее симпатичен, с его-то жизнерадостным и мудрым стоицизмом: «Если меня ругают, я всегда говорю себе — хорошо, что не бьют, когда бьют — хорошо, что не ломают кости, а ломают кости — хорошо, что в живых оставляют. Так говорю себе и всегда доволен бываю. Пока жив, все можно пережить и наладить». Столь же интересен, хотя и совсем не симпатичен, шаман Теб-тэнгри, этакий степной Ришелье. Без него не бывать бы Темучину Чингисханом! Внимание привлекает и Джучи, который здесь фигура трагическая, «кукушонок» среди чингизидов. А вот Ван-хан и особенно Джамуха очень уж подходят под описание, данное циничным флорентийцем: «неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману»... Но и они — не опереточные злодеи, психология предателя Джамухи прорисована так же тщательно, как и у центрального персонажа.

Роман Исая Калайшникова прекрасно дополняет великолепную трилогию Василия Яна, показывая, как началось то, что закончилось пожарами Рязани, Владимира, Киева...

Ай-вай, и у нас такое пишут? Неформат же, совершенный неформат! Никакой же жалости к несчастному современному читателю, знать не знающему никаких улемов да гулямов. Да что там — и самого имени Рудаки не слыхавшему. А Андрей Волос попросту берет читателя и бросает в ту самую яму, где эмир благородной Бухары держит своих преступников и откуда вместе с главным героем придется выбираться. Да еще искать для себя новую жизнь, а может, и новое счастье. И вьется-кружится пыльная дорога в благословенном Мавераннахре. И пусть лишь в памяти Рудаки, но будут еще капустные листья с певучими строками на Стене Поэтов, и «восточный Ренессанс» при дворе просвещенного эмира Назра тоже будет, и придворные интриги — да мало ли, что. Целая жизнь будет. И как же это здорово на самом деле — словно сработала наконец машина времени, и ты оказался за тысячу лет и тысячу фарсахов от дома. И увидел невиданное, и узнал незнаемое... А еще в романе таится мудрость, горькая мудрость поэта, выстраданная и в славе, и в опале. Как хорошо, что такие книги бывают!

И вместо спойлера:

Однажды время мимоходом отличный мне дало совет

(Ведь время, если поразмыслить, умней, чем весь ученый свет)

«О Рудаки, – оно сказало, – не зарься на чужое счастье.

Твоя судьба не из завидных, но и такой у многих нет».

Предисловие уже настраивает на определенный лад, рисуя выразительный облик автора: 18 лет, внешность Калибана, безысходное одиночество... И к этому — эротические фантазии, шокировавшие даже Байрона (который и сам — не мальчик из церковного хора). После монументальных нравоучительных романов Ричардсона, наверное, «Монах» и впрямь казался необычным, динамичным и потрясающим основы. Для современного читателя он, конечно, уже медлителен, но все же способен удивить, да и шокировать тоже. Не только стремительным грехопадением главного героя, не только готическим реквизитом из костей и гниющих трупов, но и сугубо фрейдистским коктейлем из эротики, смерти, нарушенных табу и торжествующих комплексов.

Место действия — Германия и Испания — обрисованы весьма условно, равно как и нравы испанских монастырей.

Зато автор покорил меня стремительной и остроумной завязкой. Первая же сцена вводит нас в бурный поток событий: весь Мадрид собирается на проповедь красноречивого монаха Амбросио. Это дает автору возможность сразу представить нам всех основных героев и наметить узелки будущих сюжетных линий. К тому же — там присутствует Леонела, юная охотница за женихами пенсионного возраста, и готический роман разбавляется отнюдь не лишним юмором. В дальнейшем действие все-таки замедляется, но не становится томительно тягучим.

