«Моралите» — это и мораль, и средневековая пьеса. Название книги Барри Ансуорта явно обыгрывает оба значения. Этот детектив довольно прямолинеен и моралистичен, но он еще и хорош — хотя бы своей попыткой отойти от сложившихся стереотипов. Как во многих современных детективных сюжетах, герой ввязывается в расследование случайно, но это поистине театральная случайность. Ну, куда мог попасть монах-расстрига, который сбежал из монастыря просто потому, что пришлось переписывать скучную книгу, а на дворе цвел боярышник? Куда еще, как не к бродячим актерам, олицетворению романтики, и неустроенности, и приключений? И совсем не случайно, что скромной актерской труппе, не способной поразить зрителей театральной машинерией, нужно задеть публику за живое чем-то совсем необычным. А что может увлечь больше, чем свежая сенсация — убийство мальчика? Нет, нет, на самом деле здесь все закономерно. Ружье повешено на стене — и оно выстрелит. Ставя пьесу о реальных событиях, играя ее перед зрителями, актеры осознают: чтобы сыграть хорошо, они должны до тонкости понимать, как именно произошло убийство. И вот театральная постановка превращается в расследование — поистине оригинальный ход и со стороны героев, и со стороны автора.

Стоит еще отметить великолепно обрисованный быт средневековых актеров. Автор хорошо знает тонкости постановок пьес-моралите. И то, чем жила в XIV веке веселая старая Англия — тоже. К слову, это несчастная страна. Здесь рыцарская конница уже не кует победу — эту роль она уступила лучникам-йоменам. Рыцарям остается лишь разыгрывать собственные пышные пьесы — турниры. Крестьянам, горожанам, актерам приходится терпеть все прелести рыцарских капризов и крепостного права. Последнее описано так выразительно, что впору браться за вилы и присоединяться к Уоту Тайлеру.

Что лучше — потерять девушку или обзавестись собакой? Что интереснее — писать философские диалоги или переводить дрянную прозу? Что разумнее — играть на скачках или работать санитаром? Абсурдные вопросы, но Мердок именно и вводит нас в абсурдный мир. Стоит ли разрывать отношения с лучшим другом, не выяснив вначале, действительно ли вы его обидели? А стоит ли ссориться из-за глубинного смысла бытия? Главный герой может показаться совершенно чужим и непонятным именно потому, что он делает подобные вещи. А в другие моменты он легкомыслен, как Берти Вустер. Он мчится по жизни с сумасшедшей скоростью, лавируя между совершенно безумными дилеммами. Жизнь то притворяется простой и ясной, то превращается в пантомиму гротескных масок. Как оно и подобает экзистенциалистскому тексту. Глубины я ждала — и получила ожидаемое — но совсем не ждала такой почти вудхаузовской иронии. Роман легок, воздушен, даже праздничен. Серьезные коллизии маскируются веселостью. И в качестве бонуса — восхитительный Париж!

Судари и сударыни, добро пожаловать в Бедельти — самый престижный курорт для гостей из Северной и Южной империй. Чудесный городок, уверяю вас: уютный, как сказка Андерсена, и веселый, как гриновский Зурбаган. Это столица крошечного королевства Трех островов, а правит там молодой и простодушный король Орвель.

Но предупреждаю: в Бедельти нет ехидных рыжих ведьмочек, нет сверхмогучих попаданцев и попаданок, нет эльфов и вампиров. Здесь даже магии нет — за исключением только дней карнавала. На праздник смены сезонов король вставляет в свой перстень синий камень — небесный обсидиан — и начинаются веселые чудеса. Превращенный в дракона хозяин кабачка крутит в воздухе фигуры высшего пилотажа, старый фокусник показывает свое искусство, а Северный ветер и Южный ветер развлекаются вольной борьбой.

И ведь на курортах собирается самая пестрая публика, верно? Ну, где еще могли бы встретиться военные советники Севера и Юга блистательная Кристеана дор Зеельмайн и великолепный Мбо Ун Бхе...

...капризная блондинка Тильдинна...

...монахи-пустоверы, названные так, поскольку веруют исключительно в Бога Нет и в то, что свято место пусто, а также беглые каторжники-маги Бенга и Руде Хунд, воришка Нисси, проклятый капитан Бван Атен...

Да, но что будет, если карнавал затянется? В любой мифологии смена сезонов — опасное время, когда силы иного мира подступают совсем близко, угрожая людям. И карнавал — не развление для скучающих туристов, а средство обмануть, отпугнуть страшную нежить, вернуть миру утраченную стабильность.

Вот и Трем островам затянувшийся карнавал грозит бедами, и то, что король Орвель под действием проклятия не может сбросить обличье зверя, — наименьшая из них.

Точно морской змей, обвившийся вокруг Золотого острова, в глубине книги таятся иные смыслы. Фэнтези и вообще-то связано с мифологическим мышлением, а в «Перстне без камня» эта связь на редкость прочна. Любитель фольклористики найдет здесь характерные намеки: смена сезонов как миг волшебства и как возвращение в мифологическое время первотворения / конца мира; пословицы как осколки мифов, чей смысл забылся, и прочее.

Есть в «Перстне без камня», конечно, и недостатки (и он совершенно точно не понравится суровым любителям боевой фантастики), но придираться в данном случае не хочется. Исключительно приятная книга, с оригинальным миром и мягким юмором.

Если мистер Кирби является домой заполночь и плетет жене какие-то басни, то миссис Кирби не находит ничего лучше, чем обратиться к адвокату. Пусть-ка выведет муженька на чистую воду! А если адвоката зовут Перри Мейсон, то он не только выполнит поручение клиентки, но и раскопает все, что за этим кроется.

Милейший мистер Кирби и впрямь украшает повествование своими вечными небылицами (он коммивояжер, так что здесь профессиональная деформация :wink:).

Прочие элементы сюжета более-менее знакомы поклонникам Гарднера и вполне укладываются в формулу качественного детектива из серии о Мейсоне. Конечно, наклевывается запутанное дело об убийстве и конечно, Перри станет блистать в зале суда — можете даже не сомневаться!

Здесь очень мало от привычной схемы классического детектива. Повесть совсем не о том, что «убийца — дворецкий». :wink:

Детектив вообще не главное для автора — тайна Желтой маски возникает под занавес и решается стремительно. И при этом финал несколько затянут; пересказ «отчета» отца Рокко скучноват и, в общем, повторяет уже известное читателю.

Как психологическая проза, «Желтая маска» тоже далека от шедевра. Книга грешит некоторой мелодраматичностью, особенно линия Фабио — Нанины. Автор пытался избежать идеализации героев, придав Нанине — ее робость, а Фабио — склонность к суевериям, но получилось плохо. Достаточно сравнить героев с яркими, живыми персонажами «Лунного камня» и «Женщины в белом» — и какими же бледными они покажутся!

И все-таки это Уилки Коллинз. Сцены, данные через восприятие модистки Бригитты, радуют и меткими наблюдениями, и юмором.

Тот Всеслав людей судом судил,

Города Всеслав князьям делил,

Сам всю ночь, как зверь, блуждал в тумане.

Вечер — в Киеве, до зорь — в Тмуторокани,

Словно волк, напав на верный путь.

Мог он Хорсу бег пересягнуть.

(«Слово о полку Игореве», пер. Заболоцкого)

Наверное, лучшее, что есть в книге — очарование славянской мифологии, составляющей естественную часть жизни героев. Тут и языческий пантеон, и сказание о рахманах. И, конечно, легенды об «оборотне» Всеславе.

Великолепно показано яростное столкновение христианства и язычества на Руси — битва, в которой не может быть перемирия. Потому и мечется Всеслав Чародей, не вписывается в этот мир его мечта о терпимости. Не принимают его ни христиане, ни язычники.

В целом, качественный образец советского исторического романа, не без непременного классового подхода, хотя ключевое слово здесь «качественный», а не «классовый». За увлекательным сюжетом чувствуется гора основательно проработанной литературы.

«Эта была полная и правдивая история Ивона, одного из герцогов Бордо, а конец ее неизвестен нам, и по сей день еще не настал — не настал до этого самого часа.» Рыцарский роман с его непременной квестовой структурой на фоне причудливой географии. В то же время произведение очень близко к волшебной сказке, где на помощь герою являются сверхъестественные существа, а Карл Великий посылает его вырвать клок из бороды эмира Вавилонского. Но эта сказка, в отличие от многих, содержит элемент непредсказуемости. Нельзя угадать, например, к чему приведет нарушение очередного гейса. Если Ивон пренебрежет запретом и заговорит с Обероном, попадет ли он в рабство к эльфам или, напротив, станет другом их короля? Простит ли Оберон маленькую ложь Ивона в Вавилоне — ведь это, в сущности, была случайная обмолвка! — или же нет?

По-своему очень обаятельная книга, дающая понять, как выглядели дальние истоки современной фэнтези.