И в то же время, хотя сюжетные линии искусно сведены воедино, мне показалось, что «Монах» лишен внутренней цельности. Здесь словно схлестнулись два разных сознания. Есть соблазн воспользоваться терминологией вроде «Сверх-Я» и «Оно», но роман вышел не только из адского коктейля в подсознании Льюиса, в нем еще и стык двух эпох. Ясное, рационалистическое Просвещение смеется над суевериями, и автор вроде бы на стороне разумной Эльвиры, когда она журит дочку за суеверные страхи. Но тут же является готическая чертовщина, и убежденный в своей непогрешимости Век Разума должен отступить перед призраками и магией. Абсолютная беззащитность перед сверхъестественным — один из ключевых мотивов Льюиса. Кстати же, именно сверхъестественные силы обеспечивают здесь самые эффектные сцены, вроде попытки Раймонда похитить свою возлюбленную (с непредсказуемыми последствиями). Да и грандиозный финал не удался бы Льюису без привлечения Люцифера.

Присутствуют и вполне сентименталистские персонажи. Добродетельная Антония явная родня ричардсоновской Клариссе Гарлоу. Да и как без сентиментализма, если он в то время победно шел по европейской литературе. Но именно здесь Льюис слабоват; его идеальные влюбленные (Лоренцо и Антония, Раймонд и Агнеса) бесцветны. Яркие, сочные краски авторской палитры все ушли на создание образа Монаха.

На протяжении этой книги славный динозавр Хильдегунст Мифорез как минимум двадцать раз назвал меня своим верным другом. Кажется, он ошибся. Не то чтобы мне совсем не понравилась ожившая мечта книголюба, которая без затей именуется Книгород! Здесь определенно есть что посмотреть, от «каминных вечеров» до Кладбища забытых писателей. И книжные подземелья под городом, конечно же, пропустить нельзя. И Хильдегунст — симпатичный зануда. А как не встретиться с такими колоритными персонажами, как бравый охотник за книгами Канифолий или зловещий Тень-Король! Но до чего же тяжеловесно все это описано! Бесконечные отступления то и дело грозят похоронить под собой историю. Герой только что очнулся после отравленной книги? Не сомневайтесь, прежде всего он снабдит вас длинной лекцией на тему об убийствах при помощи книг. Вначале можно прийти в восторг от остроумных и необычных описаний (ах, ароматы вместо экслибрисов! живые книги!), но вскоре бесконечные подробности начинают утомлять. Лекции вообще читают все персонажи без исключения. А почему бы не посвятить одну-две главы пересказу концертной программы?

На захватывающий сюжет рассчитывать не приходится, зато можно запастись обширными сведениями по замонийской литературе. Может, когда и пригодится.

Кажется, в этом романе Дюма решил реабилитировать кардинала Ришелье — словно спохватился, что в «Трех мушкетерах» напрасно создал великому политику репутацию злодея.

В «Красном сфинксе» мы видим Ришелье — патриота своей страны, государственного деятеля, который добивается прежде всего величия Франции. И в то же время кардинал находит время и возможность подумать о семейном счастье своего подчиненного Кавуа. Или трогательно позаботиться об измученной узнице. Мы наблюдаем, как Ришелье забавляется. Мы видим Ришелье любящего и любимого.

Его противники лишаются романтического ореола. Анна Австрийская предстает жадноватой и склонной на каждом шагу предавать интересы Франции. Людовик XIII, и в «Мушкетерах»-то не слишком обаятельный, здесь завидует уму и честности своего министра и именно поэтому ненавидит его. И уж конечно, личностей, подобных Атосу и д'Артаньяну, в стане врагов кардинала не наблюдается.

Увы! При всем при том «положительный» кардинал «Красного сфинкса» куда бледнее своего «отрицательного» тезки из «Трех мушкетеров».

Ни блеска более раннего романа, ни столь же головокружительного сюжета здесь нет. Фабула на самом деле совсем неплоха. В ее основе — история, в которой Ришелье противостоит интригам Марии Медичи и Анны Австрийской, а заодно расследует убийство Генриха IV. И все бы хорошо, да только действие тонет в остроумных, но все равно слишком длинных отступлениях. И хотя всякие мелкие детали, украшающие историю французского XVII века, были мне симпатичны, я все же предпочла бы сократить роман раза в два-три.