Странно, что так мало отзывов. Книга, во всяком случае, заслуживает прочтения. Она написана прекрасным языком, в ней есть сюжет и есть атмосфера, а ведь все это по нынешним временам бывает не часто. Более того, здесь есть интересные мысли, что встречается еще реже.

А еще здесь есть рассказ о том, каково это — святой в роли мужа, короля, полководца, отца. О том, есть ли для правителя разница между искренностью и пиаром, когда уже даже самый близкий друг говорит королю: «Никогда, сир, вы не могли хоть немножечко без театра». О том, прав ли юноша в зеленом, когда уверяет: без этой святости Людовик мог бы стать и прекрасным человеком, и прекрасным королем. И даже прекрасным христианином. Словом, перед нами — история человеческой души. А суккубы, демоны и прочая фэнтезятина здесь настолько внешнее, что о ней и говорить не стоит.

P.S. Не ставлю 10 из-за некоторой затянутости романа и еще из-за того, что, сосредоточившись на Людовике, некоторые симпатичные боковые линии сюжета автор просто оборвала.

Нет, вы только представьте всю меру несчастья дона Максимилиана, директора Музея священного искусства в веселом городе Баия! Намечена выставка, приглашена пресса, и здесь же коварный соперник, готовый в клочья разорвать в очередной рецензии... Все ждут прекрасный шедевр — деревянную статую святой Варвары с громами и молниями в колчане. А святая Варвара не явилась. Не слишком ее манят чинные музейные залы, уходит она на кандомбле к жрецам афробразильского культа. Словом, «мир рухнул и погреб под своими обломками дона Максимилиана фон Грудена: сияющий полдень торжества и славы сменился ночью горечи и позора».

Если вы уже прочли хоть один роман Амаду, вы знаете, что такое Баия. А если нет, просто поверьте автору на слово: это лучшее место на свете. И не то чтобы жизнь там была легче, чем везде, — вовсе наоборот, ведь в описанное время в Бразилии была военная диктатура, длившаяся 20 лет. В веселой Баие падре Галвану хотят подослать наемного убийцу за сочувствие к беднякам — помоги, святая Варвара!

«Было время позора и страха, время переполненных тюрем, мучителей и мучеников, вранья о «бразильском чуде», время египетской работы и неслыханного казнокрадства, время показухи».

Но в Баие умеют горячо любить и от души веселиться, а вера наивна и радостна, что бы ни говорила о «дикарских радениях» своих земляков строгая дона Адалжиза.

Коварна Баия, где «смешивают воедино разную кровь и разных богов». Вы, наивные туристы, думаете, что перед вами церковь Приснодевы Непорочно Зачавшей — и это даже правда, — но еще это храм Иеманжи, богини морей.

И ничего удивительного, если святая Варвара вдруг оказывается Иансан, повелительницей ветров и бурь, от воинственного клича которой начинаются извержения вулканов. Дело есть у грозной Иансан в Баие — натворить веселых чудес и заодно освободить 16-летнюю красотку Манелу от ига ханжи-тетки — не больше и не меньше.

Как часто случается в жизни, отдуваться за прихоти Варвары Громоносицы приходится бедному дону Максимилиану, который и знать не знает никакой Манелы, да и об Иансан, кажется, не слыхал.

В кои-то веки аннотация не соврала: передо мной действительно прекрасный образец психологической прозы. А какие выразительные портреты действующих лиц, от главной героини до какой-нибудь Полины Карповны! А тихое сельцо с непременным «страшным» преданием о могиле самоубийцы под обрывом! Несмотря на немалый объем и несколько беспорядочную структуру, роман был легок и увлекателен.

Но только до того самого «обрыва», ставшего здесь весьма ясным символом нравственного падения. Страсть Райского «развивать» всех встречных женщин, гордость и независимость Веры, цинизм Марка вызывали то улыбку, то сочувствие, то желание надрать героям уши. Их проблемы вовсе не казались чужими. Ведь даже нам, современным и продвинутым, не так легко понять, где кончается свобода и начинается безответственность. А вот финал свалился в тот нравоучительный роман «о Кунигунде», над которым сам же автор вволю посмеялся, в помесь морали с мелодрамой.

Она великий стратег — куда там Наполеону! Она искусная охотница, и напрасно дичь будет петлять и сдваивать след. Все равно будет настигнута! Словом, она — девушка, чей единственный шанс в жизни состоит в удачном замужестве. Ее общение с потенциальными кавалерами — поистине шедевр военной и охотничьей сметки. И она безупречно использует свое оружие: яркую внешность, стильные платья, редкую тактичность.

Вот только что-то лучшее в ней все время пробуждается, разрушая идеально задуманные планы.

Эдит Уортон описывает Дом Веселья, явно где-то по соседству с Ярмаркой Тщеславия — нью-йоркское высшее общество, блестящее и скучное. Ее героиню манит блеск, но скука отталкивает, и бедняжка никак не может определиться, чего же она на самом деле добивается — женить на себе скучного богатого ипохондрика или влюбиться в обаятельного адвоката? Или просто любой ценой удержаться в заколдованном кругу «высшего света»? Но все же порой кажется, что неприметная Герти, лишенная и красоты, и светской ловкости, оказывается куда счастливее.

И нет, это не история успеха.

Для нас Дюма — это плащ и шпага, головокружительная интрига и «пока-пока-покачивая перьями на шляпах». Но он бывает и вот таким. «Полина» — классическая готическая история, в которой и мрачный замок в глуши, и потайные ходы, и яд, и разбой. Все есть.

Роман построен в виде «матрешки»: автор слушает рассказ своего приятеля Альфреда де Нерваля, который в свою очередь передает рассказ своей возлюбленной Полины. Сюжет перевернут: вначале читатель узнает о трагической смерти героини, затем уже рассказана ее история. В остальном этот небольшой роман вполне традиционен, и не случайно автор сравнивает своего главного злодея с излюбленными персонажами романтической эпохи — Карлом Моором, Манфредом и т.д. Вообще, описание зловещего графа Безеваля, с его элегантностью, его немыслимым хладнокровием и т.п., столь же обычно для той эпохи, как и безупречная рыцарственность Альфреда. Правда, есть и отличие. Байрон рисовал романтических бунтарей против косности и несправедливости общества, а Безеваль бунтует, по существу, против отсутствия денег в собственных карманах.

Но одно цепляет за душу в этом маленьком произведении: грустная, поэтическая история обреченной любви.

Дети многое принимают как должное. Семью главного героя трудно назвать «правильной» с точки зрения современных психологов. Отец занят на трех работах, мать крепко выпивает, младшая сестра, похоже, страдает аутизмом. Но трое детей вовсе не несчастны. Их маленький городок на Лонг-Айленде — и не кошмарное место из Стивена Кинга, и не идеальная солнечная страна детства. Но каким бы он ни был, от текста исходит тепло ностальгии. И еще — характерное для детей сочетание фантазий с «настоящим» миром. «Бездонное» озеро, притягательное и угрожающее, Драный город и нелюбимая школа («фабрика дебилов», ага) — и реальное, и воображаемое — здесь становятся равноправными частями жизни рассказчика.

Первая ассоциация, которая приходит в голову, — это, конечно же, Брэдбери. Снова детство в американском захолустье, с мороженым, страшными историями и мальчишескими приключениями. И щепотка магии — совсем чуть-чуть. Драный город, слепленный мальчишками из всякого мусора, то ли влияет на свой реальный прототип, то ли нет. Видения маленькой Мэри могут определять события или становиться прозрениями — или это опять детские фантазии?

И еще есть нечто зловещее, триллер, происходящий где-то на периферии жизни детей: бродяга-маньяк, исчезновение одноклассника, призраки. И множество нерешенных загадок — почему маньяк так интересуется семьей рассказчика? Почему страницы приключенческих книг пахнут трубочным табаком? В результате книга одновременно обаятельная, и жутковатая местами, и просто интересная.

Случалось вам видеть лунную дорожку в море? Нет, это не лунные блики, это Иеманжа, мать вод, приплыла любоваться луной, и ее белокурые сверкающие волосы стелются по воде.

«Мертвое море» — словно народная песня, где все моряки храбры, а все женщины нежны. Моряки Баии живут в своем мире, полулегендарном, но и печальном. Сносят бедность, дарят Иеманже флакончики духов, а потом уходят к ней, в ее сказочную страну Айока. Изменится ли что-нибудь, свершится ли чудо, которого так ждет учительница дона Дульсе? Да, отвечает Жоржи Амаду, но он слишком большой реалист и в чудеса на самом деле не верит. Финал откровенно заимствован из волшебной сказки и как-то смущенно скомкан, словно автор и сам не очень убежден в собственном оптимизме.

Грустная земля — Баия всех святых и Жубиабы, жреца черных богов. В нищих кварталах, на табачных плантациях, в армейских казармах персонажи гибнут, сходят с ума, мучаются от голода. Нелепо погибает красавчик Филипе. Страшно ломается жизнь Линдиналвы. Жоржи Амаду не щадит читателя, вводя в текст жестко натуралистические подробности. И был бы у нас «Жерминаль» на бразильском материале (и даже с забастовкой), но то ли жизнелюбие сеу Жоржи, то ли роскошная красота его родины изменяют безрадостную картину.