Но хуже всего был финал, вернее, полное его отсутствие. С минуту я тупо смотрела на заднюю обложку книги, не в силах поверить, что роман просто оборвался. Потом полезла на разнообразные интернет-ресурсы, из которых уяснила, что четвертый том «Красного сфинкса» то ли вообще не был написан, то ли был, но затерялся в веках. Впрочем, есть еще повесть «Голубка», из которой можно узнать о дальнейшей судьбе молодых влюбленных — графа де Море и Изабеллы де Лотрек. Слабое утешение! Я предпочла бы прочесть о дальнейшей судьбе Ришелье.

Эта книга — как джазовая импровизация. Где и грусть, и радость, и красота, и нелепость — все сливается в одну мелодию. Здесь ловят угрей в ванной и ходят в гости к Трюизмам. Здесь царит экзистенциализм, и молодые герои готовы жизнь положить, но хоть краем уха услышать лекцию знаменитого философа. И даже прислуга организует в квартале философский кружок. Фейерверк абсурда? Дружеский шарж на Сартра? Да, все есть здесь, но к веселой чепухе приплетается надрывным рыданием саксофона — тема боли и смерти.

На такие книги сложно писать рецензии. Недаром автор современного предисловия едва ли не извиняется за то, что предлагает читателям такую насквозь советскую вещь. Что ж, идеология ушедшей эпохи действительно может вызвать у кого-то отторжение. И все же это не просто пропаганда: герои романа действительно живут коммунистической идеей, они абсолютно искренни в своей вере в светлое завтра, в то, что вот-вот будет раскрыто последнее преступление и уголовный розыск закроется за ненадобностью. Мне кажется, их искренность по меньшей мере заслуживает уважения.

Если же отвлечься от идеологической составляющей, «Повесть об уголовном розыске» — серия увлекательных очерков — если бы дело происходило на Западе, то можно было бы уточнить: в жанре полицейского детектива. Сюжеты предельно динамичны. При этом все они имеют документальную основу: и описанные преступления, и их раскрытие — реальны.

А еще — перед нами история становления и главного героя, Коли Кондратьева, и уголовного розыска, и целой страны. А это по-своему не менее интересно.

Воистину, аннотации — страшное зло. Вот и здесь аннотация от «Азбуки» обещала «события стихийного рабочего движения — восстания луддитов», а также «чувства и переживания главных героев: милой девушки из клерикальной семьи, охваченной тоской и мечтами, молодого фабриканта с байронической внешностью и, конечно, самой Шерли — блестящей аристократки, обаятельной и сильной духом». АСТ и вовсе подало книгу как «самый, пожалуй, «остросюжетный» роман Шарлотты Бронте» и обнаружило в тексте «готические мотивы» и чуть ли не классический детектив.

А я бы, наоборот, назвала этот роман чуть ли не самым спокойным у Шарлотты Бронте. Настраиваться на динамичный сюжет, готику и детектив в данном случае — верный путь к читательскому разочарованию. Это не «Джейн Эйр», мрачных тайн здесь нет, да и любовная история далеко не на первом плане. Именно романтическая линия в романе не слишком выразительна. Автор вспоминает о ней под конец и улаживает все затруднения своим авторским произволом. Впрочем, второй главный герой, Луи Мур действительно производит впечатление (в отличие от молодого фабриканта с байронической внешностью).

Точно так же Шарлотта Бронте не собиралась предвосхищать Золя с его «Жерминалем» и Стейнбека с «Гроздьями гнева». Луддиты в романе присутствуют, но тоже не слишком выразительные. Собственно, мисс Бронте очень по-женски сочувствует обеим сторонам, а потому не может по-настоящему отстаивать позицию ни одной из них.

А вот то, что писательница, по-видимому, и впрямь хотела сделать, — высказаться. До конца, до донышка, обо всем, будь то манеры младших священников ирландских кровей или истинная роль праматери Евы. И автор, и герои (а особенно героини) высказываются охотно и долго, с блеском и темпераментом. Не помню уже, по какому случаю мне попалось на глаза выражение «протофеминистский роман». «Шерли» — это оно и есть. Шарлотта Бронте с сарказмом и даже с яростью описывает общество, в котором живет. Типичная реакция в романе на попытку женщины высказаться:

— Джо, неужели вы серьезно думаете, что вся мудрость мира заключена в головах одних мужчин?

— Я думаю, что женщины — создания мелочные и вздорные, и свято почитаю то, что сказано у апостола Павла во второй главе первого Послания к Тимофею.

— Что же там сказано?

— «Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева…»

И здесь уж об авторском нейтралитете и речи быть не может. Писательница безоговорочно на стороне героини. О феминизме, каким мы его видим сейчас, речи еще нет. Великолепная Шерли всего лишь не желает «быть в безмолвии». Нужно ей на самом деле совсем немногое: возможность самостоятельно решать свою судьбу и признание ее интеллектуального равенства с мужчинами. Грустно, что викторианское общество отказывало половине человечества даже в такой малости — тем более, если речь идет о женщинах, подобных сестрам Бронте.

Обложка с волоокой красоткой сияла, как красный сигнал светофора. Аннотация начиналась словами: «Мэри Элизабет Брэддон — королева английского любовного романа»... По моим наблюдениям, это переводится, как: «Не влезай! Убьет!» Но оказалось, что волоокая дева на пару с аннотацией — еще те вруньи. Вместо современного лавбургера они скрывали за своим надежным заслоном старинный викторианский роман околодетективной направленности. Причем весьма заслуживающий внимания.

Изящество стиля и чисто женская наблюдательность автора доставили мне немало приятных минут. А чисто женское отношение к прелестным блондинкам очень даже позабавило. Детективная линия простенькая, о том, кто злодейка, чрезвычайно трудно не догадаться с первой же главы. Но вот как удастся ее разоблачить? Этот вопрос обеспечивает динамику сюжета. Тайн, загадочных исчезновений и драматических приключений здесь достаточно. Викторианская четкость моральных оценок, присутствующая в романе, делает героев несколько одномерными, но они достаточно симпатичны (во всяком случае — Роберт Одли, славный сыщик-любитель). Весьма мила и его взбалмошная кузина. Да и леди Одли — колоритная личность. Чего ж вам боле?

И все же о кое-каких недостатках не могу не сказать. Это прежде всего неровность текста. Легкие, плавные, ироничные пассажи чередуются с высокопарными рассуждениями, от которых скулы сводит. Тонкие наблюдения над людьми и нравами порой уступают место наивным и неправдоподобным мотивировкам поступков, в которые невозможно поверить. Особенно это касалось самой леди Одли и того, как она объяснила в итоге свое поведение.

И все равно роман приятный. В нем есть некая свежесть, присущая жанру на самой заре его становления, когда ничто еще не стало шаблоном, типажи не набили оскомину и можно с удовольствием открыть для себя детство классического детектива.

Вообще-то этот роман стоило назвать «Гордость и предубеждение» — и того, и другого в книге предостаточно.

Жила-была девушка. Не слишком красивая, не слишком состоятельная. И вот уже ей 29 лет, а потом и за 30, а возлюбленного на горизонте все нет. Она, конечно, феминистка, потому что очень умна, а окружающие мужчины совсем не ценят это ее качество. И еще, разумеется, мечтательница.

«Если я когда-нибудь выйду замуж, то только за горячо любимого мужчину. Он должен превосходить меня во всем, чтобы я могла ценить его характер и ум. Он должен обладать душой поэта и здравомыслием судьи, быть тактичным, добрым, всеми уважаемым, должен восхищаться женщинами и видеть в них равных. И еще он должен быть старше меня».

При таких-то идеалах и читатели, и персонажи романа замечают истинного героя гораздо раньше, чем Шарлотта, и долгая история «гордости и предубеждения» придает повествованию некоторый драматизм.

А жизнь у девушки несладкая. Отец теряет зрение, брат спивается. И, конечно, страшной тенью над семьей Бронте висит проклятие XIX века — туберкулез. Честно говоря, именно эти страницы биографии Шарлотты и ее сестер заинтересовали меня больше всего. Ее детство, ее первая любовь, ее жизнь в Йоркшире.

Обычная, в сущности, история, и Сири Джеймс изложила ее с большим сочувствием.