Добрая земля — Баия. Даже когда есть нечего, все равно всегда можно поглазеть на медведя на ярмарке или танцевать под древние ритмы африканских барабанов. Антонио Балдуино — плоть от плоти своей земли. Потому что смеется звонче всех, и сочиняет самбы, и мечтает, что и о нем кто-нибудь сложит песню. Его неиссякаемый оптимизм и мудрость Жубиабы, старого жреца макумбы, образуют на редкость гармоничное сочетание.

А не такая уж идиллия — эта ваша старая добрая Англия! В подавляющем большинстве детективов, составивших «золотой век» жанра, Англия представала местом на редкость уютным и приятным. А если даже совершалось преступление, очередной великий сыщик блестяще восстанавливал справедливость. Хейр, не нарушая общей схемы классического детектива, решительно изменил представление о месте действия. Его Англия — подчеркнуто хрупкий мир, застывший в неустойчивом равновесии. Война вот-вот начнется, она уже началась, просто англичане еще этого не поняли. И конечно, Англия Хейра — мир неправильный, под красочными средневековыми традициями прячется несправедливость. Леди Барбер, каким бы квалифицированным юристом она ни была, не найдет здесь работы по специальности просто потому, что она женщина. Правосудие не будет равным для всех. А уж судья, гоняющий по улицам в пьяном виде и притом без прав, — персонаж с современного новостного сайта.

Да, а Сирил Хейр — донкихот. Сыщик-любитель Петтигрю в романе говорит молодому Дереку: «Боюсь, вы страдаете идеализмом», — а мог бы переадресовать эту реплику и своему автору. Ведь в глубине души он все-таки верит в идеал доброй старой Англии, в правосудие, в справедливость и даже традиции.

Со стыдом признаюсь, что центральное произведение Чапека не произвело на меня ожидаемого впечатления. Его главная мысль страшна в своей бесспорности: человечество само творит свою гибель, ради сиюминутной выгоды, или ради «государственных интересов», или просто по капризу. Но при этом мне показалось, что пан Карел излишне увлекся литературными играми (ах, эти объявления разными шрифтами!). Роман представляет собой стилизацию под документальное исследование, включающее обширные выдержки из протоколов заседаний, политических памфлетов, экономических трактатов, газетных статей и т.п. Лишь под конец можно по-настоящему проникнуться атмосферой надвигающегося кошмара, когда в ночной тиши раздается хриплый голос по радио.

- Вы только что прослушали баркароллу из «Сказок Гофмана» в граммофонной записи, — скрипел диктор. — Алло, алло, теперь мы включаем Венецию.

И в эфире стал слышен только глухой и грозный гул, похожий на рокот надвигающихся вод…

Жорж Санд честно предупреждает: этот роман не будет занимательным. Она и не пытается развлекать читателя. Она просто смотрит вглубь человеческой души и рассказывает об увиденном.

Итак, Сильвестр и Фелиция. Оба не первой молодости, оба умны, обаятельны, интересны. Казалось бы, ну, что стоит привести их под венец и с облегчением написать: «Жили они долго и счастливо»? Ан нет.

Может быть, ключ к сюжету — отсылка к роману Гёте «Избирательное сродство», в котором влечение мужчины и женщины сравнивается с химической реакцией. Между Сильвестром и Фелицией химии уж точно нет.

Возможно, вся беда в том, что у обоих слишком сильно изранены души. Сильвестр задет изменой своей первой жены куда больше, чем хочет показать, и теперь даже помимо воли охвачен болезненными сомнениями: будет ли ему верна новая любовь? Патриархальная мораль дает ему для этого «веский» повод. Фелиция когда-то — пятнадцать лет назад! — оказалась жертвой соблазнителя. Что с того, что следующие пятнадцать лет она вела жизнь монахини? Общество не простило ей «падения», и Сильвестр тоже не прощает. Фелиция, со своей стороны, в глубине души так и считает себя «падшей», не может поверить в любовь и уважение близких.

По манере изложения и сюжету этот роман немного напомнил мне более раннюю «Лукрецию Флориани». Но ситуация более раннего произведения здесь переосмыслена в сторону патриархальной морали. И дело не только в том, что «Лукреция Флориани» была написана с точки зрения женщины, а «Последняя любовь» — с точки зрения мужчины. Оценки происходящего сменились на противоположные. Лукреция Флориани, пусть и «согрешившая», все равно оставалась выше и лучше своего «добродетельного» возлюбленного, нравственная правота была на ее стороне. Что касается Фелиции, то автор полностью лишает ее права на нравственную правоту, подчиняясь традиционному штампу: дала себя соблазнить один раз, значит, не устоит и в следующий. Но все же каким бездушным выглядит Сильвестр в этой своей позе праведного судии!

Это — море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими; там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем.

(Псалом 104).

О реализме в жанре фэнтези судить трудно. Это ведь не научная фантастика с ее строгими канонами; здесь всегда допустима толика волшебства. Для меня реалистическое фэнтези — это та ситуация, когда автор пишет о зеленом солнце, а читатель ему верит. Вестерфельду я поверила. Его мир весьма причудлив, но обладает внутренней логикой и немалым обаянием.

Как и в нашей истории, здесь Европа погружается в кошмар мировой войны — пока еще первой по счету. Как и у нас, существуют Антанта и союз центральных держав. Но различаются они концепциями вооружения. «Жестянщики» немцы увлеклись развитием техники, и на поля сражений выходят мощные штурмовики-шагоходы, а в воздух поднимаются похожие на стрекоз гиротоптеры. «Дарвинисты» из Антанты сделали ставку на развитие генной инженерии. Тут-то и приходит время библейского чудища Левиафана, волей автора играющего не в великом и пространном море, но в необъятном воздушном океане. Летающий кит — впечатляющая идея, как и экипаж, подобно пророку Ионе, разместившийся во чреве китовом. Левиафан вооружен до зубов штурмовыми ястребами и летучими мышами-стрелометами: ему предстоят жаркие баталии с бездушными немецкими механизмами.

Подобная ненаучная фантастика легко ложится на исторический фон начала XX века: интриги, условности, предрассудки, все то, что составляет «дух времени».

Словом, Вестерфельд действует по формуле: «Гремучая смесь прошлого и будущего составляет сущность стимпанка». Получается вполне удачно, а главное — красочно.

В созданном воображением автора мире развивается история двух подростков: Александра фон Гогенберга и Дэрин Шарп. Александр — сын убитого в Сараево эрцгерцога, претендент на австрийский престол, и, конечно же, удивительно много влиятельных персон не желает, чтобы он этот престол занял. Дэрин — девочка, лелеющая совсем не девичью мечту о службе в воздушном флоте. Ей удается переодеться мальчиком и стать мичманом на «Левиафане», да так, что ни одна живая душа не спросит: «Ну короче, корнет, вы женщина?!» Оба главных героя отлично вписываются в условности и сложившиеся сюжетные схемы традиционной приключенческой литературы, вспоминается «Черная стрела» Стивенсона.

Похоже, что Австро-Венгрии с наследником повезло. Александр смел, самоотвержен и умеет заботиться об окружающих. Не самые плохие качества для правителя! Не уверена, что британскому воздушному флоту так же повезло с кавалерист-девицей мисс Шарп: пока что у нее больше хвастовства, чем реальных достоинств.

А впрочем, оба неплохо справляются в предложенных обстоятельствах. Не особо запутанный сюжет, как и подобает хорошей приключенческой прозе, ведет героев от одной неприятности к другой и от одного подвига к следующему. Читателю скучать некогда!

Я трудился десять долгих лет

И слепил три комнатки из глины.

Сам в одной живу, луна — в другой,

В третьей свежий ветер поселился.

Только горы негде поместить —

Полюбуюсь ими из окошка.

Ким Чон Сян (Корея, XVII-XVIII вв.)

Горная хижина — мечта китайских мудрецов, но эта книга наводит скорее на мысль о фантазии европейских романтиков — Башне из слоновой кости. Недаром же башня здесь — центральный образ! Ли Юй, в общем, и не скрывает своего намерения укрыться в горах, в башне, в творчестве, где угодно, — лишь бы реальность была где-нибудь подальше. Как явствует из последнего рассказа, получалось не очень. Время было смутное. Рушилась династия Мин, в Китай вторглись маньчжуры. Вспыхивали мятежи. Свирепствовали разбойники. Надо полагать, не один Ли Юй, но и многие его современники вздыхали: «Увы! Кажется, что в эти времена Творец всего сущего лишился добросердечия».

Но хотя бы на шелковом свитке Ли Юй возвел прекрасные башни. Они все хороши, хотя и очень разные — в одной учатся у Неба, в другой внемлют советам, а с площадки третьей наблюдают за купающимися красавицами.