Правда, решение писать от лица Шарлотты Бронте было явно слишком смелым. Сири Джеймс как романистка существует на совершенно ином уровне. И все же образ талантливой, не слишком счастливой девушки в романе получился. И хотя бы ради этого книга заслуживает прочтения.

Прочим персонажам повезло меньше. Мужчины (если не считать темпераментного мсье Эгера) довольно бесцветны и неубедительны. Николс идеален почти до приторности, Бренуэл даже в белой горячке изъясняется ходульными фразами, мистер Бронте-старший так круто меняет характер и поведение, что остается только руками развести. Не слишком избалованы авторским вниманием Энн и Эмили Бронте.

И еще похоже, что Сири Джеймс никогда не вела дневника. Ее книга имеет совершенно иной ритм и стилистику: обычное линейное повествование с долгими экскурсами в прошлое. О выбранном жанре напоминает только встречающееся время от времени обращение «дорогой дневник», уместное разве что для маленькой девочки.

Но все же, несмотря на недостатки, при чтении у меня постоянно мелькала мысль: «А ведь это недурно». После «Дракула, любовь моя» я не ждала от Сири Джеймс ничего особенного. Ничего особенного, в сущности, и нет, но роман приятный.

Сделано добротно, но очень уж хорошо просматриваются лекала, по которым оно сделано. «Летос» усиленно напоминает «Заклинателей», «Ветер и искры», «Стража». Квестовое задание на этом фоне поражает отсутствием мотивировки: «пойди туда не знаю куда» в химически чистом виде. Из фантастических созданий порадовали хрюли, а вот двуногие расы — совсем нет. Личный каприз, знаете ли: если нечто описывается, скажем, как орк, я предпочитаю, чтобы оно орком и называлось. Чтобы не пришлось держать в памяти словарик: орки = мэлги, эльфы = эйвы и т.д. С другой стороны — мир яркий, герои харизматичные, приключения интересные. От фэнтези в стиле «меча и магии» большего и не требуется.

Отдельный маленький плюсик за «рыбу полосатую»: выражение намертво прилипает к языку.

Удивительный все-таки жанр — былички. В литературных рассказах о призраках почти всегда есть нечто искусственное, некая игра автора с читателями, то с целью напугать, то позабавить. Ну, а былички почти лишены внешних эффектов, написаны языком скупым, как природа Исландии. Да и с чего же им быть иными? Люди просто рассказывали о том, что считали частью своей жизни. И от этого создавалось впечатление абсолютной реальности происходящего в рассказе.

Былички записывались уже в новое время, так что, несмотря на название сборника, о корабле Нагльфари здесь и помину нет, старые боги ушли навсегда, добрые дисы стали злокозненными демонами. А призраки вот остались. Как не остаться, если они — часть повседневности? Кто-то должен отомстить живым, кто-то и из могилы стремится на свидание к любимой, а кто-то даже после смерти не может расстаться с бутылкой исландской водки. А то и просто приходят перекинуться словцом, вису спеть или посидеть за праздничным столом вместе со всеми. А живые пересказывают истории о призраках — то забавные, то жутковатые, то поучительные.

P.S. Читателю, берущему в руки сборник «Корабль призраков», не стоит ожидать чего-то в духе мистической прозы XIX века, издающейся в той же серии «Азбука-классика». Здесь — фольклор, записанный этнографами-профессионалами, «как есть», и к своеобразной манере повествования надо привыкнуть.

«За волшебной дверью» — не художественная проза, не публицистика, даже не просто литературная критика. Если бы дело сводилось к обсуждению достоинств Смоллета или Ричардсона, это эссе не стоило бы и читать. Но здесь — большее. Нам дарована привилегия — слышать, как талантливый писатель признается в большом, искреннем чувстве. Нам дано счастье — это чувство разделить. Что с того, что между нами — многие годы и километры, разница культур, политических убеждений? Важно ли, что литературные вкусы изменились необратимо? Все равно — каждый из нас, читателей, все еще может открыть свою волшебную дверь и оказаться в мире, где нет ничего естественнее любви к книгам.