Персонажи и сюжеты вызвали у меня какие-то западные ассоциации. И это было скорее приятно. Где, где конфуцианский уклад, усердное исполнение воли предков? Ли Юй приветствует совсем иные качества, такие как свободный жизненный выбор, активность, инициатива. В «Башне обретенной жизни» почтение к приемному отцу составляет весь пафос образа положительного героя, но и в данном случае это — свободный жизненный выбор юноши. Он осознанно строит линию поведения, а не просто слепо подчиняется существующим канонам. В повести «Башня возвращения к истине» главный герой — и вовсе удачливый мошенник, весьма далекий от традиционных ценностей. Чем не Ласарильо из Тормеса?

Обожествление императора? Император в повести «Башня возвратившегося журавля» мало похож на божественный образ Сына Неба — он похотлив и вероломен.

А женщины? Несчастные калеки с «ножками-лотосами», неспособные даже убежать от опасности? В старом Китае им были отведены три послушания: подчиняться отцу до замужества, потом мужу, после смерти мужа — сыну. Но героини Ли Юя смело берут судьбу в свои руки. Сяньсянь в повести «Башня летней услады» не собирается покоряться отцу. Напротив, она хитрит и лукавит, лишь бы избежать немилого брака, — совсем как поступила бы на ее месте какая-нибудь Изабелла в классической европейской комедии. Героиня повести «Башня подношения предкам», госпожа Шу, силой воли и твердостью принципов не уступит знаменитым женщинам Рима и Спарты. Безвольной игрушкой мужчины она ни в каком случае не станет.

По нашим нынешним меркам протест Ли Юя может показаться очень робким, но в XVII в. он, вероятно, выглядел настоящим потрясением основ.

Обитатели и обитательницы Двенадцати башен далеки от безмятежности. Для каждого из персонажей автор приготовил испытания, иногда комические (нельзя же отнестись серьезно к мукам Пэя, женившегося на карге!), но чаще тяжелые и страшные. Герои разлучаются с дорогими им людьми, страдают на чужбине, терпят унижения в плену у разбойников или во власти вельможных негодяев. Здесь «Двенадцать башен» жестко реалистичны. Но у всех двенадцати историй счастливый конец — и это создает в сборнике повестей утопический мир, где торжествует гармония и справедливость, даже если в жизни ничего подобного Ли Юй не видит.

Вот они где! Пушкинские стихи, которых так не хватало в романе о Пушкине, неожиданно обнаружились в истории о Кюхельбекере. И очень ее украсили.

Этот роман проще по композиции и языку, чем «Пушкин», он более динамичен и от этого вовсе не проигрывает. Да и сам Кюхельбекер — личность не менее интересная, чем Пушкин, зато куда менее знакомая. И стихи его хороши:

О Дельвиг, Дельвиг! что награда

И дел высоких и стихов?

Таланту что и где отрада

Среди злодеев и глупцов?..

О Дельвиг! Дельвиг! что гоненья?

Бессмертие равно удел

И смелых, вдохновенных дел,

и сладостного песнопенья!

И, наконец, большая история здесь не только проходит мимо. Однажды, 14 декабря, неуклюжий чудак Кюхля оказался среди тех, кто пытался историю повернуть.

Забавная стилизация под индейские сказки. Как оно и положено в индейских сказках, в центре повествования — трикстер. Шут, авантюрист и герой — и все, что хотите. И происходят с ним всякие веселые приключения. Он побеждает диких зверей и белых людей, заставляет чихать Мирового Лиса. А если Меджикивис и оказывается побежденным, не страшно — подлинного трикстера этим не смутить.

Легко, приятно и ни к чему не обязывает. Текст, как водится у Коростелевой, насыщен аллюзиями и отсылками, но может читаться и просто как литературная сказка.

Согласна с теми, кто видит в этом романе «Шоколад», дубль два. Жюльетта — двойник Вианн Роше: загадочное прошлое, гадание на картах, магия, маленькая дочь. Разве что вместо шоколадной лавки у Жюльетты — монастырь.

И путешествует она по гораздо более опасному миру. Франция начала XVII века — бурлящий котел религиозных распрей, суеверий и страхов. А кто виноват во всех бедах? Найти так просто! Неурожай от пережина. Чума — оттого, что ведьма отравила колодцы. И там, где Вианн рискует быть изгнанной из города, Жюльетту может ждать костер.

Антиклерикализма здесь тоже больше, чем в «Шоколаде». Противником Вианн был один нелепый кюре, противник Жюльетты — вся католическая церковь, ее шоколадом не перемажешь.

Повествование в основном идет от лица героини, но здесь есть и новый голос (а лучше бы не было). Возлюбленный Жюльетты, Лемерль. Жюльетта заранее обрисовала его мерзавцем, но книжные злодеи бывают разные. Многие харизматичны, вызывают даже сочувствие или восхищение и фигурируют потом в фанфиках под лозунгом «Профессор был не прав!» От общения с Лемерлем меня тошнило. Его фальшивое сюсюканье («Ах, Жюльетта, моя Крылатая и т.д.»), его глупая какая-то лживость и подлость были просто омерзительны. Когда он заявился в качестве исповедника в монастырь, мне вдруг вспомнилась история одержимых в Лудене. И так захотелось, чтобы ему досталась участь бедного Урбена Грандье, желательно в следующей же главе!

Залихватский тон авторской аннотации меня несколько насторожил. Но о решении купить книгу не жалею нисколько, страна, описанная в романе, совсем не так благостна, как описанный в аннотации рай земной. И она куда правдоподобнее.

Правда, из заявленного «анти-Сабатини» получилось примерно то же, что обычно получается. Плюс поменяли на минус.

Тем не менее, «Иберийская рысь» — добротная «альтернативка», с очень тщательно проработанным антуражем. У автора талант писать убедительно, идет ли речь о средневековом Уэльсе или об Испании «золотого века».

Несколько затянутое начало намекает на замах для целого цикла, который, надеюсь, и воспоследует. Во второй части книги появляются динамика, романтика морских боев, «золотые галионы» и прочие элементы авантюрного романа.

Радует, что героине приходится поработать не только шпагой, но и головой. Забавно при этом, что солидную часть усилий ей приходится тратить на борьбу с врагом, какой капитану Бладу и не снился, — нелепостями родной испанской бюрократии. :lol:

«Но хуже собаки это время, полное парши, кто до него дотронется, тот заражен, прогоним его, как собаку. Что у меня общего с ним?»

До чего роскошно написано! И какая кропотливая переводческая работа! Не часто удается найти настолько «вкусный» текст. Красоту стиля не портит даже некоторая вычурность и злоупотребление лейтмотивами.

Но... Такого жуткого Ренессанса я еще не видела! О Ренессансе часто думали, как о радостном утре после мрака Средних веков, даже если это преувеличение. У Шульца же — мрак после мрака. В его книге радости мало, а света еще меньше. Гремят проповеди неистового Савонаролы, летят в огонь сочинения Платона вперемешку с женскими украшениями и с картинами Ботичелли. По Италии идут французские войска, разрушая, грабя, насилуя. То и дело кого-то порываются сжечь на костре, скажем, за то, что не верил в острова святого Брандана, или за другое столь же тяжкое прегрешение. Если какой-нибудь гуманист и осмеливается читать античных авторов, то через несколько глав раскаивается и уходит в монастырь. Порой становилось непонятно, каким образом Микеланджело вообще что-то сотворил и как его творения дошли до наших дней.

В общем-то, неудивительно, что в такой обстановке почти у всех персонажей сумеречное состояние сознания. Мрачные видения, страхи и пророчества сопровождают здесь всех, от Микеланджело до Родриго Борджиа. И только один человек — Макиавелли — остается в трезвом рассудке. Жаль, что эпизодов с ним так мало, он позволял отдохнуть от постоянного надрыва, с которым пишет автор.

Работу над романом, увы, прервала смерть писателя, но обрыв именно на этом месте почти не чувствуется. Как только из текста уходят Савонарола и Борджиа, там просто не остается достойных противников для микеланджелова Давида.

Если первые романы трилогии показывали начальные ступени колонизации Нигерии, то здесь перед читателем ее завершение — Нигерия накануне независимости. Деревня Умуофия, где происходило действие романа «И пришло разрушение», уже не центр своего собственного мироздания. Тысячью нитей она связана со столицей страны и даже с далекой Англией. Времена изменились. Поднялся европеизированный Лагос. Там можно проводить время в клубах, почти как в Лондоне, а на свадьбу соседа, говорят, нельзя прийти, если не получишь приглашения с непременной аббревиатурой R.S.V.P.-Rice and Stew Very Plenty (Рис и тушеное мясо в очень большом количестве).

Деревня Умуофия тоже не осталась прежней. Молодых людей вроде Оби Оконкво посылают учиться в Англию (предварительно всем миром собрав на это деньги). Хотя для большинства Англия остается землей духов за семью реками, семью лесами, семью горами. Солдаты, воевавшие во Втрой мировой где-нибудь в Египте, возвращаются, точно герои из сказок.