«Не страшно, что на вашей книжной полке не так уж много книг, а помещение, которое она украшает, выглядит скромно. Закройте за собой дверь и, войдя сюда, отриньте от себя все заботы внешнего мира... И тогда, минуя Волшебный портал, вы окажетесь в сказочной стране, куда волнения и неприятности уже не могут последовать за вами».

И чего только нет в этой книге! Таинственная Прага и мистическая Обь, интриги венского двора и могущественный орден иезуитов, вещие знаки и старинные легенды. И все это при прискорбном отсутствии Шандора Петефи. То есть персонаж, носящий это имя, в книге есть — мелькает иногда между рассказами об очередной хитрости отца Бальдура или о странствиях Антала Регули. Но до чего же этот персонаж невыразителен и ходулен! Точно навесили на беднягу табличку «Романтический поэт» и решили, что повествовать о нем следует только высоким штилем и на каждом шагу рвать страсть в клочья — о какой бы мелочи ни шла речь.

Как известно, «Калевала» сыграла особую роль в истории Средиземья. Именно отсюда пошел один из самых драматических сюжетов Сильмариллиона — история Турина. Мелодика финских рун слышится в наречии Премудрых эльфов. И в эссе о «Калевале» Толкин пытается передать очарование странного и чуждого европейцам мира, воссозданного Элиасом Лённротом. Как говорит он сам, «вряд ли это доклад — это скорее довольно бессвязный разговор с самим собой, сопровождаемый ленивым похлопыванием по обложке любимого тома». Но разговор поэтичный, выразительный и полный неподдельной любви к предмету.

Недурная панорама Римской Британии в последнее столетие ее существования. Империя гибнет среди варварских вторжений и военных мятежей, и уже не составляет никакого труда стать божественным цезарем, благо, их на просторах Pax Romana чуть ли не десяток. Титулы тоже подвержены инфляции! Интересно, что и «добрый» цезарь Караузий свою власть узурпировал, а по некоторым сведениям, и вовсе был пиратом. Да, это та самая империя, где трон однажды продали с аукциона. Буквально чувствуешь, как все ближе подступают Темные Века. Скоро римские легионы покинут Альбион навсегда.

Сюжет в достаточной мере увлекателен, под конец, так вообще не оторваться. Хорошего, но, как водится, недалекого императора Караузия свергает злодей Аллект, на котором клеймо поставить негде. Призывает в Британию саксов, преследует главных героев и обижает старушек — в общем, законченный Темный Властелин. :nunu2: И есть, конечно, героическая оппозиция — эдакое движение Сопротивления в романо-британском антураже. Новизной фабула не блещет, но прописана хорошо.

Порадовали аллюзии на кельтскую мифологию, особенно довольно хулиганский образ Кухулина.

Отдельно хотелось бы отметить отличный перевод, выполненный Н. Рахмановой и А. Ставиской.

Во многом мои впечатления совпали с уже высказанными другими фантлабовцами. Первую часть я прочла с умеренным интересом и понадеялась, что вторая будет лучше. Может, сюжет оживится или часть прорех в сеттинге закроют... Увы, мечты сбываются редко.

Сантиментов в «Нефритовом троне» хватит на пару толстых дамских романов, нелепостей, пожалуй, даже на три.

Имеется страстно влюбленная пара в лице бравого капитана Лоуренса и его дракона Отчаянного. Есть и коварный разлучник — китайский принц Юнсин. Помимо неанглосаксонского происхождения, последний отличается редкой злобностью и и удивительным для китайского аристократа хамством. И вот в этом любовном треугольнике читатель должен вариться на протяжении всего романа: ах, отдаст ли Отчаянный свое сердце храброму британскому офицеру или экзотическому злодею с Дальнего Востока?

В промежутках между решением главного животрепещущего вопроса герои умудряются поучаствовать в батальных сценах, а также много и вкусно есть. Кажется, автор, вдобавок к прочим талантам, любит готовить.

Язык, надо признать, идеально соответствует художественной задаче: «Лоуренс, хмельной от гнева, дышал прерывисто, и ярость застилала ему глаза — конечно же, ярость, а не какие-то жалкие слезы.» и т.д. и т.п.

А вот продумывать мир госпожа Новик по-прежнему не желает. Число багов таково, что это уже граничит с издевательством. Все перечислять лень, но заново поразила дивная идея абордажных боев на драконах. Дракон в это время находится в полете, выполняет пике и прочие фигуры высшего пилотажа...

Еще! И побольше! И можно без хлеба! Тем более, что концовка явственно предполагает продолжение. :wink:

Перед нами разворачивается яркий фантастический мир духов — опасных и безвредных, добрых и злокозненных. Он расцвечивает несложную, в общем, историю трех заклинателей, облеченную в форму романа-странствия, романа-дороги. Сюжет задается путешествием: встречи, схватки, ненависть, любовь — и вот уже очередная картина скрылась за горизонтом безвозвратно. Мягкие, лиричные описания сменяются напряжением боевых сцен.

Каждого из героев дорога сталкивает с собственными моральными дилеммами, и если для Сагюнаро все определяется в самом начале (и заклинатель учится жить с этим), то для Рэя ключевым событием становится борьба с черным кодзу. С каждым новым эпизодом ему приходится делать новый выбор — в пользу темного духа или в защиту человеческого в себе, и мне кажется, что его финальное решение тоже не будет окончательным.

Солдат забудет меч и бой,

Моряк — океанский шквал,

Масон пароль забудет свой,

И священник забудет хорал.

Девушка — перстни, что мы ей дарим,

Невеста — «да» прошептать,

И еврей забудет Иерусалим,

Скорей, чем мы печать!

(Р. Киплинг)

XIX век — век ежедневной прессы, век первых громких сенсаций, первых профессиональных корреспондентов. На этом фоне Конан Дойль создает эдакую вариацию архетипичного сюжета о гадком утенке.

Прелесть рассказа — не в фабуле, довольно предсказуемой, а в ярких психологических портретах персонажей. Внешне все предельно просто. Читатели в Англии ждут новостей, и даже небольшая стычка с суданцами может оказаться сенсацией. Немудрено, что между английскими журналистами в Судане царит жестокая конкуренция. «Всяк за себя, и более способный побеждает» — таков их девиз.

В эту-то ситуацию попадает неопытный молодой корреспондент Анерлей. Он описан как классический «гадкий утенок» — простоватый на вид, на неказистой лошаденке. Своим приятелям-конкурентам он кажется вполне безобидным. Что ж, тем драматичнее будет развязка! :wink:

Если задуматься — сюжет устрашающе нелепый. Брат дарит сестре в качестве украшения именно то существо, которое чуть не сожрало его вместе с кораблем; венерианская креветка, пропавшая в Антарктиде, выныривает, чтобы уничтожить завод в России, причем непременно тот, где работает жених этой девицы, живущей на станции «Мирный» — очень естественный ход событий. Идеологическая составляющая мало что состоит из зубодробительных штампов, так еще и прикручена к сюжету явно искусственным образом. Ну, что изменилось бы, если бы дурочка просто посеяла свой любимый медальончик, без всякого нападения злобных мутантов?

Парновский стиль, атмосферные описания средней полосы России, конечно, никуда не деваются, но рассказ не спасают.

Гаррисон сжульничал, где-то в первой трети книги подсунув нам другого героя под тем же именем. Так, знаменитая пиррянская сноровка Язона куда-то исчезает и возвращается лишь урывками.

Немного раздражает привычка этого нового Язона бегать трусцой по граблям, периодически огребая по лбу.

Но сюжет по-прежнему интересен, а этические проблемы успешно ставятся и решаются.

Как и положено уважающей себя ghost story, рассказ Леонарда Кипа содержит старинные склепы, вражду братьев и мрачные тайны. Но все эти элементы обыгрываются отнюдь не в готическом духе. В склепе хранят садовые инструменты, мрачные тайны вызывают у героев не столько суеверный ужас, сколько веселое любопытство, а вражда братьев, как она описана в рассказе — чистейшее издевательство над готическими стереотипами. Добавьте к этому рождественское полено, «с достоинством тлеющее» в камине, том «Британской энциклопедии» как универсальное средство от привидений и множество других «вкусных» деталей. В итоге получается уютная, забавная и очень викторианская история о привидениях.