Мир послевоенной Нигерии показан глазами того самого Оби. Юноша после Англии приезжает домой и вдруг обнаруживает, что идеальный образ родной страны, по которой он тосковал на чужбине, несколько иллюзорен. То он замечает в Лагосе трущобы (а он-то думал, что в этом городе только электрические огни, автомобили и девушки в ярких платьях!). То сталкивается с коррупцией, кумовством и вообще с тем, что называет «колониальной ментальностью». Или не может жениться на любимой девушке, потому что она «осу» — из касты отверженных.

...А все-таки, хоть Оби — человек цивилизованный и слегка презирает своих «темных» предков, мудрый жрец Эзеулу или бешеный Оконкво могли бы дать своему потомку кое-какие уроки стойкости.

И да сопутствует удача людям речной страны и народам страны лесов!

Ну, вот и позади монументальный цикл о княгине Ольге. Последний роман так же хорош, как и все остальные. Под ним снова мощный пласт сведений об истории, археологии, фольклоре Киевской Руси. В нем снова интересный сюжет и яркие эпизоды (чего стоит хотя бы епископ Адальберт между двух костров!). Святослав, как и в предыдущих книгах, успешно портит жизнь себе и окружающим. Не меньше таланта по этой части проявляет Малуша — как легко догадаться, будущая мать будущего князя Владимира. Забавно наблюдать, как Эльга пытается организовать ей спокойную и по возможности счастливую жизнь в каком-нибудь тихом уголке, а девчонка каждый раз выскакивает, словно чертик из табакерки. Володислав Древлянский, мелькнувший в «Ключах судьбы», остается все тем же незадачливым мстителем, и его попытки вернуть себе престол вносят солидный вклад в тот клубок интриг, который сплетается вокруг стольного града Киева. У каждого из героев — свои цели, свои мечты, каждый пытается вырвать у судьбы для себя счастье в стремительно меняющемся мире. И некоторым это даже удается.

Что касается Эльги, то она немного отходит в тень. Сюжет кружится вокруг более молодых героев. Ее же дело — дипломатия и спокойствие внутри ее немалой державы, которая уверенно выходит на международную арену. В «Двух зорях» киевская княгиня ведет переговоры с двумя императорами сразу и должна делать выбор между православием и католицизмом. Эльга достигает поставленных целей со своей обычной мудростью. Елизавета Дворецкая сумела показать великую правительницу и великую женщину.

Да, роман прекрасен. А вот цикл романов как единое целое — нет. Именно как цикл, он имеет два досадных недостатка. Романы писались не в хронологическом порядке, но беда не в том: писательница не могла справиться с искушением и порой вводила в повествование какой-нибудь интересный поворот... а он напрочь не согласовался с книгами, действие которых происходит позже. Если читать по порядку, абсолютно странной выглядит история Огняны-Марии: где-то о ней помнят, где-то не помнят, а где-то и вовсе рыбу заворачивали. Отношения Эльги и Мистины не столько развиваются от романа к роману, сколько скачут туда-сюда, без психологического обоснования (зато все выглядит логично, если читать по порядку написания, а не по порядку событий).

Второй недостаток: отсутствие финала. Из всех сюжетных линий, намеченных в цикле, не пришла к какому-либо итогу ни одна.

Маленький городок, удушающе ханжеский, а впрочем, милый и патриархальный. Из тех, где все друг друга знают.

Здесь есть пастор, который всегда готов заклеймить порок в своей проповеди. Есть пожилая пара, старательно заворачивающая сына в вату, ради его же блага, само собой. Есть Мэри, которая так милосердно посещает бедных и страждущих — страждущим можно только посочувствовать, а заодно подивиться их вежливости и терпению: ни один не послал Мэри туда, куда заслужила! Есть бывшая полковая красавица, всегда готовая пленять, несмотря на обилие морщин и килограммов, — эта еще из самых безобидных обитателей Литтл-Примптона.

И случается здесь банальнейшая вещь — парень, этакий теленок невинный, уезжает из городка в большой мир, и там, конечно, попадает в сети первой же встречной кокетки. И еще он оказывается на войне и даже возвращается с орденом. А вернувшись, разумеется, обнаруживает, что не в состоянии больше жить в своей патриархальной идиллии. Его любят, его превозносят, его встречают триумфальными арками и высокопарными речами. А он просто задыхается.

Словом, история простенькая, и подана она довольно прямолинейно. Но выразительная портретная галерея из провинциальной жизни, которую создает Моэм, искупает все.

Страна, которой нет, а может, и не было никогда, — веселая старая Англия, Англия довоенная. Здесь «упорный труд венчается победой», люди хорошие и талантливые всегда получают от жизни свою награду. Ну, а козни отрицательного персонажа, разумеется, обречены.

С каким нескрываемым удовольствием Пристли колесит по дорогам веселой зеленой Англии вместе со своими героями, бродячими актерами. Путешествие будет долгим! Немного абстрактные «юга» и Великая северная дорога, курортные поселки и индустриальные городки сменяют друг друга в пестром калейдоскопе. Ну, а у персонажи, увлеченные своим бесконечным приключением, кажется, родом из бессмертного Пиквикского клуба. В них живет диккенсовский дух безобидного чудачества. Чего только они не делают — благонравная мисс Трант, работящий Окройд, бывший учитель Джоллифант — просто потому, что это забавно и необычно. И если читатель настроится на ту же волну, море удовольствия ему обеспечено.

Надо иметь в виду, что это лишь начало романа-эпопеи, только знакомство с эпохой и героями. Завязывается несколько сюжетных линий: козни придворных и царевичей при дворе стареющего Тимура, очередные «мирозавоевательные приказы» великого полководца, подпольное сопротивление сарбадаров, двое русских кузнецов в Самарканде. И, конечно, купеческие страсти! Кажется, центром романа, вокруг которого вертится все повествование, стал не железный хромец Тамерлан, а именно самаркандский базар. Все или почти все интриги в конечном итоге сводятся к одному: какой товар поскорее сбыть, какой попридержать, как получить больше прибыли. А сколько переживаний из-за предполагаемого индийского каравана с кожами! Сам Тимур тоже при случае не брезгует удачной спекуляцией, да хоть теми же кожами. Порой описание средневековой восточной торговли поднимается до высокой романтики. Просто завораживает медлительный шаг караванов, проходящих мимо заснувших селений, монотонное позвякивание верблюжьих колокольчиков.

Еще один сквозной образ — ночной сад под звездным небом. Только кому они нужны, эти звезды над Самаркандом, кроме маленького царевича, которого за гордую осанку прозвали Улугбек — «великий князь»? Большинство героев на небо не заглядывается.

Роман неспешный, многокрасочный, колоритный по языку. Однако читать его в отрыве от следующего произведения цикла смысла нет: ни кузнечные дела Назара, ни торговая поездка Геворка Пушка, ни очередной поход Тимура не получают здесь завершенного описания.

А поглядите-кась на житье не заморское — заволжское! Со всеми этнографическими подробностями, какие может душа читательская пожелать. Узнаете, и как живут, и как Богу молятся, и как свадьбы играют — и «уходом», и «честью», — да и многое другое на придачу. Погрузитесь в плавное повествование, как в реку, где сливается речь и богомолок-скитниц, и крестьян. А то и вовсе услышите сказово-былинный распев: «Ой, леса, лесочки, хмелевые ночки!.. Видишь ты, синее звездистое небо, как Яр-Хмель-молодец по Матушке-Сырой Земле гуляет, на совет да на любовь молодых людей сближает?..»

Напряженного сюжета, впрочем, не ищите. Описания заволжских лесов и старообрядческого житья отодвигают повествование на третий план. Кое-какие истории расскажет Мельников-Печерский, со всегдашней своей обстоятельностью, начиная с малолетства каждого героя и героини. Сюжетные линии развиваются неспешно, будь то история заволжского «Милого друга» или афера с «мышиным золотом». И то автор не раз отвлечется то на красочный обряд, то на «псальму» староверческую, а то и вовсе на рассуждения о славянском язычестве и византизме. Уж очень его привлекают «старорусские поклонники Грома Гремучего и Матери-Сырой Земли».

Много ли надо, чтобы взбудоражить тихую провинцию? Вполне достаточно появления одинокой женщины, которая ведет себя иначе, чем остальные — избегает веселых компаний, молчит о своем прошлом, спорит со священником (!). И вообще, кто знает, а может, у нее... был любовник! (Чтобы оценить весь ужас последнего сообщения, стоит вспомнить, что мы все же в викторианской Англии.) Энн Бронте довольно долго дразнит читателя загадками незнакомки из Уайлдфелл-холла, прежде чем передать слово ей самой.

Это один из первых романов, где поставлена проблема алкоголизма (и да, почти все в романе подчинено этой теме, что может показаться несколько однобоким). Энн Бронте, в общем, показывает ситуацию еще очень мягко: герой-алкоголик, по крайней мере, не пропивает все подчистую (да и не может, потому что майорат) и не бьет домашних. Правда, псхологическое давление, которому подвергается главная героиня, Хелен, не намного лучше. Важно уже то, что у писательницы хватило смелости увидеть здесь беду для близких алкоголика. Англичане XVIII — начала XIX века вообще-то пили много. Льющиеся через край джин, портер, бренди представляли просто часть жизни, а то и, как выражаются персонажи романа, признак «смелого, мужественного духа» или «умение пользоваться дарами Провидения». Хелен нуждается в немалом запасе воли и мужества, чтобы противостоять всеобщим убеждениям. Впрочем, ни того, ни другого ей не занимать. Ее отвага и решимость очень привлекательны.

Вторая важная тема романа — право женщины на собственную волю, убеждения, образ жизни. Не могу сказать, что Энн Бронте нашла однозначное решение. Две героини романа выходят замуж почти одновременно. Хелен — по любви, не слушая никого и ничего. Милисент — под давлением близких. Угадайте, которая из них счастливее? (Спойлер: обе несчастны.)

Если говорить о недостатках романа, то довольно существенным для меня была героиня. Похоже, она была сделана такой намеренно. Энн Бронте сознательно обеднила свою палитру. Нераскаянному грешнику противопоставляется Хелен как ангел во плоти. Она все и всегда делает правильно — и требует того же от окружающих. Но нет, она вовсе не идеал или, по крайней мере, не столь идеальна, как кажется влюбленному в нее Гилберту Маркхему. Местами, увы, она напоминала мою старую знакомую, ханжу мисс Клак из «Лунного камня» Уилки Коллинза. Вот она утешает беднягу, которому изменила жена:

»- Она дурная женщина, — сказала я. — Она низко обманывала и предавала вас, и столь же недостойна ваших сожалений, как была недостойна вашей любви. Так не допустите же, чтобы она и дальше вас ранила. Порвите с ней, отриньте ее…»

И еще удивляется, что сочувствие, выраженное вот так, ничуть не подбадривает собеседника.

К счастью, роман населен и более земными созданиями. Семейство Маркхем — очаровательно!

Более важный недочет — старомодно-монументальный финал, с обязательной слоновьей дозой нравоучений и подробными разъяснениями дальнейшей судьбы всех эпизодических персонажей. Собственно, не будь там уже упоминавшегося Гилберта Маркхема, последние главы были бы невыносимы.

В итоге, я не оценила бы Энн Бронте так же высоко, как ее сестер. Но все же в «Незнакомку» вложено достаточно страстной убежденности, чтобы книга обладала собственной энергетикой и обаянием.

Никакой политики на этот раз, никаких феминистических манифестов. Камерное повествование, немногие персонажи, тончайшее кружево психологического анализа. Ко времени написания «Мон-Ревеш» писательница накопила уже солидный опыт конфликтов с собственной дочерью Соланж и о проблемных семьях знала все. Подростковые бунты Соланж, равно как и мучившая Санд ревность Фредерика Шопена определенно отразились на страницах романа.

И роман вышел печальный. Перед читателями предстает идеальная женщина — Олимпия Дютертр — наделенная «редкой, пронзительной, своеобразной красотой», умом, тактом, да еще и талантливая певица в придачу. Нет, вы подумали неверно, истинные достоинства героини Жорж Санд видит вовсе не в этом. Олимпия — подлинный викторианский «ангел в доме». Основа всей ее жизни — любовь к мужу и долг перед тремя приемными дочерьми. Ради них героиня отказывается от всего индивидуального, яркого в себе самой. Она — сама самоотверженность. Она больше не поет, ведь не может же добропорядочный Дютертр жениться на певице! Насколько может, она скрывает свое очарование и ум, чтобы не затмевать приемных дочерей (старшая всего на четыре года ее моложе) и не вызывать ревности с их стороны. Словом, «изо всех сил старается превратить себя в некое отвлеченное понятие».

Да, но Жорж Санд, право же, слишком реалистка, чтобы вознаградить самоотречение Олимпии традиционным хэппи-эндом. Увы, все ее усилия не приносят ей любви падчериц (по крайней мере, двух старших; младшая — второе издание Олимпии, исправленное и дополненное; она — настолько отвлеченное понятие, что в романе ее даже по имени почти не называют). Старшие, Натали и Эвелина, не таковы. Подрастающие девушки, как легко догадаться, испытывают жгучую ревность к мачехе, «укравшей» у них любовь отца.

И уважения мужа Олимпия не может добиться. Первый же фат, который решился мечтать о любви прекрасной мадам Дютертр, убивает доверие мсье Дютертра к супруге на корню. Ведь не может же мужчина желать женщину, если она его не поощряет! По крайней мере, с точки зрения мсье Дютертра, если кто-то влюбился в его жену, значит, она уже виновна в измене.

И разве удивительно, что у идеальной Олимпии жесточайший невроз, что она не вылезает из депрессий и запивает проблемы настойкой опиума? Да, Жорж Санд — реалистка. Впрочем, это я уже говорила.

Повествование оживляется кознями Натали, сумасбродствами Эвелины и метаниями Тьерре, неспособного решить, кого же он любит. Иногда Тьерре даже забавен, как в начале книги, когда гадает, сколько Олимпии лет. А вдруг сорок? Но тогда она уже бабушка! Но в целом за этой историей наблюдать очень, очень грустно. Порядочность и доброта Дютертра, титанические усилия Олимпии — все это ничуть не приближает героев к семейному счастью. Право, согласишься со старым холостяком доктором: «И это лучший из всех браков, который мне пришлось видеть! Немногого же он стоит!»

«Чтобы попасть в Шей-рах или выйти из него, нужны лишь три вещи: сильное желание, музыка и немного луны».

Все начинается с музыки — странной музыки, которую играет странный парень в обычном магазинчике музыкальных инструментов. И вот уже девочка по имени Джой слышит нездешнюю мелодию в ночи и не может не следовать за ускользающими звуками. И попадает она в мир Шей-рах, где живут единороги. Мир-сказка, мир-фантазия, где приятно отвлечься от унылой повседневности. Где еще можно поболтать с фавном или прокатиться на единороге! Хотя Шей-рах не сказать, чтобы безмятежен — в нем есть своя доля опасных существ и своя доля бед. Но главное: единороги один за другим заболевают и слепнут, и судьба их зависит теперь, возможно, от девочки Джой и ее бабушки.

Бигль создает здесь милую сказку об эгоизме и самоотверженности, а еще, конечно, о музыке.

Но все же по сравнению с похожей по сюжету «Тамсин» «Соната» кажется более бледной. Шей-рах с его двумя-тремя разновидностями существ заметно менее выразителен и разнообразен, чем великолепный дорсетский фольклор. Да и спасение единорогов здесь происходит почти случайно, и от Джой не требуется ни той же храбрости, ни той же самоотверженной любви, какую проявила Дженни в «Тамсин».

Дерево лжи — пожалуй, слишком простая аллегория. Оно разрастается по мере распространения лжи, оно не выносит дневного света и может поймать вас в свою ловушку. И вообще, лгать нехорошо, вон какие жутковатые джунгли из-за этого вырастают. Мне показалось, что нравоучение в данном случае подано чересчур в лоб.

Но сама история интересна.

Завязкой драматических событий в данном случае становится наука. Причина остракизма, которому подверглось семейство Сандерли на острове Вейн, — подорванная научная репутация преподобного Сандерли. Свою научную карьеру он построил на фальшивых окаменелостях. (Поддельный окаменелый нефилим, какая прелесть! По сравнению с этим пилтдаунский человек — просто аляповатая игрушка без фантазии.) Момента с остракизмом я не поняла. На острове Вейн всем правда были так важны сугубо научные разборки ученых джентльменов? Или было достаточно того, что с семейством чужаков связан какой-то скандал, пусть заумный и непонятный?

За палеонтологическим скандалом следуют не менее напряженные повороты сюжета. Трагическая смерть отца героини вызывает подозрения в самоубийстве, а оно, между прочим, считалось преступлением. Оставшаяся без поддержки семья, угроза разорения... И тихая девочка Фейт Сандерли, которая готова отчаянно биться против всех ради памяти своего отца и благополучия своих близких.

Очень настоящей, на мой взгляд, получилась Фейт. Девочка-подросток, как она есть, с завиральными идеями, отчаянным протестом против мира взрослых и не менее отчаянным желанием в этот мир войти. Увы, я уже вышла из романтически-бунтарского возраста и в чем-то была на стороне миссис Сандерли. Фейт готова очертя голову осуждать все, что ей кажется неправильным, будь то попытки переучить ее брата-левшу или кокетство ее матери. Но миссис Сандерли определенно смотрит дальше, чем ее дочь. Она-то отлично знает, что кокетством можно пользоваться как оружием в борьбе за будущее своей семьи. И о том, что если маленького Говарда не научить пользоваться правой рукой сразу, за переучивание возьмутся в колледже, а затем в свете — и куда более жестоко.

Отлично описана викторианская культура: растерянность перед новомодной теорией эволюции, ниспровергшей уютные стереотипы, увлеченность экзотикой — и если в Китае не водятся собакоголовые люди, то лианы с невероятными свойствами там точно могут расти! — и «незаметная» роль женщин в сугубо мужском обществе.

Кажется, Бальзака можно назвать первооткрывателем сюжета, в котором всемогущество достается мелкой душонке, трусоватой и вялой медузе. Жаль только, что он при этом не удержался и попытался слегка приукрасить героя романтическими гиперболами вроде страшной тайны на лице и внешности ангела, лишенного сияния. Куприн такой ошибки не сделал! На самом деле заявленная страсть и гениальность в Рафаэле де Валантене попросту отсутствуют. Так что он просто сует волшебный предмет, исполняющий желания, поглубже в карман и затягивает длиннейшую сагу о собственной незадачливости. Честно говоря, я не могла дождаться, когда же он наконец отойдет от пьяной слезливости и чего-нибудь пожелает. Увы, на такой подвиг герой категорически неспособен. Впечатляет, разумеется, сам образ шагреневой кожи, сокращающейся вместе с жизнью владельца. Но...

Поскольку читала после «Отца Горио», то живо почувствовала, насколько неуверенный стиль в этом более раннем романе. Бесконечные периоды, выспренние высказывания, какие только в романах и можно услышать. И рядом — блистательные афоризмы.

Мир «Шагреневой кожи» парадоксален, как ее язык. Сочетание несочетаемого в первом же описании игорного дома, где ненасытная тяга игроков к роскоши резко контрастирует с убогостью всего помещения. На обеде у банкира Тайфера политику Конвента защищает республиканец лишь потому, что у него в фамилии нет частицы «де». О славе и Наполеоне громче всех кричит морской офицер, «никогда не плававший дальше Бреста». Столь же парадоксален Рафаэль, с его метаниями между самоубийством и желанием жить хоть под наркотиками. Рафаэль, которому подарили возможность добиться всего, чего угодно, и который в итоге эту возможность просто растратил, так и не насладившись ни богатством, ни любовью, ни властью.

Лион во время Второй мировой войны оказался в «свободной» части Франции (в том смысле, что он не был официально оккупирован). Сюда бежали с севера те, кто надеялся укрыться от немцев. Здесь обустраивали свои штаб-квартиры отряды Сопротивления. Впрочем, гестапо действовало в «свободной» зоне, как в Берлине, и около 2000 лионцев было расстреляно нацистами.

На этом фоне «драма» Жерве, который всего-то не может разобраться со своими женщинами, выглядит довольно мелкой и безмятежной. Так же как и его лагерные «страдания» с шоколадкой и сигареткой. Лишь к концу события действительно выходят на уровень трагедии, хоть и очень маленькой на общем фоне ужаса Второй мировой.

Но о войне здесь проще всего забыть. И попасть в странный город, «таинственный, полный вязкой тишины, где все же на каждом шагу чувствовалось чье-то незримое присутствие». Пройти по молчаливой квартире, огромной и полупустой, где ненавидят друг друга две сестры. Оказаться в мире лжи и притворства, облепляющем жертву, точно паутина. Атмосфера книги обволакивает, не отпускает...

Эй, старый конь, не хочешь прошвырнуться в Дорсетшир? У нас там отличный пляж, заодно поможешь на куриной ферме. Кредиторы, правда, осаждают, но зато — гольф, приятные соседи и море романтики!

А если серьезно, то поклонники Вудхауза могут с удовольствием окунуться в знакомый и милый мир его романов. Изящный юмор, забавные чудачества героев и безграничный оптимизм обеспечены. К тому же, наблюдать за Укриджем на куриной ферме — это действительно редкое и удивительное наслаждение.

У Шевалье талант писать занимательно о вещах обыденных. В самом деле, что могла бы рассказать «северная Мона Лиза», если бы сошла к нам с холста? Вероятно, она говорила бы о прозаических предметах вроде стирки или покупки баранины. Или о маленьких девичьих секретах, вроде — разумеется! — легкой влюбленности в знаменитого художника.

Но как любовно писательница создает маленький жизненный мир Девушки с жемчужиной! Героиня, Грета, на картине видится ей «невинной и опытной, радостной и печальной, исполненной томления и одновременно чувства утраты» (из предисловия к американскому изданию). В жизни Грета, честно говоря, не столь романтична: она для этого слишком занята своим социальным статусом и слишком нетерпима к окружающим — то ее задевает католицизм Вермеера, то недостаточно чистые ногти мясника, то еще что-то. Нет, она — отнюдь не идеальное создание. Перед нами обычная земная девушка, которой кисть Вермеера неожиданно подарила бессмертие.

Тщательная проработка деталей в романе обеспечивает эффект погружения в чужую эпоху. Перед глазами встает городок Дельфт, мирно спящий над каналами, где соседки судачат друг с дружкой на рынке, а домашние конфликты ожесточенны и упорны, как Война за независимость Нидерландов.

Пиастры! Пиастры! Романы Тима Северина отлично вписываются в традиционную тематику морских приключений, где соленый ветер в лицо, и рядом верные друзья, и в самых безнадежных положениях герои непременно найдут выход. Плюс автор вложил в свои книги собственный немалый опыт мореходства, и все, что касается кораблей, здесь прописано со скрупулезной точностью. Героя носит по всему земному шару: в первом томе это Средиземное море и берберийские пиратские государства; во втором описаны классические нападения пиратов на испанские колонии в Южной Америке; в третьем и вовсе Тихий океан: Галапагосы, острова Японского архипелага, Гуам...

Главный герой, ирландец Гектор Линч, похищенный пиратами, получает невероятно запутанную биографию. Он весьма обаятелен, со своей страстью к новым знаниям и открытостью для новых культур.

Второй том понравился немного меньше остальных, возможно, потому что про пиратов Карибского моря я читала уже очень много, возможно, потому что Гектор Линч здесь просто плывет по течению и крайне редко пытается повлиять на события.

Зато в первом томе колоритные описания Алжира и Марокко. А в третьем — эффектное столкновение пиратов с японскими самураями, потрясающе антуражное плавание на катамаране через половину Тихого океана и помолвка по обычаям Молуккских островов.

Четвертый том пока не переведен на русский язык, но из аннотации следует, что Гектор Линч отправляется на Тортугу — приключения явно будут продолжены.

Сын Рамзеса Великого Хаэмуас увлекается раскопками древних гробниц. Цель его поисков — мистический Свиток Тота, дающий своему обладателю небывалое колдовское могущество. Как и следует ожидать, добром такие затеи не кончаются. Однажды Хаэмуас-таки находит в гробнице таинственный папирус и невольно произносит написанное в нем заклинание. И начинается череда загадочных и мрачных событий.

Роман основан на египетской сказке «Сатни-Хаэмуас и мумии», но от первоисточника здесь осталось немногое. Автор не слишком увлекается мистической составляющей; жутковатая древняя история под ее пером превращается в современный психологический роман. На самом деле все то же самое — или почти то же — вполне могло бы произойти без вмешательства магии. Кризис среднего возраста у Хаэмуаса, подростковые комплексы его дочери Шеритры, отвергнутая страсть юного Гори могли бы двигать сюжет ничуть не хуже Свитка Тота. Но мистика служит здесь пряной приправой, без которой роман мог бы показаться пресноватым.

Действие развивается медленно, автор откровенно любуется подробностями древнеегипетского быта и не упускает случая высказать свое нелицеприятное мнение о битве при Кадеше и особенностях древнего пиара. Она любовно выстраивает психологические портреты своих героев и делает это так искусно, что одновременно передает пресловутый дух эпохи и делает персонажей узнаваемыми и актуальными для современного читателя. Получается очень, очень ярко, но не всегда динамично. Так что роман подойдет скорее любителям неспешного погружения в повествование.

P.S. Русское название романа «Искушение фараона» не вполне удачно: Хаэмуас хоть и подвергается искушению, но он вовсе не фараон! Оригинальное «Scroll of Saqqara» куда лучше передает суть происходящего.

А ну, кому старомодную историю о привидениях? Имеется превосходный таинственный замок, а в нем — три призрачные девы в зеленом (вставить длинное рассуждение о фольклорных персонажах, предпочитающих зеленый цвет). Право же, загляните, если вас не пугает тяжеловатый старинный слог.

У повести нежный зеленый колорит; в кольце сверкает изумруд, и зеленью отливает вода старинного фонтана.

А еще в ней процветает романтическое «двоемирие», повседневное сталкивается с необычайным, банальное — с идеальным. Средоточие первого мира — судебный процесс (что может быть менее романтичным?). Муж графини Ионис пытается оттягать состояние у своих родственников Элланей. Исподтишка плетутся интриги, и стороны готовы уже взывать к высшим силам, будь то даже привидения. Милая графиня Ионис, такая свежая и веселая, тоже принадлежит к миру банального.

В мир необычайного нас вводит легенда о трех девах, трагически погибших в замке Ионис и ставших привидениями. Законы жанра строго соблюдены: сперва рассказчик смеется над суевериями, потом постепенно сверхъестественное вторгается в его жизнь и — как кульминация — является воплощение идеала, зеленая дама в ночном саду. Герою предстоит выбор между любовью земной и любовью несбыточной.

На самом деле у меня была только одна причина для недовольства: все кончилось слишком быстро.

Книга вроде воздушного пирожного с кремом — сентиментальная, романтичная, красивая. Даже традиционный таинственный особняк здесь носит гордое название Кейк-хаус и по заслугам, потому что похож на свадебный торт. А персонажи немножко смахивают на сахарные фигурки на торте — не то чтобы они в самом деле идеальны, но автор так откровенно смотрит на всех через розовые очки, даже на лживого и ненадежного Уилла.

Вроде бы и проблем у героинь хватает, и жизнь в городке Юнити вовсе не так уж безмятежна на поверку. Чего стоит хотя бы история семьи Хатауэев, обреченных столетиями каяться за единственное преступление, которого кто-то из их предков не смог предотвратить! Жутко, если задуматься. А вот ведь ощущение идиллии не проходит. Это идилличность традиционной волшебной сказки, где положительных персонажей ждет не менее традиционный счастливый финал с неземной любовью и горами золота. Отрицательных же покарают силы самой природы. И разве может быть иначе в городке, где идет нарциссовый дождь?

«Повесть о прекрасной Отикубо» не содержит, в общем, ничего волшебного, если не считать трогательной наивности, с которой неизвестный автор устраивает счастье положительных героев и наказание отрицательных. Идеальная любовь Митиёри (играющего здесь роль «принца») и прекрасной Отикубо контрастирует с несчастным браком сестры героини, которой достался в мужья неотесанный болван, «беломордый конек». Как ни мила Отикубо, все же ее история заставила меня понять, почему европейские сказки заканчиваются свадьбой. Просто потом начинается уже совсем не сказочная жизнь. Вот и здесь львиная доля внимания уделена эпической саге о вражде Митиёри с тещей. Не самое приятное впечатление производит этот идеальный влюбленный, вдохновенно устраивающий людям гадости. В том числе и тем, кто ни ему, ни его «золушке» ничего дурного не сделал, а просто состоит в родстве с ненавистной госпожой Северных покоев.

Вам нравятся красивые истории без всякого р-реализма? Вам хочется иногда ощутить нездешнее очарование Фаэрии? Тогда, вероятно, эта повесть сможет согреть вас зимним вечером, и на вьюжном перекрестке — да-да, там, где стоячий камень с изображением двойной секиры, — вы увидите призрачный замок Тир-нан-Ог, и всадников в странных доспехах, и прекрасных охотниц в шелках.

Нет, правда, «Сказка зимнего прекрестка» написана очень красиво. И эльф Туолле, затерявшийся среди человеческого сброда, трогателен, и любовь к нему смертной девушки Агнес вызывает сочувствие — кто из девиц в юности не грезил о благородном рыцаре и возвышенной страсти?

Кстати же, впору поблагодарить автора за предложенный финал.

А теперь о печальном. Красивости в тексте не всегда подходят к месту и к говорящему. Ну, не может средневековый наемник думать такое: «Даже одетый как все, этот мальчишка будет выделяться как недосказанность», — ландскнехту о недосказанностях и прочем поэтическом вздоре и знать-то неоткуда.

Завязка сюжета — гибель высокотехнологичной и высокогуманной цивилизации под натиском дикарей, — разумеется, выполняет свою художественную задачу. Эльфов жа-алко, что автору, в общем, и требовалось. Но все равно непонятно, почему, зная электричество, атомную физику и прочие весьма полезные в этом деле науки, они не смогли соорудить вокруг Тир-нан-Ог какой-нибудь защитный контур? Странная картина: рубить дикарей мечом в капусту — гуманно, выводить опасных хищников — гуманно, а, скажем, протянуть колючую проволоку под током доктрина ахимсы не позволяет?

И наконец, если автор пыталась написать «грустную сказку о боге, что всеми силами старался полюбить человечество», то у нее не вышло. Не видно этих самых стараний. У меня, по крайней мере, сложилось стойкое ощущение: Туолле ненавидят потому, что он сам испытывает к окружающим омерзение и все это чувствуют. Взять хотя бы его отношения с хорошими, в общем-то, но грубоватыми людьми, вроде командира наемников Власера или оружейника. Оружейник старательно, с душой подбирает эльфу меч — и не получает в ответ хотя бы простой благодарности.

И все же... все недостатки искупает образ призрачной кавалькады, ищущей своего короля. «Где ты, Туолле? Где ты, цветок и заноза моего изболевшегося сердца? Сколько еще бессчетных и безнадежных веков мне рыдать безутешно, сколько еще кружить в неуемной тоске по столбовым и проселочным дорогам, доколе бесполезной надежде слепить мои очи?»

Вроде бы Акройд взял те же ингредиенты, что и для биографии Шекспира; и поэт, и поэзия, и Англия налицо. Но впечатление совсем не то. Не знаю, в чем тут дело. Может быть, Чосер оказался слишком скрытной натурой и не оставил достаточного материала для будущих Плутархов. Может быть, беда в откровенной литературности чосеровских произведений; Акройду явно интереснее искать в стихах отголоски живой жизни, а не аллюзии на греков и римлян. Как бы то ни было, а результат напомнил мне старую песенку: «Как посмотришь, сердце тает, но чего-то не хватает».

Из всей антологии старомодных детективов «Не только Холмс» этот рассказ как-то выбился. И дело не только в том, что автор, вопреки сложившейся традиции, сосредоточил внимание не на процедуре расследования, а на судебном процессе. Слишком уж силен эмоциональный заряд рассказа. Слишком откровенны ужас и недоумение автора перед несовершенством законодательства. Соответственно художественной задаче подобран и главный герой — Рэндольф Мейсон. О, он совсем не то, что его литературный тезка Перри, тоже любитель искать дыры в законах. Они противоположны даже внешне: Перри Мейсон импозантен, Рэндольф уродлив. Традиционный маркер, как в эпосе, где Одиссей непременно импозантен, а Терсит — горбат. Но главное: Рэндольф Мейсон «лишен чувства добра и зла», и, в отличие от Перри, вовсе не заинтересован в том, чтобы дать своему клиенту шанс на справедливость. Его задача — создать для убийцы возможность совершить преступление и остаться при этом безнаказанным.

Все избыточно: цинизм адвоката, жестокость преступления, очевидность вины. И та правовая норма, которая позволяет виновному спастись, показана со всей прямолинейностью. Обвинитель восклицает: «Получается, что закон о тягчайшем преступлении — мертвая буква», — но он беспомощен.

И, чтобы уж совсем добить читателя, в финале

Зощенковское остроумие вводит читателя в новый, десакрализованный мир, где «ничего такого святочного не осталось». Великий сатирик непринужденно выворачивает наизнанку устоявшуюся модель святочной истории, обыгрывая знакомые штампы. Здесь и внезапная необъяснимая смерть, и мертвец садится в гробу. Но Зощенко просто взрывает атмосферу «рождественской чертовщины» уже одним только: «Эта истинная быль случилась перед Рождеством. В сентябре месяце». :lol: Готичная история об ожившем мертвеце оказывается фарсом. Что-то во всем этом есть обаятельно постмодернистское. Единственным недостатком рассказа мне показалась его краткость — действие несколько скомкано.

Читала с тем же ощущением, с каким можно рассматривать филигранное ювелирное изделие. В упрек автору можно поставить разве что неспешное, плавное начало. Но ведь при этом — любовно выписанный мир, яркие персонажи. Каждый из них, даже мелькнувший на один эпизод дикарь-викт — личность, каждый запоминается. Это — прекрасно.

Как правило, фэнтези из разряда «наши там» не вызывает даже скучающего интереса. Но трилогию Д. Дункана можно расценить как одно из исключений. Самое интересное здесь, пожалуй, — тема становления героя. Герой — современный американец Уолли Смит — оказывается в теле фэнтезийного воина-варвара Шонсу. Как водится в подобных сюжетах со времен «Янки при дворе короля Артура», для начала он пытается навязать новому миру собственные представления об общечеловеческих ценностях. А когда это не удается, пытается сам приспособиться к роли местной вариации Конана-варвара. Дункан очень достоверно показывает, как его герой адаптируется в новом окружении, как он учится справляться с ситуациями, где не справились бы по отдельности ни Уолли Смит, ни Шонсу. В этом смысле концовка — довольно неожиданная — кажется на редкость логичной.

Отдельно стоит сказать о ярком запоминающемся мире с жесткой кастовой структурой, кодексом чести воинов, хитроумными колдунами и Рекой-богиней.

Единственный маленький минус — показались немного надуманными лингвистические проблемы Уолли Смита, стесненного словарным запасом Шонсу. Это ведь как с иностранным языком: если ты не знаешь нужного слова, это еще не значит, что ты не можешь выразить понятие — хотя бы парафразой!